Терпкое и пряное варево, которое полагалось есть рабам, сильно пахло апельсиновой цедрой и помоями. В итоге, аромат получался сшибающим с ног, и в голове все время звучали тревожные нотки и мелькали яично-желтые отблески, когда я пробовала есть эту гадость. Поэтому я решила поститься. С каждым днем я все сильнее и сильнее худела. Сначала купцы не замечали, что я стала тощей, но чуть позже поняли, чем это грозит, и начали пихать в меня еду насильно. Сначала я пробовала сопротивляться им, но потом осознала, что это бессмысленная трата сил. Меня хлестали по щекам, когда я отказывалась есть, а потом вставляли в рот воронку и насильно заливали в горло эту дрянь. Поэтому горло постоянно болело. Кошмар. Я никогда столько не плакала.
Моя почти ровесница Диры взялась меня опекать. Она научила меня правильно носить чадру и одеяние, похожее на тогу. Ха, да теперь я с закрытыми глазами могу обвязать свое тело так, чтобы ткань ниоткуда не сваливалась и не открывала самые пикантные места. Срамные места, как говорили мои пленители. Блин, я уже начинаю думать как они. Я имела в виду грудь и то, что там у женщин ниже… ну… вы же понимаете? О-манкли, короче. Срамные места, кхе-кхе.
Ночью в пустыне наступал жуткий холод, поэтому по вечерам нам дозволяли спать у костра. Мы очень быстро замерзали до полусмерти в этих тонких рабских одеяниях, которые были предназначены для того, чтобы показать товар лицом, а не согреться. Подобные одежды должны подчеркивать достоинства фигуры и скрывать ее недостатки, если они есть. Также у тог было одно любопытное свойство. Каждую тогу легко сдёрнуть двумя нехитрыми манипуляциями, чтобы обнажить жертву… то есть, рабыню. Выставить напоказ все наши срамные, но такие притягательные места. Вот никак не могу избавиться от этого выражения, прилипло, и всё тут.
— Милая, если ты не прекратишь упрямиться, мужчины могут решить, что твою строптивость следует укротить, — однажды сказала Диры. — Знаешь, что это значит для тебя?
— Ну и что же? — я как-то не особо переживала по этому поводу.
— А то, что Эфир устроит «ночь любований».
— Это ещё что такое? — мне стало жутко любопытно. Ничего себе, новое культурное явление.
Диры наклонилась ко мне и прошептала такое, от чего моя бледная кожа поплыла багровыми пятнами.
— Не может быть!
Диры только пожала плечами.
— Так что будь скромнее и не позволяй им заподозрить себя в том, что ты хочешь сбежать. Мужчины — они как дикие собаки. Пока ты не делаешь резких движений, они на тебя не бросятся.
И вот так вот проходил почти каждый наш однообразный день.
Я чувствовала тоску. Безжизненные краски пейзажа, озаряемого двумя багровыми солнцами, всё так же превращали мир в мертвенно-оранжевую голограмму. Порой я вспоминала блэкера. Кто же он такой? Что он значит для меня? Как ему удается влиять на мою жизнь? Почему я не могу вспомнить его имя? Возможно, это просто мои галлюцинации из прошлой жизни, ну, до того, как я умерла. Наверное, я никогда не смогу в этом разобраться.
Куда запропастился этот невыносимый Рьюга? такое впечатление, что моему собственному варакси наплевать на меня. Где же он? Я его не чувствую. Мне тут, между прочим, угрожает «ночь любований», жалкое рабское существование и таинственная каста боко. Этот бездельник шатается где-то по уже ставшему привычным Элизиуму, и, наверное, даже не вспоминает меня.
В этом странном караване я познакомилась с одним интересным мужчиной. Тот раб, что делил с нами повозку, оказывается, пришел из мира Ровари. В этм мире, который был полностью закован во льды, жили лишь бродячие народы, которые напоминали наших индейцев. Стоп, что я только что вспомнила? Это привет из моей далёкой прошлой жизни? Так вот. Он выглядел живописно: слегка раскосые глаза, густые, длинные чёрные волосы, которые он как-то умудрялся умащивать маслом, а также относительно высокий рост — это и есть отличительные черты жителя мира Ровари. Их женщины не уступают мужчинам ростом, и они столь же выносливы и сильны. Небольшие племена бесконечно воюют за территорию — редкие пастбища для их зверей цзя — как я поняла из коротких разговоров с этим рабом, это домашний скот, от которого получают мясо, молоко, кости и жир. Внешне они похожи на тюленей, однако с длинными передними лапами вместо плавников, и с рогами, как у северных оленей. Самки этих животных живут на суше, кормят молодняк молоком. Самцы обитают в ледяных морях у экватора. Дважды в год у цзя наступает брачный сезон: в день весеннего и осеннего равноденствия. Цзя живут очень долго, около 20 лет Терры. Здесь есть и свои хищники, коварные видбу. Они быстрые, как гепарды, коварные, как росомахи, огромные, как саблезубые тигры, и белоснежные. Это кошки с четырьмы зрачками, длинными костяными хвостами и висячими ушами. У них длинные когти и клыки, которые они могут по желанию втягивать и вытягивать. Так проще поймать жертву. Часто их пищей становятся маленькие амикко — дети из племени этого раба, который очень долго не хотел говорить мне, как его зовут. Но однажды проговорился, что зовут его Лиор.
Лиор выше меня не две головы. Он вплетает в свое длинные черные волосы перья птицы руух, которая живет на экваторе и является живородящей. Разноцветные перья переливаются в багровом свете двух солнц, а костяные бусины из хвоста пойманных Лиором видбу звенят на редком в пустынных краях ветру. Лиор по-своему красив. Взгляд его внимательных глаз очень часто обращен на меня. Он смотрит на меня так пристально, что я успеваю заметить обращенную в мою сторону откровенную страсть.
Диры не слепая, и однажды она сказала мне:
— Не вздумай ответить этому рабу взаимностью. Он привлекателен и силён, и был бы хорошим отцом твоих детей, но вы оба принадлежите купцам. Когда они узнают, что ты потеряла невинность, твоя цена настолько снизится, что ты точно попадёшь к боко. А Лиору отрубят голову за то, что он испортил собственность наших нынешних хозяев. Ах, да, не забывай про «ночь любований». Она грозит тебе из-за отношений с этим Ровари.
Я боялась признаться себе, что Лиор тоже начинает мне нравиться. Он каждый раз укрывал меня своим единственным одеялом, в каждую холодную ночь. Садился рядом со мной подле костра. Его горячий взгляд прожигал меня, постоянно встречаясь с моими глазами. И я отводила взгляд первая, смущенная столь пристальным вниманием. Лиор практически не разговаривал со мной, но и без того я замечала его благородную осанку, грациозность хищника и дикую красоту.
— Лиор, почему ты такой молчаливый? — иногда спрашивала я.
Он только пожимал плечами, ничего не говоря, и смотрел своими чёрными глазами мне прямо в душу, отчего мне казалось, что он видит меня насквозь. Мне становилось дискомфортно. Я чувствовала, что мне хочется провести пальцами по его грудным мышцам, прикоснуться к мускулистому телу, запустить пальцы в густые волосы, перебирая каждое перо, раковину или бусину, которые так заманчиво звенят на ветру.
Ночами я всё чаще видела один и тот же сон. Я крадусь по зимнему лесу, с ветвей деревьев свисают сосульки, вокруг никого, и снег скрипит под моими босыми ступнями. А затем в воздух взвиваются вороны, и кричат вечное «Никогда более!». Вороны затмевают собой небеса, а я бегу куда-то, и плачу, и кричу. Потом попадаю на одну и ту же поляну, которую освещает лишь лунный свет. Посреди поляны стоит огромная металлическая клетка, в которой, глядя мне в сердце, сидит облачённый во всё чёрное человек. Его волосы развевает ветер, взгляд полон боли, тоски и любви. Он раз за разом шепчет моё имя, и я просыпаюсь от своих слёз…