Декоратор. Книга вещности.

— Само собой, сделанная работа будет тебе оплачена, — звучит в телефоне голос Нильса Аслаксена.

Наконец мне удаётся живо его представить. Двубортный пиджак, колом торчащий на животе, красный галстук, идиотские шнурочки на мокасинах, серые лохмы на голове, отёчное невыразительное лицо, безнадёжно немодные окуляры, бессмысленные поросячьи глазки за толстыми линзами, трудовые кулачищи, один из которых тягается в массивности с подпирающим его громоздким «ролексом». Непонятно, как мне хоть на секунду могла померещиться нелепая мысль, что подобное существо будет моим союзником. Да он им и не был.

Я не отвечаю. Телефон, как никакое другое приспособление, позволяет сделать паузу мучительной. Проходят какие-то секунды, и я слышу на том конце провода шкварчание: он упаривается в собственном жире.

— Ты слушаешь? — спрашивает он наконец.

— Да, — отвечаю я.

— Но у меня есть к тебе встречное предложение. Руководству настолько понравились твои эскизы, что они готовы включить тебя в нашу постоянную дизайнерскую группу. Эти ребята собираются раз или два в месяц, в неформальной обстановке, под пиццу, иногда с пивком, и набрасывают разные идейки, бывает отличные, к совету директоров. Мы им за это хорошо платим.

На это я тоже не отвечаю.

— Как тебе такая идея? — спрашивает Аслаксен.

— Давай уточним, правильно ли я тебя понял, — говорю я.

— Давай.

— Ты сказал, что производство серийной мебели «Радиус» сейчас невозможно, ни под этим названием, ни под другим?

— Невозможно. Руководство пришло к такому выводу, получив смету и полные выкладки. Мы не можем этого сделать, потому что это не укладывается в те условия производства, по которым «ANK» вынуждена жить. Мне тоже очень жаль. Я был горячим энтузиастом твоего проекта.

— Это правда. Но теперь ты говоришь, что фирма хотела бы воспользоваться моим умением, но в неформальной и не накладывающей обязательств манере, что-то вроде проектной группы?

— Именно так.

— Неформальной вплоть до пиццы и иногда пивка?

— Мы так всегда делаем, и отлично. Поверь, от этих встреч большая отдача.

Я тяжело вздыхаю, настолько тяжело, что ему это явственно слышно.

— Тебе это предложение случайно не кажется слегка наглым? — спрашиваю я.

— Мы не хотели тебя... — говорит он кротко.

— Не хотели? Так не скажешь. По-моему, дело обстоит следующим образом: я предложил фабрике оригинальный, престижный проект, а в ответ получил: «Ваши затеи нам ни к чему, но, может, хотите покушать пиццы? Иногда с пивком?» Я его вообще не пью, чтоб ты знал.

— Для работы в группе необязательно пить пиво, — считает Аслаксен.

— И где вы заказываете свои квадратные пиццы? — уточняю я.

— Кто сказал, что они квадратные?

— А коробки?

— Ну да... я не совсем тебя понимаю. Но мы не заставляем тебя работать в группе. Не хочешь — ничего страшного.

— Можешь не сомневаться, я безусловно не хочу. Но я считаю, что за твоим предложением стоит возмутительно непорядочная манера ведения дел. Сколько дизайнеров перебывало на этих посиделках, у скольких вы украли идеи, расплатившись холодной пиццей и горсткой медяков?

— Люнде, я лично не вижу смысла в дальнейшем обсуждении, но несколько дизайнеров из группы, обкатав там свои наработки, получили весьма солидные заказы от «ANK». Мы никого не обманываем. Значит, нет?

— Нет.

— Найдутся другие, — отвечает Аслаксен.

— Ещё сколько, — поддакиваю я. — Вокруг толпы бесталанных идиотов со справками, что все они «дизайнеры»; они будут на седьмом небе, если их позовут покушать пиццу вместе с бригадой плотников в двубортных костюмах и с «ролексами» на запястье. Вопрос в том, насколько результаты их совместного труда могут называться дизайном. Судя по вашим каталогам, этого не скажешь.

— Хорошо, — говорит Аслаксен. — Думай как хочешь. Сожалею, что в этот раз сотрудничество не состоялось.

— Сомневаюсь, чтоб оно состоялось в другой раз, — отвечаю я, а сам чувствую, что, хотя беседа, очевидно, идёт к концу, я ещё успею нанести удар, отомстить этой кучке толстожопых идиотов. Я не выношу, когда мне отказывают. Я вижу в этом выпад против меня лично. Хотя, если так подумать, без личностей не обошлось, отвергли меня небось ещё и потому, что я так опозорился с компьютером во время презентации. Это несправедливо. Меня обуревает жгучая ненависть к Аслаксену, его подельникам и унижению, которому они меня подвергли. Всё из-за испарины. У человека с потным лбом никто ничего не покупает.

Он перешёл к деньгам.

— Мы согласны сполна заплатить тебе за работу, включая рисунки, презентацию и дорисовки. Пятьдесят тысяч крон нормально?

Ещё более затянутая пауза. Я слышу, как жир съеденного за завтраком капает с крутящейся, как гриль, извилины в голове. Я думаю об Йэвере, Эйнаре Сюлте, потом Сильвии. Разрушить до основания.

— Я работал не для денег, — отвечаю я наконец.

— Ладно, давай так. Пришли мне счёт на шестьдесят тысяч. Я понимаю, ты разочарован, но больше ничем помочь не могу. Шестьдесят тысяч это совсем недурно, а?

— Давай иначе: засунь себе счёт в жопу, от геморроя помогает, — отвечаю я.

И медленным, исполненным достоинства движением кладу трубку, в которой булькает голос Аслаксена. Полный боли и обиды. Ласкает мне слух.

По вине Аслаксена я задавил зверька. По пути в Виндерен, к дому Йэвера, всё ещё кипя от унижения и изыскивая задним числом гораздо более убийственные формулировки ответа, я отвлекаюсь от дороги. Опять.

На этот раз последствия трагические. Зверей я люблю. Они никогда не делали мне ничего плохого.

Вылезая из машины, чтобы оценить размеры несчастья, как я уже понимаю, фатального, я признаюсь себе, что беднягу убила моя любовь.