— Ладно, Джастин, можем уже остановиться.
Агнес говорила громко, всего в дюйме от его уха, но он не вздрогнул, не отреагировал, не обернулся, ничем не показал, что слышит ее. Она похлопала его по плечу и, когда он оторвал завороженный взгляд от горящего терминала, показала ладонями вниз; так воспитательницы в садике дают расшалившимся детям понять, что пора успокоиться и сесть.
Джастин сел.
Теперь они были на достаточно безопасном расстоянии; взрывной волне пришлось бы пересечь главную взлетную полосу, чтобы до них добраться. Она задыхалась и впервые почувствовала боль в ногах, израненных по дороге через терминал. Ее голова заработала ясно, так что она могла воспроизвести последовательность событий. Она не помнила лишь одного, когда и где она потеряла обувь. Какое нелепое последствие взрыва.
Пока они сидели, по хвосту самолета пробежал маленький огненный шар, затем еще один и еще, а затем черный дым, валивший из разбитого носа, сгустился, и наконец они увидели, а потом услышали взрыв, разорвавший самолет на куски и уничтоживший остатки терминала.
Джастин напоминал обезьянку галаго с огромными немигающими глазами, как будто отсоединенными от мозга. Он больше походил на ребенка, а не на растерянного подростка. Ребенка, который с восторгом любуется салютом и ждет следующей вспышки.
Что ж, надо отдать ему должное, подумала Агнес. С этим своим бзиком на судьбе он попал прямо в точку. Правда, она и раньше не считала, что он все выдумывает, просто ей казалось, что злой рок — лишь чересчур пафосное наименование того, что она принимала за обычную подростковую депрессию. Может быть, думала она, он знал о катастрофе заранее, может быть, каким-то образом он предчувствовал свою судьбу.
Так трудно было думать о чем-то настолько непостижимом, что у нее заболела голова.
Медленно истекая кровью и глядя, как остатки терминала сплавляются в месиво из стекла, металла и человеческой плоти, она гадала, остались ли они в живых по благословению или вопреки проклятию.
Она гадала, начало это или конец битвы Джастина с судьбой. Или всего лишь относительно заурядный эпизод где-то посередине.