Джастин Кейс

48

Четыре дня до Рождества.

Шесть — до его дня рождения.

Джастин заехал домой передать рождественский подарок Чарли и забрать мешок подарков от матери: кекс и глазированные печенья в жестяной коробке для матери Питера, аккуратные свертки для Питера, Анны, Доротеи и, конечно же, для него.

Его мать суетливо давала указания, что кому дарить, и все это время старалась не смотреть ему в глаза. Джастину казалось, что незаданные вопросы отчаянно трепыхаются между ними, как рыба в бумажном пакете. Ее грустная улыбка напомнила ему о том времени, когда он любил ее с всепоглощающей страстью, когда его невозможно было оставить с няней, когда он отказывался спать в своей кроватке или принимать бутылочку из рук родного отца.

Он смотрел, как она прижимает к себе брата, как головка мальчика склоняется на ее плечо и раскрытая ладонь нежно касается руки, и на долю секунды ему вспомнилось, как он сам был маленьким, доверчивым и беззащитным, каким блаженством была эта абсолютная связь.

Чего бы он сейчас не отдал за десятую, даже сотую долю того чувства. Он видел его на лице Чарли, видел, как тот затихает и успокаивается, уверенный, что с ним не случится ничего плохого, пока он в надежных материнских руках.

«Какая ложь», — с тоской подумал Джастин. Как и все это вранье про Санту, только в нее веришь дольше. «Мы позаботимся о тебе, — гласит эта ложь, — защитим тебя от монстров под кроватью, от драконов в буфете, от привидений, убийц и похитителей. Мы расскажем тебе, как устроен мир, раскроем все тайны жизни». Вернее, все, кроме того, как познать себя, найти свой путь, терпеть одиночество, как жить, если тебя отвергли, как пережить утраты и разочарования, стыд и смерть.

Теперь его брату захотелось вниз. Он повернулся к мерцающим огням на елке и, раскинув руки, заковылял к дереву и бережно коснулся каждой лампочки. Он слишком мал, чтобы понимать что-либо о рождении христианства и даже о Санта-Клаусе, но достаточно сообразителен, чтобы поймать мерцающие огоньки своим пухлым кулачком и подивиться тому, сколько в мире очаровательных тайн.

Со временем Джастину стало нравиться, что он родился на Рождество, по тем же причинам, по каким других детей это бесило. Благодаря рождественскому дню рождения все его переходы от ребенка к мальчику, от мальчика к подростку смазывались и засасывались в голодную зияющую пасть рождественских каникул, что позволяло ему не замечать эти вехи. Всего-навсего очередное Рождество, и никакой угрозы жизни и миропорядку.

Интересно, ощутит ли он в шестнадцать такую же перемену, какую ощутил, потеряв девственность. Интересно, ощутит ли он ту же усталость, утратит ли страх и восторженность в одну секунду. Когда-то давным-давно он представлял себе шестнадцатилетие как переход во взрослость. В шестнадцать все станет ясно.

Как он мог так ошибаться? В шестнадцать ничего не изменится, если только в тот же день его не переедет поезд.

Он взглянул на брата, который одной рукой похлопывал розовую звезду и светился от счастья. Если тебе повезло, и тебе всего восемнадцать месяцев, мир кажется сверкающей шкатулкой, полной сбывшихся желаний и побежденных страхов. Чарли шагнул ему навстречу, расставив руки для объятий, радостно лепеча от всех этих удовольствий: от звезд, объятий, от способности побуждать других к действию. Ему этого достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым.

Обняв и отпустив ребенка, Джастин принес из-под лестницы большой, слегка помятый сверток и запихнул за елку, где его никто не заметит до утра Рождества. Затем он сгреб подарки от матери и незаметно выскользнул через заднюю дверь.