Наутро Джастин проснулся с головной болью.
Выпил два обезболивающих.
«Пройдет, — подумал он. — Наверное, просто погода».
Действительно, было влажно и душно; воздух был наэлектризован, и разрядить атмосферу могла только гроза.
К тому времени, как он продрался через математику, географию и английский, боль у основания черепа открыла дочерние офисы в висках, в макушке, за глазами. Он пробовал прогнать боль и так и сяк, поворачивал голову направо, налево, прижимал пальцы к каждому пульсирующему месту, пытаясь облегчить боль нажатием, движением, положением.
К обеду ему было так больно, что он даже думать не мог о еде и двигался как робот, чтобы не шевелить лишний раз шеей и плечами.
После уроков у него была тренировка по бегу — последняя перед рождественскими каникулами. Он на автомате добрался до стадиона. Боб касался его бедра, и он оперся рукой о спину собаки, чтобы устоять на ногах.
Питер просиял от радости, завидев друга, Джастин кивнул, и его так прихватило, что пришлось придержаться за деревянный край навеса, чтобы не упасть. Он сосредоточился на том, чтобы распределить вес на обе ноги, стиснул зубы и слегка застонал от усилия.
«Мигрень», — подумал он. Вот на что, наверное, похожа мигрень. Он чуял запах зловонной черной крови, липкой и гадкой, скапливавшейся в мерзкие сгустки у него под кожей. Свет резал глаза. Когда он зажмурился, из-под век потекли слезы: мутные, темные, грязные. Найдется ли доктор, который просверлит дыры в его черепе, введет шунт и откачает мерзких существ, кормящихся его нутром (колючих черных летучих мышей, крылатых грифов с хриплыми голосами). Они кормились его мозгом, впиваясь жадными пастями в сладкое желтое желе.
— ЭЙ, КЕЙС! ТЫ ГЛУХОЙ ИЛИ ТУПОЙ? — Похоже, Тренер уже некоторое время его дозывается.
Джастин по инерции ступил на беговую дорожку. В целом он спокойно переносил боль: она, как правило, исчезала, если продолжать бежать, или по крайней мере забывалась из-за тысячи других знакомых болезненных ощущений. Может быть, и эта уйдет. Может быть, он оттолкнется от колодок, взлетит, спикирует, как сокол, и оставит ее позади. Боковым зрением (тонкий стилет ледяной стали прокрутился у него за глазом) он заметил, что Питер как-то странно на него поглядывает.
Он услышал вой Боба, ужасный, протяжный высокий звук, от которого у него застучали зубы.
И тут он скрючился, нагнул голову и решил, судя по взрыву в основании черепа, что его ударило молнией. Он упал на колени от удара, повалился на бок, сжав зубы, и задергал руками и ногами, силясь остаться в живых. Опустив глаза, он увидел, что его желудок вырван из живота огромным чудовищным когтем, который и теперь давил на кровоточащий выпавший орган, пока желчь не полилась у него изо рта.
«Сволочь, — подумал он. — Вот сволочь».
Даже Тренер оторопел:
— Вот это у тебя похмелье, Кейс! Что такое, переборщил вчера с сидром? — В его голосе звучали непривычные нотки испуга. — Принс, иди сюда и помоги ему встать. Потом поведаешь мне трагические подробности, может, пущу слезу-другую.
Но Питер уже был тут.
Остальная команда в гробовом молчании смотрела, как Питер присел у неудержимо трясущегося друга. Питер накрыл его своей курткой, утер рвоту с губ, глянул на обступившие их лица и тихо, но твердо скомандовал:
— Кто-нибудь, вызовите «скорую». — Он отчетливо произносил каждое слово, чтобы их смысл был предельно ясен. — И велите им поторопиться.