Через несколько дней позвонила Агнес:
— Прости, что не смогла позвонить тебе раньше.
Джастин молчал.
— Похороны, допрос, сам понимаешь.
Долгая пауза.
— Джастин?
— Да.
— Тебе вообще на всех плевать, кроме себя, да?
— По-твоему, я должен оплакивать Айвана?
— Человек умер, Джастин. Это большая потеря.
— Для кого? Для тебя, может быть. Для тебя и твоей карьеры. Ты потеряла своего бесценного лицемерного наставника.
— Не мешало бы хоть капельку раскаяния проявить. В конце концов…
— В конце концов что? Я его убил? Скажи-ка, что за гений такой бросается под колеса, чтобы спасти пальто?
— Джастин…
— Но раз уж мы заговорили о раскаянии, давай поговорим о тебе.
Агнес шумно вздохнула:
— Джастин, слушай, мне правда жаль. Надо было тебя предупредить. Надо было спросить у тебя разрешения использовать снимки. — Она помедлила. — Я глупо поступила.
— У тебя были заботы поважнее.
— Вообще-то, да, были, но дело не в этом. Я просто не хотела, чтобы ты неправильно все понял.
— И как же я мог все понять?
Агнес помолчала.
— Что я тебя использую.
— Ой. Поздно спохватилась.
— Джастин, — у нее задрожал голос. — Не будь ты таким…
— Ладно, таким не буду. Давай все упростим. Ты мне скажи, каким мне быть, и я именно таким и буду.
Она ничего не ответила.
— О господи, — вздохнул он. — Только не говори, что я задел твои чувства.
— Джастин, — тихо сказала она. — Прости, что причинила тебе боль.
— ДУМАЕШЬ, ЭТО ТАК ПРОСТО? — Он был в ярости, в его голосе слышалась угроза.
— Не могу с тобой разговаривать, когда ты такой.
— Думаешь, мне не плевать, разговариваешь ты со мной или нет?
— Но мне-то не плевать на тебя. Я хочу знать, что ты делаешь, что чувствуешь.
— А по-твоему, что я чувствую?
— Злишься, наверное.
— Какая проницательность.
— Прекрати, Джастин…
— Не указывай мне.
Она запнулась.
— Слушай, я знаю, что плохо поступила. Если бы только ты перестал быть таким…
— Каким таким? Таким придурком? Таким малявкой? Таким девственником?
— Ты не даешь мне ничего объяснить.
— Ах, не даю? Какой грубиян. Пожалуйста, объясни.
— Стоит мне на секунду поверить, что я говорю с разумным человеком, все превращается в идиотский спор о…
— О чем?
— О невидимых собаках, о судьбе и о вещах, которые я едва ли смогу понять.
— Так и не надо, — выпалил он.
Наступило молчание.
— Почему все-таки мы должны быть врагами?
— Почему все-таки ты решила, что мое несчастье можно использовать для своей выгоды?
Агнес промолчала.
— Почему все-таки ты переспала с кем-то, а потом решила, что можно его бросить, притвориться, что ничего не было, и использовать его худшие кошмары для создания собственной репутации?
И кстати, почему ты больше не любишь меня?
— Я же уже извинилась.
— А, ну в таком случае все в порядке.
— И я тебя не бросала и не притворялась, что ничего не было.
— Чего ничего?
— Нашего маленького приключения.
— Так вот что это было, маленькое приключение? У тебя, несомненно, бывали и побольше?
— Что ты как ребенок.
— С ребенком? Это, случайно, не противозаконно?
— Господи боже, Джастин! Что, тебя там не было, когда все случилось? Ты ведь и сам этого хотел, нет? Как удобно, если бы все было моей виной, да? Так вот это не только моя вина. Мне жаль, и, если бы можно было повернуть время назад, я бы не стала этого делать. Доволен?
Нет.
— Слушай. — Агнес не сдавалась. — Я не знаю, чего ты от меня хочешь, что мне сказать или сделать.
Он долго ничего не говорил. Между ними разлилось болото тишины.
Наконец он ответил:
— Я тоже не знаю.
Лжец.
Ты отлично знаешь, что ей сказать и сделать. Ты хочешь, чтобы она сказала, что любит тебя до безумия, ты хочешь, чтобы она молила тебя о сексе пять или шесть раз на дню, просила тебя жить с ней, чтобы была тебе верна до гроба. И все. Вот что ты хочешь, чтобы она сказала и сделала.
— Поговорим об этом потом, Джастин.
У него закончились ответы.
— Передай привет Питеру.
Он промолчал, и она положила трубку. «Какой несносный мальчишка. И еще ждет, чтобы я его любила. Его невозможно любить».
В ту ночь оба не спали из-за горьких, мрачных мыслей друг о друге.
Джастин заснул первым.