Баня, с вопроса о которой начинается «Поэт и гражданин», воспета Слуцким в одноименном стихотворении (впервые – «Октябрь», 1955, № 2), одном из тех, что мгновенно прославили автора. Это «районная баня в периферийном городке»:

Там ордена сдают вахтерам,

Зато приносят в мыльный зал

Рубцы и шрамы – те, которым

Я лично больше б доверял (1, 119).

Хотя в стихотворении упомянуты и мирные профессии (матрос, портной, горновой), а увечья, восхищенно примечаемые поэтом, могут быть разного происхождения («Там тело всякого мужчины / Исчеркали / война / и труд»), доминирует все же тема войны. В бане поэт распознает тех настоящих людей, с которыми он, даже если не знаком, связан общностью судьбы, военным братством. «Рубцы и шрамы» – свидетельства достоинства победителей. Уже в 1961 году Самойлов отказывается считать участие в войне индульгенцией. Невозможное для публикации стихотворения «Если вычеркнуть войну…» строится на полемике со Слуцким. Война не искупленье грехов поколения Самойлова и Слуцкого, а «что-то вроде искупленья»; доблесть воевавших не гражданская, а «как бы гражданская»; «арифметические» строки «Правота одной десятой, / Низость прочих девяти» расшифровываются (тоже с помощью арифметики):

Ведь из наших сорока

Было лишь четыре года,

Где нежданная свобода

Нам, как смерть, была сладка… (119–120) —

тут вспоминаются и роль числительных в «точной» поэзии Слуцкого, и его апология фронтовиков «Ордена теперь никто не носит…»:

А война – была.

Четыре года.

Долгая была война (1, 80).

Наконец Самойловым прямо оспаривается главная мысль «Бани»:

«Если спросят нас юнцы,

Как мы жили, чем мы жили,

Мы помалкиваем или

Кажем раны и рубцы» (119–120).

Мемуарный очерк «Горняшка» Самойлов завершил рассуждением о состоянии «преднравственности»,

Загрузка...