Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Нам, гагарам, недоступно

Никогда я не питал теплых чувств к Аркадию Гайдару. Не любил его в детстве, когда готов был читать все подряд, но зеленый четырехтомник с пионерскими картинками раз за разом отодвигал в сторону. «Проработал» только обязаловку. В детсадовскую эру – «Чук и Гек» (кажется, еще со слуха). В младших классах – «Школа», «Военная тайна», «Судьба барабанщика», «Тимур и его команда» (правда, с двумя киносценариями-продолжениями; какие персонажи ни есть, а надо узнать, что с ними дальше сталось)… И, разумеется, «Голубая чашка», которая очень нравилась моим родителям. Язык прозрачный, чувства добрые… Я, однако, не очаровался ни языком, ни чувствами. И не потому, что расслышал режущую фальшь в финальной сентенции о вполне хорошей жизни – это случилось позднее. Просто не нужна была мальчишке эта очень взрослая, что и говорить, изысканно оформленная сказка.

В студенческие годы, кое-что уже про отечественную историю узнав, я Гайдара не то что не любил – ненавидел. Трясло меня от разговоров про голубоглазую чистоту Альки. (Виделся он мне строительной жертвой социализма, жестоко угробленной не подставными вредителями, а автором, выжимающим из читателя слезы, дабы укрепить его в ненависти ко всем – крайне необходимым – врагам нового мира.) Напирали тогда ценители Гайдара не на эстетику, а на своеобычную этику; мол, все одно – чистота и светлые идеалы, нам, нынешним, недоступные. Про Гайдарову художественность, которая должна рассматриваться отдельно от всякой там идеологии-политики, я услышал годы спустя. И не только от тех, кто таким манером защищал именно что людоедскую идеологию и рожденную ей вполне хорошую жизнь как 1937 года, так и более раннего «веселого времени» национального самоистребления. Нет, о Гайдаре увлеченно говорили высоко компетентные гуманитарии, в уме и благородстве которых сомнений не было. Кто-то восхищался драйвом и саспенсом в мастерски сделанной «Судьбе барабанщика». Кто-то говорил о двуплановости этой повести, о прорывающемся сквозь податливую ткань идиллии страхе, о странном (и опасном!) обаянии единственного живого персонажа – дяди-шпиона, о внутренней ломке талантливого человека, почуявшего, что все вокруг (и сам он) не туда движется…

Я понимал, что резоны в этих построениях есть. Перечитывал Гайдара. И в общем оставался при своем. С поправкой на оскудение ярости моей – позднесоветской – молодости. Да, не обделенный даром литератор; да, страшная, исковерканная судьба; да, эволюция; да, по-настоящему интересен, из истории литературы (и общественного сознания) не выкинешь, но… Понимать Гайдара я худо-бедно научился – полюбить так и не смог.

Сергея Солоуха я полюбил с первых же страниц его первой досягнувшей публики прозы – романа «Шизгара» (давно это было – аж в 1993 году). Читал и радовался. Очаровывало все – веселая безудержность великолепного перенасыщенного метафорами слога, фиоритуры дразнящего околостихового ритма, лихие сюжетные виражи, многоходовые авторские отступления, живые и трогательные лопоухие молодые герои, «дурацкие» мечты о счастье и умение держать нешуточные удары судьбы (это не только о героях – больше о писателе), ясность взгляда на мир и историю, любовь к музыке и вера в реальность любви. Так было и дальше. В новых сочинениях Солоуха узнавался автор, а не его прежние – сюжетные или стилевые – придумки. Солоух покорял изобретательностью, энергией и какой-то запредельной щедростью – и в романе «Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева», и в цикле новелл «Картинки», и в рассказах недавних лет. Писал я о нем не раз – повторяться не стану. Достаточно сказать, что как считал, так и считаю Солоуха одним из самых сильных и перспективных русских прозаиков (вровень с ним, если оставить в стороне старших мэтров, могу поставить не больше семи сочинителей), а увидев его фамилию в содержании журнала, заранее радуюсь.

Так и случилось, когда пришел шестой номер «Октября» с повестью «Щук и Хек». Вообще-то знакомо. Для моих любимых «Картинок» Солоух брал названия у Чехова, и одной буквы не меняя; потом сходно играл с заглавьями Леонида Андреева и Куприна, отнюдь не стилизуя их повествование, но выстраивая прихотливые, иногда еле заметные (но всегда осмысленные!) ассоциативные ряды. Что ж, Гайдар так Гайдар. Поехали…

«Жил человек в очень большом городе под красными звездами. Он много работал, а работы меньше не становилось, и никак нельзя ему было отдохнуть. Взять отпуск и уехать в маленький город, который стоял на быстрой речке с ласковым названием Миляжка. А сам город из-за этой речки с карасями да камышами звался Миляжково. Только через него не одна лишь веселая речка текла, но пролетали через него еще длинные, быстрые поезда. Везли грузы и пассажиров на восток и на запад нашей Родины». Стоп. Вполне достаточно. Вы уже убедились, что Солоух умеет имитировать Гайдара – заверяю, и дальше слог останется таким же. Так же вот ласково, доходчиво и как бы простодушно Солоух изложит «правильную» версию истории братьев Чука и Гека. То есть – Щука и Хека, папа которых, как вы уже поняли, жил не у Синих гор (туда отправляют врагов народа, включая мечтающих о светлом пионерском будущем братьев-героев), а в городе под красными звездами, где (еще новация – таковых будет много) служил старшим следователем. Письмом он вызвал маму (выпивоху, мещанку и без пяти минут садистку) с уродами-детишками в Москву, где получил реквизированную у очередного разоблаченного врага народа квартиру, а вызвал для того, чтобы тем самым выявить в постылой жене частнособственнический инстинкт и, отправив к Синим горам, навсегда от нее (и Щука с Хеком) избавиться.

Как первый абзац сполна характеризует стиль, так завязка – сюжет. Будут вам аресты, доносы, предательства близких, фанатизм и корысть чекистов, «сегодня ты, а завтра я» – под оркестр большого террора, камера, где мальцов должным образом перевоспитывают комиссар Тимур и матрос Гейка, а также ждет своей участи вражеский наймит интеллигентный доктор Колокольчиков, столыпинский вагон, голод и холод, рассуждения о том, что «зверь сильнее всех», и гибель залитых водой зэков (в том числе Щука и Хека) в трюме парохода, плывущего к Синим горам в новогоднюю ночь… Ну, и полное счастье.