Дорога-Мандала

22

С узлом за спиной Рэнтаро шёл по горной дороге, полумесяцем выдолбленной в отлогом склоне. Ветви деревьев с набухшими почками отбрасывали тени над головой и чертили тёмный штриховой узор под ногами. Из горных зарослей отовсюду доносились звуки бурлящей талой воды.

Найти Дорогу-Мандала оказалось нетрудно — как и говорила старуха из мелочной лавки, стоял дорожный указатель. На бревне была вырезана надпись «Дорога-Мандала». Но очень уж узка была дорога, так что брало сомнение, есть ли впереди деревни. Рэнтаро нерешительно вступил на безлюдную дорогу.

«Подношу яблоко ко рту, молча гляжу в голубое небо». В какой-то момент в голове Рэнтаро зазвучала песня, которую хором пели школьники начальной школы Авасуно для офицеров оккупационной армии.

Как же всё-таки странно: люди, которые год назад поносили американских и английских дьяволов, трепетали перед высадкой союзнических войск, теперь оказывали им искренний, радушный приём. Но они ведь высадились здесь не с улыбками. Они сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки и в довершение всех бед подвергли бомбардировкам столицу и множество японских городов. Разве горожане не бежали сломя голову, заслышав сирену, под градом снарядов и бомб?

А спустя всего лишь год и учителя начальной школы, и жители деревни встречали инспекцию оккупационных войск только что не размахивая флагами — игрой на органе и песнями. Рэнтаро было не по душе такое раболепие. Это не была ненависть. Для ненависти у него, собственно, не было причин. Само основание для ненависти было шатким.

После поражения в войне то, во что он верил прежде, совершенно изменило ему. Император оказался не явленным божеством, а низкорослым японцем, как манекен стоящим подле Макартура. Великая японская империя, которая должна была победить в войне и стать ведущей азиатской державой, превратилась для Соединённых Штатов Америки в третьеразрядное государство. Воспринимавшаяся во время войны как абсолютная истина история Японии как история Страны богов оказалась ложью, вместо неё им была пожалована демократия — драгоценный идеал всего человечества. Согласно газетам и радио, после войны оказавшимся под управлением оккупационных войск, американцы, неся с собой принципы демократии, прибыли для того, что спасать японский народ от военной агрессии. Люди, верившие, что Великая японская империя спасала Азию, теперь точно так же поверили, что Соединённые Штаты Америки спасают Японию. В конечном счёте, всё Дело было в вере. Но эта вера вместе с разрушением веры в императора была уничтожена и не могла служить прочным основанием. И Рэнтаро чувствовал, что почва выбита у него из-под ног.

Рэнтаро встретил окончание войны среди выжженных осакских равнин. Днём раньше он зашёл к клиенту, жившему рядом с Кёбаси. Когда, перекусив купленным по талону обедом, он проходил мимо станции, завыла сирена воздушной тревоги. За последние полгода по всей Японии сирены воздушной тревоги стали обыденностью, и он не придал ей особого значения. С обширной территории осакского военного арсенала, расположенного рядом со станцией, толпой бежали рабочие, мобилизованные школьники, женщины из добровольческих отрядов. Подумав, что дело плохо, Рэнтаро тоже решил вернуться на станцию. В ясном летнем небе появились бомбардировщики Б-29 и один за другим стали сбрасывать бомбы. Целью налёта был осакский военный арсенал, но иногда бомбы падали в окрестностях Кёбаси. Рэнтаро с огромным узлом за спиной было трудно бежать, и он укрылся в ближайшем магазинчике. С грохотом взрывались бомбы, гудела земля. Военный арсенал заволокло песком и пылью, поднявшимися от гари и взрывов. Едва Рэнтаро успел спрятаться в магазинчике, как за его спиной раздался сильный взрыв. Обернувшись, он увидел рушащуюся станцию Кёбаси, в которую попала бомба, покорёженные и вздыбившиеся, как атакующая змея, рельсы линии Катамати. Услышав голоса людей, взывавших о помощи, Рэнтаро направился к станции. Под эстакадой линии Дзёто повсюду были разбросаны багаж и обувь, люди, искавшие здесь убежища, оказались погребёнными заживо. Стонущая среди обломков женщина с окровавленной головой, корчащаяся рука, торчащая из-под камней, мужчина, на которого упала бетонная плита, копошащийся, как раздавленная лягушка. Бросив свой узел, Рэнтаро принялся помогать погребённым заживо людям.

Вскоре подошли станционные служащие и отряд располагавшейся поблизости охраны. Рэнтаро раздавал пострадавшим имевшиеся у него лекарства. Он не считал это расточительством. Ведь, может быть, завтра он сам пострадает или погибнет при воздушном налёте. Когда неизвестно, что будет завтра, все приобретения теряют смысл. И новые лекарства, и старые лекарства, изъятые по долгам во время этого путешествия, закончились. Он ещё никогда не чувствовал такой гордости за свою профессию торговца лекарствами. Люди принимали раздаваемые Рэнтаро снадобья дрожащими руками. Хотя из-за ранений они не в силах были поблагодарить его, он видел их полные признательности глаза и лица. На время Рэнтаро стал богом. Богом, дарующим жизнь. Его лекарства превратились в воскрешающий эликсир, который продавали его предки из дома Нонэдзава. В час беды, когда не было спасения, все лекарства стали чудодейственным эликсиром — божественным лекарством, воскрешающим душу.

Даже когда лекарства закончились, работы было невпроворот. Извлекать погребённых заживо людей, отвозить пострадавших в больницу, складывать мёртвых в одном месте. Семья Рэнтаро была далеко в Тояме. У него не было причин спешить домой, волнуясь о судьбе родных. Не в силах покинуть место трагедии, он проработал там до заката. Вечером, по совету станционных служащих, он лёг спать у стен разрушенной станции. Впервые в жизни его переполняло чувство удовлетворения за сделанное им нужное дело.

На следующий день, взвалив на спину опустевшие корзины, Рэнтаро отправился на поиски ближайшей станции, с которой ещё ходят поезда. Бомба весом в тонну пробила огромную воронку на дне реки. Над грудой обломков поднимался дым от кремируемых останков погибших. Раненые, поняв по узлу за спиной, что Рэнтаро торговец лекарствами, тянули к нему руки. Под крышей растерянно сидели дети с перепачканными кровью ногами. Женщина, крепко сжимавшая обессилевшего младенца. Мужчина, который шёл, выкрикивая имена родных. Старуха в защитной каске, потерянно сидевшая на груде обломков, возможно оставшихся от её дома.

Рэнтаро, лишившийся воскрешающего эликсира, уже ничем не мог помочь. «Почему всё так случилось?» — с горечью думал он. Когда началась война, все были уверены в победе. Но дела на фронте шли всё хуже и хуже. Когда Рэнтаро уезжал из Малайи, над Японией уже сгущались чёрные тучи, но газеты и радио продолжали сообщать о победах. Что-то тут было не так, но что именно, он не мог взять в толк. Все сражались единым фронтом. Терпели голод и нищету. За такие усилия должно было прийти вознаграждение. Но даже в Тояме начались авианалеты, Токио превратился в выжженную равнину, он слышал о новых бомбах, сброшенных несколько дней назад на Хиросиму и Нагасаки. И вот этот страшный авианалет на Осака. Поползли вполне обоснованные слухи о скорой высадке союзных войск. Раздавались призывы ста миллионам японцев разбиться вдребезги, подобно яшме![48] Правительство утверждало, что тогда грядёт победа.

Вдруг он увидел впереди перед обгоревшим зданием толпу людей. Он подошёл поближе узнать, в чём дело — люди плакали, опустив головы. Некоторые, сидя на земле, рыдали в голос. «Наверное, кто-нибудь умер», — подумал он, смешавшись с толпой. Но, подойдя ближе, увидел обгоревший по краям радиоприёмник. Из громкоговорителя сквозь помехи доносился государственный гимн Японии. «Что случилось?» — спросил Рэнтаро у напряжённо застывшего мужчины. Тот, не сводя вытаращенных и пылавших ненавистью глаз с радиоприёмника, сказал: «Мы проиграли войну».

«Не может быть!» — подумал он. Но на лице мужчины, с ненавистью, как на врага, смотревшего на радиоприёмник, читалась ярость. Сгорбившись, рыдала девушка. Немолодая женщина сидела на корточках, прижимая полотенце к лицу. Нетвёрдой походкой шёл куда-то подросток. Всё подтверждало истинность слов мужчины.

Рэнтаро, не снимая поклажи, ошеломлённо смотрел вокруг. Освещённая летними полуденными лучами солнца, выжженная равнина казалась страшно плоской. Это был чёрно-белый мир. На дороге среди этих обломков метались люди в грязной одежде. Кто-то плакал, кто-то застыл, опустив голову. Вид у всех был подавленный, казалось, люди еле держатся на ногах.

Рэнтаро словно очутился в мире мёртвых. «А, я умер», — подумал он. Ему казалось, что он смотрит на блуждающих призраков. У него больше не было воскрешающего эликсира. Он никому не мог его дать. Никто не мог принять такой эликсир. Здесь уже никакие эликсиры не могли помочь.

Это мгновение Рэнтаро запомнил на всю жизнь.

С того момента начался отсчёт послевоенного времени. Все, включая и Рэнтаро, стали говорить о восстановлении и возрождении Японии. Но всякий раз, когда в его душе оживали выжженные равнины Осака, увиденные в день поражения в войне, ему казалось, что он умер ещё тогда.

Все люди знают, что когда-нибудь умрут. Но многие где-то в глубине души считают, что умрёт кто угодно, только не они. Рэнтаро раньше тоже так думал. Хотя он и умер в тот день, верил ли он, что всё ещё жив? Оккупанты разъезжали по городу на джипах, на каждом перекрёстке звучало слово «демократия», дети клянчили у американских солдат жвачку и шоколад, и молодые, и старики подбирали и курили выброшенные американскими солдатами окурки, начальные школы единодушно устраивали прибывшим с инспекциями американцам радушный приём. Когда он видел это, ему казалось, что всё происходит где-то далеко-далеко. Это ли не мир мёртвых?!

Рэнтаро смотрел на вьющуюся впереди горную дорогу.

Светившее сквозь листву солнце садилось, блиставший зеленью пейзаж никак нельзя было назвать миром мёртвых. Но Рэнтаро было трудно отделаться от этого ощущения.

В мире мёртвых не нужны лекарства. Хотя он и шагал с уложенной в пять ярусов кладью за спиной, в нём не было прежнего воодушевления. Он утратил душевный настрой раздавать лекарства, помогать людям, быть полезным в этом мире. В день накануне поражения в войне он полнее всего ощутил себя торговцем лекарствами, с поражением же в войне навсегда утратил это самоощущение.

Горная дорога чуть расширялась, крутой склон долины немного отступил, и показались поля. Появились люди, вскапывавшие промёрзшую землю. Постепенно среди зелени полей, в тени лесозащитной рощи криптомерий один за другим показались с десяток домов, крытых мискантом.

Рэнтаро зашагал по тропинке, ведущей к домам. Ближайший стоял у перекинутого через речку деревянного мостика. Под крышей веранды сушилась пережившая зиму редька-дайкон, свисавшая, как полоски бумаги, куры во дворе клевали насекомых. Привязанная к дереву хурмы собака спала, свернувшись калачиком. Когда Рэнтаро пересёк двор и подошёл к дому, ему в глаза бросилась табличка на столбе у входа в дом с надписью тушью: «Дом павшего на фронте героя». Некоторое время Рэнтаро смотрел на эту табличку, а затем позвал в темноту распахнутого дверного проёма: «Есть кто живой?» Изнутри доносился звук шинковки овощей, но никто не ответил. Он позвал ещё несколько раз, наконец нож перестал стучать, и из дома выглянула немолодая женщина с повязанной полотенцем головой. Завидев фигуру Рэнтаро с тюком за спиной, она засмеялась, обнажив редкие зубы.

— Торговец лекарствами? Давненько к нам не заходили. Как ваше здоровье?

Похоже, она спутала его с бывавшем здесь раньше торговцем.

— Я у вас впервые, вы, наверное, перепутали меня с прежним торговцем.

Женщина, кажется, была туговата на ухо, она энергично кивнула, по-видимому, не расслышав его.

— Да, здоровье прежде всего. А мы-то вас ждём не дождёмся.

Женщина, пригласив Рэнтаро зайти на веранду, поспешила в дом. Усмехнувшись её ошибке, Рэнтаро опустил тюк на пол веранды. Тут же у него за спиной распахнулись перегородки-сёдзи, и женщина принесла находившийся у неё на хранении пакет. На нём значился торговый знак «Сансёдо». Пакет был довольно старый, в коричневых пятнах, с протёртыми углами, кое-где порванный. В нём уже не осталось ни одной упаковки лекарств.

Погиб ли приходивший сюда торговец на фронте или сгорел при авианалете? А может быть, он потерял свою тетрадь с реестрами? Похоже, торговцы лекарствами давно не захаживали сюда. Если взяться за дело умеючи, я смогу завести новый реестр на окрестности Дороги-Мандала. В душе Рэнтаро затеплилась слабая надежда. Ещё раз повторив, что он впервые просит разрешения оставить здесь лекарства, он достал пакет с надписью «Лекарства дома Нонэдзава».

— А, спасибо огромное, а то этот пакет уже прохудился, — беззаботно рассмеялась женщина.

Оставив попытки объяснить всё, как есть, Рэнтаро достал из верхней корзины тетрадь с новым реестром. Спросив у женщины название деревни, имя домовладельца, он записал на самой первой странице: «Выйти в Авасуно, у Дороги-Мандала, деревня Хатисоко, нагорная часть, через мост направо, Китагава Кодзо».

Затем вложил в пакет основные лекарственные препараты: тонизирующее средство, лекарство от простуды, жаропонижающее.

— Нет ли у вас в семье каких-нибудь хронических заболеваний, лекарства от которых вы хотели бы получить? — спросил Рэнтаро, заглянув в дом.

На притолоке выходившей на веранду гостиной висели фотографии императора Мэйдзи и нынешнего императора. Над очагом в глубине комнаты поднимался лёгкий белый дымок от горящего валежника, в стоявшей перед очагом круглой соломенной люльке лежал младенец. В примыкающей к веранде соседней комнате была молельня, стоял роскошный покрытый чёрным лаком буддийский алтарь. На алтаре в чёрной рамке стояла фотография молодого мужчины. Кем приходился этот человек, ставший духом-героем, здешним жильцам? Был ли он главой дома или ещё холостым вторым или третьим сыном?

Женщина прервала его раздумья:

— Если у вас есть воскрешающий эликсир, дайте его, пожалуйста?

— Воскрешающий эликсир?! — изумлённо переспросил Рэнтаро.

Женщина с надеждой посмотрела на него из-под набрякших морщинами век.

— Он мне очень помогает, когда сердце заходится.

Воскрешающего эликсира нет, в нынешней Японии он не нужен! Ещё мгновение, и с его губ сорвались бы эти слова. Заметив реакцию Рэнтаро, женщина, разочарованно поджав губы, спросила:

— Воскрешающий эликсир уже кончился?

— Нет-нет! — поспешно ответил Рэнтаро. — В последнее время более популярны европейские лекарства, и клиенты гораздо реже спрашивают воскрешающий эликсир. Вот я и удивился.

Стараясь загладить неловкость, Рэнтаро достал из корзины, где в строгом порядке были разложены новые лекарства, упаковку воскрешающего эликсира. Рядом с надписью тушью «воскрешающий эликсир» было подписано: «Дом Нонэдзава, специально изготовленный препарат». Должно быть, этот препарат отличался от того, что оставлял представитель «Сансёдо», но женщина, не заметив этого, благодарственно приподняла пакет с вложенным эликсиром.

— Теперь можно быть спокойной. А то ведь в доме не было никаких лекарств, и мы чувствовали себя совсем беззащитными, — обрадованно сказала женщина.

Сложив свои корзины и завернув их в фуросики, Рэнтаро покинул веранду. Женщина, прижав к груди пакет с лекарствами, склонилась в низком поклоне. Сказав, что он ещё придёт, Рэнтаро оставил дом позади.

Он убеждал себя, что это нелепо, но не мог отделаться от ощущения, что оставил женщине поддельное лекарство.