Дорога-Мандала

5

В первый же вечер по прибытии в Японию Сая снова увидела старшего брата Кэку — спустя долгое время. Он стоял рядом с Саей, как руки протягивая к ней усыпанные белыми цветами ветви Дерева мёртвых. Хотя его лица и фигуры было не различить, Сая, как всегда, сразу же поняла, что это Кэка. От брата повеяло влажным запахом джунглей. Был слышен даже тихий шелест любимого братом звенящего папоротника.

Кэка поднёс ветви Дерева мёртвых к своим губам, а затем стал раскачивать ветви из стороны в сторону. Каплевидные листья метались в воздухе, окрашенном слабым багрянцем и освещённом электрическим фонарём. Когда листья замерли, брат исчез. Сразу же исчез источаемый братом запах джунглей, и Саю снова обступило шумное оживление — в просторной комнате, застеленной циновками, там и сям непринуждённо болтали репатрианты.

Это была гостиница Управления по оказанию помощи репатриированным. Поужинав белым японским рисом, сильно смахивавшим на личинок, отварными овощами и мутным фасолевым супом, репатрианты отправились в большую комнату, где для них были отведены спальные места, и повели беседы о перенесённых лишениях. Все они добрались, наконец, до Японии, наконец-то были избавлены от морской качки. Пребывавшая в постоянном напряжении Сая тоже расслабилась. Прислушиваясь к дыханию сына, спавшего, раскинув руки и ноги, она привела в порядок вещи в дорожном саквояже.

После того, как брата убили в Кота-Бару, она иногда видела его, но с тех пор, как они ступили на корабль для репатриантов, он перестал являться. Только когда ей стало совсем одиноко, она осознала, сколько сил придавала ей возможность снова увидеться с братом. На щеках Саи проступила лёгкая улыбка, она заглянула в дорожный саквояж. Бельё сына, её юбка, иголки и нитки. Стоило ей переложить скудный багаж, как поднялось пахнущее лекарствами облако белой пыли. И вместе с облаком этой лекарственной пыли в её памяти ожил тот суматошный день.

Сев в утлую лодчонку, которая, казалось, затонет, стоит лишь набежать высокой волне, они поплыли к пристани Удзина, где находилось Управление по оказанию помощи репатриированным. Саю смущали пронзительные девичьи голоса: «С возвращением!», «Добро пожаловать!» Толпа школьниц в форме — белые рубашки с короткими рукавами и синие юбки — живо размахивала шляпами и носовыми платками. Репатрианты один за другим высаживались на берег и лихорадочно выгружали багаж. «О, девушки! Полно молоденьких девушек!», «На родине ещё остались девушки!» — то ли в шутку, то ли всерьёз переговаривались демобилизованные солдаты. Встречающие напряжённо вглядывались в лица репатриантов, силясь отыскать родных. Заглушив лившуюся откуда-то бодрую американскую мелодию, донёсся громкий голос из мегафона: «Уважаемые репатрианты, мы рады, что вашим лишениям пришёл конец, мы все с огромным нетерпением ждали вашего возвращения — и ваши соотечественники, и прекрасные горы и реки Японии». Ожидавшие увидеть жалкую поверженную врагом Японию репатрианты растерялись от такого праздничного и радушного приёма. И Сая тоже, будто снова обманувшись отзвуком джунглей, взяла сына за руку и устремилась за потоком людей к стоявшим напротив пристани деревянным зданиям Управления по оказанию помощи репатриированным. Первым располагалось здание таможенной инспекции, напоминавшее деревянный склад. Здесь репатриированным велели по очереди разложить свой багаж на полу для досмотра. Когда медсёстры в марлевых повязках, белых колпаках и белых халатах принялись обрабатывать вещи из пульверизатора, столбом поднялась сильно пахнущая лекарственная пыль и покрыла даже тех, кто стоял в задних рядах. Затем пришли таможенники и приступили к досмотру багажа. Солдаты оккупационных войск в беретах, в шортах, держащие наперевес винтовки с примкнутыми штыками, производили сильное впечатление, противоположное впечатлению от радушной встречи. По мере прохождения дезинфекции и досмотра багажа отовсюду стали доноситься недовольные восклицания и перебранки. Мужчина с несколькими сумками в руках протестовал, требуя вернуть ему безделушку из слоновой кости. «Но почему нельзя драгоценности?! Ведь без них мне не на что будет жить!» — отчаянным голосом умоляла таможенника какая-то женщина. Когда Сая раскрыла свой дорожный саквояж, то услышала рядом женский крик: «Это же моё! Что вы себе позволяете!» Это была та самая женщина, обитавшая на корабле рядом с Саей. Чиновник достал из бархатного мешочка кольца, браслеты и т. п.

— Госпожа, драгоценные металлы и ценные вещи разрешены только по одному экземпляру на руки.

Но женщина продолжала твердить усталому чиновнику: «Это мои вещи! Я заработала их в поте лица!»

Послышался тихий шипящий звук, и перед глазами Саи всё стало белым-бело. Это медсёстры принялись распылять дезинфицирующее средство. Когда она погладила по спине закашлявшегося сына, чиновник, согнувшийся над её саквояжем, спросил, указывая на полотняный мешок:

— Что это?

Сая развязала мешок. Внутри были плотно уложены маленькие круглые плоды.

— Еда, — ответила Сая.

Чиновник подозрительно посмотрел на эти плоды, но в итоге, сказав «Что ж…», отряхнул руки.

— Деньги и драгоценные металлы имеются?

Сая показала квитанцию, с которой она не расставалась. Она получила её от союзнических войск, когда проходила через лагерь для японских граждан в Сингапуре. Эта маленькая квитанция подтверждала, что в её собственности находятся выпущенные японским правительством малайские доллары с надписью «ТНЕ JAPANESE GOVERNMENT»,[23] переданные ей братом вместе с кинжалом. Это были сто долларов десяти- и пятидолларовыми купюрами с изображением каучука и кокосовых пальм. Сердце Саи пронзила боль, когда она вспомнила об этих потрёпанных купюрах. Она знала, чего стоило её брату заработать эти деньги. Чиновник, взглянув на квитанцию, сказал: «Всё в порядке».

Застегнув саквояж, Сая вместе с сыном покинула здание таможенной инспекции. Затем в пункте карантинного осмотра у них взяли анализ крови, сделали профилактические прививки, тщательно обследовали и обработали белым дезинфицирующим средством, каким прежде обрабатывали их багаж; после этого они, наконец, добрались до гостиницы, находившейся за железнодорожными путями. Сая перерыла дорожный саквояж и достала полотняный мешок размером с голову младенца. Тот самый мешок, в котором, как она сказала во время таможенного допроса, хранилась еда. Отчасти это было правдой, отчасти — нет. В мешке были плотно уложены множество семян разного размера — от чёрных и плоских, похожих на перхоть, до семян в форме яйца и размером с кончик мизинца. Это были семена деревьев и трав, которые росли в джунглях. Когда Сая решила ехать в Японию, ей захотелось взять с собой что-нибудь на память о родине. Но нищая Сая не могла купить фотографию родственников, дорогое украшение или памятный сувенир. Зато семян растений было в изобилии и бесплатно.

Сая просунула руку в мешок и нащупала семена. Дерево радужного источника, дерево с золотыми и серебряными цветами, трава-цапля, дьявольские колокольчики, трава спутанных корней.[24] Названия растений, чьи семена она собрала, одно за другим всплывали в памяти.

В любом семени заключён дух леса. Так говорил знахарь.

Сая родилась в племени, которое малайцы называли «лесными людьми». Издавна они жили в джунглях, кочуя с места на место. В племени непременно был знахарь. Лекарственными травами и заклинаниями он лечил болезни, ушибы и другие напасти, навлечённые злыми духами. Для Сая знахарь был воплощением волшебства. Хотя это был иссушенный старец, кожа да кости, в ходьбе никто, даже молодые, не мог с ним тягаться. Он забирался в самую глубь джунглей, искал там лекарственные травы, даже названий которых никто не знал, и приносил их больным и раненым. Сая и другие ребятишки племени так и вились вокруг знахаря. Зачин-трава, помогающая при головной боли, багрянка, помогающая при порезах, блуждающий в ночи папоротник, помогающий от простуды. Мало-помалу знахарь стал рассказывать Сае, смотревшей на него горящими от любопытства глазами, о названиях и областях применения трав. Обязанностью знахаря было посеять семена лекарственных и съедобных растений перед тем, как племя оставляло прежние хижины и перебиралось на новую стоянку. Молясь о даровании новой жизни к тому времени, когда они снова вернутся сюда, он высаживал семена там, где им надлежало расти. И только после этого племя могло покинуть свои хижины. Все соплеменники, и мужчины, и женщины, и даже маленькие дети, навьюченные корзинами со скарбом, начинали свой путь вглубь джунглей. Они шли день за днём, пересекая реки, переходя болота, ночуя под открытым небом, пока не приходили к новому дому. На новом месте стояли старые хижины, листья деревьев, из которых были сплетены крыши и стены, сгнили. Поля поросли густой травой, поверх которой разросся лес. Но среди трав взошли побеги семян, посеянных знахарем, они расправляли свои молодые блестящие листочки, протягивая их к небу. И когда Сая видела это, ей казалось, что они вернулись к тем же хижинам, что покинули несколькими днями ранее. Пока они скитались по джунглям, прошло много лет: хижины сгнили, поля заросли травой, некоторые из высаженных знахарем деревьев стали большими. Но стоило ей взглянуть на своё отражение в воде, и она видела прежнюю маленькую Саю, на лице которой годы и месяцы не оставили следов. И она думала, что только ей и её племени удавалось освободиться от ускользающего, как вода в стремнине, времени. Хотя Сая знала, что это другие хижины, ей казалось, что они всегда возвращались назад, перескочив через огромный промежуток времени. И именно поэтому самым удивительным для неё было то, что ей показывал знахарь. Ведь он по своему желанию управлял временем, выращивал травы и деревья, необходимые для выживания людей. Так думала маленькая Сая.

Опустив лицо в белый мешок, Сая вдохнула запах семян. Пахло влажной, как после дождя, землёй. Душный воздух, напоённый зеленью, и жужжание москитов над ухом. Она увидела впереди спину знахаря со сплетённой из очищенных от коры стеблей тростника корзиной за спиной. Опираясь палкой на землю, он, как змея, легко скользил меж деревьев и разговаривал с духами леса. Под его седыми спутанными и вьющимися волосами таилась мудрость. Чтобы не повредить листья и корни, знахарь прикасался к лекарственным травам очень осторожно, собранные травы он сушил, варил, а затем снабжал ими жителей деревни. Сая мечтала стать знахарем. Она мечтала стать знахарем до тех пор, пока меж её бёдер не зацвёл красный цветок женщины.

«Эй, ты», — услышала она. Оторвав голову от мешка с семенами, она увидела склонившуюся над ней женщину, заполнившую за неё документы. С тех пор как они прибыли на пристань, женщина издалека наблюдала за ней и Исаму. В этой большой комнате женщина расположилась у противоположной стены, и Сая успокоилась. Но стоило женщине снова приблизиться, как она опять насторожилась.

Неторопливо завязав мешок и убрав его в саквояж, Сая обернулась. Под её невозмутимым взглядом женщина растерялась.

— Да это же я! Я же за тебя документы заполнила.

Сая кивнула. Женщина с недовольным видом потеребила воротничок, а затем, после некоторого колебания, зашептала:

— Ты ведь не кореянка.

Конечно, эта женщина обо всём догадалась.

Сая содрогнулась, но внешне сохранила невозмутимость.

— Не говорите глупостей.

По лицу женщины скользнула слабая улыбка.

— Нечего притворяться. Уж корейских-то проституток, их сучью породу я вижу насквозь. Я ведь сама была хозяйкой публичного дома. Какая же ты кореянка?!

Услышав слова «публичный дом», Сая замерла.

— К тому же я прожила там двадцать четыре года. Я узнаю малайских аборигенов по запаху. Хоть ты и обвела вокруг пальца дурней из Управления по репатриации, меня-то не проведёшь.

Сурово отрезав: «Оставьте меня», Сая закрыла саквояж. Женщина не сводила с неё глаз, а Сая механически оправляла одежду сына. Внутренне трепеща под этим взглядом, Сая думала о том, что будет, если эта женщина расскажет всем, что она присвоила документы кореянки, родившейся в Японии.

Когда Кота-Бару заняли японские войска, люди жили в страхе. Солдаты японской армии и полицейские, разыскивая скрывавшихся английских и индийских солдат колониальной правительственной армии, а также людей, причастных к антияпонской деятельности, наведывались в деревни штата Келантан; они избивали мужчин, насиловали женщин, грабили. Молодых женщин из деревень поблизости от Кота-Бару даже спрятали в болотистой местности, где росли мангровые пальмы, чтобы уберечь от посягательств солдатни. Тех, кого подозревали в причастности к антияпонской деятельности, забирали в полицию и пытали до смерти. Немногим удавалось выйти оттуда живыми. Жестокость японских солдат Сая испытала на собственной шкуре.

Теперь они были в стране, где жили одни японцы. Хотя японцы и проиграли войну, с тех пор не прошло и года, и вряд ли эти мужчины так быстро изменились. Что будет, если они узнают, что я пробралась в их страну под чужим именем? Может, они откроют на меня охоту по всей Японии, как на солдат правительственной колониальной армии в Малайе? Ходили слухи, что схваченных солдат зверски убивали. Затаив дыхание, Сая ждала, что скажет женщина дальше.

— Если хочешь, чтобы тебя оставили в покое, дай мне вот что.

Вытянув руку, женщина сомкнула большой и указательный пальцы колечком.[25] Увидев растерянность Саи, женщина вспомнила, что та не японка и, поджав губы, щёлкнула пальцами:

— Деньги! У тебя ведь есть немного.

«Видимо, она видела квитанцию, которую я показывала в таможенной инспекции», — догадалась Сая, а женщина тут же принялась оправдываться:

— Мне самой это не по душе. Но собранные с таким трудом реквизиционные расписки теперь всё одно, что клочки бумаги; кольца, ожерелья и больше тысячи иен конфисковали. Всего лишь с тысячей иен как мне устраивать жизнь? Это просто издевательство!

Сая провела рукой по пучку волос и огляделась по сторонам. Репатрианты, сидевшие на своих матрацах, делали вид, что не смотрят в их сторону, но краем глаза наблюдали за ними. Сая опустила руку. Женщина, перехватив её взгляд, сказала:

— Завтра квитанции обменяют на японские иены. Даже если у тебя нет денег, Управление по репатриации выдаст тебе деньги по этой квитанции. Когда получишь деньги, ты передашь их мне, поняла?

Сая кивнула.

— А если ты сбежишь, я всё расскажу полиции. Понятно?

Женщина отошла от Саи и вернулась на свою постель в углу комнаты.