Дорога-Мандала

46

Трупы старика и подростка Асафуми опустил в яму, служившую домом мальчику, и завалил вход камнями. «Как я ни голоден, а есть мертвечину не стану, — подумал он. — Старик оказался прав, я, видимо, такое же животное, как и он — я изнасиловал ребёнка и убил человека, но я не желаю опускаться до того, чтобы есть мертвечину. Впрочем, не знаю. Если голод заставит, наверное, я сделаю и это. Возможно, когда-нибудь я вернусь к этой яме, разгребу камни и буду есть подгнившее мясо».

Он больше уже не знал, кто он такой. Асафуми всегда считал себя спокойным и хладнокровным мужчиной. Верил, что он человек с нравственными идеалами, человек уравновешенный. Но это оказалось всего лишь шелухой, которая скрывает иное содержимое. И всё-таки ему не хотелось признать, что в глубине души он оказался таким же, как старик. Наверное, в чём-то они похожи, но не может быть, чтобы они были схожи во всём. Ему хотелось верить в это, и он решил отмежеваться хотя бы от пожирания мертвечины.

Кэсумба подобрала мешок старика и привязала его к поясу. А потом, простодушно взглянув на Асафуми так, словно он и не насиловал её, сказала: «Вернёмся на Дорогу-Мандала».

Вздохнув, Асафуми посмотрел на горные хребты, высившиеся за пиком Якуси на другом берегу Дзёгандзигавы. Что значит вернуться на Дорогу-Мандала? Смешаться с паломниками к Якуси, продолжать искать этого самого Якуси? И тогда, как Кэсумба и как жители этих руин, я позабуду обо всём — и о том, что убил старика?

— Нет… Я возвращаюсь домой, — наконец ответил Асафуми.

Кэсумба растерянно посмотрела на него. Асафуми указал на нижнее течение реки Дзёгандзигава:

— Спустившись по течению реки, можно выйти к моему дому. Я возвращаюсь туда.

Асафуми положил руку на худенькое плечико Кэсумба.

— Спасибо, — сказал он от всего сердца.

Только теперь он понял, как помогла ему эта девочка, точно знавшая только своё имя и имя своей собаки. В конце концов наши знания не имеют особого значения. Оказалось, что он, считавший, что знает множество вещей, не знал даже того, каков он на самом деле.

— Ну, пока. — Асафуми осторожно погладил Кэсумбу по плечу и зашагал вдоль реки.

За спиной послышались звуки шагов. Обернувшись, он увидел, что девочка и собака идут вслед за ним.

— Решила не возвращаться на Дорогу-Мандала?

Отрицательно покачав головой, Кэсумба зашагала рядом с ним. За ней, опустив обе головы и обнюхивая землю, бежал Кэка.

— Я с тобой.

— Почему?

— Не знаю.

— На город ты уже насмотрелась. Там впереди всё то же самое.

Кэсумба, прищурившись, посмотрела на реку Дзёгандзигава и раскинувшиеся вокруг неё развалины. Солнце стояло высоко, и прибрежные камни раскалились.

— Так зачем же ты туда идёшь?

— Я… — начал Асафуми и осёкся.

Он не думал, что среди этих развалин сохранился дом его деда. Просто Асафуми хотелось вернуться туда. Наверное, ему хотелось обрести себя прежнего — того, кем он был перед тем как заблудился на Дороге-Мандала и убил старика. Того, кем он был, когда считал себя совсем другим. Вернуться к тому Асафуми, что беспечно жил с Сидзукой. И тут же он вспомнил о Сидзуке. Об этой дерзкой, жёсткой и самоуверенной женщине-чертополохе. Об этой моловшей пустой вздор насмешнице.

— Хочу встретиться с любимым человеком.

Немного помолчав, Кэсумба спросила:

— А что значит «любимый»?

Асафуми поглядел на развалины. Что значит любить в этом мире, где люди теряют семьи и остаются одни-одинёшеньки, где люди пожирают друг друга?

— Тебе, наверное, хочется, чтобы Кэка всегда был с тобой, верно?

— Да!

— Значит, ты любишь Кэку.

Кэсумба задумалась, выпятив губы.

— Если тебе хочется всегда быть вместе с этим человеком, почему же сейчас ты не с ним?

Асафуми опешил. Ведь он отправился в путешествие в одиночестве, потому что с самого начала хотел немного отдалиться от жены. Потому что в последнее время ужасно раздражительная Сидзука была с ним совсем не приветливой. Он и правда думал, что любит свою жену. Но раз он не знал даже, каков он на самом деле, как он может утверждать, что любит её? Он понял, что больше не уверен в своей любви к жене.

Это полное враньё, что он хочет встретиться с любимым человеком! Он стремился совсем к другому.

— Беру свои слова обратно, — сказал Асафуми. Кэсумба, похоже, не поняла, что он имеет в виду, но он не обратил на это внимания.

— Я любил свою жизнь. Я слушал музыку, благополучно проживал день за днём, жил без особых происшествий, любил спокойную жизнь. Но теперь я не знаю, действительно ли я любил такую жизнь. Или, может быть, думая, что такая жизнь мне нравится, я закрывал глаза на многое другое. А на самом деле ничего не любил. И потому всегда заслонялся музыкой.

Раз заговорив о том, что у него на душе, он продолжал говорить и говорил не умолкая, как бьющий из-под земли родник. Кэсумба шла молча, слушая его.

— Я родился в городке, что стоит в нижнем течении этой реки. У меня есть родители и старший брат. Наша семья зарабатывала на жизнь продажей лекарств и ничем особенным от других семей не отличалась. Выделялся только дед. Женщина, с которой он жил, для нашей семьи не существовала. Мне это было непонятно. Та женщина была реальна, но все делали вид, будто её не существует. Она была словно призрак. Когда я приходил к деду в гости, она была там. Но когда я возвращался домой, она переставала существовать. Дома меня спрашивали только, как там дедушка. А об этой женщине не спрашивали никогда. Её звали Сая.

— Сая, — буркнула Кэсумба.

— Да, Сая. Но это имя было именем призрака. Именем, которого никто не произносил, которого никто не называл. Когда умер дед, Сая тоже исчезла. Вот так она и впрямь стала призраком. Бесследно исчезла из моего мира. Мне кажется, я любил деда. А может быть, я любил и Саю. Оба они однажды вдруг исчезли, как дым. После этого я с какого-то момента уже не мог обходиться без музыки.

Журчала вода реки Дзёгандзигава. Под их ногами шуршали мелкие камушки. Асафуми смотрел на прозрачное голубое небо и на раскинувшиеся под ним бесконечные руины.

— Я был спокойным подростком. Слушая музыку, я прилежно учился. А потом моя жизнь вся погрузилась в музыку. Жизнь струилась, как музыка, и теперь от неё ничего не осталось. Совсем как эти руины. Куда ни смотри, один только хлам…

Мощной волной его захлестнули воспоминания о дедовском доме. Этот дом для Асафуми был полон грёз. Бесчисленные удивительные истории, что повторял выживший из ума дед. Безмятежность, которой веяло от спокойной Саи. Всё это переплеталось, и переплетения эти образовывали удивительные время и пространство. При каждом посещении деда у Асафуми возникало ощущение, что он вернулся из какого-то далёкого странствия. Но однажды весь этот мир был полностью отринут. Ему сказали, что этого мира больше нет. Это было равносильно приговору, что мир этот не существовал и прежде. С того момента и жизнь самого Асафуми закончилась — он стал примерным сыном, таким, каким его хотели видеть родители.

Он не уезжал, как дед, ни в Малайю, ни в Гималаи, не спал с тамошними женщинами. Он стал примерным сыном: тихо, успешно и без осложнений закончил школу и университет, устроился на работу в престижную фирму. Женился на женщине, с которой жил до брака, совершенно остепенился, и никому бы не пришло в голову показывать на него пальцем. Но эта жизнь не была настоящей. Это была не та жизнь, к которой он стремился, когда, навещая деда, с горящими глазами слушал его истории.

Асафуми понял: он решил вернуться в дом деда, чтобы встретиться с самим собой, с собой, оставившим позади руины своей жизни.