Дорога-Мандала

29

Рэнтаро остановился. Тяжело дыша, он оглянулся — дикари с дубинками в руках скрылись за поворотом. Он опустился на заросшую травой землю, распахнул одежду, подставив разгорячённую грудь ветру и отдышался.

Когда сковывавший тело страх отступил, Рэнтаро подумал о странном молодом человеке. Ему послышалось, что сзади вскрикнули, но он продолжал бежать, не помня себя от страха. Возможно, парня убили те дикари.

Что же это за люди? Наверное, они бежали сюда, лишившись пропитания и пристанища из-за войны. Раз здесь водятся такие разбойники, путешествие становится попросту опасным.

Неважно, куда он отправится — уйти вот так, бросив корзины с товаром, он не мог. Как бы ни был разгневан Охара, Рэнтаро решил всё-таки вернуться в деревню. Объяснить, что между ним и Фумико ничего не было и получить обратно свою пятиярусную поклажу. Он лишь утешал Фумико, и его нельзя заподозрить в каких-либо тайных намерениях. Приняв такое решение, он немного успокоился.

В какой же стороне деревня поселенцев? Прошлой ночью Рэнтаро бежал, не разбирая дороги, и теперь не знал, где находится. Прежде всего он не был уверен, была ли эта дорога Дорогой-Мандала. Дорога была шире и ровнее, чем та, по которой он пришёл. Когда-то эту дорогу заасфальтировали, но вся она уже покрылась трещинами, заросшими буйными травами. Невероятно — горную дорогу заасфальтировали как городскую. Он с недоумением подумал, что, может быть, это новая дорога построена для военных нужд. Но для чего было строить её в глубине гор Татэяма?

Внезапно Рэнтаро вздрогнул — его охватило такое щемящее чувство, что он едва не заплакал. Нахмурив густые брови, он огляделся и понял, что виной тому цветущий пейзаж вокруг. Всё сильнее припекавшие яркие солнечные лучи, плющ среди покачивавшихся огромных сердцевидных листьев, густая зелень деревьев, огромные папоротники, раскрывшие свои павлиньи хвосты… Этот лес напоминал малайские леса, по которым он странствовал в молодости с тяжёлой пятиярусной кладью за плечами.

Может быть, оттого что, едва проснувшись, он только и думал о том, как бы вернуть корзины с товаром, он до сих пор не замечал этих перемен.

Что же случилось? Может, он, сам того не зная, вернулся в Малайю? Но нет. Рэнтаро встал и подошёл к обочине дороги, откуда открывался прекрасный вид. Внизу текла река. Судя по пойме и руслу, это была река Каноко. За гребнями гор виднелся и пик Якуси. Несомненно, Рэнтаро был у подножия гор Татэяма. Но склоны гор, как горы Малайи, были покрыты густой зеленью. Рэнтаро растерянно стоял, не зная, что и думать об этих переменах. Он вспомнил о новых бомбах. Возможно, война ещё не окончена, и на Японию сбросили бомбу, за один вечер превратившую Татэяму в тропики, или создали газ, вызывающий у людей галлюцинации. А может, он умер и очутился в мире мёртвых. Он хлестнул себя по щекам. Но пейзаж вокруг не изменился, и тогда он оставил попытки объяснить случившееся.

Во всяком случае, раз виден пик Якуси, значит он у подножия гор Татэяма, подумал Рэнтаро. Все здешние реки впадают в Дзёгандзигава. Даже если река внизу это не Каноко, если идти вниз по течению, дорога должна привести к одной из станций железнодорожной ветки Татэяма.

Поднявшись на ноги, Рэнтаро определил, куда течёт река. Пойти вниз по течению означало вернуться туда, где на него напали. Отломив толстую ветвь от росшего поблизости дерева и сделав из неё дубинку, Рэнтаро повернул назад.

Из-за того, что со вчерашней ночи ему не раз приходилось пускаться в бега, а также пришлось спать на голой земле, все суставы ныли. Он шёл, чувствуя, как болит тело, и вскоре оказался там, где на него напали дикари. В зарослях травы у обочины лежал давешний молодой человек. Всю одежду с него сорвали, он лежал голый и без сознания. Похоже, никаких увечий ему не нанесли. Он лежал на спине, раскинув руки, — тело его было белоснежное, с неразвитой мускулатурой и выступающими рёбрами.

Остановившись возле мужчины, Рэнтаро пристально разглядывал его. По возрасту этого парня должны были бы мобилизовать на Великую восточно-азиатскую войну, но он явно не был закалён военной службой. К тому же, несмотря на нехватку продовольствия, у него даже был небольшой животик. Судя по токийскому выговору, это был слабосильный сын какого-нибудь богача, отправившийся в увеселительную поездку, но всё-таки бросать его так не годилось, и Рэнтаро принялся трясти парня за плечи. Тот слегка приоткрыл глаза. Растерянно посмотрел на Рэнтаро, а затем огляделся вокруг.

— Вы в порядке? — спросил Рэнтаро.

Мужчина ощупал голову и проворчал:

— У меня шишка.

— Слава богу, что всего лишь шишка. Зато живой.

Не успел Рэнтаро договорить, как молодой человек испуганно сел. Он заметил, что абсолютно гол. Поспешно прикрыл рукой свои гениталии и стал озираться вокруг в поисках укрытия. Рэнтаро усмехнулся:

— Ты меня стесняешься?

Молодой человек оставил попытки спрятаться, но всё ещё прикрывался одной рукой.

— Настоящие питекантропы! Расскажи о них антропологам, они наверняка бросятся на поиски! — усмехнулся он, изо всех сил пытаясь принять невозмутимый вид. Это вызывало сочувствие. Рэнтаро пошарил в брюках и достал сложенное полотенце.

— Вот, прикройся.

Молодой человек смущённо взял полотенце, встал, пошатываясь, и обмотался полотенцем, подоткнув его сзади. Теперь он выглядел так, словно только что вышел из бани. Подавив смех, Рэнтаро спросил:

— Я возвращаюсь этой дорогой, а ты?

Некоторое время молодой человек в задумчивости осматривал дорогу. Наконец, сказал, указывая в ту сторону, откуда пришёл Рэнтаро:

— Там есть заброшенная деревня. В ней ещё есть дома, я хочу пойти туда, поискать, нет ли там какой-нибудь одежды.

— Но там нет никакой заброшенной деревни, — удивлённо ответил Рэнтаро.

— Не может быть! Я там ночевал.

— Но я только что оттуда! Если бы там была деревня, я бы её заметил!

— Там точно была деревня! Погодите, пойду гляну.

Молодой человек побежал по дороге. Рэнтаро проводил взглядом его мелькавший среди деревьев белоснежный зад. «Наверное, после удара по голове парень немного повредился в рассудке».

Он почти сразу же вернулся. Вид у него был удручённый, поэтому Рэнтаро не удивился, когда услышал: «Странно… Деревня исчезла».

— Нам по пути. Пойдём вместе, — предложил Рэнтаро.

В здешних местах идти вдвоём было бы спокойнее. Молодой человек ответил: «Что ж, спасибо». И, взглянув Рэнтаро прямо в глаза, вежливо представился: «Меня зовут Асафуми».

Молодой человек смотрел на Рэнтаро, видимо, ожидая услышать что-нибудь в ответ. Растерявшись под этим взглядом, Рэнтаро ответил: «Что ж, приятно познакомиться». В глазах парня промелькнуло разочарование. «Приятно познакомиться», — пробурчал он и, повернувшись, отломал у дерева ветку побольше — как и Рэнтаро, обзавёлся дубинкой. Потом сказал: «Идём?»

Рэнтаро с Асафуми зашагали по покрытой трещинами асфальтированной дороге. Шлёпанье их босых ног звучало как дробь походного барабана. Пробивавшиеся сквозь листву лучи утреннего солнца освещали дорогу и испещряли их тела солнечными бликами.

Асафуми казалось, что он заблудился в чьём-то сне. Когда он повернул назад к деревне Добо, оказалось, что от неё не осталось и следа. На месте деревни разросся тропический лес, не было и намёка на то, что здесь стояли дома. Дорога-Мандала была разрушена, словно десятки лет была в запустении, на ней бесчинствовали похожие на питекантропов дикари. К тому же он встретил здесь человека, похожего на деда Рэнтаро. Всё это было выше его понимания.

Реальным было лишь то, что он лишился и машины, и одежды, и сумки и теперь с шишкой на голове, голый, в одном полотенце шагал по Дороге-Мандала.

— Мне случалось путешествовать по Малайе, — заговорил Рэнтаро, закатывая рукава. — Когда во что бы то ни стало нужно было пройти там, где водились тигры, леопарды, грабители, я шёл, замирая от страха, с мечом в руке.

При звуке слова «Малайя» Асафуми показалось, что из далёкого прошлого до него донёсся голос деда из его детства.

— Что, один? — невольно спросил он на тоямском диалекте.

Рэнтаро изумлённо разинул рот.

— Так ты из Тоямы?

Асафуми смущённо ответил: «Да». Он поспешно объяснил, что долго прожил в Токио и привык к тамошнему диалекту.

— Так вы путешествовали один? — подгоняя Рэнтаро, спросил Асафуми.

— Да нет, в компании с торговцами лекарствами и с переводчиком-малайцем. — Прищурившись, Рэнтаро посмотрел на разрушенную Дорогу-Мандала. — С поклажей за спиной, по краснозёму, мы по многу часов шли лесной чащей. Взмокшая от жары спина, тяжёлый груз за плечами, вокруг жужжат москиты. Целая история.

— А зачем вы отправились продавать лекарства именно туда? — спросил Асафуми, вспомнивший фотографию деда с товарищами, где они были похожи на инопланетян с планеты Жабы.

В детстве ему не довелось спросить об этом, и сейчас он впервые понял, что давно хотел задать деду этот вопрос.

Рэнтаро немного удивился:

— Как зачем? Это была моя работа.

— Но ведь можно было ограничиться продажами внутри страны.

Рэнтаро задумался. Дорога пошла под откос, а потом снова в гору. Вчера Асафуми быстро проехал здесь на машине и не заметил этих горок. Едва он подумал, что невозможно доказать, что это та же самая дорога, как Рэнтаро заговорил.

— Наверное, это была авантюра, — живо продолжил он, словно находил в этом что-то забавное. — В те годы не только торговцы лекарствами, но и все в Японии обратили взоры за рубеж. С наступлением эпохи Тайсё Япония, наконец, выдвинулась на мировую арену, и поэтому вся страна бурлила. И тоямские торговцы лекарствами один за другим переправлялись на Тайвань, в Корею, на Сахалин, в Китай и торговали там вразнос. Лекарства экспортировали даже в Южную Америку и на Гавайи.

— Далеко же забрались тоямские торговцы лекарствами!

Рэнтаро глядел гордо, так, будто это именно он добрался до таких отдалённых уголков.

— Я побывал везде, где жили японские колонисты. С открытием страны в эпоху Мэйдзи многие японцы стали жить за границей. И даже в малайских городах было много японцев, державших парикмахерские и фотоателье. Двоюродный брат моего отца, Тамия Ёсикацу, тоже отправился в Сингапур и открыл там аптеку. Потому и я, став его учеником, отправился в Малайю. Это было в шестом году Тайсё,[57] когда мне было семнадцать. Конечно, можно было торговать лекарствами и в Японии, но я специально отправился в Малайю, потому что мне хотелось посмотреть мир.

Асафуми подумал, что, наверное, требовалась настоящая преданность делу, чтобы преисполниться юношеского азарта в эпоху, когда совершать путешествия за границу было не так-то просто. И прообразом нынешних японцев, путешествующих группами, таща за собой тяжёлый багаж, были именно продавцы-разносчики лекарств, согнувшиеся под тяжестью своих тюков.

— Это и впрямь была интересная пора. В сезон дождей, с сентября по февраль, я помогал Тамию в аптеке, в период засухи — с марта по август — торговал вразнос. Тамия был за старшего, я с несколькими другими торговцами, с лекарствами за спиной, отправлялся в самые разные уголки Малайи. В пути мы делились на группы и отправлялись торговать вразнос. Мы несли огромные тюки из уложенных в пять ярусов корзин, ох и тяжёленько было, жара стояла ужасная! К тому же торговцы лекарствами должны были выглядеть аккуратно — непременно в галстуках и в пиджаках.

Рэнтаро болтал, шагая по разбитой дороге. Раз заговорив, он уже не мог остановиться — воспоминания оживали одно за другим. Асафуми казалось, что он снова стал ребёнком. Но это был связный рассказ, а не бесконечно прокручиваемая плёнка. Не в чайной комнате дедова дома, а на этой горной дороге под палящими лучами жаркого солнца ему довелось услышать рассказы деда. Асафуми так погрузился в истории Рэнтаро, что перестал замечать боль от впивавшихся в босые ноги мелких камней.

— В те времена японцы жили во многих городах Малайи. Я складировал лекарства в домах японцев и продавал их оптом в китайские аптеки. Я торговал лекарствами вразнос и среди малайцев. Поначалу со мной ходил переводчик-малаец, а когда я выучился малайскому языку, я стал ходить один.

Похоже, Рэнтаро стало жарко, и он снял свой покошённый форменный пиджак. Под ним оказалось застиранное просвечивавшее нижнее бельё. Рэнтаро вдруг протянул свою одежду Асафуми: «Наденешь?» Но Асафуми тоже было жарко, и он обливался потом. К тому же, надень он пиджак, низ-то всё равно останется неприкрытым. Отрицательно покачав головой, он спросил: «Сколько лет вы пробыли в Малайе?» Повязав пиджак на поясе, Рэнтаро ответил:

— В первый раз три года. Я уже выучился говорить по-малайски и привык к тамошней жизни, когда меня призвали в армию. Я вернулся в Японию и отправился в Сибирь. Когда, отслужив в Сибири, я вернулся в Японию, встал вопрос о женитьбе, и я женился на девушке, которую нашли для меня родители. Поэтому я уже не мог отправиться в Малайю. Вместе с отцом и старшим братом мы продавали лекарства в Японии. А когда мне было около тридцати, случился маньчжурский инцидент, в Сингапуре антияпонски настроенные китайские мятежники вдребезги разнесли аптеку Тамии.

По просьбе Тамии я снова отправился в Малайю, чтобы помочь ему восстановить дело. Так и вышло, что я стал ездить в Малайю примерно раз в году. В аптеку Тамии я привозил японские лекарства, а на обратном пути вёз лекарственное сырьё.

— Вы ездили туда раз в год? — изумлённо спросил Асафуми.

В то время на дорогу уходил месяц плавания на корабле. Раз в году совершать такое дальнее путешествие можно было только при большом желании. Рэнтаро, гордо вышагивая с деревянной дубинкой на плече, кивнул.

— В ту пору чем больше было разъездов, тем больше заработок. В магазине у Тамии дела шли успешно, он построил фармацевтическую фабрику и приступил к производству лекарств. А я как раз составлял для него фармакологические описания на малайском языке.

— Понятно, — сказал Асафуми.

— Тогда работа в Малайе ещё только налаживалась. И Корейский полуостров, и Тайвань были японскими владениями, Маньчжоу-го[58] тоже считалось наполовину японским владением. И мы осуществляли масштабный экспорт тоямских лекарств для живших там японцев, корейцев и тайваньцев, налаживали фабричное производство. Создавали фармакологические описания лекарств на местных языках. Что ни говори, а в те времена продвижение в Азию было государственной политикой, и государство оказывало всяческую поддержку. Поэтому дело Тамии процветало, и где-то после начала японокитайской войны он попросил меня открыть филиал в Кота-Бару и отправиться туда. Это была интересная работа, и я решил взяться за неё.

— Но ведь у всех вас были семьи в Тояме.

Асафуми вспомнились отец, дядя Асацугу, тётя Тано.

Но Рэнтаро как ни в чём ни бывало ответил:

— Работа торговца лекарствами такова, что две трети года его не бывает дома. Какая разница, в Японии он или за границей? К тому же я выполнял свой высший моральный долг, помогая государству.

— Что вы имеете в виду?

Асафуми недоумевал, какая может быть связь между торговлей лекарствами и государственной политикой.

Рэнтаро удивлённо заморгал, а потом горько усмехнулся:

— Война уже проиграна, поэтому это уже не секрет. Когда мы собирались открыть филиал в Кота-Бару, в магазин Тамии пришли контрразведчики и предложили нам сотрудничество. Речь шла об агентурной информации и о сотрудничестве в деле умиротворения населения. Ну, поскольку просьба государства равнозначна приказу, Тамии пришлось согласиться.

Асафуми впервые слышал, что пребывание Рэнтаро в Малайе было связано с государственной политикой. Заметив, что Асафуми слушает его с большим интересом, Рэнтаро увлёкся и продолжил.

— Я передавал разговоры, услышанные во время странствий по деревням, помогал распространению прояпонских настроений, раздавая лекарства от малярии и чесотки. Тем временем японские войска, высадившись в Кота-Бару, спустились южнее и захватили Сингапур. Офицеры японской армии, оккупировавшей Кота-Бару, приходили ко мне и собирали различную информацию.

— Значит, вы сотрудничали с японской армией.

Со смешанными чувствами Асафуми слушал деда, оказавшегося соучастником захватнической войны. Рэнтаро удовлетворённо кивнул:

— Во время войны я, как гражданин, выполнял свой долг.