Дорога-Мандала

8

— Следующая остановка Фукуи, Фукуи.

Сая проснулась, услышав донёсшийся издалека голос. Остановку объявил пробиравшийся через проход служащий железной дороги. За окном на востоке небо начинало светлеть. Пассажиры, выходившие в Фукуи, принялись собирать свой багаж. Поняв, что это ещё не Тояма, Сая снова закрыла глаза.

Затем сквозь сон она услышала: «Канадзава», и наконец до неё донеслось слово «Тояма». Сая вскочила, как потревоженная курица-наседка.

Совсем рассвело. Расстилавшееся справа море теперь вдруг оказалось слева. Люди вокруг суетливо собирались. Большинство пассажиров были распределены в вагоны по месту назначения, и, похоже, в Тояме собирались сойти почти все пассажиры из вагона Саи.

Поезд подошёл к станции Тояма. Разбудив сына, Сая вместе с потоком пассажиров вышла из вагона. Она шла, лавируя среди снующих по платформе людей с огромными тюками за спиной.

— Уважаемые репатрианты, соотечественники, прибывшие из заграницы, с возвращением! Вас ждёт горячий чай. Пожалуйста, передохните.

Оглядевшись, в одном из закутков станции она увидела школьниц, помогавших донести багаж и раздававших чай. Рядом стоял молодой станционный служащий с повязкой на рукаве и говорил в громкоговоритель. До сих пор Сая смотрела на толпу из окна поезда, когда тот прибывал на крупные станции, теперь они вместе с сыном окунулись в такую же толчею. Словно все разом кинулись менять место жительства. Худые, в потрёпанной одежде, с голодными глазами люди шли, таща за собой багаж. На костылях, с ожогами на лицах, безрукие. Бывшие военные с суровыми лицами, в обмотках, в фуражках со сломанными козырьками, куда-то спешащие мужчины с напомаженными волосами, в галстуках, с бодрым выражением лиц, суетливо идущие женщины странного вида — в кимоно с нашитым на груди именем и в брюках. Очередь перед кассами. Ждущие своей очереди люди в грязной одежде с огромными сумками в руках. Они ждали не билетов, а чего-то ещё, чего-то, что выдавали за прилавком. Они не замечали ничего вокруг. С горящими глазами люди смотрели на окошко кассы — будто видели перед собой то, что так жаждали заполучить. Сая подумала, что эти люди видят всё, кроме того, что ждёт их впереди.

Под вывеской «US ARMY R.T.O.»,[29] скучая, стояли в карауле белые солдаты. С винтовками наперевес они наблюдали за проходящей перед ними толпой японцев, а те шли мимо, смеясь и болтая, будто не замечали караула.

Саю вновь охватило странное чувство, испытанное ею, когда она видела составы оккупационной армии.

Здесь встречались два разных мира: спокойный мир армии белых, кичившихся своей силой, и суетный мир мечущихся голодных и нищих японцев. Эти два мира не пересекались — так впадающие в одну реку мутные и чистые воды образуют разные потоки. Эти два мира словно снились друг другу.

Плохо оказаться втянутым в оба эти сна, думала Сая. Люди втягивают друг друга в свои сновидения. Если ты оказался втянутым в чужой сон, то что бы ты ни делал, всё будет тщетно. Любые слова, любые поступки станут лишь частью сна, в котором ты оказался.

Взяв сына за руку, Сая вышла в город. Перед станцией толпились маленькие магазинчики, сколоченные из досок и жести, торговавшие разнообразным съестным и хозтоварами. Это была точная копия рынка в маленьком малайском городке. За рынком чернели обгоревшие здания. Похоже, и этот город не обошла война. В небе за обгоревшими зданиями безмолвно высились зелёные горы. Сая задрала голову и приоткрыла рот — таких высоких гор ей ещё не доводилось видеть. Горы и холмы растворялись в зелёной дымке и в синеве небес. Они казались прозрачными и прохладными.

Сын потянул её за руку и попросил есть. Со стороны рынка плыли вкусные ароматы. Сая направилась к рынку. Чего только не было разложено по обеим сторонам дороги: разбитые кожаные ботинки, переделанная в кастрюлю железная каска, поношенная одежда, рабочие перчатки, рыба, овощи, мыло, гвозди, пирожки, конфеты. Женщины торговались, зажав в руках кошельки. Босоногие, перепачканные в грязи дети. Рынок кипел оживлением. Стоял мужчина в заплатанной военной форме и выкрикивал:

— Дёшево! Дёшево! Картофель по тридцать иен!

— Хозяйка, сейчас не купите, потом не найдёте! Мыло, мыло, только что поступило! — доносились крики.

Ещё один продавец монотонно бубнил: «Зонты, спички, уголь, зонты, спички, уголь». Некоторые, не обращая ни малейшего внимания на покупателей, образовав кружок, попыхивали окурками и смеялись во весь голос.

Судя по военной форме и по возрасту, почти все торговцы недавно вернулись с войны. Сая с ненавистью рассматривала их загорелые лица. С одним из них она встретилась взглядом и испугалась, что сейчас он гневно окрикнет её, потрясая кулаком: «Чего пялишься?!» Но мужчина приветливо сказал: «Хозяйка, жареная кукуруза. Очень вкусная. Берите». Сая с застывшей улыбкой на лице хотела было пройти мимо. Но сын, привлечённый ароматным запахом, сжал руку Саи и замер напротив мужчины.

— Сколько? — против воли спросила Сая.

— Пять иен.

Сая расплатилась, и мужчина, завернув жареную кукурузу в газету, протянул свёрток её сыну:

— Ну, пацан, ешь на здоровье, расти большой, — беззаботно сказал он.

Не найдя выхода, гнев Саи улетучился. Влекомая сыном, она, обойдя закоулок за закоулком, купила печёный картофель, жареные сладости и арбуз. И тут она спохватилась, что денег, полученных в Управлении по оказанию помощи репатриированным, изрядно поубавилось. Ей казалось, что тысяча иен это большая сумма. Сая содрогнулась — деньги, накопленные братом с таким трудом, растаяли после покупки ничтожного количества еды.

Отругав всё ещё голодного сына и вернувшись на станцию, Сая достала из саквояжа весь истёртый от многократного складывания и раскладывания листок бумаги. На нём был записан адрес Рэнтаро. Перед станцией стояла женщина, беспокойно рыскавшая взглядом вокруг. Она неотрывно всматривалась в лица прохожих.

Подойдя к женщине, Сая сказала: «Простите» и тут же машинально согнулась в глубоком поклоне. Спохватившись, она почувствовала жестокое унижение.

Во время японской оккупации всякого, кто не кланялся японским солдатам, арестовывали. Били по ногам и спине, пока человек не падал, или заставляли стоять много часов подряд с тяжёлым грузом на голове. И люди, едва завидев форму японских солдат цвета высохшей травы, стали рефлекторно склоняться в поклоне, как поникшая трава. Эта привычка пустила корни и в душе Саи и невольно проявилась в угодничестве перед этой японкой. Сдержав заклокотавший в душе гнев, Сая подняла голову и увидела лицо женщины с раздутыми щеками. Женщина подозрительно посмотрела на неё. Сая сказала самой себе, что эта женщина никакая не военная, и протянула ей листок с адресом.

— Мне нужно добраться вот сюда, — сказала она.

Женщина, быстро пробежав адрес глазами, ответила:

— А, Тибаси. Если вам в Тибаси, то лучше доехать на автобусе. Видите, рядом с открытым рынком остановка, вам туда.

Сая плохо разобрала, что сказала женщина. Но по слову «автобус» и по жестикуляции она поняла, куда им идти. Поблагодарив, Сая хотела уйти, но женщина вдруг спросила:

— Послушайте, вы репатриированные?

Когда Сая ответила: «Да», женщина вдруг схватила её за руку.

— Вы не встречали Танигути Мамору? Он должен был ехать на поезде для репатриантов. Мужчина высокого роста с родимым пятном на щеке.

Сая отрицательно покачала головой. Женщина, слабо улыбнувшись, отпустила её руку, и снова принялась сосредоточенно вглядываться в лица прохожих.

Сая переспросила дорогу ещё несколько раз, и наконец они сели в автобус, идущий в Тибаси. Маршрут пролегал по разрушенному городу. На чёрной обуглившейся земле стояли жалкие домишки. Среди пепелищ то тут, то там зеленели рисовые поля. Уже были отстроены и новые здания, но почти нигде ещё не было прибрано. По городу проезжали открытые машины защитного цвета, машины оккупационной армии. За машинами с криками «Харо, Харо»[30] бежали дети. Солдаты горстями кидали им конфеты. Наконец следы пожарищ исчезли, сменившись колосящимися рисовыми полями. Автобус медленно ехал по ухабистой дороге. За зеленью полей ослепительно сияло море.

Сая вспомнила, как она впервые увидела море. Это случилось, когда брат взял её с собой в Кота-Бару. Стоял ясный безоблачный день, они спускались по жёлтым водам реки на плоту, гружённом древесиной благовонных пород и лекарственными травами.

Это случилось сразу после того как меж бёдер Саи зацвёл красный цветок женщины. Отчего-то ей вдруг захотелось увидеть, что там, за лесом, и Сая попросила об этом своего третьего брата Кэку, с которым была дружна. Кэка время от времени отвозил в город дары леса, закупал необходимые для жизни одежду, кухонную утварь, ножи. Прежде девушки племени не изъявляли желания покинуть пределы леса, и поначалу Кэка, растерявшись, спросил её: «Зачем?» Но она и сама не знала, зачем. Её переполняло непреодолимое желание совершить этот странный поступок. Но отчего ей так этого хотелось, она не знала. Обиженно надув губы, она молча уставилась в точку над головой брата, и Кэка, рассмеявшись, сказал: «Ну, ладно». Он сказал, что у него как раз есть дела в городе. И объявил, что обычно он добирается до ближайшего города Келинтасан, а там перегружается на ожидающую его лодку китайского торговца, идущую вниз до Кота-Бару, но на этот раз они сплавятся по реке Дерак на плоту прямо до Кота-Бару. «Я нашёл хорошего торговца», — сказал брат. И его лукавые глаза заблестели.

Этого путешествия вниз по реке Сая никогда не забудет. Русло мутноводной реки постепенно расширялось, показались расположенные вдоль реки малайские деревушки. Среди леса мелькали деревянные свайные дома, крытые ветками и травой. Тянулись плантации деревьев, на языке племени Саи звавшихся «небесным семенем» и «белыми слезами», а по-малайски — пальмами и каучуком. Леса местами вгрызались в плантации этих ровно подрезанных огромных деревьев. Куда ни глянь, тянулись деревья одинаковой формы и высоты. У Саи перехватило дыхание. Для неё это была земля со множеством незнакомых ей трав и деревьев. Окажись она там, ей пришлось бы запоминать дорогу только по немногим известным ей растениям. Но деревья там были сплошь одинаковые. Ей стало страшно, ведь очутись она среди этих плантаций, она наверняка заблудилась бы.

Сая испугалась не только из-за деревьев. Русло реки вдруг расширилось, словно разрывая сушу, лес оборвался, всё пространство вокруг заняли дома. Это был Кота-Бару. Она не удивилась мелькавшему иногда вдали городу Келинтасан, отличавшемуся от малайских деревень только более широкими дорогами и большим числом деревянных домов, но в Кота-Бару дома были повсюду, куда ни глянь. И не деревянные, крытые травой — крыши здесь были крепкие и блестящие, а некоторые дома — большие четырёхугольные коробки с плоскими крышами. К тому же перед Кота-Бару обрывалась земля и справа, и слева, а дальше простиралась только вода. Далеко впереди вода смыкалась с небом, и оттуда одна за другой набегали волны.

Сая помнила, как её тянуло очутиться там, где смыкаются небо и вода. Когда она в испуге оглянулась на Кэку, тот, снисходительно сказал:

— Сая, это море.

Сая была околдована. Водная гладь была похожа на зеленоватую постель. Словно зыбка из ткани, в которой матери её племени укачивали детей.

Да, это было море. Огромная зыбка из ткани. Сая, как ребёнок, уснувший в зелёной колыбели, очутилась в незнакомой стране под названием «Япония».

Вскоре море скрылось за рядами домов. И справа, и слева тянулись двухэтажные низенькие дома с серыми черепичными крышами, окна были забраны решётками. Похоже, это был старинный японский город. Вскоре автобус остановился у городского моста. Все пассажиры здесь выходили, и Сая разбудила спящего сына. Прежде чем выйти из автобуса, она протянула водителю листок с адресом.

Водитель высунул листок из окошка на свет:

— Тамаиси, третий квартал… Это в сторону моря, — указал он на дорогу вдоль широкой реки, пересекавшей центр города.

Сая зашагала, одной рукой сжимая дорожный саквояж, а другой — руку сына. По берегам реки рос тростник, на речном дне колыхались водоросли. Глядя на эти чистые воды, Сая позабыла об усталости от долгого путешествия.

Навстречу шла старуха с клюкой. Сая снова протянула листок бумаги. Старуха пробурчав: «А, дом Нонэдзава?», объяснила, что нужно идти прямо, на третьем повороте повернуть налево, а потом лучше снова переспросить дорогу.

За третьим поворотом текла река, вдоль берегов теснились жилые постройки. Сая снова протянула листок бумаги женщине, подметавшей бамбуковой метёлкой у ворот. Та тут же показала на следующий дом. Это был крытый черепицей дом, обнесённый превосходной оградой. Края крыши проглядывали сквозь росшие в саду сосны и круто загибались вверх. Дом был немного похож на дома богатых китайских торговцев в Кота-Бару. Это успокоило Саю. Дом, кажется, был зажиточный.

Сая остановилась перед воротами из серого камня и убедилась, что иероглифы на листке с адресом и на прибитой к воротам деревянной табличке совпадают. Приоткрыв ворота, она увидела на пороге женщину с корзиной в руках. Женщина, похожая на иссохшего аллигатора, подозрительно посмотрев на Саю, подошла к воротам и спросила: «Что вам нужно?»

— Хочу увидеться с Рэнтаро, — ответила Сая.

Женщина-аллигатор внимательно осмотрела Саю с сыном.

— По какому делу? — с явным замешательством и настороженностью спросила она. Сая снова повторила, что хочет увидеть Рэнтаро.

На этот раз женщина сурово переспросила: «По какому такому делу?!» Когда Сая в третий раз внятно сказала, что хочет увидеться с Рэнтаро, послышался знакомый голос:

— Послушай, если идёшь за покупками, узнай, когда в следующий раз будут выдавать сигареты.

— Рэн. — Оттолкнув женщину-аллигатора, Сая зашла во двор.

На пороге показался Рэнтаро. Густые брови на прямоугольном как камень лице. Глаза из-под бровей грозно сверкали.

Несоразмерно большая голова делала его похожим на куклу для заклинаний, каких мастерил колдун её племени. Черты лица изменились. Тёмная, как у малайцев, кожа поблёкла, в чёрных волосах появилась седина. В когда-то пронзительно сверкающие глаза закралась усталость. Это ли тот мужчина, ради встречи с которым она пересекла безбрежное море?! Неужели Рэнтаро таков? Сердце Саи дрогнуло. В этот миг сын крепко сжал её руку. Это вернуло Саю на землю.

— Рэн, я приехала. — Эти слова словно нахлынувший водный поток вырвались из Саи. На неё нахлынули воспоминания. Жизнь в Кота-Бару после отъезда Рэнтаро. Тревожные дни в лагере для репатриированных и на корабле. В душе снова ожили нетерпение, отчаяние, желание и гнев. Все эти воспоминания переполняли её, готовые выплеснуться наружу. Но Рэнтаро застыл на месте, словно не слышал её слов. Сая подтолкнула к нему Исаму.

— Рэн, посмотри на Исаму, на своего сына.

Над самым ухом раздался вопль. Обернувшись, Сая увидела женщину-аллигатора. Хотя её губы были крепко сомкнуты, казалось, всё её тощее тело пронзительно кричало, вдребезги разбив тишину ночного леса.