Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма

Пей же теперь, Дамократ, и люби! Не всегда удаётся

Бражничать им, не всегда в обществе мальчиков быть!

Головы наши украсим венками, елеем натёршись,

Прежде чем этот обряд нам на могиле свершат.

Кости теперь пусть вино поглощает, коль жив, а по смерти

Моет их пусть хоть второй Девкалионов потоп!

«Зевс — начало всего!» — так однажды Арат нам поведал.

Музы, сегодня с меня снят груз гнетущих забот!..

Если же юноши нравятся мне и любовная нега,

То с геликонскими что Музами делать тогда?

Песен не ждите моих о страданьях Ниобы, Медеи,

Будет забыт и Приам с жертвою у алтаря,

Итиса не воспою я в чертогах и пташку на ветвях:

Много ведь раз в старину песен слагалось в их честь.

Сладкого Эроса, Бромия вспомню, Харит беззаботных:

Грусть никогда на челе вы не увидите их!

Три, Диодор, вида членов у мальчиков есть, из них каждый

Носит названье своё. Знай же об этом и ты:

Если не тронут ещё, называется словом он «лалу»,

При становлении он словом «коко» наречён,

«Ящерицей» называется тот, что тревожим руками, —

Этим же словом и твой следует, мальчик, назвать.

Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать

Лет наступило ему — он вожделеннее стал.

Годом позднее пришёл ещё более сладостный возраст,

И привлекательней всех был он пятнадцати лет.

Шестнадцать лет — это возраст богов, а семнадцатилетний

Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.

Если тебе и постарше милей — то уже не забава:

Время настало, и долг твой — за него отвечать.

Нравятся мне белокожие, смуглые также приятны,

Золото-жёлтый любим, к тёмным питаю я страсть.

Мне светлоокий не чужд, и теряю рассудок мгновенно,

Если меня ослепит чёрных сияние глаз.

Девушек скверны объятья, затейливы их поцелуи,

Сладостнейший аромат не источают тела,

Речи нескромны, бесстыдны и грубы у них, а во взгляде

Ложь прочитаешь всегда, неучи, глупые все!

Холодны задом они, и — что самое худшее — места

Ты не найдёшь, где рука нежно могла бы блуждать.

Лавку цветочную, я, проходя, увидал, как мальчишка

Ловко сплетает венки из ароматных цветов.

Я обомлел, шаг замедлил, сказал, успокоившись: «Мальчик,

Цену назначь мне свою: твой бы веночек... купил».

Он покраснел, словно роза, потупясь смущённо, ответил:

«Прочь убирайся скорей, чтоб не увидел отец!»

Всё же венки я купил просто так, для предлога, а дома

Ими богов увенчал я, о мальчонке молясь.

Ты, Диодор, так красив, так созрел для любовной услады!..

Если и женишься ты, я не покину тебя!

Только появится первый пушок над губой, еле зримый,

И на твой лоб упадут пряди златистых волос —

Я не покину тебя, мой любимый. Красу составляют

Волосы и борода — это богатство моё!

Ночью Филострат меня навестил, но не смог с ним развлечься:

Он так старался и зря — можно ль такое сказать?

Больше, наверно, ко мне не придёт, мой желанный... Пусть сбросит

С башни меня: стану я Астианактом теперь!

Первый пушок покрывает красавца, но Ладон влюблённым

Не уступает ничуть — как Немесида спешит!

Если в купальне ужалила жаром скамья зад Графика,

Что ж я тогда претерпел? — Крепче мой дерева стал!

Не убегай от любви, о Филократ! Сам Эрос способен

Сердце моё растопить неугасимым огнём —

Лучше отверзни уста для моих поцелуев! С годами

Милость подобную ты будешь просить у других.

Сколь ещё долго украдкой мы будем с тобой целоваться,

Тайные знаки любви взором друг другу дарить?

Сколь ещё тешиться долго одними словами придётся,

Изо дня в день промедлять в том, что уже решено?

Только напрасно мы время прекрасное тратим с тобою:

Речи пустые должна в дело любовь превратить.

К сверстникам зависти нет, увлечённым младыми рабами,

Женоподобный к тому ж кравчий тебе ни к чему.

Кто устоит перед страстью и кто от вина не пьянеет?

Юношей кто красоту взглядом своим обойдёт?

Нравятся людям такие забавы. Тебе коль противны,

То отправляйся туда, где нет вина и любви, —

В край, где Тиресий и Тантал терзаются в страшных мученьях:

Первый не видит ни зги, видит одно лишь другой.

Так почему же, Менипп, облачён ты до самых лодыжек?

Раньше одежда твоя не покрывала колен.

Голову ты почему опустил и меня избегаешь?

Знаю, что хочешь прикрыть! «Здесь я!» — таков уговор.

Вечер настал. Пожелали друг другу мы ночи спокойной.

Ласки его были сном?.. Явью?.. Не помню теперь.

В памяти ведь всё ясней и яснее всплывает другое...

Вспомнил, о чём он просил, что говорил я в ответ!

Нет, не уверен... Меня полюбил ли он? Коль это правда,

Богом я стал. Почему ж я на земле остаюсь?

Воспламенял меня Тевдис, блистая средь юношей милых.

Он словно солнце: встаёт, чтоб на закате упасть.

Я и теперь весь в огне, когда мгла на него опустилась.

Солнце не станет другим, если и пало оно!

Зевс, я поклялся тебе: никому никогда не признаюсь,

Даже себе самому, чем меня Тевдис привлёк.

Но в ликованьи своём моё сердце, парившее в небе,

Больше не может уже радость пришедшую скрыть.

Зевс-отец, о, прости же меня, признаюсь: был моим он,

В первый раз в жизни своей высшее счастье познал!

Жарко мне, юноша, и без того. Перестань опахалом

Тонким своим развевать возле одежды моей!

Жар остаётся во мне: от вина он теперь не проходит,

И опахало твоё страсть разжигает сильней.

Радость какая мне, Гелиодор, от твоих поцелуев,

Если бесстрастье твоё чувствую я на устах,

Если холодный твой рот не спешит разомкнуться? Из воска

Так изваянье твоё в доме целует меня.

В хитростях нет и нужды, чтоб увлечь за собой Менедема.

Только мигни — он и сам скажет: «Веди же меня!»

Не церемонясь, обгонит того, кто вперёд оторвался.

В том и отличье стремнин от неподвижных канав!

Этих юнцов-гордецов, облачённых в тончайшие ткани

С пурпуром, нам не дано ни приманить, ни увлечь.

Фигам созревшим подобны, растущим на горных отрогах:

Корм неизменный ворон, Дифил, и коршунов снедь!

Ментор, как долго, мой друг, на меня ещё ты так надменно

Будешь смотреть, свысока, даже «привет» не сказав.

Словно ты думаешь вечность прожить, молодым оставаясь,

Или всю жизнь проводить в играх военных досуг.

Смерть и тебя навестит, и щетина, и муки болезней!

Знай: очень мало друзей, верных, осталось тебе.

Если мои поцелуи приносят тебе огорченье,

Ты отомсти мне за них — крепко меня поцелуй!

Из одних роз кто украсил венком тебя, милый? Счастливец!

Если отец твой, то он вкуса тогда не лишён.

Мальчиков милых Зевес похищает, на небо возносит,

Чтобы сладчайший нектар преподносили ему.

Вот и Агриппа, красавец, на крыльях орлиных Зевесом

Был унесён от меня в царство блаженных богов.

Зевс, о владыка вселенной, воззри, я прошу, на красавца:

Может сравниться лишь с ним Фракии сын — Дарданид!

Пять просишь драхм — дам я десять, а скоро потребуешь двадцать.

Рада Даная сама б злату такому была!