Некоторые утверждают, что занятие философией началось у варваров: ведь у персов были маги, у вавилонян или ассирийцев — халдеи, у индов — гимнософисты, у кельтов и галатов — так называемые друиды и семнотеи, как говорит Аристотель в сочинении «О магах»[564] и Сотион в двадцать третьей книге «Преемств философов».[565] (...)
(...) Утверждающие, что философия началась у варваров, представляют и своеобразие ее у каждого из этих народов. Они говорят, что гимнософисты и друиды философствуют, прибегая к темным изречениям, почитают богов, не делают никакого зла, закаляются в стойкости. Гимнософисты-то и смерть презирают, как говорит Клитарх в двенадцатой книге. (...)
(...) Клеарх из Сол в сочинении «О воспитании» говорит, что и гимнософисты — питомцы магов[566]. (...)
(...) Спросившему, что родилось раньше, ночь или день, он[567] ответил: «Ночь, на один день раньше»[568]. (...)
(...) Решил Платон и с магами пообщаться, но из-за войн в Азии отказался от этого.[569] (...)
(...) Некоторые говорят, что он общался с гимнософистами в Индии[570] (...)
(61) Пиррон из Элиды был сыном Плистарха, как сообщает и Диокл; а как говорит Аполлодор в «Хрониках», раньше он был живописцем, и был слушателем Брисона, сына Стильпона, как говорит Александр в «Преемствах философов», затем — Анаксарха, сопровождая его повсюду, так что и с гимнософистами в Индии он общался, и с магами. Отсюда он, по-видимому, и пришел к благороднейшему философствованию, введя вид непостижимости и воздержания от суждения, как говорит Асканий из Абдер. Он ведь говорил, что ничто не есть ни прекрасно, ни безобразно, ни справедливо, ни несправедливо, и равно, во всем, ничто не есть поистине, а люди делают все по закону и обычаю: ведь что бы то ни было, не есть более то-то, чем то-то.
(...) (62) (...) Антигон из Кариста говорит в сочинении «О Пирроне» вот что о нем: что вначале он был безвестен и беден и был живописцем; (...) (63) и что он удалился от мира в уединение, редко когда являясь к домашним; а делал он это, услышав, как один инд выговаривал Анаксарху, что едва ли он научит кого-нибудь другого добру, если сам прислуживается при царских дворах. (...)