Древний Восток в античной и раннехристианской традиции

О народах Индии и брагманах

(1) Твое великое прилежание, любознательность, любовь к прекрасному и боголюбие, украшение среди лучших людей, побудили нас изложить еще и другую историю[634], всю о чрезвычайной мудрости. Так вот, мы, движимые твоей внимательностью к уже сказанному, расскажем тебе еще и о жизни брагманов, ни отечества которых я не посетил, ни с людьми этими не встречался. Они ведь живут далеко отсюда, в пограничных пределах индов и Серов, у реки Ганг, а я достиг только окраины Индийской земли, несколько лет тому назад, с блаженным Моисеем, епископом адулийцев: попав в дикую жару — такую, что вода, бьющая ключом из источника, до чрезвычайности холоднейшая, набранная в сосуды, тут же закипает, — так вот, увидя это, я повернул назад, не выдержав зноя. А река сия Ганг — это так называемый у нас Фисон, тот, который в Писании, одна из четырех рек, о которых говорится, что они вытекают из Рая.

(2) Передают о рассказе Александра, царя македонян, рассказавшего толику об их жизни — да и то, вероятно, понаслышке, поскольку сам он, как я думаю, и не переправлялся через Ганг, а достигнув земли серов, где серы производят метакс, и, поставив там каменный столб, надписал на нем: «Я, Александр, царь македонян, дошел до этого места».

(3) А я смог узнать толику о брагманах от одного фиванского адвоката[635], по своей воле совершившего путешествие, но поневоле попавшего в плен. Он, как говорил он, оказался неспособным в адвокатском деле и, став безучастным к нему, двинулся, таким вот образом, посмотреть землю индов.

(4) И проплыв с пресвитером[636], он достиг сперва этой Адулы, затем, после нее, — Ауксума, где[637] сидел мелкий царек индов. Задержавшись там и изрядно освоившись, он пожелал и на остров Тапробану отправиться, где находятся так называемые долгожители. Живут на том острове до ста пятидесяти лет старцы благодаря чрезвычайному благорастворению воздухов и непостижимому решению Бога. На этом острове и великий царь живет индов, которому все царьки той земли подвластны, как сатрапы, как рассказал нам сам адвокат, узнав и сам от других, поскольку сам он и не смог попасть на остров.

(5) Дело в том, что у этого острова находится (если не ложно сказанное) около тысячи других островов, омываемых Эритрейским морем. Так вот, так как на тех островах, называемых Маниолами, рождается магнитный камень, притягивающий железо, то, какое бы судно ни пошло, имеющее железные гвозди, оно удерживается природой этого камня и не может пройти. Суда, переправляющиеся на тот большой остров, построены по-особому — без железа, с помощью деревянных стержней.

(6) Есть, говорит он, на этом острове и пять огромнейших рек, по которым ходят корабли. Как рассказывали ему тамошние, в том месте острова никогда плоды не отходят: на одном и том же дереве, говорит он, одна ветка цветет, на другой — незрелые плоды, на той — спелые. Есть и финики и орех, самый крупный, индийский, и мелкий, душистый[638]. Питаются жители того места молоком, рисом и плодами. Так как у них нет шерсти, нет и льна, они носят только набедренную повязку из хорошо выделанных овечьих шкур. Есть и овцы, покрытые волосом, без шерсти, чрезвычайно молочные, с широким хвостом[639]. Едят они и мясо коз и овец. Ну а свиньи, начиная от Фиваиды, уже не встречаются в пределах Индии и Эфиопии из-за чрезмерной жары.

(7) Так вот, этот адвокат рассказывает, что от Ауксума, найдя нескольких индов, переплывавших на суденышках для торговли, он попытался углубиться дальше, и он достиг бисадов, как они называются, собирающих перец. Это народ мелкий-премелкий и никчемнейший, живут они в каменных пещерах и умеют ходить по кручам вследствие обрывистой местности, и вот таким образом они собирают перец с кустарников: это низкорослые деревца, как говорил тот адвокат. Бисады тоже низкорослые человечишки, большеголовые, нестриженые, с прямыми волосами. А остальные эфиопы и инды — черные, молодцеватые, с курчавыми взъерошенными волосами.

(8) «А там, — говорит он, — задержанный правителем, я обвинялся в том, что дерзнул явиться в их землю. И ни они не воспринимали моего оправдания, не зная речи нашей земли, ни я не мог уяснить себе обвинений, предъявляемых ими ко мне. Я ведь тоже не знал их языка, мы только по взглядам друг на друга определяли знакомые знаки. Я об их обвинительных словах догадывался по налившимся кровью глазам и дикому скрежету зубов, по их движениям — о значении произносимых ими слов, а они, со своей стороны, по моей дрожи, смятению и бледности лица ясно видели за телесной трусливостью жалкое малодушие.

(9) Так вот, задержанный ими, я шесть лет прослужил, переданный для работы в пекарню. Расход их царя, — говорит он, — составлял один модий хлеба на весь его дворец, да и тот не знаю, откуда привозился. Вот так, — говорит он, — за шесть лет я смог разбираться довольно изрядно в их языке, благодаря чему узнал затем и о соседних народах.

(10) А был я освобожден, — говорит он, — оттуда следующим образом. Другой царь, поссорившись с державшим меня, обвинил его перед великим царем, сидевшим на острове Тапробана, в том, что он, захватив в плен достойного римского гражданина, держит его на низменнейшей службе. Тот, послав одного следователя и узнав доподлинно, велел содрать с него кожу, за то, что он оскорбил римского гражданина. Они ведь очень почитают и страшатся римской державы, могущей и на их землю напасть благодаря чрезвычайному мужеству и находчивости».

(11) Так вот, он[640] говорил, что брагманы — это народ, не по своей воле обособившийся, как монахи, но им выпал этот жребий свыше, по решениям Бога. Они проводят жизнь у реки по-природному нагими. У них нет никакого четвероногого, никакого земледелия, никакого железа, никакого строения, никакого огня, никакого хлеба, никакого вина, никакой одежды, ничего другого из того, что служит для работы или сопряжено с вкушением. А воздух у них сладостный и благорастворенный и распрекраснейший. Почитая Бога и имея понятие о нем, однако, не столь тонкое, и не умея так распознавать основания Провидения, они все же беспрестанно молятся. Молясь, они вместо востока смотрят на небо, не обращая внимания на восточный горизонт.

(12) Едят они случайно попадающиеся плоды и дикие овощи, сколько земля порождает сама по себе, пьют воду, кочуя в лесах, почивая на листьях. У них в изобилии дерево персея и так называемый терн, и некоторые другие местные деревья, дающие плоды, которыми они питаются.

(13) Мужья живут в пределах Океана, по ту сторону реки Ганг (эта река впадает в Океан), а жены их находятся по сю сторону Ганга, в пределах Индии. Переправляются мужья к женам в июле и августе месяце. Это у них самые прохладные месяцы, так как солнце через север поднимается к нам. Говорят, что те месяцы и более благоприятны для возбуждения страсти. И проведя с женами сорок дней, они переправляются обратно. Однако, если жена родит двух детей, муж больше не переправляется к своей жене для общения. Произведя, таким образом, за себя замены, в последующее время они воздерживаются. Если же случится так, что жена окажется бесплодной, то муж до пяти лет переправляется к ней и сходится с ней, и если она не родит, он больше не приближается к ней. Поэтому их народ и не разрастается в многолюдное население — и из-за трудности жизни в этом месте, и из-за воздержания естества от порождения.

(14) Таково общественное устроение брагманов. Говорят, что эта река труднопроходима из-за так называемого одонтотирана — это животное огромнейшее до чрезвычайности, живущее в реке земноводное, могущее проглотить слона целиком и полностью. Но в пору переправления брагманов к своим женам оно не появляется в тех местах. Есть и змеи огромнейшие в тех реках, до семидесяти локтей, — я и сам видел одну кожу их шириной в две стопы. А муравьи тамошние — величиной в ладонь, скорпионы — в локоть. Поэтому и труднопроходимы те места. Не во всяком месте из тамошних водятся такие животные или ядовитые звери, а только в необитаемых. Стада слонов — большие.

(15) Однако ж, я посылаю доблести твоего благородства, присовокупив к своей записи, приобретенное мной сочиненьице Арриана, ученика философа Эпиктета, который, хотя родился рабом, но благодаря природному дарованию дошел до философии во времена царя Нерона, казнившего восславляемых апостолов Петра и Павла, — Арриана, написавшего и историю Александра Македонского. Читая его рассудительно, обдумав соответственно, проживешь безбоязненно.

(1) Дандамий, учитель брагманов, рассказывая про Македонского, сказал: «Царь Александр, не ограничиваясь царствованием только над Македонией и не довольствуясь отцом Филиппом, говорил, что он — и сын Аммона, и, несмотря на изобличающее рождение свое, приводил ложные доказательства природы, ссылался же на победоносные сражения: он ведь поднялся, как солнце, из Македонии, промчавшись на конях по большей части мира, прежде чем сел в Вавилоне, и сочтя Европу и Азию маленькими землями, пришел осмотреть и исследовать и наш мир».

(2) Говорил же Александр мысленно так: «Мудрость, матерь Провидения, сопричастница силе всех добродетелей, пребывающая высоко в истине лишь, кормилица и созидательница природы, дарительница слова, разведывательница общего познания, чуждающаяся несправедливого, бережная к справедливому, дай милостиво мне уже достигнуть просимого. Я пришел повидать находящихся здесь мудрых и благих брагманов, узнав от Калана, одного из здешних, поспешившего ко мне: в этом убеждении я прибыл, жажду я повидать и узнать доподлинно».

(3) Брагманы, тоже инды, говорят Александру вот что: «Стремясь к мудрости, пришел ты к нам, — прежде всего это мы, брагманы, одобряем, ибо, что может быть более царственного в нашей жизни? Ты ведь это пожелал узнать, царь Александр? Философ ведь не под господством находится, а господствует. Человек не имеет власти над ним. Но поскольку доныне мы, оклеветанные, не имели веры у тебя, ныне услышав правдивые рассказы, ты пришел.

(4) Калан ведь оказался у нас дурным человеком, и вы, эллины, узнали о брагманах через Калана. Он ведь не был нашим, сбежав от добродетели к богатству: ему, оказалось, недостаточно пить воду целомудрия из реки Тиберобоа́м и есть то, что дает земля, от чего развивается богопристойный ум. Он обрел богатство, врага души, и вот таким образом разжег в себе страшный огонь и отвратился от мудрости к наслаждению. А из нас никто не валяется на угольях, и боль не изнуряет наше тело, а наш образ жизни есть лекарство для здоровья.

(5) У нас в соответствии с природой нет богатств, и точно так же у всех у нас за жизнью следует смерть. Если же некоторые из смертных людей, услышав ложные рассказы, впустую пускают в нас стрелы, то свободе нашей они не причиняют вреда. Одно и то же — и лгать, и быстро убеждаться: несправедливо поступает лгущий по отношению к тому, кого убеждает, несправедливо поступает и убеждающийся, внимая лгущему, прежде чем узнает правду. Ведь клевета — матерь войны, и она порождает гнев, вследствие которого ссорятся и воюют.

(6) Однако, это не мужество — убивать людей. Это дело разбойника. А мужество — это сражаться с переменами погоды нагим телом, подавлять желание чрева, одерживать победу скорее в войнах внутри себя и не одолеваться желанием в стремлении к славе, богатству и наслаждению. Вот над ними ты, прежде всего, одержи победу, Александр, их убей. Ведь если ты одержишь победу над ними, то у тебя нет надобности, сражаться с внешними врагами. Ты ведь сражаешься с внешними врагами, чтобы платить дань внутренним. Разве ты не видишь, что ты побеждаешь внешних врагов и побежден внутренними? Сколько, по-твоему, царей безумия тиранствуют в глупых людях? Язык, слух, обоняние, зрение, осязание, чрево, срамные части, все тело. Многие и внутри, как неумолимые господа и ненасытные тираны, отдают бесконечные приказания: желание, сребролюбие, любовь к наслаждениям, коварное убийство, бойня, скопидомство, распря, у которых у всех, этих и очень многих других, смертные находятся в рабстве, и вследствие которых убивают и погибают.

(7) А брагманы, одержав победу в войнах внутри себя, в дальнейшем стойки и пребывают в покое, видя леса и небо. И мы слышим благозвучное пенье птиц и клекот орлов, прикрываемся листьями и проводим жизнь на воздухе. Мы едим плоды и пьем воду, поем гимны богу и желаем предстоящего, не слушаем ничего неполезного. Не произнося много слов, вот такой жизнью живем мы, брагманы.

(8) А вы говорите о том, что следует делать, и делаете то, о чем не следует говорить. У вас никто из философов ничего не знает, если не заговорит[641]. Ведь ваш ум — в языке, мышление — на губах. Вы собираете золото и серебро, вам нужны рабы и большие дома, вы домогаетесь должностей, едите и пьете столько, сколько и скот, вы не понимаете, как профаны, вы одеваетесь в мягкое, уподобляясь шелковичным червям. Все вы делаете без оглядки и раскаиваетесь в том, что делаете, злословите, друг друга, как врагов, и, имея власть над языком, вы даете ему воевать с вами. Хранящие молчание — сильнее вас: они не обличают друг друга.

(9) Вы одолжаетесь шерстью у овец, словно их пленники. Вы надеваете на свои пальцы украшение, словно статуи. Вы носите золото, словно женщины, и гордитесь этим. Сотворенные по подобию создателя, вы выказываете дух диких зверей. Когда вы приобретаете много имущества, то гордитесь этим, не видя, что это ничуть не может быть полезным вам в истине. Золото ведь не возвышает душу и не питает тела, напротив, скорее и душу омрачает и тело изводит.

(10) А мы, сообразно с истиной почитая природу и все доставшееся ей в удел, о том и печемся: когда появляется голод, мы утоляем его плодами и овощами, предоставленными нам Провидением, а когда появляется жажда, мы идем к реке, презирая золото, и пьем воду, и унимаем ее. А золото не прекращает жажду и не унимает голод, и не залечивает рану, не врачует болезнь, не насыщает ненасытность, но скорее даже еще и распаляет это чуждое природе желание. И испытывая жажду, человек, ясно, желает испить, и когда он напьется воды, жажда у него прекращается; и испытывающий естественный голод разыскивает пищу и, поев, насыщается, и голод у него прекращается. Таким образом, совершенно ясно, что желать золота — чуждо природе. Ведь всякое желание у смертных прекращается, когда оно утоляется, поскольку это присуще природе. А любовь к деньгам ненасытна, так как она не по природе. И вот вы и наряжаетесь в него и прославляетесь оттого, хвастаете одеждами, гордясь своим превосходством над другими людьми. И поэтому вы присваиваете себе общее достояние всех людей, поскольку сребролюбие, в конце концов, разделяет одинаковую у всех единую природу на многие умонастроения.

(11) Калан, лжедруг наш, проникся этим умонастроением, но мы презираем его. И, виновник многих зол, он у всех у вас в чести, и вы почитаете его. Бесполезный для нас, он отвергнут нами, уничиженный. И всем тем, что мы презираем, восхищается ставший сребролюбивым Калан, пустой друг ваш, но не наш. Глупец, более жалкий, чем несчастные, он, став сребролюбивым, погубил свою душу. И поэтому он оказался недостойным нас, недостойным дружбы с Богом, не успокоился для беззаботности в лесах, пророскошествовав в них, и не обрел надежду на ожидаемое, убив сребролюбием жалкую свою душу.

(12) Есть у нас тут Дандамий, который лежит в лесу на листьях покойно рядом с источником, словно чистую грудь матери сося».

(13) Тогда царь Александр, выслушав все это, пригласил сего их учителя и главу этих речей[642] на встречу. А они показывают ему издали местопребывание Дандамия. Придя туда Александр, не увидел его, проходя мимо: он лежал в чаще леса на листьях, отдыхая покойно, рядом с источником, словно чистую грудь матери-земли сося. Так вот, поскольку Александр не увидел Дандамия, главу и учителя брагманов, он посылает к нему одного своего друга по имени Онесикрат, говоря ему:

(14) «Поспеши к учителю брагманов, великому Дандамию, Онесикрат, и или его приведи к нам, или, узнав о нем, где он пребывает, немедля сообщи мне, чтобы я сам явился к нему». Онесикрат же сказал ему: «Я немедля исполню веленое. Твое дело — приказывать, мое — приводить в исполнение». Отправившись и найдя великого Дандамия, он сказал: «Здравствуй, учитель брагманов. Сын великого бога Зевса царь Александр, который есть господин всякого человека, зовет тебя. Если ты придешь к нему, он даст тебе много прекрасных даров, а если не придешь, отрубит тебе голову». Дандамий, выслушав и улыбнувшись мягко, даже не приподнял своей головы от листьев, а, насмехаясь над этим, лежа ответил так:

(15) «Бог — великий царь — никогда не творит насилие, но — свет, покой, жизнь и воду, тело человека и ду́ши и принимает их, когда судьба освободит не укрощенных желанием. Мой господин и Бог только тот, кто отвращается от убийства, не учиняет войн. А Александр — не бог, так как он смертен. Как может быть господином всех тот, кто еще не дошел до реки Тиберобоам, ни до Коссоала, и не установил престол в Палимботрах, и еще не дошел до Зоненада, и не видел пути по Месопотамии[643], и не видел пути по Меториям и Карисобориям. И Скифия еще не знает его имени. Если же его не вмещает тамошняя земля, пусть он перейдет Ганг, и он найдет землю, могущую терпеть людей, если земля у них больше не в состоянии носить его.

(16) Все, что обещает мне Александр, и все дары, которые он сулит дать мне, бесполезны для меня. Вот что для меня приятно, добротно, полезно: дом — эти листья, пища тучная — травы вокруг, вода для питья. А остальные вещи и дела, связанные с заботой (и связывающие их тут и пропадают), не доставляют ничего другого, кроме печали, которой исполнен всякий смертный. А я вот сплю на постели из листьев, с закрытыми глазами, ничего не стерегу. Ведь если я захочу стеречь золото, значит, я лишаю себя сна. Земля мне все дает, как мать молоко — рожденному. Иду, зачем хочу, о чем не хочу заботиться, не принуждаюсь.

(17) Если Александр отсечет мою голову, душу, он не сгубит, а одну только голову молчащую: душа моя отправится к господину, оставив тело, как вретище, на земле, откуда оно и взялось. Став духом, я поднимусь к Богу моему, который заключил нас в плоть, ниспослав на землю, испытывая, ка́к мы, сойдя, как он приказал, будем жить для него, который у отшедших к нему потребует отчета, он, кто судия всех насилий: стенания обиженных становятся наказанием обидчикам.

(18) А этим Александр пусть угрожает желающим золота и страшащимся смерти. Против нас оба эти его оружия бессильны: брагманы ни золота не любят, ни смерти не страшатся. Так вот, пойди и скажи Александру, что Дандамию не нужно твое, поэтому он не придет к тебе, а если тебе нужен Дандамий, пойди ж нему».

(19) Александр, услышав это от Онесикрата, еще более пожелал увидеть его, так как над ним, сокрушившим много народов, один победу одержал, нагой старец. И вот он отправляется с пятнадцатью друзьями в лес Дандамия. И приблизившись к нему, он сошел с коня и отложил диадему и всю напыщенность на себе. И войдя один в лес, где был Дандамий, приветствовал его и сказал: «Здравствуй, Дандамий, учитель брагманов и глава мудрости. Я пришел к тебе, услышав твое имя, поскольку ты не явился к нам». Дандамий сказал: «Здравствуй и ты, из-за которого многие города находятся в смятении, народы — в треволнении».

(20) Александр, сев у его ног, в тот час увидел землю чистой от крови. И Дандамий: «Что ты явился к нам, Александр? Что ты хочешь унести из нашей пустыни? Того, что ты ищешь, у нас нет. В том, чем мы обладаем, ты не нуждаешься. Мы почитаем Бога, любим людей, пренебрегаем золотом и презираем смерть, не заботимся об удовольствиях. А вы страшитесь смерти, любите золото, стремитесь к удовольствиям, ненавидите людей, презираете Бога». А Александр ему: «Я пришел узнать от тебя что-нибудь мудрое. Говорят, что ты общаешься с Богом. Я хочу узнать, чем ты отличаешься от эллинов или что ты видишь или понимаешь больше других».

Дандамий ответил ему: «Хочу и я услужить тебе речами мудрости Бога и вложить в тебя ум богопристойный, но у тебя нет места в твоей душе, чтобы вместить услуживаемый мной тебе дар Бога. Ведь душу твою переполняют неуемные желания, ненасытное сребролюбие, бесовское властолюбие, которые теперь сражаются со мной, потому что я отвлекаю тебя сюда, и ты не убиваешь великое множество людей[644], проливая их кровь. И твои огорчаются, настроенные против меня, так как видят, что город остается в целости, люди остаются в живых. А ты сказал, что и к Океану пойдешь, и после него — на другую ойкумену[645], и после нее — опять на другую, и очень огорчишься, когда тебе некого будет побеждать. Так как же я могу поведать тебе речи мудрости Бога, если столь великой кичливостью и безмерными желаниями преисполнены твои помыслы, которые даже весь мир, служащий тебе, не смог удовлетворить?

(22) Ты был произведен на свет крохотным и нагим, и одним человеком явился в этот мир, а выросши, зачем ты всех убиваешь? Чтобы захватить достояния всех? И когда ты победишь всех и овладеешь всей ойкуменой, то будешь занимать лишь столько земли, сколько я, лежа или ты сидя. Имея под своим господством столько земли, ты затем перейдешь[646]. Так что мы, презренные, без сражения и войны имеем все наравне с тобой: землю, воду, воздух. И все, сколько я имею, я имею по справедливости и ничего не желаю. А ты, воюя и проливая потоки крови и убивая людей, овладей ты и всеми реками, пьешь столько же воды, сколько и я. И я не сражаюсь и не получаю ран, и не сношу города́ — и я имею столько же земли и воды, сколько и ты, и ни в чем не нуждаюсь.

(23) Так вот, узнай от меня, Александр, эту мудрость: ничего не желай иметь, как бедняк, и все — твое, и ты ни в чем не будешь нуждаться. Желание — матерь бедности, а бедность творит непорядок, лечимая дурным лекарством — огорчением, и никогда не находящая того, чего ищет, и не успокаивающаяся на том, что имеет, а всегда терзающаяся по поводу того, чем не владеет.

(24) Но ты будешь богат с удовольствием, как я, если захочешь, жить вместе со мной и если будешь внимать мне, и слушать мои речи, и будешь овладевать моими благами. Ведь Бог мне друг, и я, радуясь делам Его, общаюсь с Ним, и я боговдохновляюсь. Дурных людей я не слушаю. Небо мне кровля, земля вся мне постель, леса — стол, плоды — вкушение пищи, реки — прислужники жажды. Я не плотоядец, как лев, и мясо других животных не гниет во мне, и я нестановлюсь могилой мертвых животных. Провидение дает мне в пищу плоды; как любящая мать — рожденному молоко.

(25) Но ты, Александр, ищешь узнать от меня, чем я владею более других людей или что я знаю мудрого по сравнению со многими. Ты видишь меня, я живу так, как с самого начала был создан. Я живу так, как был рожден матерью, — нагим, без богатства и забот. Поэтому все, что делает Бог, я ведаю, и что должно произойти, я знаю. А вы ужасаетесь, обращаясь к предсказаниям относительно того, что ежедневно приходит к вам, не понимая ежечасно являемые вам дела Бога. Голод, войны, молнии, засухи, дожди и неурожаи я предсказываю. Как и откуда это происходит, и почему, мне дает знание Провидение. И это очень радует меня, что Бог сделал меня советником[647] в своих делах, как сына возлюбленного, что Бог посредством своих дел оказал благодеяние мне[648]. Если на царя находит страх перед врагами или иной испуг, он приходит ко мне как к вестнику Бога, и я, обратившись к Провидению Бога, упрашиваю его дать какое-нибудь благо явившемуся ко мне. И устранив этот страх, я отпускаю его в смелой уверенности.

(26) Что́ лучше, скажи мне, вредить людям и пользоваться дурной славой или оберегать их и признаваться благодетелем? И что подобает сыновьям Бога, воевать и сносить созданное Провидением о Земле, или жить в мире и еще восстанавливать поврежденное и разрушенное, служа Создателю? Не помогут тебе, царь Александр, эта власть, ни груды золота или множество слонов, ни одежда пестрая и отличная на тебе, ни войско, сейчас тебя окружающее, ни кони и телохранители и все то, что ты отнял у других войнами и сражениями. Но для тебя будет в высшей степени благотворно, если поверишь моим речам и послушаешься моего слова.

(27) А ты, Александр, если убьешь меня, я не боюсь, хотя говорю тебе то, что полезно тебе. Я отправлюсь к Богу моему, который устроил все. Он знает суд надо мной, и ничего не сокрыто от того, чьи глаза — все звезды, солнце и луна, и Он будет судить и неправедных, и от Него ты не укроешься, и тебе некуда будет бежать от Него. Так что не разрушай того, что Бог хочет, чтобы созидалось, и не силься уничтожать то, что Он желает устраивать, и не проливай кровь городов и не ходи по трупам народов. Тебе ведь лучше более прожить, чем убивать других, и, умирая, не считать счастливыми других, и в захвате чужого скорее видеть убыток, чем считать это прибылью.

(28) Что́ ты, родившись одной душой, хочешь извести столько народов? Что ты, безрассудно радуясь, наполняешь ойкумену множеством зол? Что ты на чужие несчастья смотришь как на свой прок? Что ты смеешься над плачущими? Помни обо мне, живущем в пустыни, нагом и неимущем, и спаси себя, и, прекратив войны, возлюби мирный покой Провидения дружественный, и не ищи иметь мужество во зле, но — проводить беззаботную жизнь вместе с нами. Сбрось с себя эти шерсти овец и не прибегай к мертвечинному прикрытию. Тогда ты оценишь себя, подражая нам и став таким, каким был создан. Душа ведь испытывается на добродетель — в пу́стыни.

(29) Ну так вот выбери, царь Александр, вести нашу нематериальную жизнь. Не знаю, счастливый ли ты так, чтобы смочь, побужденный нашими речами, обрести себя. Сейчас македоняне ждут тебя, чтобы разрушать города, убивать людей и грабить их имущество, и сегодня жаждущие проливать потоки чужой крови огорчаются, видя народ в живых. Они ведь воины своего стяжательства, повод, имея, несправедливый.

(30) Когда же ты обретешь беззаботную жизнь, предначертанную тебе Богом, чтобы тебе и начать жить для самого себя, и не убивать других? Ну а сейчас, услышав эти речи, как ты намерен впредь заботиться о себе? Или ты ищешь как раз грабить, приводить в смятение народы, убивать людей? И то-то ты уже совершил, а то-то намерен делать. Но если ты не воспримешь этих моих речей, удалиться отсюда, то я, находясь в эфире, увижу тебя несущим наказание за все это и в сокрушении горькими стенаниями дающим отчет во всем содеянном тобой. И тогда ты вспомнишь об услуживаемых мной тебе божественных речах, когда тебя не будут уже сопровождать кони, приученные к войнам, и толпы телохранителей. Тогда ты будешь сокрушаться со стенаниями, оглядывая свою жизнь, которую втуне загубил на беспорядочные смятения и войны с потоками невинной крови, когда ты не сможешь увидеть вокруг себя ничего иного, кроме памяти о всем том зле, в котором ты погряз. Я ведь знаю о справедливо воздаваемых Богом отмщениях несправедливым людям. Тогда ты скажешь мне там: «Добрым ты некогда был мне советчиком, Дандамий». Ведь там выступят против тебя души, против которых ты без всякого основания вел войны. Как тебе оправдаться тогда? Тебе нисколько не поможет то, что ты был назван Великим и казался им, ты, который сейчас хочешь победить мир, но будешь побежденным тогда».

(31)Александр слушал его с большим удовольствием и не рассердился. Был ведь и в нем божественный дух, но неким злым демоном он был обращен на убийства и смятения. И крайне пораженный необычными речами Дандамия, Александр ответил, говоря:

(32) «Истинный учитель брагманов, Дандамий, и мудростью Провидения преобразующий людей, оказывающихся с тобой, которого я, узнав о тебе от Калана и возжаждав встретиться с тобой, нашел возвышающимся над всеми людьми благодаря духу в тебе. Я знаю, что ты правдиво говоришь все. Ведь породил тебя Бог, и он сам ниспослал тебя в эти места, в которых тебе можно быть счастливым, пребывая невозмутимым, богатым всей природой, не испытывающим недостатка ни в чем, вкушающим полный покой.

(33) А мне что делать, живущему в постоянных страхах и захлестнутому сплошными смятениями? Имея много охраняющих меня, я страшусь их больше, чем неприятелей. Друзья — хуже противников, они каждый день злоумышляют против меня больше, чем враги мои, и я и без них не могу жить, и, с другой стороны, не полагаюсь на них, находясь с ними: кого страшусь, теми охраняюсь, днем приводя в смятение народы, а с наступлением ночи приходя в смятение от своих мыслей о том, как бы кто-нибудь, став надо мной, не прикончил меня мечом. Увы, и покарав не повинующихся мне, я огорчаюсь, и, с другой стороны, не покарав, я вызываю презрение к себе.

(34) И как это возможно, чтобы я отказался от этих дел? Ведь даже если бы я захотел жить в пустыни, мои телохранители не позволят. Нельзя мне точно так же, если бы я и смог, уклониться от этих дел, так как я получил их в удел по решению. Как же я оправдаюсь перед Богом, который одобрил этот жребий при моем рождении?

(35) А ты, старче, сокровище Бога, за то, что ты принес мне пользу и доставил мне радость речами своей мудрости и укротил мою воинственность, прими мои дары, которые я принес тебе, и уважь меня. Я ведь, уважая мудрость, оказываюсь благодетельствуемым».

(36) И сказав это Дандамию, Александр кивнул своим слугам. Те стали подносить ему золото и серебро монетой, всяческую одежду, хлебы и елей. Дандамий же, увидя, засмеялся и сказал Александру:

(37) «Да ты убеди этих птиц, щебечущих в лесу, взять золото и серебро — и лучше петь. Так вот, если ты их не можешь убедить, то и меня не убедишь стать хуже их. Ведь то, что я и не ем, и не пью, я и не беру как нечто бесполезное, и я не храню вредную для души вещь, ну вот я и не стану связывать оковами свою свободную от всякой заботы жизнь и не стану попусту замутнять свою чистую мысль. Ни в коем случае! Да мне и не нужно покупать ничего, так как я живу в пустыни. Ведь Бог все мне дает даром: плоды — для пищи, воду — для питья, леса — для жилья, воздух — для возрастания всего. Бог ничего не продает за золото, а все дарует, давая благой разум желающим принимать его.

(38) Плащом на мне то, в чем мать меня родила. Я питомец воздуха, и я с удовольствием вижу себя таким. Что ты принуждаешь меня облекаться в узы на все тело целиком? Мне приятнее отсутствие, заботы о каком бы то ни было имуществе и слаще меда питье из реки, утоляющее естественную жажду. Если же и эти хлебы — для пищи, зачем ты обжег их огнем? Я не ем объедков огня и не отнимаю чужую пищу: пусть огонь, вкусивший их, истребит их полностью. А чтобы мне не неуважить тебя, уважающего мудрость, я принимаю этот елей».

(39) И сказав это, Дандамий взял елей, и, встав, прошел по лесу, и, собрав сушняк, сложил ворох, и, разжегши костер, сказал: «Брагман имеет все и содержится Провидением». И достаточно разжегши костер, он стал возливать елей, пока не извел весь, и вознес гимн Богу, славословя: «Бессмертный Боже, благодарю Тебя за все. Ты один истинно царствуешь во вселенной, обильно предоставляя все для пищи Своему созданию. Сотворив мир, сей, Ты сохраняешь его, ожидая души, которые Ты послал туда, дабы Ты как Бог прожившие непоколебимо вознаградил, а нарушившие божеские законы предал осуждению. Ибо всякий праведный суд — у Тебя, и вечная жизнь уготована у Тебя. Беспредельной благостью Ты милуешь всех».

(40) Александр, услышав и увидев все это, чрезвычайно восхищенный и потрясенный этими мудрыми и истинными речами Дандамия, собрался уйти, унося все дары, которые принес, кроме елея, изведенного на костер. Дандамий же сказал:

(41) «Таковы мы все, Александр. А твой друг Калан стал для нас дурным человеком, сделавшись на короткое время подражателем нашей жизни, и поскольку он оказался не боголюбивым, то, покинув нас, сбежал к эллинам и, вопреки обычаю, узнав наши таинства и важно выступая с ними перед непосвященными народами, преставил себя отсюда в бессмертный огонь. Ты же, владыка дурного народа, македонян, прежде поносил брагманов и велел убивать их, поверив лживым речам. Это-то не пристало царю, притом заботящемуся о властвовании над народами, — верить клевещущим.

(42) Мы ведь будем давать Богу отчет о своей жизни, когда уйдем к Нему. Мы — Его дело, все взыскующие Его праведности. Мы презираем тщеславие, присущее глупцам. Так как же можете вы быть нашими единомышленниками, живя дурно и пренебрегая подлинно прекрасным? Мы, брагманы, помня, как мы рождены, с той природой и живем, и видим, как можно жить безупречно. Мы проводим жизнь в беззаботности, ни о чем не беспокоясь. Беспокойство о материальной стороне жизни смертных отвлекает ум от Бога. От каждого из нас Провидение потребует отчета в своей мысли, и мы будем нести наказание за ее действия. Поэтому мы рады сидеть в пустынях и чащах лесов, чтобы направлять ум на все угодное Богу, чтобы пустословие остальных людей не отвлекало наши души от славословия Богу.

(43) Блажен ни в чем не нуждающийся, о славе радеющий Господина всего. А тщеславие во всем нуждается: желающий нравиться всем должен быть рабом всего. Нам же не требуются города: это ведь скопище злоумышления и нива многого порока. Для нас Бог создал большие дома — высокие горы и тенистые леса, где мы едим плоды чистой природы, и это для нас роскошь, пьем воду, и это для нас радость, имеем приятнейшее почивание на листьях и, почивая на них, снимаем с себя усталость.

(44) Так как же вы, рабы многого, можете приказывать свободным во всем? Вы ведь, поскольку душа ваша жаждет многого и разнообразного, — бесчинные рабы. Если вы хотите иметь много плащей, то вам нужен пастух, ткач, сукновал или даже жнец. И не говори мне: «Я не ношу мягких плащей». Беспокоиться из-за малого и из-за большого — одинаковое рабство. Стремящийся к малости золота захочет и побольше, желающий стать царем над маленьким городом, ясно, что пожелает стать правителем и над большим. Но и пурпурной полосой, блистающей на плаще, вы кичитесь, тогда, как инды одеваются в сплошной пурпур, рабы наши[649] носят сплошной пурпур. И вы считаете пурпур прекрасным, хотя его у вас и мало. Если же прекрасного у вас мало, то вы действительно нищие и восхищаетесь мелочами.

(45) А зачем вы убиваете животных, чад земли, притом полезнейших для вас? Ведь одних вы стрижете и в их шерсть одеваетесь, других вы доите и их молоко едите, с помощью одних занимаетесь земледелием и продаете плоды, а садясь на других, и воюете, грабя чужое. И их вы убиваете несправедливо; такова у вас отплата животным. В их шерсть вы одеваетесь снаружи, а плоть их носите внутри, и становитесь ходячими могилами мертвых животных. Так как же может душа, отягощенная такой мерзостью нелепых дел, принять ум Бога? Оставь мясо лежать два дня и увидишь, что с ним станет. Ты не сможешь вынести его запах, убежишь вон. Сколько проникает через него нечистоты в душу и проходит в нутро алчущих его! Так как же божественный дух может найти на чувства такого? Вы едите мясо, которое утучняет тело, а душу истощает, порождает гнев, а мирность изгоняет, целомудрие подавляет, а распущенность возбуждает, рвоту вызывает и болезни внедряет. Дух плотоядного смертного отступает, а убийственный демон вселяется. А плоды деревьев и травы, источающие прекраснейшее благовоние, благоухают и, отведанные мудрецами, оплодотворяют богопристойный ум и впрок телу. Все это Бог взрастил как пищу для здравомыслия смертных. А ваш ум погублен от объедения, вы выдыхаете звериный смрад, наполненные плотью животных, вы — прохудившиеся сосуды с разложившимися членами тела. Вы хуже волков, львов и всех диких зверей. Ведь волки, если бы могли, есть плоды, не рыскали бы в поисках мяса. Быки, кони, олени, другие роды животных имеют пищу намного более подходящую, чем вы, так как они питаются травами, пьют воду и обитают в горах. Поэтому сила дружна с ними и сухожилия у них крепки. Так что же вы не подражаете этим питаемым Провидением Бога?

(46) Но под предлогом приношения жертвенных животных и расходования на это огня вы готовите себе из них пищу. А против всех тех, которые сильны и мощны, вы не злоумышляете. Вы ведь ищете пропитание как можно больше, много тратите из-за своей ненасытности и больше всего трудитесь на мелких животных из-за небольшого и пустого удовольствия. Бессмыслен труд ваш и пагубен. По всему этому жизнь ваша мучительна и несчастна.

(47) Ну а мы и воды не пьем без желания пить, если нет жажды. А когда, по необходимости, появляется жажда, мы утоляем ее, возникшую от природы, водными источниками, которые изливают свои струи и когда мы не пьем. А вы для удовольствия чрева придумываете искусства, чтобы, даже не испытывая голода, с помощью замысловатого искусства поваров разрывать несчастное чрево, доставляя ему потребное для чревоугодия. Из-за любви к удовольствиям вы охотитесь в воздухе, из-за многих своих желаний вы просеиваете море через сети. Из-за своей ненасытности вы устраиваете походы в горы, бахвалясь силой собак, и вы злословите зверей, сотворенных Провидением, и называете их обитателями злой пустыни, выражая недовольство против Провидения. И одних вы преследуете, за другими хотите охотиться, а по преимуществу убиваете, поймав же более диких среди них и заключив их в клетки, вы возите их в города, не для того чтобы сеять с их помощью или выполнять на них какую-нибудь другую полезную работу, но для того чтобы наглумиться над своим сородичем, творением Бога, человеком, и уничтожить: его, связанного крепкими узами, вы бросаете на растерзание выпущенному зверю и, сидя напротив, смотрите во все глаза, тешась гибельным исходом одолеваемого зверями и смеясь. Вы стараетесь извести злейшей участью общий нашей природы образ, вылепленный рукою Бога. И после того как он растерзан зверем, вы, заколов самого, в свою очередь, зверя, как это отвращаетесь и, злословя, говорите: «Злой зверь, убивец человеков!» И самое ужасное это то, что, когда зверь переполнен кровью и плотью людей, вы, заколов его, в свою очередь, поедаете его и оказываетесь более дикими, чем эти скверные звери, поскольку вы поедаете их самих и скапливаете у себя в чреве несовместимое.

(48) Отняв, в свою очередь, у людей победнее землю, вы строите дома, чтобы разогреваясь усилить у себя пищеварение. И вы отращиваете себе брюхо благодаря изощрениям от безмерной невоздержности, плотоядности и пьянства. А мы молим о том, чтобы нам не возжаждать даже воды. Мы ведь отвлекаемся от истины, когда излишне поим тело водой. Вы же с радостью сходитесь на винопития и пьете до одурения. И после этого простираете руки для возлияний и возводите глаза к солнцу, совершенно лишившиеся рассудка и тяжелея умом от вина. Счастливее у вас, скорее, сумасшедшие: они пьяны, не покупая вина. А вы озабочены ценой вина, чтобы, купив его, опьянением лишиться рассудка, впадая в шальное исступление, пуская в ход кулаки, друг против друга и нанося увечья каждый ближнему. И все это вы делаете тупо. И вот затем, когда вино испарится, вы узнаете о содеянном по болям. И даже после этого вы не в состоянии уберечься от пьянства.

(49) С другой стороны, объедаясь, вы не в состоянии переварить, но, в конце концов, удалившись, извергаете свою невоздержность через рот, переворачивая природу снизу вверх. Выпивая безмерно, вы наполняетесь, как сосуды, и, когда вино забродит, наконец, извергаете его, нелепо перегнувшись телом, ходя на голове вместо ног, как животные: насильно наполняетесь и насильственно опорожняетесь. Заболев, вы изводите тело, и посредством чего вы, по-вашему, лечите чрево, из-за того и мучаетесь, и, постоянно насыщенные, вы лишены всякого удовольствия: исход безмерного пресыщения — телесная мука, а не здоровье. Вы наказываетесь болезнями из-за безмерности. Что наслаждение тела по сравнению с счастьем души? Если же вы хотите показать, что имеете много, то предоставляйте излишек нуждающимся у вас. Как мы слышим, вы в действительности нищие, так что не даете и хлеба просящим у вас, а стараетесь копить для себя несметные состояния, потому что вы рабы тела и ненасытного брюха.

(50) Из-за этих страданий у вас много врачей, опустошающих вашу ненасытность или душащих голодом прожорливость, или какими-нибудь другими способами обуздывающих болезнь, и укрощающих жаждой тех, которые прежде вливали в себя вино, как в прохудившийся сосуд, не разрешая им даже капли воды. И те, которые прежде страдали головной болью с похмелья, теперь сухие пребывают в муках. Тогда они вопреки природе пили вино, а теперь по природе жаждут воды. Тогда они были охвачены ненасытной жаждой, а теперь они скручены воздержанием от необходимого.

(51) А мы, брагманы, не домогаемся вина, не впадаем в добровольное исступление. Воды же у нас сколько угодно благодаря божественному Провидению, и мы наслаждаемся ею и благоразумно утоляем природную жажду, не впадая в исступление. Мы предпочитаем смерть, чем быть под господством опьянения. Гораздо лучше быть брошенным на растерзание зверю, чем быть отвергнутым от славы божьей из-за пьянства. Ведь пьяный хуже не наделенных разумом животных, так как он мертв разумом: кто утрачивает ум, тот отчуждается от Бога.

(52) А что знатные у вас? Они обманываются богатством, глядя на ложное и думая, что имеют только здешнее, чинят несправедливости друг другу, а более слабых и, убивая, отнимают и то немногое, чем те владеют. А в конце всего этого — ожидает смерть.

(53) А что сказать об эпикурейцах, мужчинах, умащенных миррой, изящно расхаживающих в мягкой женской одежде и оскверняющих воздух духа́ми? А что и говорить о речистых философах стоиках, предавшихся сребролюбию? А что опять-таки скажем мы о философах платониках, перипатетиках? Все они замечательны и велики у вас, но не у брагманов.

(54) Мы слышим, что у вас придумана новая природа людей, что вы оскопляете людей мужского пола, заставляя их делать свойственное женскому полу. И рожденный у вас человек становится и неоплодотворяющим, как муж, и нерождающим, как жена, а живет только на свое поругание. Кто не пожалел бы вас, видя у вас эту пагубу?

(55) Но, жалея вас, мы нисколько не можем помочь, оттого что ваши взгляды не сходятся с установкой брагманов. В самом деле, мы ненавидим высокомерие и любим весь род человеческий, находясь во главе учителями истины и указателями пути справедливости желающим получать благодеяния, проживая в мире сем, как в огромнейшем доме, нагими с нагой душой пред всеми, как и телом, сиречь мы богаты пред всяким человеком цельной душой.

(56) Мы слышим, что Македония всюду чинит насилие, прежде сама, подвергшись насилию. Все ведь — рабы манящей удачи. Но брагманы ко всему этому непричастны, так как никто не воюет с ними, поскольку мы не стремимся ни к чему у вас.

(57) Ты же, если желаешь, царь Александр, быть единомышленником нашим, оказавшись среди индов и увидев брагманов, стань жить в пустыни нагим: иначе мы тебя не принимаем, если ты сначала не сложишь с себя всю власть, которой ты радуешься и гордишься. На тебя окажут воздействия речи Провидения, — что я уже и поведал тебе раньше, — и ты возлюбишь в сердце своем все, что ты тогда восхвалил, восхищенный. И если ты послушаешься меня и сделаешь это, никто совершенно больше не будет воевать с тобой, и никто не сможет впредь отнять у тебя то, чего у тебя нет. Ведь если ты послушаешься меня с твердостью и уверенностью, никто не найдет у тебя ничего из вашей жизни: впредь ты будешь питомцем лесов, Провидение будет доставлять тебе все, как и нам, и ты будешь во всем богат, тщательно подражая брагманам. И это мне запишется в вечную радость, твоя польза. Этого ведь ты и просил у меня с самого начала. Так вот, мы не отказываем никому из желающих быть истинно благочестивым к Богу и хотящим ревностно следовать нашей жизни, так как жалеем весь род человеческий».