Двуликий бог (СИ)

Глава 26

Когда я вновь пришла в себя, солнечный свет за окном уже поглотила звёздная ночь. Было тихо и прохладно, и утомившийся за долгий знойный день ветер лениво колыхал ткань полупрозрачных занавесей у приоткрытых ставен. Я проспала и против своей воли пропустила добрую половину дня, на зато чувствовала себя ещё увереннее и лучше, чем утром. К тому же, теперь я знала, что Рагна цела, и золотой чертог вверен надёжным рукам сообразительной служанки. Совесть не мучила меня — моей душой безраздельно владели страх и печаль, а ещё горькое одиночество. Стоило мне открыть глаза, медленно привыкавшие к сумраку, как остатки сна ушли, рассеялись. Я удивилась, отчего вокруг так темно: камин зачах и потух без сухих поленьев, свечи оплыли и погасли. Всё-таки общая растерянность и смятение прислуги сказывалась на обычно чуть более размеренной и налаженной жизни огненного чертога. Привычный порядок дал сбой.

Я поднялась с постели, коснулась босыми ступнями холодного камня, затем мягкого меха, прошлась по покоям, потянулась. Тело снова стало верным и покорным, и его наполняли жизненные силы и бодрость. Только немного саднил при неудачном повороте головы тонкий порез на шее, да приглушённо ныли обожжённые кольцом пальцы. Подарку бога обмана пришлось временно упокоиться на другой руке, и это было непривычно. Без него я чувствовала себя беззащитной. Задумавшись о недобром, я задумчиво поглаживала крупный рубин перстня, как ни странно, тёплый, и печально улыбалась. Я не могла потерять пламенного аса так рано. Нет, это было просто невообразимо. Он был ещё так молод, силён и горяч. Не могли мудрые норны предречь ему такой бесславный и жалкий конец. Не могло всё закончиться вот так.

Вздохнув и постаравшись отринуть прочь свои страхи и горести, я оправила свободный ночной наряд, расчесала пальцами длинные волны волос и, как сумела, заплела их в широкую косу. Пока Локи хотя бы одной ногой стоял на земле Асгарда, жизнь продолжалась, и я должна была следить за своей красотой. Мысли снова и снова сводились к горячо любимому супругу. Ещё недавно я была в его руках, и он так жарко прижимал меня к пылающей груди, так обнадеживающе шептал, что всё отныне будет хорошо, но стоило мне в это поверить, как всё пошло прахом. И я по нему скучала. Прошло совсем немного времени, но я скучала по Локи так, словно вечность провела в изгнании и одиночестве. И невозможность увидеть любимого аса выбивала у меня почву из-под ног. Я ходила рассеянная, потерянная, словно тень былого яркого пламени.

Так продолжаться больше не могло. Направившись к дверям покоев, я решительно распахнула их, всполошив сонную стражу. Я выбежала из опочивальни, как была, босая, будто боялась, что могу заробеть или кто-то вдруг решится помешать мне. Я была уже на ступеньках лестницы, когда некто ненавязчиво поймал меня за запястье. Это прикосновение было так похоже на то самое, с которого начались все мои злоключения, что я приглушённо вскрикнула и отдёрнула руку, будто обожглась. Сердце вмиг взвилось к горлу, я стремительно обернулась, но нарушителем моего спокойствия оказался всего лишь приставленный к своенравной хозяйке слуга.

— Простите, если напугал вас, госпожа, — смутившись, прошептал верный подчинённый Хельги. Я совсем забыла о нём, а юноша, должно быть, дремал где-то подле моей постели. — Я прошу Вас не покидать своих покоев. Это настояние Хельги.

— Ты меня не остановишь, сколько ни беги вслед, — в тон собеседнику вполголоса отвечала я, поднявшись к нему, чтобы настырный молодой человек мог расслышать мои слова. Должно быть, в тот миг мы походили на заговорщиков. В любом случае, стражники за нами медленно зашевелились, глухо загудели, будто рой неповоротливых пчёл жарким днём. — Это мой чертог, и я здесь госпожа. Я иду в покои повелителя.

— Тогда позвольте хотя бы сопроводить Вас, госпожа? — сдавшись, робко попросил слуга, поднимая на меня взгляд, полный надежды. Его глаза блеснули в полумраке, будто у кошки. Поколебавшись, я кивнула и продолжила свой путь. Юноша держался на почтительном расстоянии позади меня. Признаться, с недавних пор я боялась ходить по золотому чертогу в одиночестве, особенно под покровом ночи. И даже несмотря на то, что едва ли тонкий юный лекарь смог бы меня защитить от какой-либо напасти, в обществе кого-то из слуг мне становилось немного спокойнее. Скоро мы оказались у дверей в мои покои. Сердце пропустило удар, дыхание перехватило. Я волновалась. Мне было страшно снова войти в опочивальню, где произошло вероломное нападение, а затем случился подлый малодушный удар в спину. Мне было страшно увидеть Локи, узнать, что, быть может, всё ещё хуже, чем я могла себе предположить…

Верная стража, приставленная к покоям, бодрствовала. Очевидно, молодые мужи только сменили своих соратников, так бойко они склонились перед госпожой, а затем распахнули двери в покои. Сердце забилось ещё быстрее, и я почувствовала, как решимость отказывает мне, ноги становятся мягкими и непослушными, слабеют руки. Словно ощутив моё смятение, чуткий лекарь услужливо подставил локоть, на который я могла опереться, и проводил внутрь. Опочивальня тускло освещалась огоньками свечей, пламя в камине почти погасло, едва-едва ещё теплилась в нём жизнь. У дверей, прислонившись к стене, дремала утомлённая служанка. Всё казалось мне таким умирающим, слабым, затихшим, что ком горечи и слёз привычно сдавил горло.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы справиться со своей слабостью. Я всё ещё не решалась взглянуть в сторону постели, увидеть бессознательного супруга. Поэтому сначала я отпустила измождённую девочку отдохнуть и выспаться, велела одному из стражников растопить камин, чтобы вновь заиграло, уютно потрескивая, в нём живое жаркое пламя, приказала сопровождавшему меня лекарю зажечь все потухшие свечи. Я хотела, чтобы Локи окружала родная ему стихия. Я тешила себя пустой надеждой, что, быть может, хотя бы она призовёт угасающего повелителя к жизни. В момент отчаяния мы становимся уязвимы и больше чем когда-либо нуждаемся в той силе, что дарует вера. Когда все приготовления были завершены, слуги замерли в ожидании за пределами опустевших покоев. Мы остались вдвоём.

Было так тихо, что я могла отчётливо расслышать стук своего мечущегося сердца. Глубоко вздохнув, я, наконец, осмелилась приблизиться к постели, взглянуть на бога огня. В неверном и переменчивом свете свечей Локи показался мне больше похожим на статую, выточенную из белого камня или светлого дерева, нежели на пламенного аса. Сердце болезненно сжалось и пронзительно укололо меня. Схватившись за грудь, я была вынуждена сесть на край постели, чтобы не упасть. Это оказалось так трудно — видеть его в столь плачевном состоянии. Широкая сильная грудь едва приподнималась, и слабый звук дыхания можно было различить, только чутко прислушавшись. Верные слуги сменили окровавленные одежды, расчесали и заплели волосы, омыли и укрыли тело, но в нём не было жизни, а на бледном лице — хоть какого-либо осознанного выражения.

Мои руки ходили ходуном, и всё же я рискнула протянуть их к мужу, коснуться кончиками пальцев мертвенно-бледного красивого лица. Жизнь ещё теплилась на самом краешке тонких губ, но горячий бог огня остывал, и это внушало мне необузданный страх, первозданный ужас. Уж лучше бы он горел, лучше бы у него был жар, тогда хотя бы было ясно, что он борется, что пылает ярче и упрямее прежнего, но… Локи угасал, и лицо его было почти так же отстранённо и безразлично, как в моём ночном кошмаре. Глаза наполнились слезами, и мир вокруг поплыл, смазался. В первый и последний раз, когда я видела его прикованным к постели страшным недугом, всё было совсем иначе. И хотя глаза его болезненно блестели, он улыбался, насмехаясь над своей слабостью. А теперь?.. Слабость побеждала. Казалось, день-другой, и Скади добьётся своего.

— Мой повелитель, я скучала… — дрожащим голосом тихо приветствовала я супруга. Выражение его лица оставалось неизменным, и если бы оно хоть было безмятежно, но нет: на нём словно замер последний отголосок острой боли и страданий. Казалось, впору задохнуться от горечи и скорби. Слёзы жгли глаза, замерший воздух — горло и нос. Сердцебиение глубоким гулом разносилось по всему телу. Я и сама была ни жива ни мертва, но хотела только одного: быть рядом. Быть рядом всегда, отвела ли нам судьба много лет или всего несколько минут. Я коснулась его прохладной широкой ладони, лежащей поверх покрывала, сжала длинные пальцы. — Я скучала так, будто вечность прошла, ты можешь себе представить? Когда тебя нет, повелитель моей души, всё в мире меркнет, ничто не имеет значения. Ты спишь беспробудным сном, а я уже как будто осиротела. Ты любишь причинять мне боль, но это, мой лукавый Локи, чересчур. Слишком много, слышишь? Если ты уйдёшь, мне с этим не справиться, не пережить…

Голос пропадал, а на губах замирала горькая улыбка. Мне было так страшно и спокойно в одно и то же время. Забывшись, я мягко завалилась на подушки рядом с мужем, осторожно положила щёку на край его сильного плеча, коснулась кончиками пальцев волос. Мне так хотелось обнять его, что было сил, согреть своим теплом, как он всегда согревал меня, но я боялась… Боялась совершить неловкое движение, причинить ему боль. Перевязи покрывали почти всю верхнюю половину его тела, будто не осталось живого места. Множество мелких ран и одна — роковая… В том, что враг сумел нанести её, была только моя вина. Так мне казалось.

Если бы я не повстречалась на его пути, если бы в тот день мы разминулись, возможно, всё сложилось бы совсем иначе. Быть может, Локи стал бы неуязвим для своих врагов. Жил бы своей лёгкой непринуждённой жизнью, сменяя одну красивую молодую любовницу другой, и каждая для него не значила бы ровным счётом ничего, ни одна из них не вызвала бы столь необузданного чувства, чтобы с помощью её жизни и чести можно было манипулировать независимым и гордым богом огня. А я прожила бы свою тихую жизнь, лишь изредка украдкой им любуясь. Но я позволила себе думать, что я особенная, что могу сделать Локи счастливым, подарить ему дом и семью. Да на что я вообще была способна? Госпожа, которая не сумела сохранить ни первенца, ни супруга… Лишь средство злокозненных интриг, приманка в чужих злых руках, роковая слабость…

Закрыв лицо руками, я исступлённо зарыдала. Ас, которого я любила больше жизни, был рядом со мной и в то же время бесконечно от меня далёк. И в этом было так много моей вины. Однако в тот миг я решительно ничего не могла изменить. И никто не мог. Никто, кроме самого бога обмана — сильного, настойчивого и несгибаемого. Когда, спустя много долгих минут, мои силы, а вместе с ними и слёзы, наконец, иссякли, я закрыла глаза и уткнулась носом в шею мужа. Забывая, как дышать, я прислушивалась к приглушённому и слабому ритму его сердца и шептала слова, полные неисчерпаемой нежности. Я умоляла его вернуться, я звала и заклинала всё забыть и всё отринуть, слышать лишь меня, мой голос и идти к нему даже по самому извилистому пути, побеждая тьму. Долго я убаюкивала его и себя жаркими речами, вдыхала запах любимого мужчины, прижималась щекой к едва тёплой коже. Когда я уснула, вконец обессилев, ночь уже слабела, тускнела и сливалась воедино с ранним утром далеко за горизонтом.

А на следующий день… Ничего не изменилось. И тот, кто зажёг мою душу огнём, сам продолжал тихо угасать день ото дня. Новый рассвет принёс уже знакомую горечь разочарования и отчаяние. Свернувшись и обняв руками колени, я лежала рядом с ним, маленькая и сломленная, беспомощная, а глаза снова предательски щипали от слёз. Будь я не Сигюн, а Фрейя, из моих янтарных слёз можно было бы воссоздать ещё один золотой чертог, только ещё величественнее и богаче прежнего. Эта злая насмешка заставила меня слабо улыбнуться, приподнять голову, раскрыть покрасневшие глаза. Рядом я увидела Хельгу. Женщина неодобрительно качала головой, но взгляд её был полон сострадания. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, будто в глазах другой можно было бы найти исцеление от этой нескончаемой и мучительной боли. Затем лекарь опустилась рядом. Я села в постели, пододвинулась к ней.

— Сколько будет длиться эта скорбь, Хельга? Что, если Локи не очнётся?.. — и неожиданно для себя самой я снова судорожно зарыдала, уронив голову на колени женщины. Лекарь молчала и только нежно гладила меня по волосам, словно любящая мать своё неразумное дитя. А я так устала. Устала терпеть и сдерживаться, устала быть сильной и понимающей, устала от потерь, переживаний, боли, страха… И каждый раз, когда мне казалось, что я выстрадала своё, что хуже и мучительнее быть не может, что уже ничто не сумеет ранить, задеть меня… Злодейка-судьба наносила новый удар, каждый изощрённее и злее предыдущего. Уж сколько боли, страданий и обид причинил мне каверзный двуликий бог, но самой страшной пыткой и наказанием оказалась жизнь без него, эта страшная горечь потери и крошечный слабый лучик надежды, что не давал лишиться разума окончательно. Но от этого, увы, становилось ничуть не легче.

— Нам остаётся только верить, госпожа, — мягко отвечала Хельга, когда мне пришлось приподняться, чтобы не задохнуться от слёз, заложивших нос и горло. — Рана повелителя тяжела, но враг не сумел претворить в жизнь свой подлый замысел: в суматохе сражения нападавший потерял свой кинжал, пропитанный страшным ядом, действующим молниеносно. Его я позднее извлекла из груди убитого стражника. Несчастный заледенел изнутри, а после рассыпался прямо на моих глазах. Провидение пощадило повелителя. Позвольте мне думать, госпожа, что это произошло неслучайно, — слова лекаря так поразили меня, что я замерла, широко распахнув глаза и непонимающе глядя на неё. А затем ярость захлестнула меня тяжёлой волной, протащила по острым камням, захватила с головой. Я вскочила со своего места и поспешила к дверям.

— Запрячь колесницу, — гневно выдохнула я одному из стражников и бросилась вверх по ступеням. У начала лестницы мне удалось поймать за локоть одну из служанок. — Иду, Асту и Эйнара ко мне. Пусть Дьярви принесёт мои наряды наверх, в покои повелителя. Быстро! — и, оставив перепуганную девушку в полном смятении, я направилась вперёд. К чести служанки нужно признать, что соображала она быстро. По крайней мере, совсем скоро Ида уже помогала мне привести себя в порядок. Отчего-то Аста не пришла вместе с ней, но я была так разгневана словами Хельги, что не уделила её отсутствию должного внимания. Оказалось, Скади недостаточно было унизить и обесчестить меня и напасть на Локи. Она желала, чтобы бог огня умер мучительной и жестокой смертью, чтобы и тени его не осталось на земле, чтобы некому было даже отправиться в Хель. Это переполнило чашу моего терпения — встреча с великаншей должна была состояться раньше предначертанного.

Вторым во временно отведённые мне покои явился Дьярви. Портной поклонился, обменялся говорящими взглядами с Идой, робко окинул взором моё рассерженное лицо и, кажется, всё понял без слов. Когда поспешные приготовления были закончены, слабой и раздавленной Сигюн вновь пришлось перевоплотиться в сильную и гордую госпожу. Я выбрала богатый алый шёлк, расшитый золотой нитью и кроваво-красными яхонтами, будто каплями запёкшейся крови. И совсем скоро из отражения на меня смотрела госпожа под стать богу огня. Блестящая ткань переливалась в лучах солнца подобно настоящему живому пламени, и я не могла не улыбнуться краем губ.

Наверное, я менялась, но цвет пламенного супруга больше не вызывал во мне робости или смущения, напротив, мне становилось в нём уютно, будто под тёплым дыханием камина, точно в объятиях самого лукавого аса. К тому же, мне хотелось досадить Скади хотя бы мелочью. Несложно было догадаться, что дочь ледяного властелина не слишком любила даже упоминания о жарком пламени. А кроме того, алый цвет жизни придавал мне решимости и смелости. И когда я окончательно ощутила в себе силы и желание встретиться с противницей лицом к лицу, я велела Дьярви впустить в покои стражника, смиренно ожидавшего у дверей.

К моему удивлению, им оказался не Эйнар, а тонкий и гибкий юноша. С почтительной улыбкой он поклонился и замер на месте. Я подозвала незнакомца к себе, отстранённо его рассматривая. Казалось удивительным, как столь стройный и хрупкий на вид молодой человек мог оказаться в рядах сильных и крепких воинов стражи золотого чертога. Однако глаза его смотрели спокойно и рассудительно, лицо оставалось невозмутимо, и, ведомая любопытством, я решила присмотреться к нему поближе. Я спросила собеседника о причинах отсутствия Эйнара.

— Доброе утро, госпожа Сигюн, — прежде всего мягко произнёс стражник. Его глубокий, не по годам мужественный голос показался мне приятным, и я снова сдержанно улыбнулась. — Эйнар был ранен, госпожа, и ещё не способен подняться с постели. Я здесь по велению Хакана, чтобы услужить Вам и, если придётся, защитить.

— Как тебя зовут? — окинув юношу уже более благосклонным взглядом, негромко поинтересовалась я. Что ж, он знал, перед кем и для чего находится, к тому же, его выбрал Хакан, а предводителю стражи — одному из немногих — я ещё доверяла.

— Варди, госпожа, — и молодой воин снова поклонился. Меня удивило и позабавило, как легко и плавно он двигался, как непринуждённо оказывал знаки внимания, дозволенные слуге. Почтительному и располагающему обращению он был выучен изумительно, но лесть меньше всего интересовала меня в верном спутнике и помощнике. С другой стороны, он определённо умел нравиться окружающим и быстро входить в доверие, что никогда не было лишним.

— Хорошее имя, — невесело усмехнулась я. Какая ирония, в сложившихся обстоятельствах именно верного друга мне не хватало более всего. — Что ты умеешь, Варди?

— Я обучен всему, что должен знать страж золотого чертога, моя госпожа. Но более всего мне удаётся стрельба из лука, — без запинки и доли сомнения пояснил спутник. Я удовлетворённо улыбнулась. Казалось, Хакан угадал мои мысли и желания наперёд и выбрал в рядах своих воинов наиболее подходящего для осуществления поставленной цели. Видимо, я не ошиблась в выборе предводителя для стражи огненного дворца. Кроме того, теперь в очень важных для жизни чертогов рядах у меня появился надёжный союзник. Я кивнула и поманила собеседника за собой. Совсем скоро мы покинули пределы золотых палат бога обмана.

Правил Варди не менее умело, чем говорил. Иногда силу превосходила ловкость, сообразительность и смекалка. И довольно быстро я поняла, что недооценила юношу, а первое впечатление зачастую бывало обманчивым. Что же, это было очень кстати. Тем не менее, немного не достигнув чертога Ньёрда в Асгарде, мы спешились и расстались. В обитель бога лета я входила без сопровождения. Свадебные пиры гремели уже который день, но многие асы разошлись по своим чертогам и семьям, и бурное празднество переместилось в гостевой дворец Ньёрда. Стража немедля склонилась передо мной и пропустила в длинный арочный переход. Я неторопливо ступала по незнакомому чертогу. К счастью, до меня доносились далёкие выкрики и громкий смех, по которым я могла понять, где же искать хозяев дворца. На входе в просторный светлый зал для пиршеств, я повстречала Ньёрда и Фрейра — весёлых и пьяных.

Отец и сын горячо приветствовали меня, и я улыбалась в ответ, стараясь не показать своего смятения и огорчения. Мне было искренне жаль доброго и благодушного бога лета: он и не подозревал, какую змею пригрел на своей груди. Однако он казался счастливым, и я не смела разрушить его сладостное заблуждение. Быть может, хотя бы к красивому и приятному асу Скади окажется мягче и благосклоннее, чем ко всем остальным. Фрейр крепко обнял меня, уговаривая присоединиться к застолью. Он был так сильно похож на своего отца, если не внешностью, то нравом, и они были столь неразлучны, что я вновь испытала где-то в глубине души щемящую тоску оттого, что до сих пор не сумела подарить Локи сына. И, возможно, никогда больше и не сумею.

Эта горькая мысль вернула меня на землю. Я ненавязчиво высвободилась из рук приветливых ванов, ласково улыбнувшись, поблагодарила хозяев за гостеприимство, от которого, увы, я вынуждена была отказаться. Ньёрд поглядел на меня долгим пристальным взглядом. Я смутилась, засомневавшись: не обидела ли я своим упрямством светлого покровителя морей. Оказалось, однако, что вана занимали совсем другие мысли. И хотя он был изрядно разгорячён пенной брагой, Ньёрд не терял ясности ума и чуткости сердца. Он мягко, по-отечески, коснулся моей ладони.

— Ты бледна, Сигюн, — доверительно наклонившись ко мне, негромко заботливо заметил высокий ван, — и Локи исчез с нашего свадебного пиршества слишком стремительно… — задумавшись, будто что-то припоминая, добавил он. — Что же могло служить тому причиной?

— Мне немного нездоровилось, добрый Ньёрд, и только, — смущённо улыбнувшись и опустив взгляд к подолу платья, отвечала я. Я не умела и не любила лгать, и даже жизнь с лукавым богом обмана не научила меня этому искусству. Но сказать собеседнику правду я не могла, как и промолчать перед лицом его непреднамеренной настойчивости. Безмолвие было бы, пожалуй, даже красноречивее слов. — Я говорила повелителю ещё в тот вечер, что моё недомогание не стоит его внимания, но Локи своенравен…

— Это верно, — некоторое время статный мужчина помолчал, размышляя о своём. Казалось, он не слишком поверил мне, светлые глаза глядели на меня изучающе, с неясной затаённой грустью. Я растерялась пуще прежнего. Мог ли Ньёрд что-то знать или о чём-то догадываться? Быть может, он был не так простодушен, как мне казалось? Пожевав губы, будто колеблясь, ван, наконец, продолжил, — надеюсь, беда не пришла в ваш чертог? Отчего ты здесь одна?

— Благодарю тебя за заботу, бог лета, и за чудесное пиршество. Пока мой переменчивый повелитель занят своими делами, я хотела бы на несколько минут украсть твою дивную невесту, хотя ныне уже любящую жену, чтобы познакомиться с ней. Всех в Асгарде я знаю с рождения, тем интереснее и желаннее мне общество новоприбывшей гостьи. Так скажи мне, где же Скади? Могу я её увидеть? — казалось, Ньёрд поначалу был удивлён моими словами, но по мере того, как я говорила, сосредоточенное лицо его светлело и смягчалось. Видимо, моему стремлению собеседник был очень рад.

— Это ты хорошо придумала, Сигюн, — с улыбкой согласился он. — Скади ни с кем в Асгарде не близка, да и не привыкла к такому многочисленному обществу, ведь она жила с отцом в уединении в снегах Йотунхейма. Совсем недавно она попросила дозволения вернуться в свои покои, чтобы отдохнуть от шума и духоты, но, думаю, она будет рада дружеской беседе. Фрейр проводит тебя. Верно? — любезный ван, хитро прищурившись, обернулся к сыну. Его красивый спутник, сияя лучезарной улыбкой, подал мне руку. Тепло распрощавшись с хозяином чертога и торжества, я направилась вслед за Фрейром по цветущим переходам и лестницам, выточенным из лазурного полудрагоценного камня, точно ступала по морским волнам.

— Скучно стало без Локи, — вздрогнув, я обратила непонимающий и испуганный взор на сына Ньёрда. На мгновение между нами повисло тягостное молчание, затем я неловко и неправдоподобно улыбнулась. — Ну, на пиру… — смутившись моей неясной печали, пояснил Фрейр, а затем поспешил заговорить о другом: — Я благодарен Локи за то, что он встал на сторону моей сестры и осадил Тора в тот день. Не вмешайся он в злополучный спор, я, чего доброго, утратил бы власть над собой…

— Всегда больно, когда ранят твоего близкого, — нерадостно усмехнувшись, отвечала я близнецу Ванадис, так похожему на свою великолепную сестру. Губы дрожали, но я изо всех сил старалась не показать, как тяжело мне даются его слова, какой болью оборачиваются собственные. — Хорошо, что всё ограничилось борьбой да потехой и не дошло до кровопролития. Его угроза и без того слишком часто стала нависать над Асгардом. Уж кому лучше всех знать об этом, как не жене каверзного бога обмана? — Фрейр тихо рассмеялся, поняв мои слова по-своему. Оно было и к лучшему. Получалось, что я была с ним честна и в то же время могла утаить правду, свои истинные чувства.

Некоторое время мы беседовали об отвлечённых событиях и знакомых, пока мой располагающий к себе спутник не остановился у покоев, расположенных в северном крыле чертога. В них вели высокие, украшенные умелой резьбой двери из тёмного дерева. Я поблагодарила отзывчивого вана за его доброту, и мы расстались. Фрейр пошёл своим путём, а я обернулась к покоям. Глубоко вздохнув и оправив красивое драгоценное платье, я выпрямилась, развела узкие плечи, скрыла скорбь и сомнения за сдержанной благожелательной улыбкой и уверенно распахнула перед собой тяжёлые двери.