Двуликий бог (СИ)

Глава 9

Голова гудела от сильного удара. Я ещё не успела ни обидеться, ни испугаться, ни даже понять, что ударил меня муж, которого я так слепо обожала. Я только слабо приподнялась на локте и обернулась. Сердце, казалось, остановило свой ход в ту минуту. Передо мной стоял ас, которого я знала и не узнавала в то же время. Глаза его пылали яростью, лицо покраснело от гнева, губы были презрительно сжаты, даже волосы, казалось, встали дыбом, как у ощетинившегося зверя. Не скрою: я испугалась. Я испугалась и судорожно отползла назад по кровати. Локи с ненавистью смотрел на меня, а я поражённо вглядывалась в его лицо и не понимала, чем же так провинилась, чем прогневала ещё несколько минут назад ласкового супруга. Глупая, наивная Сигюн… Надо было мне бежать прочь из покоев, закричать, позвать на помощь, хотя бы попытаться… А я замерла, покорная, верная, не понимая, что передо мной предстал лик совсем другого бога огня.

— Ты! Ты не невинна! Ты мне не верна! — трясясь от бешенства, но, тем не менее, чётко проговаривая каждое полное ненависти слово, вскричал вспыльчивый ас. Я только раскрыла рот, поражённая подобным возмутительным заявлением, и покачала головой, собираясь сказать хоть слово в своё оправдание, когда Локи, уже не помня себя, больно схватил меня за волосы и стащил с кровати на пол. Сжав ладонями корни волос, я закричала. Однако вскоре эту боль перекрыла другая — тупая ноющая боль внизу спины — следствие неудачного удара при падении. Всё происходило слишком быстро, чтобы я смогла хоть что-то придумать, предпринять, изменить. Двигаясь ловко и быстро, словно хищник, Локи снова подскочил ко мне. Ладони его клещами сомкнулись на моей шее, ударив головой об пол. Перед глазами всё поплыло.

— Ты такая же лживая дрянь, как они все… — вкрадчиво прошептал бог огня. Горечь и ненависть слились в его голосе воедино, словно неразлучные сестры. Глаза мои расширились от ужаса, я только и могла, что прохрипеть нечто несуразное в ответ, да судорожно схватить его ладони тонкими пальчиками. — Не старайся понапрасну. Я удушу тебя своими руками! — голос Локи скакал. Он то говорил почти спокойно, то вдруг начинал кричать, не скрывая своего гнева. В глазах у меня темнело, мир исчезал, однако я всё ещё видела две яркие зелёные точки его глаз, точно смарагды, сияющие в ночи. Когда моя короткая жизнь уже начала пролетать перед затмившимся взглядом, мужчина вдруг отпустил меня.

Закашлявшись, я перевернулась лицом вниз и только через пару минут смогла полноценно вздохнуть. Почти сразу же грудь разорвало судорожными рыданиями. Я прекрасно знала, что мои слёзы не тронут Локи, по крайней мере, не в таком его состоянии, но я задыхалась от страха и отчаяния и не была способна сдержать их внутри.

— Впрочем, — между тем, почти невозмутимо продолжал мужчина, присев на корточки рядом и упиваясь моим паническим ужасом, — не пропадать же такому чудесному вечеру, правда? В эту ночь ты моя, и я только начал разогреваться. Какая лицемерка… Ведь я — второй по мудрости после Всеотца — поверил тебе, ослеплённый твоей прелестью. Будет жаль вспороть тебе вены, но тут уж ничего не поделаешь… Смотри в глаза, когда я разговариваю с тобой! — вновь повысил тон огненный бог, схватив меня за волосы и разворачивая к себе. Я смотрела в его глаза и видела так много всего. И в этот момент, когда он был так беспощадно жесток со мной, я всё равно, несмотря ни на что, видела в нём аса, каким никогда раньше его не знала: слабого, неуверенного, преданного всеми. Я видела нескончаемую боль в этих изумрудных глазах, что рождала жестокость и гнев. И если бы только я могла поговорить с ним в тот миг, разубедить его, утешить! Не было бы всего этого беспробудного кошмара. Однако было уже слишком поздно…

Я запомнила ту ночь, как самую жуткую в моей жизни. Много всего случилось за долгие годы после неё: плохого, болезненного, страшного, но никогда я не испивала столько горя, как в тот вечер. Не знаю, как долго Локи издевался надо мной, насиловал, терзал… Время растянулось, беспощадное и безжалостное к моей беде. Совсем скоро я была уже не в себе, движения замедлились, звуки отошли на задний план, но я не теряла сознания. Я была вынослива и чувствовала боль, ощущала огонь, прожигавший меня изнутри, и кровь, стекавшую по внутренней стороне бёдер. Я плохо помню себя. Кажется, я кричала, стонала и умоляла, но всё было без толку. Глаза мои застилала кровь, а разум — агония. Минуты слились воедино. Я была одна, в чужом чертоге, где некому было меня защитить. Наконец, сломленная безвольная игрушка надоела моему господину. Кровь и пот на моем лице смешались с итогом его наслаждения.

Мне было всё равно. Я только думала из оставшихся сил: «Это такую судьбу предрекли мне вещие норны? Такого конца пожелал для меня всезнающий праотец?» По щекам текли горячие слёзы. Время шло, а они не кончались, хотя от соли уже щипало глаза. Сколько горя могло выпасть на долю одной слабой женщины в такой краткий срок? Я хотела только, чтобы всё это, наконец, прекратилось. Хотела забыться, не видеть света, не видеть этого лица, одновременно любимого мной и ненавидимого. Но нет, я всё видела. Я видела, как он снял со стены кинжал, достал его из ножен, как сталь жадно сверкнула в свете языков пламени. Бог обмана передвигался бесшумно, но я знала, что он всё ближе. Мне не было страшно. Было горько. Я горевала о любви, что родилась и погибла так скоро, о своей молодости и жизни, о своей семье, обо всём, что мне больше не увидеть и не почувствовать. А ещё… О нём. Даже после случившегося я оставалась ему верна. Забавно, но всё же. Он унизил меня, растоптал, а я горевала о нём. О мятежной душе, которой никогда ни найти покоя, не поверить и не полюбить.

Внезапно на меня снизошло чувство покоя, словно я отринула всё земное, что раньше волновало меня. Мне стало легко, и я подняла взор на бога огня. Он прокручивал в ладони кинжал, словно колеблясь, как будто что-то для себя решая. Тёмные зелёные глаза его уже не горели так ярко. На миг наши взгляды пересеклись. Не было в нём больше ни гнева, ни презрения, всё ушло. Только затаившаяся тоска и разочарование. Сжав клинок, он сделал шаг ко мне, замахнулся…

Я не закрывала глаз и всё смотрела на него с жалостью и любовью. Отвергнутый непонятый бог, полуас-полувеликан без семьи и родины. Он был богат, влиятелен, силён и красив. И безнадёжно несчастен. Так одинок, что у меня защемило сердце, а глаза в который раз заблестели от слёз. Затаив дыхание, я шла к своей судьбе. Не отводя открытого верного взгляда, я смело шагала к своей смерти. Кинжал пробил насквозь шкуру и вонзился в пол рядом с моей головой, так был силён и точен бросок. Не успела я удивиться, как Локи развернулся и, накинув на обнажённое тело тёмные ночные одежды, направился прочь.

— Я всегда была тебе верна, — голосом, которого я не узнавала, произнесла я. Он был тихим, слабым, хриплым, совсем чужим. И полным боли, слёз, отчаяния. Но всё же он шёл из самых глубин моего сердца. — И всегда буду, — слабеющим тоном закончила я, вновь уронив голову на пол. Осталась только агония и кровь, куда бы ни падал взор. Я не знала, слышал ли мой жестокий супруг эти слова, и не помнила, как он ушёл. Некоторое время я лежала в покоях одна, истекая кровью и не предпринимая никаких попыток что-либо изменить. Я совсем не стремилась жить. И у меня не было сил повернуться, протянуть руку, закричать. У меня не осталось сил даже заплакать, хоть заскулить. От меня ничего не осталось.

Я сгорела в пламени, которое ещё так недавно грело меня. Обожглась, рассыпалась прахом. Я хотела дотянуться до кинжала, прервать эти мучения, закончить моё горе… Кончики пальцев подёргивались, но рука не поднималась, я была обессилена. Кровь тонкой дорожкой проскользнула вперёд, добралась до моего свадебного платья, окропила его алым цветом в тон сияющим яхонтам. Вот и всё. Погибла Сигюн, сгорела, как мотылёк, на забаву богу огня.

Не знаю, как долго я пролежала в бреду. Когда ясное сознание вновь вернулось ко мне, рядом была женщина средних лет с русыми, едва тронутыми сединой волосами и милосердными глазами. Она сидела на краю постели, где я лежала, и промывала ссадины. Волосы мои были собраны в косу. По опочивальне ходил кто-то ещё, наверное, служанка, наводившая порядок. Мне хотелось бы, чтобы меня тоже выкинули из этих проклятых покоев, как сломанную и ненужную вещь.

— Я умерла?.. — дрожащим голосом спросила я у женщины. Ресницы вздрагивали, но слёзы всё-таки кончились. Было больно — пошевельнуться, сглотнуть, до конца поднять веки. Кожа так и горела, и было невыносимо жарко. Голова кружилась.

— Выпей. Станет легче, — только коротко велела собеседница строгим голосом и приподняла мою голову, вливая в губы горячий и горький отвар. Я давилась им, но пила, просто потому что сил сопротивляться у меня уже не было. Вскоре покои снова поплыли перед глазами. Я забылась, но даже во сне двуликий бог жестоко насиловал меня, чередуя акт соития с побоями, от которых тело страдало, но оставалось работоспособно. Я захлёбывалась кровью, что текла изо рта и по губам, и была нема, словно мне отрезали язык. Я вновь и вновь переживала один и тот же ужас, но, по иронии судьбы, не могла проснуться, так силён был морок.

Я очнулась только под утро. Это был очередной чудесный день: светлый, ясный, тёплый. Где-то за просторными окнами и дверьми, ведущими на веранду, заливались трелями птицы — свободные, лёгкие и счастливые. Я же с трудом могла повернуть голову. Воспоминания возвращались наплывами, однако я была столь бесспорно несчастна, что становилось очевидным: всё это не сон и не плод моего воображения. Подобные догадки подтверждали и многочисленные синяки и ссадины, щедро покрывавшие всё моё тело. Откинув голову назад, на подушки, я глухо застонала. Мне казалось, я в покоях одна, но это было не совсем так. На полу, на коленях, положив локти на начало постели, спали две знакомых мне девушки, почти такие же несчастные и измученные, как и я сама.

— Госпожа, Вы пришли в себя! — вздрогнув, первой проснулась Ида. Глаза её излучали такое неподдельное счастье, что мне стало ещё горше. Ведь я была этому отнюдь не рада. Лучше бы Локи и впрямь убил меня прошлой ночью. Тогда закончились бы мои страдания. И, со временем, переживания близких тоже. Всё встало бы на круги своя. Но, по причинам столь же неясным, как предпосылки безумной ночной расправы, безжалостный бог огня пощадил меня. Легче от этого не становилось совсем.

— Надо бежать, — встрепенулась Аста, рассуждая трезво, будто и не спала вовсе. Девушка выглядела бледной, взъерошенной и очень напуганной, но всё же не теряла ясность мысли и свою природную предприимчивость. — Надо бежать отсюда, как можно скорее, пока Локи не вернулся в чертог. Я отправлю весть Бальдру и…

— Не смей, — голос мой прозвучал так холодно и жёстко, что я сама поначалу не узнала его. Служанка поражённо смотрела на меня, потеряв дар речи. Голова ужасно кружилась, и связать два слова в ясную мысль было неимоверно сложно и мучительно, однако мой отец не должен был узнать о произошедшем. Я не могла так опозорить и огорчить семью, особенно сразу же после того, как между нами воцарилось хрупкое перемирие и взаимопонимание. Узнай Нанна, что приключилось со мной, она бы этого не пережила, а бог света, позабыв свою сладкоречивость и доброту, тотчас же пошёл бы войной на золотые чертоги бога огня. Этого нельзя было допустить. Я не должна была приносить великую скорбь в Асгард. Эта боль была только моя. — Что, в конце концов, ещё он может сделать со мной?.. — уже мягче добавила я после нескольких минут молчания и слабо улыбнулась. В тот же миг я была вынуждена зажмуриться от боли, сковавшей разбитые губы. Меня замутило, и пришлось снова закрыть глаза.

Однако лихорадочные мысли всё ещё не покидали моей головы. Я ни минуты не задумывалась о малодушном побеге: ночью мне казалось, что я не доживу до утра, а теперь я понимала, что это было бессмысленно. Конечно, я имела право развестись с Локи. Особенно после того, что произошло. Но вместе с тем я оказывалась в крайне затруднительном положении: весомый повод для разрыва нашего союза был слишком тесно связан со страшным обвинением, которое было способно навсегда погубить мою честь и доброе имя всей моей семьи. Что стоило моё слово против слова хитроумного и красноречивого бога обмана, если Всеотец не прислушался к мнению даже любимого сына? Я не сумела бы что-либо доказать, да и снисходить до прилюдного обсуждения причин… Нет, это было решительно невозможно! Выходило, что мы с Локи становились пленниками одной страшной губительной тайны. Если только он пожелает сохранить её…

И, раз уж волей случая я осталась жива, мне оставалось только вновь расправить плечи и бороться за свой жизненный выбор. Для этого я должна была в тайне ото всех стать такой сильной внутри, чтобы завоевать гордость прародителей, а также снова покорить яростного полубога-полудемона. И, несмотря на то, что он нанёс мне обиду, которую, казалось, невозможно было простить, я не только склонялась к тому, чтобы остаться в золотом дворце, но и намеревалась подчинить себе всех его обитателей. В момент высшей слабости я обретала силу, которая единственная позволила бы мне выжить в сложившихся обстоятельствах. И она шла изнутри.

— Госпожа, что произошло с Вами? Я умоляю, одумайтесь! — взволнованно продолжала Аста, всё же решившись подняться со своего места и присесть рядом на край постели, опуская прохладную ладошку на мой горячий лоб, чтобы проверить, не брежу ли я. — Всю ночь никого, кроме лекаря, не впускали в покои, нам удалось пробиться к Вам только утром, но было уже поздно… Мы не могли быть рядом с Вами, но теперь обязаны Вас защитить. Бог огня неуправляем, это проклятый демон Муспельхейма, а не ас! Позвольте мне послать вести Вашему отцу, и уже к вечеру нас здесь не будет!

— Но было поздно… — слабым эхом подтвердила я и снова горько улыбнулась. Всё повторилось опять: резкая боль на губах, головокружение, тошнота. — Что могло произойти, Аста? Локи показал своё истинное лицо. Однако это не значит, что ты имеешь право так говорить о верховном боге! Он мой муж и господин, а значит, и ваш повелитель. И если ещё хоть раз я услышу от тебя неуважительное слово о Локи, то лично накажу тебя! — по мере того, как слова с трудом срывались с моих губ, бледное лицо Асты всё больше вытягивалось от обиды и удивления. Я могла понять её праведное негодование. Однако прислужница не знала всей правды, как, собственно, и я. Что-то спровоцировало вспышку гнева у моего переменчивого супруга, и, если не ради него, то ради себя самой я должна была выяснить что. Чем больше я вспоминала, тем яснее понимала, что не только я мучительно страдала прошлой ночью. И всё больше становилось явным, отчего дрогнула рука мужчины, которому мало найдётся равных в военном мастерстве. — В остальном Вы вольны делать, что сочтёте нужным. Если захотите, покиньте сами этот проклятый чертог, я вас отпускаю. Возможно, я умру здесь, и это станет назиданием каждой, кто вступит на мой путь. Но вам совершенно необязательно следовать за мною…

— Не говорите таких ужасных вещей, госпожа! — едва не плача, воскликнула Ида. Милая милосердная Ида! Она была ещё так юна, даже моложе меня, совсем девочка. Прелестная, златовласая, голубоглазая, тоненькая… Мне было так её жаль.

— Мы никогда — никогда! — не покинем Вас, госпожа, — вторила ей Аста. Она отличалась от Иды серьёзностью и уверенностью. Рыжеволосая, веснушчатая, синеглазая — Аста, возможно, была даже старше меня. И всё же она казалась мне такой трогательно строгой, смешной… Её мне тоже было очень жалко. Пропадут ведь обе, сгниют в этом безжалостном дворце. Но тогда обе горели решимостью, а я с нежностью глядела на них и думала о верности. Что заставляет нас пускаться по кривой тропе ради любимых, даже если мы знаем, что это принесёт нам только горе?

— Мне нездоровится, я совершенно не в силах спорить и ужасно хочу спать, — тихо отвечала я, потому что голос всё меньше подчинялся мне, пропадая куда-то в глубины груди, — поэтому я рассчитываю, что вы не нарушите моего приказа и не подведёте меня. Незачем огорчать отца. Отдохните и поешьте, вам нет толку целый день сидеть подле меня. Поберегите себя, потому что нам понадобятся силы, — радуясь уже тому, что успела произнести всё, что хотела, я отвернулась к окну. Некоторое время я следила за солнечными лучами, игравшими на деревянных дверях, ведущих на веранду, и мне становилось легче. Жизнь продолжалась, солнце всё так же ласково светило и грело, прохладный ветер, украдкой заглядывавший в покои, пах лепестками цветов и как будто росой, чуть выше моего взгляда неровно, словно опьянённая, парила разноцветная бабочка.

Да, жизнь продолжалась, и мне нужно было решить, что делать дальше, раз уж я ещё не рассталась с ней. Однако мысли слушались неохотно, и совсем скоро я незаметно провалилась в сон. Как выяснилось, я проспала почти целые сутки — весь день и всю ночь, лишь изредка просыпаясь, когда ко мне приходила лекарь. Но и в те моменты я пребывала в полудрёме, подчиняясь почти бессознательно. Женщина казалась предприимчивой и сосредоточенной, она почти ничего не говорила, но своё дело, похоже, знала хорошо. По крайней мере, в каком бы состоянии я ни пребывала, она умудрялась влить в меня лекарство или накормить, хотела я того или нет. День промелькнул незаметно, практически выпав из моей жизни, но зато, проснувшись следующим утром, я чувствовала себя уже намного лучше и душой, и телом.

Я хотела встать, выйти в сад, прогуляться, наконец, покинуть эти злосчастные покои, связывавшие меня только с болью и скорбью. Ида и Аста неизменно были рядом: помогали подняться на ноги, привести себя в порядок, одеться. Моё тело медленно заживало, а душа… Душа словно на время покинула меня, и теперь все чувства и эмоции были далёкими и притупленными. Я просто жила и радовалась самым простым мелочам: что могу сделать шаг, подставить лицо свежему воздуху, вздохнуть полной грудью. В чертогах было пусто и тихо. Спутницы уговаривали меня хоть что-нибудь съесть, но я никого не слушала, одержимая мыслью попасть наружу. Я медленно спускалась по ступеням, постепенно начиная привыкать к жилищу пламенного бога и даже мало-мальски ориентироваться в пространстве. Однако на выходе из палат я столкнулась со стражей.

— Извините, госпожа, но Вас не дозволено выпускать из дворца, — строго заметил один из молодых людей в золотом облачении, вытягиваясь в струну, стоило мне приблизиться к нему. Я сделала ещё несколько шагов навстречу, подняв голову, заглянула в глаза собеседника, отстранённые, но всё же не безжизненные. К тому времени за мной подоспели две верные служанки.

— Выходит, я пленница здесь? — спокойным, вежливым тоном поинтересовалась я, со сдержанным любопытством рассматривая юношу, который едва ли был старше Форсети. Вот так судьба — служить несдержанному богу огня. В лучшем случае, стоишь весь день, как истукан, а в худшем… Я знала, что происходит в худшем случае.

— Нет, госпожа, — покачал головой собеседник. Голос его звучал удивительно мягко для воина, должно быть, сказывалась юность. Выходит, несчастный попал во дворец Локи совсем мальчишкой, — однако господин приказал не отпускать Вас до его возвращения. В чертоге Вы вольны делать, что заблагорассудится, и гулять, где нравится.

— Как тебя зовут? — снова полюбопытствовала я. Забавно, но от разговора хоть с кем-нибудь, кто не давил на меня слишком сильно, становилось легче. Кроме того, всё указывало на то, что в чертоге бога обмана мне придётся задержаться, даже если я решу расстаться с его обладателем. Значит, стоило присмотреться к его обитателям поближе.

— Эйнар, госпожа, — поклонившись, представился, молодой человек.

— Когда вернётся Локи, Эйнар? — отчего-то стражник вздрогнул. То ли от упоминания имени повелителя, то ли от звука собственного имени. Как я успела заметить, большую часть времени бог лукавства относился к своим слугам, как к предметам окружения, занятый какими-то своими мыслями и делами, и обращал на них внимание лишь в те редкие моменты, когда от них требовалось что-то конкретное. Интересно, помнил ли он имя хотя бы одного из них? Я же в любом из асов и ванов, господ и слуг старалась видеть личность.

— Никто не скажет точно, госпожа, однако едва ли до захода солнца, — отчитался юноша. Его напарник всё это время сохранял презрительное молчание, только изредка косил глаза на Эйнара, глядя на него с недоверием и подчас осуждением. Мне это показалось забавным.

— Кто этот молчаливый мужчина? — я коротко кивнула головой в сторону второго стражника. Тот лишь сжал губы и отвёл взгляд, а я улыбнулась уголками губ — до того он был поэтично суров. Было так странно и непривычно заново узнавать обитателей дворца, в котором живёшь. В чертогах Бальдра я знала каждое лицо с самого детства. А теперь мне нужно было внимательно присмотреться ко всем и каждому среди них. Кто знал, когда это могло сыграть свою роль.

— Это Хакан, госпожа. Он не сильно разговорчив, но ему нет равных в бою, — пояснил собеседник. В голосе его проскальзывало плохо скрытое восхищение. Я сделала шаг в сторону нового знакомого, заставляя его всего напрячься. То ли среди воинов он чувствовал себя значительно свободнее, чем в обществе женщины, то ли страже золотых палат и вовсе не следовало вести задушевные беседы с женой господина.

— Какой недружелюбный, — снова улыбнулась я. Мысль о том, что я, возможно, разрушаю привычные устои чертогов бога огня, развлекала меня. В любом случае, этому месту не помешало бы немного жизни и новизны, — или повелитель отрезал ему язык?

— Господин не любит лишних разговоров, — наконец, коротко вынужденно бросил Хакан. Голос у него был низкий, грубый, а смотрел он на меня по-прежнему искоса, как будто оценивающе. Интересно было узнать, впервые ли женщина Локи попала в огненный чертог в качестве госпожи, или, быть может, я занимала чьё-то чужое место? Это могло бы объяснить хоть малую часть того, почему слуги двуликого бога были ко мне столь холодны.

— Вот как? — озорно переспросила я и вскинула брови, будто ничуть не доверяла его речам. — А я люблю. Итак, мне запрещено даже выйти в сад, но моим служанкам это дозволено?

— На этот счёт нет указаний, госпожа, — учтиво отвечал Эйнар, — однако, если это не понравится Локи, мне придётся за каждую отвечать головой, а она у меня только одна. С Вашего позволения, пусть девушки останутся при Вас. Если Вам угодно подышать свежим воздухом, то лучшее, что я могу предложить, — это выйти в галереи ярусом выше. Прошу прощения.

— Я понимаю, — мягко отозвалась я и, развернувшись, отправилась прочь. В конце концов, порядки во дворце были заведены строгие. Разве я могла обвинить кого-то в том, что он не желает рисковать жизнью ради незнакомой девчонки, пусть даже и госпожи по происхождению? Что я вообще знала из того, что хранили стены и слуги золотых палат? Может, тут каждый месяц новая госпожа, и за прихотями каждой не угонишься. А может, я и сама больше не госпожа, а только пленница. Всё, что мне оставалось, это нести себя с высоко поднятой головой. В конце концов, я дочь всеми любимого бога Бальдра, в котором течёт кровь самого Одина, а не какая-нибудь великанша или случайная служанка. И всё то, что произошло, не в силах сломить меня, мою любовь к жизни и…

К Локи я испытывала крайне противоречивые чувства, которые сама себе не могла объяснить. Я старалась как можно меньше думать об этом, потому что к горлу тут же подкатывала новая волна слёз, а я так сильно от них устала. Я должна была ясно мыслить, понять, как себя вести, что делать дальше. Вняв совету стражника, я поднималась по ступеням наверх, чтобы потом всё же выйти на воздух. Совсем позабыв о спутницах, я была погружена в собственные мысли. Как бы ни старалась я всё забыть, они то и дело возвращались к тому самому моменту. Постепенно я успокаивалась и уже более трезво обдумывала произошедшее.

Если что-то натолкнуло Локи на мысль о моей супружеской неверности, его гнев можно было понять, однако то, какую он приобретал разрушительную силу, пугало меня. Если я смогу доказать свою невиновность, бог огня, конечно, простит меня, остынет, а я?.. Смогу ли я простить причинённое мне унижение? Даже если о нём и не знал подробно никто, кроме трёх обитателей чертога, смогу я вести себя, как прежде, зная, что в любой момент этот ужас может повториться? Всеотец хотел, чтобы я шла вперёд, покорная своей судьбе, но что, если мой путь был выложен раскалёнными углями? В угоду кому я должна была обречь себя на страдания? Одину? Локи? Асгарду? Всё так сильно запуталось, моя жизнь становилась мне неподвластна, и я безнадёжно не поспевала за ней.

Я выбежала на веранду, всполошив приставленных к дверям стражников, удивлённо обернувшихся мне вслед и позабывших от неожиданности о своей чинной неподвижности. Очевидно, я так резко сорвалась со своего места, что навела всех окружающих на мысли о самоубийстве, потому что служанки тут же бросились вслед за мною, готовые остановить своенравную госпожу, если вдруг я решу перемахнуть через каменное заграждение. Но у меня подобного и в мыслях не было. Первый приступ отчаяния и безысходности прошёл ещё вчерашним утром, и я не собиралась расставаться со своей чудом спасённой жизнью так скоро. Я замерла на краю веранды, охватывая взглядом чудесный вид, открывавшийся с неё. Весь Асгард будто лежал на ладони, только с непривычной мне стороны. Однако я его почти не видела.

Я всё думала: «И жизнь он мне оставил мне как жестокое наказание пережитого позора или просто не смог завершить начатое, потому что любил меня? Потому что вспышка гнева прошла, а опустошённость осталась? Ведь я — второй по мудрости после Всеотца — поверил тебе, ослеплённый твоей прелестью», — звучали в моей голове слова, полные горечи и отчаяния. Это ли не признание? Я сама — прежде, казалось бы, спокойная и рассудительная — так вспылила, увидев обратную сторону отца, что, если и огненный ас в результате какого-то страшного недопонимания увидел её во мне? Тогда Локи можно было понять… Я горько усмехнулась, наклонившись и сложив руки на тёплом камне заграждения. Я оправдывала его. Неуправляемого насильника и тирана. Выходит, я всё ещё его любила, несмотря ни на что. Любила слепо, самоотверженно и преданно. Он едва не убил меня, а я уже тогда клялась ему в верности. Всё-таки я пропала. Пропала без надежды на спасение.