Дьявольское cвятилище

9

Нарова снова села лицом к Иссельхорсту и опять взяла в руки шприцы.

— Начало неплохое. Но мне нужно больше. Адреса. Номера телефонов. Имейлы. Мне нужно все.

— Я знаю не так много. Это он связывается со мной, не наоборот. И если звонит, его номер отследить невозможно. Я никогда не сталкивался с такой секретностью, даже работая с самыми параноидальными из моих клиентов.

Нарова вытащила жгут и начала обматывать его вокруг предплечья Иссельхорста. Она видела его отчаянные попытки бороться; Иссельхорст пытался разорвать путы, помешать ей затянуть жгут. Но все было без толку: он не мог даже шевельнуться.

— Не дергайся, — пробормотала она, словно разговаривая сама с собой. — Ой, хорошо! Какая чудесная, отчетливая вена.

Она сделала движение иглой к предплечью Иссельхорста.

— Говорю же, я не знаю! — заорал Иссельхорст. Его ужас был виден невооруженным глазом: он обмочился от страха, штаны в районе промежности потемнели. — Встреча. Через три дня. В Дубае. Прошу. Прошу. Таким образом ты сможешь на него выйти.

Нарова выпытала у него все детали предстоящей встречи — место, цель, дату, время — и поняла, что нужно поторопиться. Она старалась не приближаться к цели без предварительной разведки местности.

Допрос был окончен, и она уселась поудобнее для последнего разговора с герром Иссельхорстом.

— Ты должен знать о своем деде еще кое-что. В 1944 году его перевели с Восточного фронта в штаб-квартиру СС в Страсбурге. Оттуда он стал руководить концентрационным лагерем под названием Нацвейлер. Интересно узнать, слышал ли ты о таком?

— Нет. Честно. Никогда.

Она взглянула прямо ему в глаза.

— Мало кто о нем слышал. Он был построен на месте некогда прекрасного французского горнолыжного курорта. В начале войны моя бабушка присоединилась к французскому сопротивлению. Ее поймали и бросили в Нацвейлер по личному приказу твоего деда.

Нарова сделала паузу, глядя на Иссельхорста со странной, пугающей бесстрастностью.

— Видишь ли, в чем-то мы похожи, ты и я. Меня тоже не должно существовать. Во мне соединилось то, что никогда не должно было соединиться.

Она наклонилась к самому его уху, как он сделал это в такси:

— Моя бабушка, Соня Ольчаневская, была очень красивой русской еврейкой. В Нацвейлере ее изнасиловал офицер СС. Многократно. Тот офицер стал впоследствии моим дедом, я — внучка насильника.

С этими словами она взяла свой рюкзак, вновь вставила в рот Иссельхорсту кляп, сунула его телефон себе в карман и вышла из комнаты. Уходя, она слышала, как он измученно всхлипывает.

Она направилась на кухню и, остановившись у плиты, открыла все газовые конфорки на полную. Затем взяла поводок Оскара, пристегнула его к ошейнику пса и выманила того из корзины, где он спал. Прежде чем выйти из дома, она чиркнула спичкой и зажгла три толстые восковые свечи, стоявшие в изысканно украшенном серебряном подсвечнике.

Свечи вспыхнули. Нарова поставила подсвечник на полку и закрыла дверь, ведя на поводке послушно следовавшего за ней Оскара. Должно быть, пес размышлял, чем заслужил такую редкую награду: полночную прогулку.

Он остановился всего раз, на усыпанной гравием подъездной дорожке, заметив, как Нарова что-то уронила. Пес дернул поводок и заскулил, однако она скомандовала следовать за ней. На гравии остался лежать потрепанный, изъеденный молью бумажник с документами на имя Леона Киля.

Киль был известным в Гейдельберге мелким преступником. Нарова часто наблюдала за тем, как он обчищал карманы прохожих на узких петляющих городских улочках. Ей не слишком нравилась идея подставлять его подобным образом, однако ставки были слишком высоки. Она не могла позволить, чтобы полиция хоть как-то связала ее с событием, которое вот-вот должно произойти.

Уронив бумажник, Нарова надела рюкзак на плечи и, не теряя ни секунды, помчалась в лес. Оскар бежал рядом. Примерно через десять минут ночное небо за ними разорвал чудовищной силы взрыв. Факел голубовато-желтого пламени взмыл в темноту, осыпая все вокруг осколками стекла и стали.

Облако газа вышло за пределы кухни, распространившись по коридорам и комнатам. В конце концов оно достигло горящих свечей.

В тот же момент дома Эриха Иссельхорста не стало, как не стало и его самого.