Дьявольское cвятилище

25

— Мы разожжем пожар, — объявил Каммлер; его глаза горели от возбуждения. — В хаосе и панике мы захватим власть всеми способами, которыми планировали. Собравшиеся в этой комнате контролируют значительную часть мировых СМИ. Мы начнем доносить свое послание еще до того, как уляжется пыль: настало время для нового мирового порядка, который можем установить только мы. Экономики будут лежать в руинах, — продолжал Каммлер, яростно жестикулируя. — И мы покажем, что только железные закон и порядок смогут обеспечить надежное будущее. И только мы — глобальное нацистское братство, фашизм — сможем предложить такое будущее. Мировая общественность — залитая кровью, еле держащаяся на ногах, ввергнутая в ужасную рецессию — будет готова! Люди с правильным мышлением наконец воспрянут. И тогда все увидят, чем на самом деле является послание либерализма, толерантности и равенства: мошенничеством, лишившим арийцев того, что принадлежит им по праву рождения.

— А цели — они остаются неизменными? — бросил короткую фразу фон Альвенслебен.

Вот уж кто умел быть настойчивым. То, что он постоянно возвращался к своему вопросу, уже начинало действовать на нервы. Быть может, он и правда что-то знал.

— Да, Йозеф, я уже сказал. С чего бы им меняться?

— Какие страны будут атакованы?

— Мы это уже обсуждали! — рявкнул Каммлер.

— Страны? — продолжал давить фон Альвенслебен.

— Китай. Россия. США. Британия. Франция. Канада. Затем Израиль, в качестве кульминации. Думаю, тебе приятно будет узнать, что благодаря преобладанию ветра большая часть Израиля окажется в зоне радиационного заражения. — Каммлер выдавил из себя улыбку. — Господа, мы закончим то, что начал Гитлер, одним налетом.

— Я насчитал семь, — заметил фон Альвенслебен. — Семь наций. А священное число — восемь.

— Китай получит два.

— Почему Китай?

— Американцы и британцы любят тиражировать миф о своей победе в войне. Очередная ложь. Наибольшие человеческие потери понес Китай. Более двадцати миллионов погибших. По сути, китайцы наряду с русскими и были теми, кто нас обескровил. И потому они понесут более существенный ущерб, чем остальные.

— А цели — они останутся исключительно политическими, военными и экономическими? — не сходил со своей темы фон Альвенслебен. — Не будет массового убийства ради убийства?

Каммлер пристально посмотрел на него. Вот уж кому действительно ума не занимать.

— Верно.

— Отправь мне свежий список целей, будь добр. А лучше — разошли всем.

— С радостью.

— График, — заметил фон Альвенслебен. — Были какие-нибудь задержки?

— Никаких. Все идет по плану. Мы нанесем удар тридцатого апреля, в годовщину смерти фюрера. И сделав это, докажем, что он умер не зря. Совсем наоборот: его наследие живо. Рейх восстанет и завоюет мир!

— Осталось всего шесть недель. Ты сможешь уложиться в срок?

— Смогу.

— График критически важен, — вмешался Борман. В его голосе угадывалось нечто похожее на возбуждение. — Это — наш шанс взять под контроль финансовую систему еще до того, как мы проявимся в политической плоскости. Из финансов вытекает все остальное. Биржи, валютные торги, фьючерсы — финансовая система должна уцелеть. Зная день и час удара, мы сможем получить огромные прибыли!

Каммлер улыбнулся:

— Именно. И поверь, мы их получим.

Это была рискованная стратегия, которая могла привести к неожиданному результату. Мир стоял перед опасностью скатиться в кромешный хаос и никогда от него не оправиться. Это могло означать конец человечества. Конец цивилизации.

«Но что в современном мире вообще заслуживает именоваться цивилизацией? — размышлял Каммлер. — Евреи, черные, мусульмане, азиаты, гомосексуалисты, умственно неполноценные: все они подняли голову с падением рейха, обретя извращенное равенство со своими законными хозяевами».

Естественный порядок вещей перевернут с ног на голову, и это приводило его в ярость. Терзало. Говоря коротко, все предупреждения Гитлера стали явью: человеческая раса подобно чуме опустошила мир. Что, в сущности, поставлено на карту? Нынешний неестественный, безумный порядок вещей просто не стоил того, чтобы его спасать.

Теперь нужно заручиться поддержкой Kameraden. Каммлер вытащил из кармана лист бумаги.

— Мне кажется, настало время всем нам вспомнить последние слова фюрера, — объявил он торжественно. — Он написал их всего за несколько часов до смерти. Я процитирую его последнюю волю, его завет: «Однажды история назовет эту войну самым славным, самым героическим примером борьбы… Пройдут века, но на руинах наших городов и монументов вновь и вновь будет вспыхивать пламя ненависти к тем, кто был всему виной. Именно их мы должны благодарить за все произошедшее: мировое еврейство и его приспешников!»

В комнате воцарилась почтительная тишина.

«Ни при каких обстоятельствах не прекращайте борьбу, — продолжал цитировать Каммлер. — Сражайтесь с врагами отечества везде, где только сможете… Не сдавайте ни единого города, ни единого района… Командиры прежде всего должны быть вдохновляющим примером верности своему долгу — верности до самой смерти».

Каммлер сделал паузу, чтобы добиться максимального эффекта.

— Он писал эти слова в тот момент, когда русские войска были в пятистах метрах от берлинского бункера, а у его людей уже не оставалось патронов. Какое бесстрашие! Какая ясность мысли! Это, Kameraden, то, что досталось нам от фюрера. Наше наследие. Его последний завет.

Каммлер обвел их взглядом: Борман; фон Альвенслебен; Барби; Эйхман; Густав Хайм, сын Ариберта Хайма, получившего в концлагерях прозвище Доктор Смерть; два брата Менгеле, сыновья печально известного Ангела Смерти. От каждого из них он получил торжественный кивок одобрения. Его воззвание к памяти фюрера было поистине мастерским ходом.

Они решили сделать перерыв, чтобы выпить чего-нибудь освежающего. Борман и Каммлер отошли в сторону.

— Что там с этой женщиной, Наровой? — спросил Борман с некоторым намеком на беспокойство в голосе. — В Дубае была она? Она села нам на хвост? Села на хвост тебе?

— Не уверен. Но, кто бы это ни сделал, он настоящий виртуоз. На записях с камер видеонаблюдения нет ничего, что позволило бы установить личность виновного.

— А Иссельхорст? Адвокат. Его смерть как-то с этим связана? Думаю, что иначе и быть не может.

— Ферди, ты слишком много волнуешься. В конце концов это тебя погубит. — Каммлер слабо улыбнулся. — Но да, мы предполагаем, что события между собой связаны. Кто бы ни следил за нами во время встречи, мы полагаем, что он вышел на нас через несчастного — и теперь уже мертвого — адвоката.

— Значит, те, кто охотится на нас, снова напали на след? И если так, то насколько близко они подобрались?

— Надо полагать, что близко. А это значит, что мы не можем позволить себе задержек. И разногласий тоже. Потому я вдвойне рад, что мы достигли прочного соглашения.

— Верно, однако… — Борман сделал паузу. — Если нам придется пойти по тому пути, который мы обсуждали, это окажется чрезвычайно затратно, не говоря уже о риске.

Каммлер напрягся.

— Значит, возможно, пора поглубже залезть в собственные карманы. Задумайся в конце концов, чего наши усилия стоили мне. Мы стоим на пороге окончательного решения. После этого мы получим такие финансовые возможности и такую власть, о которых даже мечтать не смели. В такой ситуации никакая цена не может быть слишком высокой.

— У меня есть средства, которые можно… высвободить, — признался Борман. — Но даже мои ресурсы не бесконечны.

Каммлер улыбнулся:

— А им и не нужно быть бесконечными. Уже недолго, Ферди. Недолго.

К ним присоединилась третья фигура, и они подвинулись, чтобы освободить место для фон Альвенслебена. Каммлер был руководителем, фон Альвенслебен — главой разведки, а Борман — банкиром. Втроем они составляли ядро братства.

— Не стоит их недооценивать, — заметил фон Альвенслебен. — «Тайных охотников». Однажды они уже расстроили наши планы, если помните.

— Расстроили. — Лицо Каммлера приобрело жестокое выражение. — Если возникли подозрения, что они подобрались слишком близко, мы должны пойти на крайние меры. У нас есть люди на местах. Мы должны ударить в самую уязвимую точку. Необходимо отсечь голову змее.

— Необходимо, — согласился фон Альвенслебен.

Каммлер посмотрел на Бормана.

— Это единственный способ. Невзирая на затраты и риски.

Борман дал свое согласие, пусть и несколько неохотно. Как банкир он знал, что затраты могут оказаться непомерными. Впрочем, как и прибыли, которые они получат, поскольку осведомлены о будущих событиях.

— Предупреди своих партнеров, чтобы были вдвойне бдительными, — продолжал Каммлер, не сводя глаз с фон Альвенслебена. — Даже если ведомства врага внешне ничем не заняты, это мало что значит. Они умны и будут проводить операцию тихо. С соблюдением секретности. Сделайте так, чтобы ваши люди начали задавать нужные вопросы в нужное время. Если «Тайные охотники» подобрались слишком близко, мы ударим по ним быстро и безжалостно.

Фон Альвенслебен кивнул:

— Понял.

— Еще одно, — сказал Борман. — Наш человек в их рядах. Не пора ли его использовать? Он-то должен точно знать, что известно «Тайным охотникам».

— В обычных обстоятельствах — да, — согласился Каммлер. — Но сейчас наш человек «пропал с радаров». Полагаю, что его исчезновение носит временный характер. Так что я дам вам знать. И тогда мы наконец определимся, как лучше поступить.

Через час — задержки были непозволительной роскошью — Каммлер вышел из главного входа «Шато-де-Лауфен» и скользнул на заднее сиденье своего черного «Мерседеса», за рулем которого уже ждал шофер. Машина повезла его прочь от роскошного здания с башенками, окруженного густым лесом, который раскинулся на берегу Рейна.

Каммлер позволил себе слабо улыбнуться. Он получил благословение Kameraden.

Однако, не ставя их в известность, он замыслил гораздо большее…