Дьявольское cвятилище

24

Хэнк Каммлер свирепо оглядывал собравшиеся в комнате фигуры. Его вытянутое лицо было скрыто тенью, но глаза хищно сверкали.

— Вам не нравится? — требовал он ответа. — Это ранит ваше раздутое самомнение? Угрожает вашим должностям и влиянию? Так позвольте спросить, в чем вообще смысл влияния и власти, если вы не готовы использовать их во имя Рейха?

Человек примерно того же возраста, что и Каммлер, — Фердинанд Борман, сын Мартина Бормана, банкира Гитлера, — нахмурился. Его характер сильно отличался от порывистого нрава Каммлера, и он сам прекрасно это осознавал. В тех вопросах, в которых Каммлер был одержимым, безжалостным и предельно целеустремленным, Ферди, как его называли друзья, казался более осмотрительным и консервативным. Он был прирожденным банкиром. В какой-то мере бухгалтером. Счетоводом, как однажды метко заметил Каммлер. Что ж, быть может, Каммлер и был Серым Волком, однако они все еще работали в команде, и это требовало определенной отчетности.

— Дело в том, что досудебное урегулирование по «Майн кампфу» несет определенные риски, связанные с возможными проверками, — произнес он. — Таинственная фигура заявляет права на авторские отчисления фюрера. Интерес прессы неизбежен. И мы должны предвидеть, что это привлечет к нам внимание. Внимание, которое может создать… сложности.

Каммлер прошел через комнату и распахнул занавески. В помещение полился свет, чудесный солнечный свет, который бывает ранней весной. Он бросил взгляд на идеально подстриженные газоны. Да уж, Фердинанд Борман неплохо устроился. Управлять цюрихским банком с глобальным охватом — дело прибыльное, и превосходное загородное имение — тому доказательство.

Однако в этом и заключается проблема. Борман и остальные Kameraden заплыли жиром и обрюзгли, попавшись в ловушку богатства и власти. Ни один из них не делал ровным счетом ничего, чтобы возродить рейх, вернуть наследие фюрера, исцелить человечество от болезни.

А оно, именем Господа, было больнó.

Он, Хэнк Каммлер, сын генерала СС Ганса Каммлера, пожертвовал многим. Своим постом замдиректора ЦРУ. Своими друзьями. Своей свободой. Даже лицом. Он провел рукой по свежим шрамам. Пожертвовал внешним видом — ястребиными аристократическими чертами Каммлеров. И все ради дела.

Однако теперь требовалась еще бóльшая жертва, и он был готов ее принести. Начать пожар, чтобы выжечь мертвые деревья. Уничтожить все, чтобы начать заново. И он с удовольствием будет сидеть и смотреть, как мир горит.

Но как воодушевить людей, собравшихся в этой комнате?

Он посмотрел на часы.

— Шесть сорок пять вечера четырнадцатого марта. Сегодня молдавский рейс поднимется в воздух. Если все пойдет по плану, то доставку можно будет ждать в течение семидесяти шести часов.

Он сделал паузу.

— Я должен быть там и следить за производством последних устройств. Вместо этого вы вызвали меня сюда, чтобы обсудить «Майн кампф»? Пожаловаться, что мы можем привлечь ненужное внимание?

Его глаза вспыхнули яростью, граничащей с безумием.

— «Майн кампф», шедевр фюрера, запрещен! Авторские отчисления хотят пустить на то, что мы так ненавидим! Они попытались осквернить его послание, его славное наследие. Я могу лишь выразить удивление и разочарование, что вы не возмущены этим фактом так же, как и я.

Борман и остальные по-прежнему молчали. Слова Каммлера заставили их напрячься. Они были не лишены смысла.

— Взгляните на себя, — продолжал Каммлер. — Нас восемь человек. Восемь — священная цифра СС. Восемь энтузиастов, которые на закате своих дней подошли так близко, совсем близко к исполнению заветов фюрера. И вы останавливаете меня на половине пути, чтобы сообщить, будто досудебное соглашение по «Майн кампфу» несколько рискованно?

— Ты не можешь действовать в одиночку, — возразила фигура, сидевшая справа от Бормана. — Ты поступил подобным образом с урегулированием по «Майн кампфу» — и каков, спрашивается, был мотив? Гордыня? Нам не нужны деньги. Сумма просто ничтожна на фоне финансовых и политических возможностей людей, собравшихся в этой комнате. А ты еще не фюрер нового рейха. Мы — Kameraden, «Братство мертвой головы». Либо действуем все вместе, либо не действуем вообще.

Каммлер больше не мог скрывать свое презрение.

— Пока что ваши действия не слишком заметны! Как по мне, то речь идет о семидесяти годах бездействия. И что же вы предлагаете? Трястись от страха еще семьдесят лет? Думаете, мы имеем право возложить такую ответственность на плечи нового поколения? Думаете, им будет не все равно? Считаете, они поймут?

Он помолчал секунду и, с силой хлопнув себя по груди, продолжил:

— Думаете, они будут чувствовать то же, что чувствуем мы? В своих сердцах? Думаете, они будут хотя бы помнить?

— Красивая риторика, — парировала фигура. — Ты явно унаследовал ораторскую жилку своего отца. Но это не отменяет того факта, что мы либо действуем сообща, все вместе, — либо не действуем совсем. Так все устроено.

Йозеф фон Альвенслебен — сын Людольфа фон Альвенслебена, группенфюрера СС, управлявшего печально известным концентрационным лагерем «Долина смерти» в Польше, — никому не позволит себя запугивать. Не для того отец истребил сотни тысяч польских евреев и коммунистов, чтобы его сын вырос трусом.

— Мы разделяем твое беспокойство, — продолжил он. — Мир должен быть очищен от унтерменшей. Мы, арийцы, обязаны занять место, принадлежащее нам по праву. И мы его, разумеется, займем. Однако сделаем это аккуратно, как следует все спланировав. Не принимай нашу осторожность за нежелание действовать.

Каммлеру стоило больших усилий сдержать презрительную усмешку. Он уже привык к нерешительности так называемых соратников. К тому, что в их правилах все делать со скоростью улитки. К их проклятой осторожности. Однако он по-прежнему ненавидел их за это.

— Восемь устройств. По данному поводу разногласий нет, — продолжал фон Альвенслебен. — Но достаточно ли у нас сырья? Сколько удалось вывезти из тоннелей около Санкт-Георгена?

— Двести сорок килограммов, — ответил Каммлер. — До того, как на комплекс наткнулись эти идиоты-киношники. Мы надеемся выделить сто двадцать килограммов высокообогащенного урана, который можно будет использовать.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но ведь для каждого устройства требуется двадцать килограммов урана, не так ли? — Голос принадлежал Вальтеру Барби, сыну офицера гестапо Клауса Барби, известного как «лионский мясник».

В конце войны Клаус Барби был завербован ЦРУ и отправлен в качестве агента в Южную Америку. Обзаведясь семьей, он прожил долгую и счастливую жизнь в южноаргентинском городке Барилоче. Потому Вальтер, его старший сын, говорил по-немецки с сильным южноамериканским акцентом.

— Так, — подтвердил Каммлер.

— Восемь устройств по двадцать килограммов. В Санкт-Георгене улов оказался недостаточно крупным, не правда ли? — не унимался Барби.

Его требовательный тон начал раздражать Каммлера. С усилием он скрыл свою злость.

— Правда. Потому нам и нужна сделка, предложенная нашими друзьями в Молдове. Как только мы получим груз, у нас будет более чем достаточно урана для осуществления наших планов.

— Тебя следует поздравить, — заметил фон Альвенслебен. — Это — несомненный прогресс. — Он обвел взглядом собравшихся в комнате. — Но мы также понимаем, что твои планы несколько изменились. Это правда?

Глаза Каммлера приобрели ледяное выражение.

— Планы меняются, Йозеф.

Взгляд фон Альвенслебена остался твердым.

— Да, и тебе следует информировать нас о каждом таком изменении. В полной мере. Мы — твои казначеи, твое прикрытие. Порядок тебе известен.

— Те, у кого есть деньги, всегда найдут способ их преумножить, какая бы катастрофа ни постигла человечество, — заметил Каммлер вместо ответа. — Чем ужаснее катастрофа, тем больше можно обогатиться. Это мы все тоже понимаем. А главное, наши финансовые возможности беспрецедентны, и мы предупреждены заранее.

— Возможно, и так, — парировал фон Альвенслебен. — Однако это не отменяет необходимости нас информировать. Мы ведь ударим исключительно по военным и политическим целям, как и было оговорено? В данном вопросе ничего не изменилось?

— Ничего, — подтвердил Каммлер.

— А что тогда изменилось? — произнес фон Альвенслебен с нажимом. — До меня дошли сведения, что ты внес в наши планы значительные поправки.

Каммлер пристально посмотрел на фон Альвенслебена. Кто же ему рассказал? Может ли в рядах возглавляемых Каммлером заговорщиков быть крот, организующий утечку информации? Надо проверить. И искоренить без всякой жалости.

Он выпрямился.

— Работа идет, Йозеф. Восемь СЯУ одновременно взорвутся там, где и запланировано. Я с гордостью могу отметить, что мы точно вычислили зону радиационного поражения каждого удара. Теперь сумеем точно спрогнозировать, какие территории будут опустошены.

Фон Альвенслебен коротко кивнул:

— Как и предполагалось.

— Но это означает, что мы сами сможем лучше защититься. А более высокий уровень безопасности означает бóльшую предсказуемость для всех нас. Думаю, вы согласитесь, что подобная корректива была жизненно необходима?

— Это полезное изменение, — признал фон Альвенслебен. — То, на что мы и надеялись.

— Полезное, — усмехнулся Каммлер. — Что до тех, кто не будет предупрежден, — тех, кто не является избранным, — результат окажется именно таким, как мы и рассчитывали.

— Но в этом по-прежнему нет ничего нового, — продолжал давить фон Альвенслебен.

Каммлер изобразил улыбку.

— Лучшее я приберег напоследок. Подумайте о том, кого во всем обвинят. Я устроил все так, чтобы вина пала на Северную Корею. Или, по крайней мере, на сорвавшихся с цепи функционеров северокорейского режима.

Он с триумфом оглядел собравшихся.

— Возложив вину на Северную Корею, мы докажем, что коммунизм — настоящий бич рода человеческого. И это сделает почву для триумфа нацизма плодородной вдвойне. Гениальное решение, не правда ли?

— Гениальное, — подтвердила фигура, сидевшая справа от фон Альвенслебена. Это был Вольфганг Эйхман, сын Адольфа Эйхмана, одного из главных организаторов холокоста. — Но как ты воплотишь его в жизнь?

— Над устройствами работают ученые из Северной Кореи, — ответил Каммлер. — Их знания оказались незаменимыми. Без них наши планы реализовать невозможно. И я позабочусь о том, чтобы доказательства их участия были обязательно обнаружены.

Kameraden одобрительно закивали. Возложить вину на Северную Корею — действительно гениальный ход.

Каммлер полагал, что ему удалось их убедить.