Дьявольское cвятилище

21

Внезапно тишину бункера нарушила неожиданная фраза:

— Поверьте, Каммлер жив.

Голос донесся со стороны входа, и Йегер сразу же его узнал. Этот голос нельзя было спутать ни с каким другим. У Йегера по спине пробежала дрожь, и это ощущение он не назвал бы неприятным.

Уилл рывком развернулся. В дверном проеме стояла фигура, которая могла принадлежать только одному человеку в мире — Ирине Наровой. Йегер не мог с уверенностью сказать, сколько времени она там простояла.

— Нарова! — воскликнул он.

Вместо ответа она зашагала к Майлзу и бросила на стол предмет, показавшийся Йегеру похожим на карту памяти.

— Воспроизведи.

Майлз не смог сдержать улыбку.

— Здравствуй, Ирина. Рад тебя снова видеть. С возвращением!

Нарова отвернулась, не сказав ни слова. Она слегка хромала, подтаскивая правую ногу. Дойдя до стула, она взглянула на Йегера и Повесу, сверкнув своими голубыми глазами.

— Смотрите внимательно, вы двое. Это почти стоило мне жизни.

— Господи Иисусе, — пробормотал Повеса. — Какое милое приветствие.

Майлз взял карту памяти.

— Возможно, ты могла бы поведать нам в двух словах, что произошло? Рассказать, где ты была все это время. Понимание контекста помогло бы нам лучше оценить содержимое.

— Просто воспроизведи запись.

Майлз закатил глаза. Ирина была явно не в настроении болтать.

Он вставил карту в ноутбук, несколько раз щелкнул мышью — и воспроизведение началось. Четверо мужчин смотрели запись, снятую Наровой с помощью скрытой камеры в башне «Аль-Мохаджир». Как говорится, нет ничего лучше домашнего видео.

В довершение всего выяснилось, что когда Нарова выдернула оптоволоконный кабель из стены и бросилась бежать, камера продолжила работать. Кульминационным моментом стал ее прыжок из окна под градом пуль, последовавшее затем свободное падение, раскрытие парашюта и полет в дубайском небе.

После этих кадров она попросила Майлза выключить видео.

— Дальше скучно. Там просто мой побег.

Майлз выполнил ее просьбу.

Йегер пребывал в задумчивости. Что вообще можно на это сказать? Он мог лишь задать ей вопрос: «Ирина Нарова, скажи, ради бога, чем ты занималась последние несколько дней? И как вообще ты заполучила эту запись?» Так что он решил оставить расспросы Майлзу. Йегер на собственном горьком опыте убедился, насколько вспыльчивой может быть Нарова.

Вдобавок он остро осознавал всю деликатность ситуации из-за их с Наровой общей… истории в последние месяцы. В том, что касалось дел сердечных, Ирина Нарова могла быть вдвойне раздражительной.

Майлз зашел издалека. Постепенно он в общих чертах выяснил ход событий. Нарова рассказала об Иссельхорсте, о допросе, об авторских отчислениях за книгу Гитлера, о том, как она прокралась на встречу в Дубае и что там узнала.

Впрочем, она опустила несколько деталей. В частности умолчала о взрыве газа в доме Иссельхорста. В какой-то момент ей пришло в голову, что шефу лучше об этом не знать. А если ему станет известно, то она во всем признается. В конце концов, они все здесь добровольцы. Вольнонаемные работники. А поскольку его разрешение ей не нужно, то и говорить об этом не стоит, иначе все будет выглядеть так, словно ее мучают угрызения совести.

Когда она закончила, Йегер не сдержался:

— А что тебя натолкнуло на мысль об авторских отчислениях Гитлера? Я в том смысле, что нужно обладать весьма специфическим мышлением, чтобы вдруг задаться вопросом: «Интересно, кто же получает доход от продаж „Майн кампфа“?» Тебе это пришло в голову за тарелкой кукурузных хлопьев?

Нарова сердито взглянула на него. Именно такими шуточками он и сумел пробить брешь в ее защите, чтобы увидеть ее истинное лицо под маской внешней холодности. Что ж, на этот раз номер не пройдет.

— Я была в Турции, на отдыхе. Читала газету. «Майн кампф» возглавил список бестселлеров. Опять. Ну просто летний блокбастер. Так что, разумеется, я задумалась, кто же получает доходы от продаж. Как задумался бы любой на моем месте. — Она взглянула на Йегера. — Любой, у кого в голове есть хоть немного мозгов.

Йегер улыбнулся.

— Значит, ты, заказав мороженое с двойным шоколадом и намазавшись кремом для загара, решила это выяснить.

Нарова повернулась к Майлзу:

— Я что, правда должна выслушивать этого швахкопфа?

Йегер снова улыбнулся. Швахкопф. Немецкое слово, что в переводе означает «идиот», «тупица». Любимое ругательство Наровой, особенно в его адрес.

Так чудесно, что она вернулась.

— Думаю, нам всем немного любопытно, — рискнул вмешаться Майлз. — Как однажды сказал Эйнштейн, воображение важнее знания, ведь знание ограничено, а воображение охватывает весь мир. И я должен заметить, Ирина, что твой разум — твое воображение — вероятно, является чуть более всеобъемлющим, чем у большинства. Мы просто пытаемся понять, чтобы спланировать последующие шаги.

— Очень хорошо. Я позвонила издателю, — сказала Нарова, повернувшись к Йегеру. — И да, упреждая твой вопрос, я лежала у бассейна в своем отеле. Издатель говорил очень неохотно. Оказалось, что его уже расспрашивали о подобных вещах. Один автор журналистских расследований. Из Германии. Сейчас он мертв. Недавно один человек заявил права на все литературное наследие Гитлера, — продолжала она. — Включая доходы от продаж его книг. Вы хоть представляете, о какой сумме речь? Миллионы долларов. Так что я выяснила, кто его адвокат: Эрих Иссельхорст. Дальше вы знаете.

Майлз задумчиво потер подбородок:

— Ну, не совсем. В смысле, неясно, каким образом тот факт, что некто заявил права на авторские отчисления Гитлера, натолкнул тебя на мысль о Хэнке Каммлере? Я, например, не понимаю.

— Я тоже, — проворчал Повеса. — Ты забыла обо мне.

Нарова вздохнула.

— Прежде чем убить журналиста, его пытали. Он был еще жив, когда у него на теле вырезали изображение рейхсадлера[27].

Йегер напрягся. Рейхсадлер вызвал у него мрачные воспоминания об Энди Смите, который, как и Повеса, был его лучшим другом в САС. Смита убили люди Каммлера. Его обнаружили мертвым с вырезанным на спине стилизованным орлом, который являлся одним из главных символов зла, совершенного рейхом.

Йегер поклялся отомстить за смерть друга. И считал, что отомстил. Но если Каммлер, не говоря уже о Джонсе, жив, значит, Йегер все еще бесконечно далек от цели.

— Понимаю, — сказал Майлз. Какое-то мгновение он помолчал, но затем заговорил снова: — Последний вопрос, после которого, полагаю, нам нужно попытаться понять, что все это значит. Почему ты не поделилась с нами раньше? Несколько недель назад. Зачем было «исчезать с радаров» и действовать в одиночку?

Нарова вызывающе вздернула подбородок.

— Я никогда не верила, что Каммлер мертв. А вы все верили. Слишком уж просто. ЦРУ получило образец ДНК. И что? Нас водили за нос и раньше. Люди вроде Каммлера просто так не умирают. — Она сделала паузу. — Но больше вы отрицать не сможете: Каммлер жив. А значит, мы должны его найти.

Йегер фыркнул.

— Тебе никогда не приходило в голову хотя бы намекнуть о своих подозрениях?

— А смысл? Вы хотели верить, что он мертв и угроза устранена. — Она презрительно взглянула на него. — Кроме того, тебя занимали другие вещи.

В каком-то смысле Нарова права. Йегер не видел жену и ребенка долгих три года. Вернув их, он полностью посвятил себя семье, возложив охоту на Каммлера на плечи остальных. В конце концов к тому моменту за дело взялось ЦРУ и все крупнейшие военные ведомства мира.

Когда Йегеру сказали, что Каммлер ликвидирован, он поверил. Чтобы выяснить правду, нужен человек вроде Наровой, который никогда ничего не принимает на веру, пока не увидит собственными глазами.

— Еще один вопрос, — вступил в разговор Повеса. — Голос, безусловно, принадлежит Каммлеру. Я никогда его не забуду. Но выглядит он совсем по-другому. Как будто лицо больше не соответствует голосу.

Майлз извлек изображение с записи Наровой и наложил на фотографию Каммлера.

— Присмотрись повнимательнее. На его лице есть явные следы пластической операции. Их умели делать еще во время войны. Известные гестапо агенты союзников ложились под нож. Немцы поступали точно так же.

Йегер уставился на застывшее на экране изображение.

— Ясно одно: он был прилежным учеником своих нацистских предшественников.