Эдера 2

ГЛАВА10

Звонок Андреа очень успокоил Эдеру — да, все по- прежнему: хотя его теперь нету рядом, хотя он далеко, на Сицилии, но он, как и всегда, думает о ней, он хочет ее слышать, видеть, ощущать...

— О, как тяжела эта разлука! — прошептала Эдера, когда связь с Палермо неожиданно оборвалась, — как я хотела бы теперь тебя видеть, Андреа...

Маргарита, которая стала невольной свидетельницей разговора, произнесла:

— Не печалься. Эдера... Осталось меньше недели. Подумать-то! Меньше недели, и твой Андреа вернется.

— У меня такое ощущение, будто бы я не видела его целую вечность... И знаешь, — она обернулась к Мазино, — знаешь, всегда, когда я так долго не вижу Андреа, я потом никак не могу привыкнуть, что он рядом со мной. Мне хочется положить его рядом, как маленького ребенка, и гладить, ласкать, мне так хочется прижать его к сердцу и никуда больше не отпускать от себя... Чтобы он всегда был только рядом.

Мазино, многозначительно покачав головой, произнесла со вздохом:

— Такова жизнь мужчины — он всегда должен куда-то ездить, должен зарабатывать деньги... Ничего тут не поделаешь, синьора...

— Да-а-а, — протянула Эдера, — я все понимаю... Но никак не пойму одного — почему разлука всегда так невыносима?

Маргарита ничего не ответила — она только понимающе покачала головой и вышла из комнаты.

В тот день, чтобы как-нибудь отвлечься, Эдера, сев за руль «Альфа-ромео» своего мужа, направилась на берег моря за город.

Ласковое солнце, уже нежаркое, морской бриз, пронзительные крики белоснежных чаек, низко летавших над водой — все это манило, как никогда, ей так хотелось побыть одной, но в то же самое время представить, что Андреа где-нибудь рядом...

Она, выехав за город, быстро нашла укромное место, чтобы искупаться. Рядом ни души, только голые дикие скалы, да где-то наверху — шоссе, по которому в сторону Виареджо иногда мчатся автомобили.

Но кто будет подсматривать за ней, кому придет в голову?

На морской глади, слепя, играли блики солнца. Да, солнце сегодня было как настоящее расплавленное золото — золото и багрец... Поддувал легкий августовский ветерок, но все равно было очень жарко...

Эдера, снимая часы, посмотрела на календарь.

— Уже август, — со вздохом прошептала она самой себе, — уже второе августа — Боже, как все-таки быстро летит время! Не успеешь оглянуться, как состаришься, как все пройдет, и тогда...

Но ей но хотелось думать, что будет потом, она не хотела портить себе настроение подобными мыслями.

Теперь ей хотелось окунуть свое молодое сильное тело в воду. Она разделась и неспешно пошла в воду. Ледяная вода приятно щекотала ее ступни, лизала колени...

И вот она медленно опустила свое тело в золото-багряную от солнечных лучей воду. Она была совсем обнаженная — без ничего. И ей было радостно, что она наконец-то сбросила о себя одежду. Но в тоже время Эдера все время ощущала какое-то смутное, неуловимое чувство стыда, ей кажется, что за ней кто-то подсматривает.

Искупавшись, она насухо вытерлась, оделась, и, обернувшись, вскрикнула от удивления: перед ней стоял никто иной, как Отторино дель Веспиньяни.

— Это — вы?.. — только и смогла прошептать пораженная Эдера.

Граф, казалось, не был смущен.

— Синьора, — произнес он, улыбнувшись, — я проезжал по шоссе, увидел вашу машину, дверка была открыта, вот я и заподозрил что-то не то...

Подняв голову, Эдера увидела, что она действительно забыла захлопнуть дверку «альфа-ромео». Рядом с ней стоял роскошный «феррари» графа.

«Неужели он видел, как я купалась? — пронеслось в голове Эдеры, — неужели он видел меня — раздетой? О, какой ужас, какой позор!»

— Я только что проезжал, заметил ваш автомобиль, и подумал, не дай Бог, что-то случилось...

По тону, которым была произнесена эта фраза, нельзя было и подумать, что дель Веспиньяни им говорит неправду.

«Наверное, он видел меня уже после того, как я вышла из воды и оделась. — с облегчением подумала Эдера, — ну, тогда слава Богу — А в следующий раз надо быть поосторожней — Мало ли что...»

Кутаясь в халат, который она накинула сразу после купания. Эдера сказала:

— О, не волнуйтесь, все в порядке...

Однако граф не отставал:

— Может быть, вам помочь?

— Чем?

— Ну, мало ли..

Фраза прозвучала достаточно двусмысленно, и Эдера подумала, что Отторино имеет в виду что-то куда более серьезное, чем простая дружеская услуга.

— Нет, у меня все я порядке...

После этих слов дель Веспиньяни, поняв, что его присутствие вряд ли желательно, улыбнулся на прощание и произнес:

— Тогда не стану задерживать...

После чего, кивнув, направился по скалистому отрогу наверх к совей автомашине.

Эдера, быстро собрав все свои вещи, зашагала вслед за ним.

Настроение так чудесно начавшегося дня было испорчено — наверное, потому, что подсознательно она считала, что дель Веспиньяни все-таки мог видеть ее обнаженной.

Ока села в автомобиль и, вставив ключ, попыталась завести машину.

Стартер сделал несколько оборотов, после чего замолчал — не было слышно даже щелчка

— О, этого еще не хватало,— произнесла Эдера, — не хватало еще тут застрять...

Граф, который уже отъезжал, заметив, что у Эдеры какие-то неполадки, дал задний ход и остановил свой автомобиль рядом.

— Что-то произошло?

— Да вот — никак не могу завестись,— произнесла Эдера, стараясь не встречаться с дель Веспиньяни взглядами, — что-то с мотором...

— Судя по звуку, у вас неполадки не с мотором, а со стартером,— произнес Отторино — Конечно же «альфа-ромео» тридцать третьей модели — отличная машина, но, думаю, со временем Андреа сумеет заработать денег на что-нибудь более стоящее...

Эдера молчала — почему-то в этот самый момент граф сделался ей совершенно невыносим.

— Вот видите,— продолжал тот, нимало не смутившись, — видите, как хорошо получилось, что я проезжая мимо... А то чтобы вы делали?

— Синьор, — произнесла Эдера, — может быть, вы мне поможете?

— Разумеется! — воскликнул дель Веспиньяни, — неужели я брошу вас тут, одну, на этой пустынной трассе?

— Вы меня отбуксируете?

Граф заулыбался.

— Ну, скажем прямо, что вид «феррари», волокущего на буксире ваш автомобиль по улицам Ливорно, будет как минимум смешон, чтобы не сказать больше, — пояснил Отторино. — ДА у меня и прицепного устройства-то нет... «Феррари» — это спортивная машина, а не тягач.

— Что же мне делать? — растерянно пробормотала Эдера. — Вы ведь обещали мне помочь?

— Конечно, конечно...

— Но как?

— Все очень просто: садитесь ко мне в машину, я отвезу вас домой...

— А мой автомобиль?

— Закройте на замок и оставьте тут,— пояснил дель Веспиньяни.— думаю, что ни у кого не хватит смелости похитить машину гостьи дель Веспиньяни.

Другого выхода не было, и Эдере ничего не оставалось, как согласиться с этим предложением.

По дороге — а путь в Ливорно занял не более пятнадцати минут, дель Веспиньяни весело шутил, то и дело кидая косые взгляды на свою спутницу.

— Признайтесь честно, — спросил он, когда «феррари» вырулил прямо к палаццо, — признайтесь честно, а вы испугались, когда заметили меня на берегу?

И весело посмотрел на Эдеру.

Та не стала скрывать.

— Честно говоря — испугалась немножко...

— Почему?

— Ну, представьте... Я купалась, и вдруг — какой-то мужчина... Конечно, любая женщина испугалась бы на моем месте...

Отторино за хохотал.

— О, вам нечего бояться! Пока я рядом, вы можете считать себя в полной безопасности!

На следующее утро Эдера направилась в город, а когда вернулась в свою комнату, то просто не узнала ее: она вся была заставлена цветами.

Цветы были повсюду — на полу, на стенах, на тумбочке, на старом комоде, на столе, на подоконнике, и самые разные — и орхидеи, и розы, и фиалки, и какие-то очень красивые полевые цветы, названия которых Эдера не знала.

Она удивленно посмотрела на Маргариту.

— Что это?

— Цветы,— сказала она.

— Я и сама вижу. Откуда?

И она вопросительно посмотрела на служанку.

Та смущенно заулыбалась.

— Синьор дель Веспиньяни распорядился принести это полчаса назад.

— Отторино?

Мазино кивнула.

— Ну да...

Эдера недоверчиво посмотрела на свою служанку и спросила таким тоном, будто бы та или говорила неправду, или ошибалась:

— Но почему?

В этот самый момент дверь раскрылась, и в комнату вошел хозяин Палаццо.

— Доброе утро, синьора Мазино, доброе утро, синьора Давила,— приветствовал он.

Эдера удивленно посмотрела на графа.

— Доброе утро. Это вы распорядились доставить цветы ко мне?

Граф кивнул.

— Не просто распорядился, но и сам принес их к вам в комнату.

— Но почему?

— Что — почему?

Дель Веспиньяни обворожительно улыбнулся.

— Почему мне — столько цветов?

— А что — вам не нравится?

— Нравится, но...

— Какие еще могут быть «но»? — воскликнул дель Веспиньяни.— Если вам нравится, я распоряжусь, чтобы цветы меняли каждое утро...

Эдера смутилась.

— Но зачем же.

— Вы ведь сами только что сказали...

— Что?

— Что вам нравятся цветы...

Смутившись еще больше, Эдера уселась в кресло, и посмотрев на графа произнесла:

— Не надо...

— Цветов?

Подумав, как бы ей получше выйти на такого достаточно щекотливого положения, Эдера произнесла:

— Дело я том, что я не могу спать в комнате, в которой много цветов...

Это было бы подходящим объяснением для кого угодно, но только не для дель Веспиньяни.

— Почему же?

— Мне не хватает воздуха.

Тогда я распоряжусь, чтобы цветы убирали на ночь, — быстро нашелся Отторино.

— Все равно не надо,— ответила Эдера после непродолжительной паузы.

Отторино, подойдя к креслу подле кресла Эдеры, галантно поинтересовался:

— Вы позволите?

— То есть?

— Можно присесть?

— Вы ведь хозяин в этом палаццо, — начала было Эдера, однако дель Веспиньяни не дал ей договорить:

— Хозяйка тут — вы. Разве вы не знаете, что настоящий хозяин — гость? — перефразировал он старое итальянское присловье.

Эдера, вконец сбитая с толку, не знала, что и говорить ему на это.

— Так вы позволите?

— Садитесь, конечно,— произнесла Эдера.

Граф уселся и, заложив ногу за ногу, произнес:

— Так мы не договорили относительно цветов...

— Спасибо, синьор, — ответила Эдера, я очень тронута... Но все-таки — не надо.

— Почему? Синьора, вы так и не ответили мне — почему не надо цветов? Ведь вы любите цветы?

Эдера наклонила голову в знак согласия.

— Ну да...

И ведь вы обрадовались, когда увидели их у себя в комнате?

Идти на пропятую не было смыла, и поэтому Эдера произнесла в ответ:

— Разумеется...

Но тогда почему вы не хотите больше цветов? — спросил Отторино.

— Понимает... — Эдера задумалась, подыскивая подходящий ответ, — понимаете, в чем дело... Ведь цветы хороши только тогда. Когда они на полянке, или в теплице, или на клумбе... Когда они живые...

— Синьоры, извините, — внезапно подала голос Мазино, — у меня много дел... Я вам не нужна больше?

— Маргарита, если тебе не составит труда, проследи за цветами, попросил ее Отторино таким тоном, будто бы Мазино была не служакой, а, как минимум, членом семьи дель Веспиньяни.

— Хорошо синьор, — сказала Маргарита, — обязательно прослежу.

После чего вышла из комнаты, оставив Отторино один на один с Эдерой.

— Цветы хороши тогда, когда они живые, — продолжала Эдера, — А это... Они уже оторваны от земли, от корней, и над ними витает запах тлена...

— Вы хотите сказать — запах смерти? — уточнил Отторино.

— Да, что-то к этом роде... Ведь через несколько часов они увянут, и их придется выбросить... И черед неделю от них останется что-то бесформенное, зловонное...

— Ну, не надо так рассуждать, — произнес Отторино,— не надо таких мыслей... Ничто не вечно под луной — ни те цветы, которые стоят тут, у вас в комнате, оторванные, как вы сказали, от корней, от земли, ни те которые, — граф поднялся и приподняв жалюзи, кивнул в сторону огромного цветника перед палаццо, — ни те, что питаются от родных корней... Все умрет, все станет тленом... Это закон природы, закон жизни, и никуда от этого не деться, — граф покачал головой. — Одно умирает, другое рождается... Может быть, еще куда более прекрасное, чем то, что умерло.

— Но ведь весной те цветы вновь дадут всходы, — возразила Эдера. — Ведь вы сами только что сказали, что одно умирает, а другое...

Отторино тут же вставил:

— При одном условии... При одном условии, дорогая синьора...

— При каком это?

— Если за ними будет ухаживать рука заботливого садовника,— пояснил дель Веспиньяни свою мысль.— И никак не иначе...

— И все-таки, — произнесла в ответ Эдера, не найдя, каким образом теперь возразить графу, — и все-таки, мне кажется, что будет лучше, если вы не будете больше приносить цветы...

Однако тот продолжал настаивать:

— Даже маленький букетик?

Эдере ничего не оставалось, как сдаться.

— Ну хорошо, если вы так хотите, то пусть будет маленький букетик... Но только один и только маленький... Хорошо?

Коротко кивнув, Отторино произнес:

— Хорошо... — он немного помолчал, после чего совершенно неожиданно произнес: — А ведь вы, дорогая синьора Эдера, также, как и большинство современных людей, потеряли вкус к жизни...

Эдера, вспомнив застольные разговоры графа на его сорокалетии, тут же не преминула спросить:

— Вкус к жизни?

— Да.

— А что это такое?

Дель Веспиньяни, как сперва показалось, этот вопрос немного поставил в тупик, но потом, собравшись с мыслями, он принялся объяснять:

— Ну, это целая философия... Так сразу я так просто это не объяснишь... Вот видите этот цветок? — он кивнул на орхидею.

Эдера наклонила голову.

— Ну да... А к чему вы это?

— Ботаник будет исследовать его, будет классифицировать по видам, родам, и так далее, поэт напишет о нем большую поэму и посвятит ее, конечно же, прекрасной и несравненной женщине, специалист по обустройству интерьеров будет долго ломать голову, чем же эти цветы могут быть полезны в его работе, в украшательстве, школьный учитель будет объяснить, где тычинки, а где — пестик, где стебель, в где — плодоножка, торговец — а их, к сожалению, в наш прожженный и пресыщенный век, в наше пошлое меркантильное время большинство! — так вот, торговец будет, истекая слюной, подсчитывать, какие барыши он получит, если купит тысячу таких букетов по десять тысяч лир и продаст их по двадцать... а я просто поставлю этот букет у себя на столе и буду им любоваться... Без всяких задних мыслей. Понимаете?

— Понимаю, — ответила Эдера полушепотом. — Понимаю... Честно говоря, такая философия хороша была во времена Петрарки и Бокаччо, но никак не в наш как вы только что выразились, «прожженный и развращенный век».

— Увы, увы, — тяжело вздохнул дель Веспиньяни, — я иногда думаю, что родился не в то время и не в том месте. Ведь один из моих далеких предков был приближенным Лоренцо Медичи, прозванного Лоренцо Великолепным... Покровитель наук и искусств, покровитель талантов, покровитель красивых женщин... Замечательная личность, замечательное, неповторимое время... Да, это было время, когда дворяне из-за чести поднять платок дамы сердца могли вызывать друг друга на дуэль и драться, когда быть прожигателем жизни не было ни смешно, ни зазорно, как теперь, когда дамы не стеснялись обнажать свои пышные формы в присутствии кавалеров... Да, надо было мне родиться четыреста лет тому назад... Я часто жалею, что родился теперь. Честное слово, если бы мне предложили поменяться местами со своим предком, и при этом сказали, что мне остается жить не более года, я бы, наверное, согласился! Потому что куда лучше, куда интересней и содержательней жизнь в полном согласии с самим собой, жизнь, когда ты целиком можешь отдать себя страстям, чем теперешняя — в этих клетках из стекла и бетона, в этой постоянной погоне за деньгами, за удовольствиями, словом — за тем самым комфортом, которому, если разобраться, по большому счету — грош цена! Да, все современные люди стремятся к комфорту, но на самом деле платят за него нем-то большим...

И дель Веспиньяни с неподдельным сожалением тяжело вздохнул.

Эдера с некоторым недоумением посмотрела на дель Веспиньяни.

— А разве вы не стремитесь к комфорту? — задала Эдера совершенно естественный вопрос.

— О, то, что вы называете комфортом, — улыбнулся Отторино,— мой себялюбивый быт, эти «феррари», «роллс-ройсы», моя «Ливидония», к которой я так привязан... Это не комфорт.

— А что же тогда?

— Стиль жизни. Я заключаю себя в него, как в скорлупу. И отрешаюсь от всего того, что называется «современным обществом», со всеми его идиотскими предрассудками, со всеми склоками, со всеми его так называемыми «жизненными ценностями»... Ха-ха-ха! — горько засмеялся граф.— Все жизненные ценности — нажраться побольше и посмеяться с соседа, который этого не сумел. А потом, для успокоения совести, для успокоения своей маленькой ничтожной душонки сделать что-нибудь, что можно представить как «благотворительность»... Вот и весь комфорт современной жизни. Это не комфорт, дорогая Эдера... Сегодня мне нравится «роллс-ройс», но завтра может понравится какой-нибудь «фольскваген-жук»... Да, я капризен, как маленький избалованный ребенок, я знаю это, но ничего не могу поделать. Правда, за свои капризы, — тут Отторино неожиданно понизил голос до доверительного шепота, — за свои капризы мне очень часто приходилось в жизни и приходится расплачиваться... И иногда я волей случая попадаю в такие история, которые мне потом очень неудобно вспоминать, в которые даже мысленно и возвращаться не хочется... Что поделаешь — такой уж я человек!

И он пристально, испытывающе посмотрел в глаза Эдере — та отвела глаза.

Внезапно ей все стало ясно.

Ведь вчера утром во время купания граф, несомненно видел ее обнаженной, и теперь, стремясь загладить свою вину, украсил ее комнату цветами.

Да, конечно же, так оно и есть! И как это она раньше об этом не догадалась? Да, да, конечно же, так оно и было — это можно было бы понять сразу! Неожиданно ей стало очень стыдно. Краска залила лицо, щеки...

Да, теперь, наверное, и Отторино очень неудобно за это, но ведь он не виноват — он действительно проезжал в то время мимо...

Он ведь не выслеживал ее, не ждал, пока она отправится купаться, чтобы подкараулить и посмотреть, какова она без одежды...

Нет, граф не такой человек...

Наверное, и ему теперь очень, очень стыдно, вот он и пытается таким вот образом загладить перед Эдерой свою невольную вину...

Вот, значит, откуда цветы, вот откуда у графа такое желание сделать для нее, для Эдеры, что-нибудь хорошее, приятное...

А граф, улыбнувшись, поднялся со своего места я произнес:

— Итак, синьора, мы с вами договорились: по букету каждое утро. Хорошо?

И, не дождавшись ответа, вышел из комнаты, оставив Эдеру в полнейшем недоумении...