Эдера 2 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора неизвестен (ГЛАВА 15) #16

ГЛАВА 15

Джузеппе Росси не зря вырос в грязных портовых кварталах Неаполя — он с детства впитал в себя не только их атмосферу, их фольклор, не только нравы, обычаи, обыкновения, представления о чести и достоинстве, но и многие подлые приемы, которым учит обитателей этих кварталов, этой клоаки повседневная жизнь...

И дело даже не в том, благородны те или иные приемы, дело лишь в том, насколько они могут помочь в той или иной ситуации...

Сам дель Веспиньяни неоднократно говорил про своего личного секретаря:

— Очень скользкий тип... Никогда не знаешь, чего ожидать от него в следующую минуту... Этот человек — из тех, которые говорят одно, думают другое, а делают третье... Не люблю таких...

Однако, как бы то ни было, любил Отторино Джузеппе Росси или не любил, он был вынужден обращаться к нему за различными услугами самого щепетильного свойства — просто у него не было другого человека которому бы он мог подобные услуги поручить — как и теперь, когда дель Веспиньяни попросил Росси во что бы то ни стало задержать Андреа...

Кроме того, Джузеппе был гораздо хитрее, чем мог показаться с первого взгляда — в этом человеке мелочность соседствовала с изощреннейшей хитростью, а кажущееся простодушие — с тонким расчетом.

Джузеппе с самого юного возраста понял, что казаться человеком глупее, чем ты есть на самом деле — достаточно выгодно, что при определенных, если не при всех жизненных ситуациях такая позиция — беспроигрышна.

Во-первых, от человека недалекого никогда нельзя ожидать чего-нибудь из рук вон выходящего; недалекий человек на то и недалекий, чтобы совершать недалекие поступки, и твой враг никогда не сможет ожидать от тебя чего-нибудь стоящего, какого-нибудь хитрого, изощренного хода.

Во-вторых, такая позиция дает еще и то преимущество, что тебя никто не воспринимает всерьез; следовательно, ты можешь нанести удар в самый неожиданный, в самый непредсказуемый для противника момент.

Еще в шестидесятые-семидесятые годы, в родном Неаполе, во время драк, когда сходился квартал на квартал, Джузеппе мог один продолжать схватку, даже когда на него прыгала целая толпа — лишь бы подняться. Если он находил в себе силы вскочить, то делал испуганное лицо, повторяя: «Не надо так, не надо, я во всем виноват, сейчас, синьоры, мы разберемся по-хорошему», делая так, чтобы противники утратили бдительность; после чего, каким-то животным чувством определяя главного, резко прыгал на него, как футболист на мяч, летящий с углового удара вдоль ворот, и наносил в этом стремительном падении страшный удар лбом в лицо — на какой-то миг лицо противника делалось сахарно-белым, словно обмороженным, а затем превращалось в кровавое месиво. Не глядя на поверженного противника, Росси мгновенно поднимался, нацеливаясь на другого; остальные после такого поворота событий, как правило, пускались бежать. А Джузеппе прекрасно знал: если побежал один, то драки уже не будет, потому что толпа сильна своей общностью, до первого поверженного, до первой серьезной трещины...

Многие из тех, кто неплохо знал Джузеппе Росси еще по Неаполю, раньше, небезосновательно, по всей видимости, утверждали, что в глубине души он циничен до самой последней степени, Раньше Росси и сам не скрывал, своих убеждений, что в жизни самое главное — иметь хорошее здоровье и очень много денег, а остальное всегда можно будет купить — было бы желание, однако с течением времени понял, что никогда нельзя высказывать подобных мыслей вслух, так как это может оттолкнуть людей; о подобных вещах лучше всего помалкивать...

Отторино, отличавшийся необычной проницательностью и знанием человеческой натуры, сразу же понял, что из себя представляет Росси — когда лет семь назад он, по своей природной доброте, а также повинуясь какому-то малообъяснимому минутному капризу, какому-то темному повороту своей души, вытащил этого молодого человека из одной очень неприятной истории в Монте-Карло, заплатив его карточные долги, он, даже не думая, предложил «этому проходимцу» место своего личного секретаря.

В то время кривая карьеры Джузеппе Росси достигла своей наинизшей отметки (это — тема отдельного и очень продолжительного разговора), и он, не думая, с радостью согласился.

Однако, как это ни странно, но Джузеппе не очень беспокоился о своем будущем. Он верил в свою судьбу. «Всегда есть начало и конец,— философски говорил он в подобных случаях,— а то, что находится между ними...» И Росси небрежно махал рукой, словно давая понять, что его это не интересует.

Джузеппе действительно верил в свою судьбу. Он предпочитал плыть по течению, и никогда — не против, тщательно следуя его поворотам, преодолевая неожиданные препятствия и на короткое время сходясь с людьми, которые могли быть ему полезны...

Дель Веспиньяни целиком устраивал Джузеппе — ведь на «Ливидонии» он обрел необременительную службу, стол и дом, которого у Росси, по большому счету, никогда не было, а заодно получил необыкновенно влиятельного заступника, который часто, очень часто вытаскивал его изо всякого рода сомнительных историй; а Джузеппе Росси имел прямо-таки природный талант попадать в такие истории.

Кроме того, Отторино назначил Джузеппе неплохое жалование — не хуже, чем у профессора в Миланском университете, а поручения, которые выполнял за это жалование (не считая того, что Росси удавалось прикарманить), были разовыми, непостоянными...

Видимо, и Джузеппе устраивал графа — по крайней мере, двумя качествами — необычайной изворотливостью и умением молчать — достоинства, которые во все времена ценились весьма высоко.

То, что задумал Росси, было беспроигрышно — во всяком случае, он был уверен, что сможет задержать Андреа в Палермо не только дней на десять, как и хотел граф, но и на куда более долгий срок, и притом — не просто задержать, но и дискредитировать...

А это было бы просто здорово — Росси понимал, что граф втайне желал этого, желал, чтобы Андреа предстал прежде всего в его, Отторино глазах в самом что ни на есть невыгодном свете...

Желал — но ввиду своей крайней щепетильности не хотел признаться в этом даже самому себе, наверное — даже мысленно...

В тот день, ставший потом для Эдеры памятным, настроение ее то резко поднималось, то также резко падало — это зависало от того, как часто она смотрела на часы.

«Отторино говорил, что пошлет самолет за Андреа после обеда, — думала она, — стало быть, это где-то после трех часов... Почему не раньше?..»

Она обернулась и посмотрела на огромные напольные часы старинной работы, с амурчиками и огромной Психеей, венчавшей мраморный корпус — был час дня.

Значит, часа через два, а может быть — через два с половиной,— подумала она,— если за это время ничего не случится...»

А что, собственно говоря, могло за это время случиться?

Синьор дель Веспиньяни передумает и отправит свою «Сесну» на Сицилию немного позже?

Вряд ли.

Не такой он человек.

Может быть, у Андреа найдется еще какая-нибудь работа там, на Сицилии?

Тоже непохоже — ведь в таком случае Отторино бы сказал ей об этом.

Может быть, после того, что случилось сегодня, на морском берегу, Отторино забудет о своем обещании?

— Да-а-а... — невесело протянула Эдера, — лучше бы я этого не видела...

Конечно, очень нехорошо, что она, Эдера, стала невольной свидетельницей его слез — как правило, мужчины, не прощают такого себе, а раз она, Эдера, стала свидетельницей его слабости, то может быть...

Может быть, он не простит этого и ей?

Нет, нет, лучше об этом не думать.

И не надо накручивать себя, не надо строить догадок и предположений — тем более, что они, как правило, совершенно беспочвенны.

Внезапно Эдеру охватила какая-то вялость — по крайней мере внешняя. Руки обвисли плетьми, мускулы обмякли, и она, точно ватная кукла, опустилась в кресло — у нее не было даже сил пошевелиться...

Но в то же самое время, несмотря на кажущуюся слабость и вялость, несмотря на какую-то внутреннюю опустошенность, она была очень напряжена...

Дело в том, что очень часто за внешней вялостью ее каждодневного существования в этом палаццо в отсутствии Андреа, несмотря на мысли, так часто обуревавшие Эдеру, в ней таилась постоянная напряженность всех ее элементов. Напряженность, которую можно было бы выразить одним только выражением — ожидание лучшего.

Лучшего?

Конечно же.

Так чего же?

Эдера вздохнула.

«Сейчас мне хочется поскорее увидеть Андреа, прижать его к себе, как маленького ребенка, поцеловать в лоб... И чтобы мы всегда были вместе, чтобы он больше никуда не уезжал... Лучшее — это то, чего теперь нет, — решила она, — лучшее — это только мечты... Счастливая семья, дети — что может быть лучше? Разве какое-нибудь счастье может сравниться с этим?»

Она вспомнила свой недавний разговор с графом дель Веспиньяни на морском берегу, вспомнила его слезы и тут же помрачнела.

При всех своих неоднозначных чувствах по отношению к дель Веспиньяни, при всем своем сочувствии к этому по-своему милому и одинокому человеку теперь, когда до желанной встречи с Андреа, по ее подсчетам, осталось всего только несколько часов, ей не хотелось думать об Отторино, не хотелось вспоминать эту недавнюю сцену, ставшую неприятной, наверное, для обоих.

Да, после отъезда Андреа Эдера все время была напряжена, и жизнь ее была подобна какой-то нити, безжизненно провисшей в воздухе.

Но если бы хоть кто-нибудь смог вырезать ничтожный кусочек из этой будто бы вялой и провисшей нити, то открыл бы в ней чудовищную энергию скрученности, судорожное движение молекул.

И это напряжение было ничем иным, как ожиданием того, чего, по сути, сознательно или подсознательно жаждет каждая женщина — полного семейного счастья, гармонии с самой собой.

Однако, если это определение — внутреннее напряжение — и подходило к Эдере, все же удивительная напряженность ее существования заключалась теперь вовсе не в нервозности, с которой она иногда реагировала на те или иные случайности жизни, в чем бы в каких мелочах эти случайности не проявлялись: запылились ли ее лакированные туфельки, кольцо ли сильно давит на палец или кто-нибудь искоса посмотрел на нее...

Подобная реакция проистекала прежде всего от поверхностного возбуждения, это было похоже на искристое мерцание водной глади под солнцем, это было необходимо, потому что хоть как-то спасало ее от скуки — в том числе и от беспросветной скуки одиноких вечеров в этом роскошном палаццо дель Веспиньяни — когда она была одна.

Дело было вовсе не в том, а, скорее, в страшном контексте между богатой оттенками поверхностью и непроницаемым, неподвижным морским дном ее души, расположенном на такой невероятно большой глубине, что рассмотреть что-либо было невозможно.

Впрочем, этого и не надо было делать, потому что самое потаенное желание Эдеры было желание увидеть своего любимого — а это и так лежало на поверхности.

То был контраст, в непреодолимости которого и разыгрывалась напряженнейшая игра ее души, то было несоответствие той жизни, которой она теперь жила каждый день, и той, к которой она стремилась...

Как ни странно, но к обеду Отторино так и не появился в столовой палаццо.

Эдера, почувствовав от этого обстоятельства облегчение, которого она не могла объяснить, накормив детей и пообедав сама, отправилась к себе.

И в то же время она вспомнила: ведь граф пообещал отправить свою «Сесну» на Сицилию как раз после обеда!

Тогда — почему же дель Веспиньяни не появился в палаццо к обеду — как обычно?

Ничего, ничего, не стоит связывать его отсутствие с Андреа — ведь у Отторино, этого «крупного специалиста по безделью», как он иногда сам себя с улыбкой характеризовал, много других забот.

Андреа появится сегодня, обязательно появится, он ведь тоже скучает без нее, без Лало...

И постепенно все становилось осязаемым и ясным неуверенность постепенно проходила, мысли словно рождались сами собой, и она уже не так внимательно прислушивалась к своим ощущениям, к своим переживаниям и тревогам. Эдера думала о Андреа, и от этих мыслей большая ласковая волна поднимала ее, как этот пустой предобеденный час заполнялся такими дорогими и близкими образами, и над равнодушными серыми просторами бытия вновь возникали в безмолвном движении призрачной вереницей мечты.

Стены палаццо словно бы расширялись, стены комнаты теряли свои очертания, и это было уже не палаццо — это был уголок мира, укромный уголок, полутемное укрытие, вокруг которого бушевала вечная битва хаоса, и внутри, в безопасности приютились они, Эдера, Андреа, Валерио и Эдерина, ставшая для них за это время такой родной...

Они, такие дорогие и близкие люди, точно занесенные сюда сквозь сумрачные времена...

Боже, как это было недавно, но и в то же самое время — давно!

Память Эдеры услужливо восстанавливала эти события, и те эпизоды жизни, когда они были с Андреа вместе, когда они были счастливы, предстали перед ней с необычайной, рельефной ясностью...

...Недолгая августовская ночь в Остии — они ездили отдыхать в этот небольшой городок под Римом, в устье Тибра год назад — тогда тоже был август. О, как часто те дни потом снились Эдере — тогда горячее лето в кой-то один миг сделалось осенью.

В этой черно-чернильной темноте было что-то наряженное, и страстное, и нежное, и больное, как в последней ласке перед долгой разлукой.

Как в долгом прощальном поцелуе, смешанном с солеными слезами.

Как в последнем взгляде на уходящий поезд в ром уезжает любимый человек.

Неподвижные контуры облаков на черном лимонно-желтый серп молодого месяца, внимательные южные звезды, тихое море, томные деревья — все это тогда притаилось в чутком и тревожном ожидании, в молчании, в предчувствии чего-то...

Может быть, они тихо готовились к предстоящей зиме?..

Они надеялись пережить холода...

О чем тогда думали они?

О свирепых холодных ветрах, дувших со стороны моря, о липком мокром снеге, облепляющим стволы, о затяжных осенних дождях?..

Тогда Эдера с Андреа сидели у края обрыва, над самым морем. О, Эдера хорошо запомнила тот вечер — точнее, даже не сам вечер, а то ощущение, которое снизошло на нее... Вот совершенно неожиданно для них настала тишина — такую пронзительную, абсолютную тишину можно иногда услыхать даже в шумном городе, в самый час пик.

Разговоры стихли как-то сами собой, замер даже золотистый смех Лало — он понял, интуитивно, подсознательно понял, что теперь грядет что-то такое, перед которым лучше замолчать...

Сидевший справа от Эдеры Андреа произнес мечтательно и грустно:

— Эдера, а это ведь последняя ночь лета... Самая последняя...

Теперь Эдера вспомнила особенно хорошо — после тех слов Андреа она обернулась и посмотрела направо от себя, в сторону юга.

Там — от земли до самого неба — сгрудились тяжкие свинцовые тучи, они какие-то сонные, точно неживые. По ним неожиданно забегали огненные, пронзительные зарницы. А под ними, внизу, простиралось темное-темное море, тяжелого оловянного цвета, высокие скалистые берега, и редкие одичавшие масличные деревья стояли на них, как черные, печальные призраки...

И казалось ей, что там, сверху холмов и деревьев, там, на море, лежал кто-то большой, огромный, невидимый, всезнающий, веселый и безжалостный, — лежал молча, на животе на 'локтях, подперев ладонями свою густую курчавую бороду. Тихо, со злобной радостью, улыбался он кому-то и молчал, молчал, и щурил свои невидимые глаза, играющие беззвучными фиолетовыми молниями...

Ею овладело какое-то нехорошее предчувствие чего-то большого, огромного, и потому непонятного, необъяснимого; она, взяв Андреа за руку, пробормотала:

— Мне страшно...

А он только улыбнулся в ответ и заботливо прикрыл ее плащом.

— Не бойся, не бойся...

Но она, Эдера, продолжала смотреть туда, на юг, продолжала шептать:

— О, мне страшно, не знаю почему, но мне очень боязно...

Андреа только заулыбался — такую мягкую улыбку, которая появлялась на его лице разве что при разговорах с Лало, особенно любила Эдера:

— Не бойся, дорогая, не бойся — я ведь рядом с тобой...

Неожиданно стало очень холодно — совсем не по-летнему холодно.

С востока поднимается ветер. И она, взяв Валерио за руку, поднялась вместе с Андреа, чтобы уйти...

А под утро с моря, из-за далекой прямой черты горизонта, откуда-то из-под нее вырвалась буря — вся черная, в белой косматой пене. В страхе шарахались огромные волны друг о друга, бились о скалистый берег, в ужасе метались одинокие прибрежные деревья, простирая то в одну, то в другую сторону бессильные руки, и небольшой деревянный мотель, в котором остановились они с Андреа и Лало, всю ночь трясся под напором ветра.

О, что тогда делалось на море!..

Это было просто неописуемо!..

Там грохотали тысячи нагруженных телег, шумел лес, взрывались скалы, кто-то в неописуемой ярости рвал пополам огромные куски шелка.

А когда они наутро проснулись, наступила осень и она, Эдера, сразу же поняла это...

— А помнишь, — сказала она, едва выйдя из мотеля — помнишь, что ты мне сказал вчера вечером? — улыбнулся Андреа,— я сказал, что вчера был последний день лета...

А потом она, оставив Лало на попечение Андреа, пошла на прогулку по дорожкам старинного парка. Хрустел и взвизгивал гравий под подошвами. Эдера отчетливо вспомнила — тогда левая сторона ее лица была обращена к солнцу, ей было тепло, а правой было холодно.

По бокам дорожки непроходимой оградой стояли плотные мелкие кусты жимолости. Сквозь них сквозило ярко-синее небо и казалось таким густым, таким невероятно синим. Тогда все в этом парке казалось Эдере таким неестественно просторным, голым, неряшливым и неуютным, точно жилая комната, из которой недавно вынесли всю мебель...

Шелестели каким-то серебристым звуком коричневые, скоробившиеся листья...

«Все, что прошло,— думала теперь Эдера,— все минуло, все это осталось в моей памяти, все это — мое, во мне, и я могу теперь все это вызвать разве что силой воображения!.. Но ничто, ничто и никогда не вернется больше!.. Ничто!.. Ни одна черта ушедшего лета!.. Потом опять наступит лето, а за ним — осень, опять лето... Но этого лета уже не будет. Только Андреа и Лало останутся вместе со мной».

Теперь, при воспоминании о тех событиях годичной давности душа Эдеры уже не воспринимала более этой светлой поэтической печали; в ней только бессильно и горько шевелилась грусть... Наверное — по прежней грусти.

Теперь, в ожидании Андреа, в Эдере, наверное, плакала беззлобная, со всем смирившаяся зависть к самой себе — к тому времени, когда она была рядом с любимым и была счастлива с ним...

Но в ушах ее по-прежнему стоял травянистый, тленный, меланхолический запах надвигающейся осени.

Гравий шуршал под подошвами при каждом шаге. Неожиданно вспомнилось, как ее потом нагнали Андреа и Лало, и как лица Эдеры неожиданно коснулась ветвь жимолости, и она вздрогнула, сперва от испуга, а потом от счастья, и Андреа с кроткой улыбкой сказал ей: — Это листок поцеловал тебя в щеку... Как я завидую ему!..

Росси, зайдя в гостиничный номер синьора Давила, с улыбкой поздоровался:

— Добрый день...

Андреа, подойдя к личному секретарю графа и пожав ему руку, спросил, также улыбаясь:

— Ну, как долетели?

— Спасибо, — поблагодарил его Джузеппе, — как и всегда. Я ведь не в первый раз путешествую по воздуху по поручению моего патрона...

Андреа, посмотрев на Росси, вдруг понял, что с его стороны было бы верхом нетактичности не предложить человеку, который недавно провел несколько часов в воздухе, немного отдохнуть, и потому он произнес:

— Может быть, синьор Росси, хотите немного перевести дух?

Джузеппе замялся.

— Да нет, что вы...

— Мой номер к вашим услугам. Если желаете, сюда можно заказать обед...

Недовольно поморщившись, Росси негромко произнес в ответ:

— Нет, нет, спасибо... Я привык.

— Ну, как в Ливорно?

— Все нормально: ваша очаровательная супруга и дети чувствуют себя превосходно, — уверенно ответил личный секретарь графа. — Я как раз видел их сегодня утром накануне отлета, — как бы между прочим соврал он, потому что сегодня он не мог видеть ни Эдеру, ни Валерио, ни Эдерину, — у них все в порядке.

Андреа улыбнулся:

— Ну, значит, все хорошо. Когда вы видели их? — спросил он потеплевшим голосом.

— Я же говорю — сегодня утром, — ответил Джузеппе, усаживаясь в кресло.

— А когда мы вылетаем?

После этого вопроса Андреа (к которому Джузеппе, впрочем, был готов), он ответил:

— Придется повременить...

Андреа нахмурился.

— Что такое?

Этого еще не хватало!

Ведь он так рассчитывал отправиться в Ливорно именно сегодня, он так хотел именно сегодня увидеть, обнять Эдеру и детей...

И тут появляется этот синьор и заявляет, что с отлетом придется повременить...

— Так что же случилось? — повторил свой вопрос Андреа.

Притворно вздохнув, Джузеппе ответствовал с притворным сожалением:

— Неполадки в двигателе...

— Самолета?

Совершенно верно. Но вы не беспокойтесь, синьор, продолжил он, подняв на собеседника глаза, — это быстро ликвидируют...

— Быстро — это как? — с интересом поинтересовался Андреа.

— Думаю, что к завтрашнему утру, не позднее, — ответил Росси.

— А побыстрее нельзя?

— Не знаю... Я ведь в этом не специалист, — заметил Джузеппе и хотел было перевести беседу в другое русло, однако Андреа вновь спросил:

— А может быть — отправиться в Ливорно обыкновенным рейсовым самолетом?

— Конечно, можно и так, — ответил Джузеппе (он уже приготовился к этому вопросу и знал, что сказать, чтобы Андреа отказался от такой идеи), — можно и так... До в таком случае вы поставите меня в очень неудобное положение перед синьором дель Веспиньяни...

— Я?

Джузеппе сдержанно улыбнулся — мол, не я же, синьор Давила.

— Я? — переспросил Андреа,— но как? Каким образом, синьор Росси?

— Ведь он специально отправил меня за вами... А я должен вернуться именно на «Сесне», потому что отвечаю за все, — сказал он. — Да вы не волнуйтесь, позже завтрашнего утра мы тут не задержимся...

— Вы уверены в этом?

— Убежден, — твердо ответил Росси.

— Но Эдера, моя жена...

— Что — Эдера?

— Она ведь наверняка знает, что я должен отправиться именно сегодня, и будет волноваться... Тем более, что с моими авиационными путешествиями у нее связаны не самые приятные воспоминания в жизни, — сумрачно добавил Андреа, вспомнив ту страшную катастрофу, после которой он надолго лишился памяти.

Джузеппе улыбнулся.

— Нет ничего проще! — воскликнул он. — Можно сделать так, что они не будут волноваться... Да и вы не будете волноваться за них!

— То есть?

— Позвоните в Ливорно и предупредите, что вы задерживаетесь...

Было половина четвертого, когда Эдера, встрепенувшись, точно ото сна, с решительным видом взяла телефон и набрала номер «Ливидонии».

Трубку поднял Отторино.

— Слушаю вас, — произнес он мягким голосом, ставшим за это время для Эдеры таким знакомым.

Эдера произнесла:

— Синьор, извините, что я вас беспокою...

— О, ничего страшного, — рассыпался в любезностях граф,— ничего страшного в этом нет...

— Вы говорили, что после обеда отправите на Сицилию самолет...

— За Андреа?

— Ну да...

— Не беспокойтесь, самолет уже отправлен. В Палермо полетел Росси, — сказал он.

— И когда мне можно ждать Андреа?

— Думаю, что к вечеру, — ответил граф, немного подумав.

Эдере в какой-то момент показалось, что голос Отторино прозвучал уныло, чтобы не сказать — печально.

— А вы что — волнуетесь?

— Честно говоря — немножко, — ответила Эдера, переложив трубку в другую руку.

— Ну, не стоит волноваться, все в порядке, — ответил дель Веспиньяни. — Я распоряжусь, чтобы синьора Давила сразу же отправили в палаццо...

— Спасибо, — ответила Эдера, окончательно успокоившись тем, что сообщил ей Отторино, — спасибо за все. Всего хорошего...

— И вам того же...

После этих слов из трубки послышались короткие гудки, дававшие понять, что разговор закончен.

Эдера аккуратно положила трубку на рычаг, и в тот же самый момент телефон неожиданно вновь зазвонил — долго, пронзительно, как только может звонить междугородний звонок.

— Алло...

— Эдера? — из трубки послышался голос Андреа, такой родной, такой долгожданный...

— Да, это я, Андреа, почему ты так долго не звонил? Что-то случилось? Во сколько ты прилетаешь? Ты звонишь с аэродрома? — сразу же посыпались вопросы; Эдера была так взволнована этим неожиданным звонком, что и не знала, с чего начать.

— Эдера, у нас тут получилась небольшая заминка, — произнес Андреа немного печально.

— Заминка?

— Да.

— А что произошло?

— Ничего страшного... Синьор дель Веспиньяни оказался так любезен, что прислал за мной не только самолет, но и своего личного секретаря, синьора Джузеппе Росси видимо, в качестве почетного эскорта, или что-то вроде того. Так вот, синьор Росси сказал только что будто в «Сесне» произошли какие-то неполадки с двигателем... А путешествовать с неисправным двигателем как-то не хочется — сама понимаешь...

Он едва не напомнил Эдере о том драматическом происшествии, но в последний момент решил этого не делать, чтобы еще раз не волновать ее.

— Так когда же тебя ждать, Андреа? — осведомилась Эдера.

— Думаю, что только завтра,— сказал Андреа и, бросив косой взгляд на Росси, который, стоя у зеркала, делал вид, что ему совершенно неинтересно то, о чем теперь беседует синьор Давила, произнес: — Я оченьскучаю по тебе... По тебе, по детям, и я очень люблю тебя...

— И я тебя тоже,— быстро ответствовала Эдера, — возвращайся скорее...

Положив трубку, Андреа обернулся к личному секретарю дель Веспиньяни.

— Ну, вроде бы, успокоил...— он прошелся по комнате и произнес задумчиво: — Значит, еще целый день надо провести в Палермо...

— Ну да, — вставил Росси. — Ведь вы, как говорили накануне отъезда, никогда не были в этом городе. Вот и будет возможность познакомиться с ним поближе...

— Честно говоря, мне тут уже все порядком осточертело,— признался Андреа.

— Вы так хорошо знаете Палермо?

В голосе Росси послышалась скрытая насмешка над этими словами.

— Да нет... Просто не знаю, что и делать: столько свободного времени, а как убить... — сказал Андреа и сконфуженно добавил: — Вот уж никогда не подумал бы, что передо мной когда-нибудь встанет такая задача...

— Какая?

Андреа смущенно улыбнулся — будто бы сообщал своему собеседнику нечто такое, чтобы бросало на него синьора Давила, тень:

— Как убить время...

— О, в этом нет никакой проблемы,— сказал Росси очень весело.— Можно просто прогуляться по Палермо, посмотреть, подышать воздухом этого замечательного и во многом специфического города, окунуться в его незабываемую атмосферу, — добавил он таким тоном, будто бы был гидом-экскурсоводом...

— Но я не знаю его,— возразил Андреа,— не знаю, куда тут можно пойти, что посмотреть... А просто ходить по улицам я не хочу — уже надоело.

Сделав небольшую паузу — скорее, для приличия, чем для размышлений — Джузеппе произнес нарочито неуверенным голосом:

— Может быть, составить вам компанию?

— В прогулке?

— А почему бы и нет? Я ведь, в отличие от вас, синьор Давила, в этом городе не в первый раз...

Неожиданно Андреа согласился:

— А что — наверное, так будет даже лучше... Что ж — пойдемте, покажете... Только сперва может быть — пообедаем? — предложил он.

— Хорошо, с удовольствием,— согласился Джузеппе,— но где?

— Тут, в «Колизее».

— Идет. Но для ужина мы уже не будем возвращаться сюда... Поужинаем в городе.

Тогда Андреа не придал никакого значения словам Росси, а зря...

Андреа быстро оделся и, взяв ключ от входной двери, направился к выходу, а за ним двинулся и Джузеппе, пряча довольную улыбку.

— Так вы располагаете временем? — поинтересовался Джузеппе.

Андреа вздохнул.

— И даже большим, чем требуется...

И Джузеппе вновь довольно заулыбался.

Пока все шло так, как и задумал Росси.

Пока...

На юге, как правило, смеркается быстро, и Палермо в этом отношении не исключение: не успели Андреа со своим неожиданным спутником выйти из двери гостиницы «Колизей», как солнце уже начало садиться; спустя полчаса на улицы города начал опускаться фиолетовый мрак...

Между невысоких домов, в листве аллей, бродил слабый вечерний ветерок; человеку, который плохо знал очень специфический климат Сицилии вообще и Палермо — в частности, могло бы показаться, что дует с океана. Но эта вечерняя свежесть была обманчива — на самом деле была настоящая вечерняя августовская жара, а ощущение морского бриза создала поливальная машина, которая недавно проехала по пустынной широкой улице.

За несколько кварталов отсюда начинались районы, весьма оживленные даже в столь позднее время суток, порт Палермо; оттуда изредка доносились гудки теплоходов.

Палермо, этот старинный портовый город только к вечеру начал оживать.

— Ну, куда мы пойдем? — поинтересовался Андреа, вопросительно посмотрев на своего спутника.

Тот улыбнулся.

— Синьор, вы сказали, что центр города вы уже видели, и что он вам надоел. Но ручаюсь — вы ведь наверняка не были в портовых кварталах?

Андреа честно признался:

— Нет, не приходилось...

— Вот и прекрасно: портовые районы любого города по-своему красивы, они имеют особую прелесть — не всем, правда, дано это понять... О, синьор, я прекрасно знаю, что говорю — я ведь родился в Неаполе, и как раз — в портовом районе...

Андреа, немного поразмыслив, пришел к выводу, что если у него так неожиданно освободился вечер, то почему бы не использовать его на то, чтобы осмотреть весь город?

— Что ж,— он обернулся к Джузеппе,— ну, хорошо... Тогда ведите меня. Вы ведь говорили, что знаете этот город?

— Можете не сомневаться,— улыбнулся Росси, я знаю все города Италии, и уж наверняка — все порты.

Андреа хотел спросить, откуда же это, интересно, у личного секретаря графа такая поразительная осведомленность, но в последний момент почему-то решил этого не делать, видимо полагая, что при каком-нибудь удобном случае он сам обо всем расскажет.

Однако портовые кварталы, которые Джузеппе так старательно расхваливал, сразу же разочаровали Андреа — чтобы не сказать насторожили.

Ближе к историческому центру Палермо был еще довольно приличен и по-своему привлекателен, хотя и достаточно грязноват, но чем ниже, чем ближе к самому порту, чем ниже спускаются узкие старинные улочки, тем все веселее, все непристойнее, все разухабистее и все развязнее становился этот город...

Направо и налево виднелись одни только увеселительные заведения, бары и кафетерии, весело освещенные изнутри. Повсюду была слышна громкая навязчивая музыка с простеньким ритмом и незамысловатой, но запоминающейся мелодией. Матросы всех флагов, которые бывают в Палермо, ходили по трое, по четверо, по пятеро, обнявшись друг с другом за шеи и нетрезвыми голосами пели песни — английские, немецкие, испанские, греческие, итальянские, португальские, турецкие...

Тут же слонялись какие-то подозрительные личности в джинсовых рубищах, с блестящими глазами наркоманов — Андреа брезгливо шарахался от них.

Бары и открытые кафешантаны повсюду просто переполнены народом.

И, как и должно быть, повсюду царил абсент, крепчайший табачный дым и изощреннейшие ругательства на всех языках мира.

Конечно, отправляясь в порт, Андреа не питал никаких иллюзий, однако, когда он все это увидел и услышал... Нет, он не был кисейной барышней, он неплохо знал жизнь, и он никогда бы не упал в обморок от подобных картин, как, наверное, упала бы в обморок Эдера, но при виде нравов порта ему становилось немного не по себе.

А Джузеппе Росси, бодро шагавший по булыжной мостовой, судя по всему, чувствовал себя в этой атмосфере, как рыба в воде.

Наконец, видимо, немного утомившись от быстрой ходьбы, он обернулся к своему спутнику.

— Вы сказали, чтобы я был сегодня вечером вашим чичероне, то есть — провожатым...

Андреа выдавил из себя улыбку.

— Ну да...

— Так может быть, синьор Давила — зайдем в какое-нибудь заведение?

На что Андреа ответил вопросом на вопрос:

А что мне там делать?..

— Ну как это что?..

— Разве что вы, синьор Росси, любитель дешевого вина и грубо размалеванных девиц, какие тут встречаются на каждом шагу?..

Джузеппе изобразил на своем лице притворное удивление, смешанное с некоторой обидой.

— Нет... А почему вы меня об этом спрашиваете?.. Разве вы и сами не знаете, не представляете, какой последует ответ?.. Конечно же — нет! Я просто хотел пригласить вас, так сказать, на экскурсию, для общего развития, что ли... Бели бы я пригласил вас куда-нибудь... — он замялся, подыскивая нужное выражение,— ну, допустим, на экскурсию в зал дегустации вин, это бы разве значило, что я — алкоголик? Конечно же, я не люблю ни девиц, ни абсент...

Посмотрев на Джузеппе пристальным взглядом, Андреа ответствовал:

Знаю. Потому и спрашиваю...

Значит — понятно...

— Да.

Однако Джузеппе, видимо показалось, что его не поняли или поняли не так, как нужно, И потому он принялся объяснять более подробно:

— Просто все эти кабачки, все эти заведения — своего рода экзотика. Так сказать — портовая экзотика. А неужели можно хоть раз побывать в Палермо и не увидеть всего этого?.. Да,— продолжил Росси свою мысль,— можно быть воплощением супружеской верности и кристальной честности, однако в подобные заведения можно идти не обязательно для того, чтобы...— он щелкнул пальцами в воздухе,— чтобы найти какое-нибудь свинство...

— А так — для экзотики?.. — с серьезной улыбкой поинтересовался Андреа.— Стало быть, мы зашли сюда для новых впечатлений?

Джузеппе согласно наклонил голову

— Именно.

А Росси уже замедлил шаг — потому что как раз через несколько метров призывно светятся яркие огни какого-то бара — видимо, самого низкого пошиба; впрочем, тут, в портовых кварталах, таких было большинство.

Андреа со своим спутником вошли в этот первый попавшийся на их пути бар, низкий и душный, и оглянулись по сторонам с таким видом, будто бы надеялись тут найти каких-то хороших знакомых.

За столиками сидели в основном матросы да еще падкие да подобной «экзотики» туристы.

Постояв немного, Андреа со своим спутником слегка покачиваясь от табачного угара, пробрались между стульями, то и дело задевая какого-нибудь посетителя — Андреа, впервые попавший в такое место, и потому внутренне немного робея, все время извинялся, виновато улыбаясь при этом, и наконец подошли к открытой стеклянной двери, ведущей во второй зал.

В небольшом уютном зале — не столько многолюдном, как первый зальчик, через который они только что проходили, казалось немного прохладнее, чем на вечерней, раскаленной августовским солнцем улице.

В этот вечер и тут было довольно многолюдно. Женщины со своими кавалерами (среди последних было множество туристов) сидели на высоких табуретках у стойки, уединялись за столиками, на которых по-домашнему горели неяркие лампы в зеленых абажурах, стояли в проходах, пили очень хорошее вино местного производства, неспешно курили и весело болтали о чем- то своем.

Посетители неспешно уселись на широкую, обитую тонкой кожей скамью, которая шла вдоль стены под зеркалом; предусмотрительный Джузеппе намеренно сел против двери — не только, чтобы таким образом ловить каждое дуновение ветра, который в эту жаркую и влажную сицилийскую ночь казался единственным спасением, но и для того, чтобы видеть каждого входящего в этот бар.

В этот момент магнитофон, стоявший в баре, неожиданно замолчал; несколько секунд раздавалось легкое шипение ленты, после чего бар наполнился приглушенными звуками тишины,— в этом было что-то очень и очень неприятное, почти зловещее — во всяком случае, так почудилось самому Андреа.

Спустя минуту бармен поставил очень спокойную музыку — старые-старые песенки шестидесятых годов в исполнении молодого еще Робертино Лоретти.

Андреа почему-то было очень неудобно — и не только потому, что он впервые, наверное, за свою жизнь попал в подобное заведение, весьма специфическое, но и потому, что он вдруг почувствовал себя виноватым перед Эдерой — ведь она тоскует без него, она его любит, ждет, так же, как и он ее, а вместо этого он, Андреа, вынужден «убивать время» таким вот пошлым образом.

И, словно желая сбросить с себя неожиданно охватившее его оцепенение, наклонил голову и стал сосредоточенно изучать бело-голубой шахматный рисунок мраморного пола, который напоминал доску для игры в «мельницу», некогда популярную в Италии настольную забаву. Правда, посреди голубые квадраты образовывали косой крест, а для этой игры он был явно ни к чему.

Спустя ровно минуту перед появившемся посетителем вырос официант.

Заученно улыбнувшись, он спросил:

— Чего бы вам хотелось?..

Инициативу взял в свои руки Росси. Он на какое-то мгновение задумался, после чего произнес:

— Наверное, рома... — после чего обернулся к своему спутнику. — В вы, синьор, что хотите?

Андреа вздохнул — он понимал, что прийти сюда и ничего не заказать было бы неприлично.

— Наверное, мартини,— сказал он, — только холодного... Ведь такая жара...— Немного подумав, он добавил: — Да, пожалуй мартини... С удовольствием бы выпил чего-нибудь холодного...

Официант, слегка наклонившись, очень вежливо поинтересовался:

— И все?

— Все.

Спустя несколько минут официант принес заказ и, пожелав посетителям приятно провести время, удалился.

Джузеппе поднял стакан.

— Ну, за ваше здоровье, за окончание вашей работы, синьор Давила...

— И за благополучное возвращение в Ливорно, — добавил Андреа, поднимая свой стакан.

Росси, то и дело поглядывая на Андреа, пытался было завязать беседу — о том, как понравилась ему Сицилия, трудная ли была работа, нравится ли ему синьор дель Веспиньяни, но Андреа, погруженный в свои мысли, отвечал только однозначно: «да» или «нет».

Беседа явно не клеилась, и Джузеппе уже начал сомневаться в успехе задуманного.

Больше всего он боялся, чтобы Андреа через несколько минут не сказал бы: «Ну что, все посмотрели — пора идти в гостиницу...»

А удержать этого человека тут вряд ли бы получилось — даже у него, Джузеппе.

— Знаете, синьор Росси, — вдруг произнес Андреа, — мне кажется, что было бы лучше, если бы я отправился в Ливорно самолетом.

— В любом случае, это уже невозможно, — тут же возразил Джузеппе.

— Почему?

— Первый самолет на Ливорно завтра, но только после обеда. И вам нет никакого смысла отправляться им потому что «Сесну» все равно починят раньше...

А тем более — тратиться на билеты.

— Дело не в деньгах... Просто я хочу поскорее увидеть своих,— вздохнул Андреа.

— Ничего страшного, — вновь принялся успокаивать своего собеседника и контрагента Росси, — осталось меньше суток, — и он посмотрел на часы. — Думаю, что самолет будет готов раньше полудня...

— Синьор Росси, — возразил Андреа, — не знаю, может быть есть смысл справиться по телефону насчет авиационного расписания?

Джузеппе пожал плечами.

— Дело ваше... Коль вы мне не верите...

— Нет, я верю вам, но...

— Что — «но»?

— Я подумал, что расписание авиарейсов могло бы измениться...

— Что ж — позвоните,— ответил Джузеппе показательно-обиженно.

Андреа колебался — встать и позвонить в справочную было бы знаком недоверия по отношению к Росси.

И потому, немного помявшись, он произнес:

— Ну, ладно, синьор Росси, вы меня убедили... Завтра — так завтра.

«Ничего страшного, — решил Андреа, — ничего страшного не произойдет, если я еще немного задержусь в Палермо... Во всяком случае, Эдеру я предупредил, и теперь она не будет волноваться...»

А время шло — за окнами стало уже совершенно темно, зажглись первые уличные фонари, и неистовая реклама отражалась в стеклах домов, в витринах, мелькая и причудливо переливаясь.

Посмотрев на стол, Росси неожиданно поинтересовался у Андреа:

— Не хотите ли еще рюмочку этого замечательного мартини, синьор?

— А что это вы все время пьете? — спросил в ответ Андреа.

— Ром.

Он посмотрел в бокал собеседника.

— Но ведь вы делаете это целый вечер! — в голосе Андреа послышалось невольное удивление.

— Да, — ответил Росси,— именно ром я пью чаще всего.

Андреа покачал головой.

— Вы чем-то удивлены?

— Да.

— Чем же?

— Честно говоря, не могу себе представить, чтобы это было так вкусно.

Росси скривился, будто бы в его стакане был не ром, а уксусная кислота.

— Да и я, синьор Давила, пожалуй, не знаю, вкусно это или нет...

Андреа удивленно посмотрел на Джузеппе.

— Почему же вы тогда пьете?

Росси, будто бы обрадованный, что нашел нечто, о чем можно поговорить, ответил:

— Вкус не имеет значения. Ром — это не просто напиток, это — скорее друг, хороший товарищ, с которым всегда легко. Он изменяет мир вокруг нас. О, как говорит мой патрон, достопочтенный синьор Отторино дель Веспиньяни, ром — это целая философия! — Он отодвинул свой ром.— Но вы позволите угостить вас еще одной рюмкой мартини?

— Ну, тогда уж лучше рома...

— Почему?

В глазах Андреа блеснуло любопытство, и он, улыбнувшись, изрек:

— Хочу попробовать.

После этих слов настал черед удивляться Джузеппе.

— Вы никогда не пили ром?

— Честно говоря, к своему стыду или к радости — не знаю, как лучше сказать — нет...

— Наверное, и так, и так... Правда, никогда не следует смешивать ром с вином.— Джузеппе откинулся на спинку стула: — Да, синьор, могу ли я попросить вас об одном пустячном одолжении? Совершенно пустяшном,— продолжил, он, словно боясь получить отказ, — и вам оно ничего не будет стоить...

Андреа, отпив глоток рома, скривился — видимо, мартини все-таки нравился ему больше.

— Угостить меня ромом? Или мартини?

— Это — само собой,— произнес Джузеппе,— но теперь я хотел бы попросить вас о другом...

— Слушаю.

— Не могли бы вы называть меня на «ты»?

— Вас?

— Ну конечно...

— А зачем это вам надо?

Джузеппе, смущенно улыбнувшись, ничего не ответил собеседнику.

Но тот не отставал:

— Так почему же вам не нравится, когда вам говорят «вы»?..

Росси поморщился.

— Ну, дело в том, что такое обращение подразумевает какую-то не то, что дистанцию по отношению к тому, к кому обращаются... — он запнулся,— ну, я хочу сказать, что так обращаются или к школьным учителям, или к богатым соседям... Мой папочка был учителем в начальной школе, и все только и делали, что говорили ему «вы»... А за спиной показывали фиги... То есть, — он вновь сконфуженно улыбнулся, — я был бы весьма благодарен вам, если бы вы, — он старательно подчеркнул это слово, — если бы вы говорили мне только «ты»... Короче говоря,— продолжил Джузеппе, — кроме того, что это отдаляет людей друг от друга... Очень отдаляет... Люди становятся какими-то ненатуральными, неискренними по отношению друг к другу... Все-таки, говоря человеку «ты», всегда можешь доверить ему больше, чем обращаясь так чопорно — «вы, вы». Нет, что не говорите — а мне не нравится, когда мне...

Андреа пожал плечами.

— Как вам... То есть,— с улыбкой, вызванной непривычностью обращения, быстро поправился он,— как тебе будет угодно...

Разумеется, теперь он должен был в свою очередь предложить такое же обращение и Джузеппе, но не стал этого делать — видимо, потому, что в глубине души этот человек ему сразу же не то что бы не понравился, но очень насторожил — и этой своей просьбой тоже.

А портовые кварталы, все эти увеселительные заведения продолжали жить своей обычной жизнью; вскоре в зальчике появились девицы, чья манера одеваться и пользоваться косметикой, манера себя вести не оставляли никаких сомнений относительно их профессии.

Вскоре и к Андреа подсела грубо размалеванная вульгарного вида девица и небрежно положила ему ногу на колено.

— Не обижайтесь, и не ругайтесь,— шепнул ему на ухо Росси, — ведь это — специальное портовое кокетство, как я понимаю.

Вульгарная девица, улыбнувшись дежурной улыбкой, потребовала от Андреа вина, закусок, лимонада, пирожных и много чего еще.

Тот, чтобы не стать участником скандала, охотно повиновался — тут же подозвал официанта, который вертелся неподалеку:

— Принесите, пожалуйста, все, чего она только пожелает...

— О, синьор, как вы добры!.. — тут же воскликнула девица.

Джузеппе обернулся к своему спутнику и произнес заговорщицким полушепотом:

— Что ж, синьор Давила, надо повиноваться — хочешь ты того или нет...

Тот, обернувшись, удивленно поднял брови.

— Почему?..

— Ну, не забывайте, пожалуйста, синьор Давила, куда мы с вами попали...

Андреа хмыкнул.

— Прекрасно понимаю. Кстати,— не преминул напомнить он,— ведь инициатива посещения этого вертепа принадлежит вам... То есть,— ой тут же поправился, вспомнив последнюю просьбу Джузеппе,— тебе...

Росси согласно наклонил голову.

— Я и не отрицаю. Но ты должен вести себя так, будто бы ничего и не происходит...

Улыбнувшись, Андреа осведомился:

— Чтобы таким вот образом выдержать вкус и дух этого места?..

— Разумеется!..

А девица, постоянно улыбаясь, донимала Андреа своими глупостями:

— Ах, какой приятный молодой синьор! И почему это вы так грустны? Видимо, у вас какие-то неприятности с женщинами...

Чтобы как-то поддержать нить разговора, Андреа поинтересовался:

— Почему это вы так решили?

— О, от меня ничего не скроешь, я ведь все вижу, вижу каждого мужчину насквозь... О, я ведь прекрасно понимаю, что если такой красивый и молодой синьор чем-то опечален, то только женщиной...

Андреа промолчал.

А девица, восприняв его молчание за знак согласия, продолжала:

— Ну, не печальтесь, не печальтесь — тут вас никто не обидит... Тут у вас ни с чем не будет проблем — я вам это обещаю... Молодой человек, угостите меня еще ромом! Прошу вас!

Чтобы девица отстала, Андреа налил ей полный стакан рома, однако та не стала пить его сразу, а, любовно отхлебывая маленькими глотками, продолжала:

— Не надо печалиться, не надо переживать... Давайте лучше пойдем со мной — я успокою вас, синьор, я рассею все ваши переживания, я развеселю вас! О, вы век этого не забудете!

Андреа, тоскливо посмотрев на Джузеппе, подумал: «И какого черта я с ним связался? И зачем я только согласился сюда пойти? Лучше было бы сидеть в гостинице, смотреть телевизор и вспоминать что-нибудь приятное...»

Но, не в состоянии высказать свою досаду Джузеппе, он был вынужден сидеть и болтать с раскрашенной девицей о каких-то пустяках.

Тем временем Росси, быстро поднявшись со своего места, произнес:

— Одну секундочку... Я сейчас позвоню — вспомнил, что у меня был еще один очень неотложный звонок — а потом вернусь...

К счастью Андреа, девица, столь донимавшая его своими разговорами, видимо, решив, что Росси окажется посговорчивей, пошла с ним.

Джузеппе, зайдя во второй зал — в тот самый, через который он шел с Андреа несколько минут назад, подозвал к себе девицу и произнес:

— Хочешь заработать?

Лицо девицы растянула безобразная улыбка.

— Да.

— Видишь этого молодого человека? — Росси кивнул в сторону столика, за которым, свесив голову, сидел вконец поникший Андреа.

— С которым я только что разговаривала? — уточнила девица.

Росси кивнул.

— Да.

— Ну, и...

— Что — «ну, и»...

— Что же я должна делать?

Достав из кармана цветастую упаковку каких-то таблеток, он выдавил одну и протянул ее девице.

— Ты должна будешь растворить это в его стакане с мартини...

Проститутка, изобразив на своем лице деланный испуг, воскликнула:

— Что ты — в своем уме?! А вдруг это — отрава, вдруг это какой-нибудь яд? Мало ли неприятностей с полицией, так еще и это...

— Я ведь не говорю, что ты сделаешь это бесплатно,— возразил Росси.

В глазах девицы зажглись алчные огоньки.

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько ты мне заплатишь?

Немного подумав, Росси произнес:

— Полмиллиона лир.

— И все?

И столько же ты получишь, когда сделаешь то, что я тебе сказал... Ну?

Девица задумалась.

— А это не яд?

— Нет.

— А что же?

— Какое твое дело?! — вспылил Джузеппе если я говорю, что не яд, значит, знаю, что говорю...

Однако та не унималась:

— Но все-таки?

— Ну хорошо, скажу: это — хорошее психотропное средство. К тому же, оно действует, как снотворное...

Через полчаса он обрубится.

— И я что — должна буду полчаса сидеть с вами за столиком?

Джузеппе улыбнулся.

— А вот этого как раз делать не надо.

— А что же делать?

— Ты должна будешь взять его с собой, привести к себе, раздеть и положить в кровать...

Девица замешкалась.

— А ты меня не обманываешь? — спросила она после непродолжительной паузы.

— Да нет же, нет... Это действительно не яд, не наркотик — не бойся.

— Я не о том.

— А о чем?

— Ты заплатишь мне?

Росси извлек из кошелька несколько крупных банкнот и помахал ими перед носом девицы.

— Видишь.

— Видимо, вид наличных денег немного успокоил девицу, и потому она, поразмыслив, согласилась.

— Ну, хорошо... А когда ты отдашь мне остальное?

— Тут же, через час, — ответил Росси. — Не бойся, не обману... А пока — держи задаток и ступай за столик — делай то, что я тебе сказал...

Вопросительно посмотрев на Джузеппе, девица задала совершенно естественный вопрос:

— А как я подсыплю это,— она взглянула на зажатую в кулаке таблетку, — как я подсыплю это в вино

— А это уж твое дело,— произнес Росси.

— Может, посоветуешь?

— Вот еще новости — я плачу тебе деньги, и я должен еще и советовать, — произнес Джузеппе.

— Деньги ты платишь мне и за то, чтобы я молчала, — вставила девица.

— Это будет в твоих интересах.

— И в твоих — тоже...— Джузеппе натянуто улыбнулся, после чего произнес: — Ну, впрочем, так уж и быть... Возьми в баре стакан мартини, раскроши туда таблетку — только надо дождаться, пока она растворится...

— А потом — подменить стаканы? — догадалась девица, захлопав ресницами.

— Молодец,— похвалил ее Росси, — а ты догадлива... Ну, давай, действуй, я приду потом... Да, и еще большая просьба: пригласи его потанцевать...

— А если он откажется?

— Значит, пригласи так, чтобы не смог отказаться... Ну, желаю успехов...

И он, помахав банкнотой перед лицом проститутки, пошел в другой зал, отделенный от первого стеклянной перегородкой.

Девица направилась за столик, а Росси, взяв трубку телефона, сделал вид, будто бы действительно куда-то звонит; на самом же деле он пристально наблюдал через стеклянные двери, как идут дела...

Было жарко, и потому Андреа, сняв пиджак, повесил его по своему обыкновению на спинку стула.

Джузеппе, то и дело поглядывая на столик, делал вид, будто бы действительно звонит, пока его вежливо не попросили освободить телефон.

Что он и сделал с легким сердцем — по его подсчетам, Андреа уже выпил тот самый мартини, который девица несколькими минутами раньше взяла в баре.

Он подошел к столу, уселся, и с наигранной улыбочкой спросил:

— Ну, как идут дела?

Девица принялась обижаться:

— Такой скромный синьор, этот ваш друг...

— А разве это плохо?

— Конечно! — воскликнула она.

— Почему? — спросил Росси, скосив глаза в сторону стакана Андреа, чтобы убедиться, все ли мартини тот выпил.

— Потому, что в его возрасте нельзя быть таким скромным, — принялась объяснять девица, — на женщин он не смотрит, даже — на таких хорошеньких, как я, веселые разговоры его не интересуют... Taк —сидит и молчит.

— А вино он хоть пьет? — деловито, в тон девице осведомился секретарь дель Веспиньяни.

— Конечно! Если бы он еще и вина не пил, я бы подумала, что передо мной — какой-то молокосос! — я сердцах воскликнула девица. — Искоса посмотрев на Андреа, она внезапно спросила: — А синьор хоть танцует?

Андреа поморщился.

— Нет.

— Ну, так я и знала... На хорошеньких женщин внимания не обращает...

— Простите, синьора, — перебил ее Андреа,— простите, но меня дома ждут жена и дети...

— А-а-а, — равнодушно протянула девица, — все вы так говорите... Разве у такого молодого синьора не могут быть каких-нибудь интрижек? Увлечений? — спросила она и тут же ответила: — Конечно же, могут! Так что, синьор скромник, не валяйте дурака, а пошли танцевать...

Андреа внезапно побледнел.

— Простите, но мне что-то нехорошо...

— Но один только танец... Один медленный танец, и я от вас отвяжусь, — предложила девица,— ведь от вас, прекрасный синьор, не убудет и не прибудет... Один только медленный танец — и все.

Андреа, нехотя поднявшись, тяжело вздохнув, словно он делал что-то очень нехорошее, скверное, пригласил девицу на танец.

Разумеется, его пиджак так и остался висеть на спинке стула...

Чем незамедлительно воспользовался Джузеппе Росси — дождавшись, пока Андреа с девицей растворятся, толпе танцующих, он незаметно полез во внутренний карман пиджака и извлек оттуда все содержимое — бумажник, документы и кредитную карточку — так, что теперь личность Андреа установить было невозможно...

После того, как танец закончился и Андреа, как я водится, поблагодарив, проводил даму к тому самому месту, где она сидела, Джузеппе обратил внимание на мертвенную бледность лица синьора Давила — это означало, что таблетка начала дебетовать.

«Ну, наконец-то,— подумал Росси удовлетворенно, — конечно же, без нарушения закона тут не обошлось, граф, если узнает, будет недоволен... А впрочем, может быть — и доволен. Ведь тут такая ситуация, когда конечная цель оправдывает средство. А к тому же — как он это сможет узнать? Андреа ему ничего не скажет, долго ничего не скажет, я — тем более, а сам синьор Отторино дель Веспиньяни, насколько я знаю, не очень охоч до подобного рода заведения, он никогда не опускался до третьеразрядных портовых кабачков вроде этого...

Девица, допив вино, посмотрела на Андреа и тут же воскликнула:

Да на тебе просто лица нет! — она внезапно перешла с ним на «ты».— Синьор, да тебе плохо, я тебя сейчас провожу!

И действительно, руки и ноги, все тело Андреа в один момент сделалось точно ватным; перед глазами поплыли радужные пятна, все голоса сливались в какой-то неопределенный шум, голос и девицы, столь надоевшей ему за сегодня, и Джузеппе доносились будто бы из-под земли...

Он послушно поднялся.

— Что? — спросил Андреа, непонимающе посмотрев на девицу.

— Я тебя провожу... — произнесла она, — сейчас поехали ко мне, отдохнешь, отоспишься...

И она бросила многозначительный взгляд на Джузеппе — мол, все идет так, как ты и хотел, так что готовь еще полмиллиона лир.

Тот сделал успокоительный знак рукой — дескать не волнуйся, отдам.

— Мне плохо, — прошептал Андреа.

— Я ведь говорил — не надо было пить ром после мартини, — покачал головой Росси, — а вы, синьор, меня не послушали...

— Вот-вот, — в тон ему произнесла девица.

— Послушай, а где ты живешь? — спросил Джузеппе у проститутки.

— А тебе это для чего?

— Я занесу тебе деньги сам, — произнес Росси. Немного подумав, девица дала Росси адрес гостиницы, в которой снимала номер.

— Ну, вот и хорошо,— ответил Росси,— а теперь — делай то, что тебе говорил...

— В номер?

Секретарь дель Веспиньяни утвердительно наклонил голову и произнес:

— Да, в номер... Через час я к тебе заеду... Когда девица, поддерживая обессиленное тело Андреа ушла, Росси, выждав полчаса, поднялся, расплатился и направился к телефону.

— Алло, полиция?

— Да, — послышалось из трубки.

— Разыскиваемый вами преступник Альберто Барцини находится в гостинице «Венеция», в семьсот семнадцатом номере, — деревянным, будто бы не своим голосом произнес в трубку Росси.

— А кто это говорит?

— Это не столь важно. Друг правосудия и законности, — тут же нашелся Джузеппе, — он скрывается у одной местной проститутки...

И повесил трубку.

Не стоит, наверное, и говорить о последствиях того звонка, полиция Палермо, которая всегда славилась в Италии своей расторопностью (как же — один из самых криминогенных городов страны!), уже через пять минут была у здания гостиницы «Венеция».

Полумертвую от страха девицу в одном только нижнем белье, не дав ей даже одеться, втолкнули в «альфу-ромео» карабинеров и повезли в квестуру.

Вторая машина — бронированный зарешеченный фургон — мчал в квестуру Андреа — карабинеры были убеждены, что перед ними — Альберто Барцини, один из самых опасных мафиози Юга Италии, на счету которого — масса убийств, торговля наркотиками, нелегальный экспорт капиталов, контроль за содержанием публичных домов и многое-многое другое...

Однако Андреа, он уже — синьор Альберто Барцини был в полнейшем беспамятстве, и полицейский комиссар посчитал за лучшее, поместить его в тюрьму...

Камера, в которую поместили Андреа Давила в городской тюрьме Палермо, была не очень велика, однако имела два несомненных преимущества перед другими: во-первых, от коридора, по которому ходили надзиратели, ее отгораживала не металлическая решетка, как в остальных камерах, а во-вторых — она была оборудована хорошим телевизором.

Такие камеры предназначались, как правило, только для элиты преступного мира; впрочем, Андреа просто не мог этого знать, потому что еще никогда не бывал в тюрьме...

Проснувшись на следующее утро, он долго и удивленно смотрел на зарешеченное окно, на запор, после чего, с трудом поднявшись, подошел к двери и постучал. Тут же появился надзиратель.

— Что тебе?

— Простите, синьор, — произнес Андреа едва ворочавшимся языком, — простите, но что это?

Надзиратель ухмыльнулся.

— Городская тюрьма Палермо, синьор Барцини.

У Андреа, несмотря на его более чем отвратительное самочувствие; глаза от удивления поползли на лоб.

— Тюрьма?

— Да, тюрьма.

— А что я такого натворил?

Надзиратель, выразительно повертев у виска пальцем, отошел на коридор, оставив нового заключенного в глубокой задумчивости.

Андреа принялся вспоминать, однако мысли путались, терялись, и вспомнил он немногое.

Он хорошо помнил, как вчера в его гостиничный номер явился личный секретарь Отторино, и сказал, что с самолетом какие-то неполадки, и потому рейс в Ливорно придется отложить до завтра.

Он помнил, что для того, чтобы скоротать время, Росси предложил ему прогуляться.

Затем они пошли в портовые кварталы — это Андреа тоже отлично помнил, что его туда потащил никто иной, как Джузеппе.

Сидели за каким-то столиком, они с синьором Росси о чем-то беседовали, потом Росси почему-то попросил, чтобы он, Андреа, обращался к нему на «ты», потом к ним подсела какая-то грубая вульгарная девица... Вроде бы даже он, Андреа, с ней танцевал...

Но что было потом?

При всем своем желании этого Андреа вспомнить так и не смог...

В тот злополучный для Андреа вечер приключения Джузеппе в портовых кварталах так и не закончились — ведь не зря Отторино говорил, что этот человек обладает поразительной способностью нарываться на неприятности даже там, где их нельзя было найти...

Так случилось и в тот вечер.

Росси, очень довольный тем, что его план прошел так, как он того и желал, выходил из бара. В этот самый момент к нему подошел какой-то тип в темных солнцезащитных очках и вежливо поинтересовался:

— О чем это ты так долго говорил с той синьориной? — он, видимо, имел в виду проститутку.

Весело улыбнувшись, Росси снял с него темные очки и произнес:

— Ходить ночью в таких очках вредно, синьор Можно испортить зрение...

— Ты мне зубы не заговаривай,— произнес незнакомец — это, по всей вероятности, был сутенер — Джузеппе хватило одного только беглого взгляда, чтобы в этом убедиться.— Отвечай!

И он вырвал из рук Росси свои очки.

Однако такой поворот событий совершенно не смутил Джузеппе — он, по-прежнему обворожительно улыбаясь, произнес в ответ:

— Мы беседовали...

— Ах, так?

— Ну да...

— Мало ли о чем могут беседовать два синьора и одна синьорина,— ответил Росси.

Сутенер насупился.

— Дело в том,— сказал он,— дело в том, что эта синьорина — моя сестра...

Росси язвительно ухмыльнулся — он, коренной неаполитанец, прекрасно знал эти штучки.

— Сестра?

— Сестра.

— Что-то не верится.

— А ты что — сомневаешься?

Неожиданно Джузеппе пошел на попятную — он понял, что в этом незнакомом городе ему лучше не связываться с подобными типами.

— Нет, синьор... Ну, и что с того?

— А то, что я, как старший брат, должен блюсти ее поведение...

Джузеппе усмехнулся — мол, пожалуйста, делай что хочешь, если эта синьорина — действительно твоя сестра... А мне-то до этого что за дело?

— Так о чем же вы разговаривали?

— О бренности человеческого существования,— тут же ответил Росси.

— И все?

— А разве этого недостаточно?

На этот раз улыбнулся незнакомец.

— Вот что,— сказал он, засовывая правую руку в карман,— я ведь видел, что она пошла с твоим приятелем...

— Совершенно верно,— спокойно ответил Джузеппе. — Пошла. Ну и что?

— Я ведь знаю, куда она пошла...

— Ему стало немного дурно, вот ваша сестра, синьор, и вызвалась его проводить.

— Проводить?

— Разумеется.

— Куда?

— Может быть, до стоянки такси, может быть — домой... Я не знаю.

Джузеппе собрался было уже куда-то пойти, но сутенер крепко взял его за руку.

— Постой, постой...

— Пустите меня, синьор, — начал было Росси, — клянусь вам Мадонной, что у меня совершенно нет времени с вами беседовать...

— Ты должен ответить мне еще на несколько вопросов,— произнес сутенер.

Росси остановился.

— Ну, хорошо — на несколько, но не более того,— вздохнул он.

— А почему же тогда ты не пошел провожать своего товарища?

— Кого? — Который пошел с твоей сестрой?

— Да.

Джузеппе осмотрелся по сторонам, будто бы таким образом искал пути к отступлению, и произнес:

— А он мне, собственно и не товарищ...

— А кто же?

События развивались достаточно непредсказуемо, и это не могло понравиться Джузеппе.

Он с тоской посмотрел на сутенера, который держал его за руку, и произнес:

— Синьор, извините, но у меня очень мало времени. Мне пора идти.

— Постой, постой, я еще не все узнал, — улыбнулся тот.

— Ну, так говорите...

— Что это был за тип, с которым пошла моя сестра? — спросил сутенер, сделав угрожающий жест.

Росси передернул плечами.

— Я же говорю — не знаю.

— Вы сидели за одним столиком.

— Мы познакомились несколько часов назад.

— А о чем это вы так долго болтали с сестрой в том зальчике? — сутенер кивнул в сторону стеклянной двери бара.

Росси начал медленно закипать.

— Синьор, не проще ли было задать этот вопрос вашей сестре?

— Я тебя спрашиваю! — окрысился сутенер, сделав ударение на слове «тебя».

Росси уже знал, что бить надо будет быстро, так, чтобы этот тип ничего не успел сообразить, так, чтобы выиграть за счет внезапности.

А для этого следовало успокоить сутенера, надо было дать ему понять, что он, Росси, глупый простак, так и не понимает, чего добивается от него этот «брат» проститутки, что он на все согласен.

— Они разговаривали о том, как проведут сегодняшний вечер...

Нехорошая улыбка заиграла на устах «брата».

— Проведут вечер, говоришь?

Джузеппе кивнул.

— Да.

— А знаешь ли ты,— принялся говорить его собеседник медленно и почти нараспев,— а знаешь ли ты, что я прекрасно знаю, что теперь они проводят вечер?

Что моя сестра еще не достигла совершеннолетия? Что ей нет еще и семнадцати лет?

«Однако! — подумал Джузеппе,— на вид ей никак не меньше двадцати пяти...»

Сутенер продолжал:

— И что если я теперь позову полицию, то твоего приятеля обязательно арестуют за злостное совращение несовершеннолетки?

— Синьор, я не понимаю вас...

— Короче — давай деньги, и я закрою на эти обстоятельства глаза.

Чтобы окончательно успокоить «брата», Росси немедленно сделал вид, что на все согласен, и что сейчас этот вопрос будет разрешен.

— Пожа-а-алуйста,— протянул он.

И сделал вид, что полез в карман за бумажником.

Сутенер прищурился.

— Ну?

С этими словами он протянул руку, ладонью вверх; этого Росси только и нужно было: короткий замах — и кулак его молниеносно врезался в челюсть «брата».

Однако тот, прежде чем рухнуть наземь, успел нанести короткий, но очень сильный хук с правой в глаз Джузеппе — удар был настолько сильный, что мир раскололся на миллионы блестящих брызг, все куда-то поплыло, и Джузеппе пришел в себя нескоро...

Постепенно Андреа начал приходить в сознание. Осмотревшись, он убедился, что действительно находится в тюрьме.

Голова невыносимо болела, настроение было скверное. Во рту пересохло; Андреа ощущал на языке и на небе обыкновенный в таком состоянии неприятный привкус — видимо, это был привкус разложившегося алкоголя.

— О-о-о, простонал он, — как скверно...

«Как я мог тут оказаться? — размышлял Андреа,— может быть, я вчера напился и устроил какую-нибудь драку? Или ввязался во что-нибудь такое, во что ввязываться не следовало? И где же тогда Росси?..»

И тут его взгляд упал на часы: было без четверти десять утра.

«Скоро вылетает «Сесна» на Ливорно,— подумал он,— самолет, которые Отторино специально прислал сюда, чтобы меня забрать... Ведь Эдера ждет меня, Эдера волнуется... А я — тут».

Все происходящее начало вдруг казаться ему каким-то дурным сном, кошмаром, марой.

Вот сейчас, сейчас он проснется, увидит рядом с собой Эдеру, и расскажет ей обо всем, и они будут весело смеяться над этим кошмаром, а потом возьмут Лало и Эдерину и отправятся гулять — так, как и гуляют они по праздникам, по выходным, когда у него, Андреа, есть свободное время...

Поднявшись — а это стоило Андреа немалых усилий, он подошел к двери и забарабанил в нее кулаком.

— Откройте!

И вновь появился надзиратель — тот самый, который подходил сюда несколько минут назад.

— Что шумишь? — спросил он, вразвалочку подходя к двери,— чего тебе надо?

— Синьор, я действительно в тюрьме? — спроси Андреа, которому все происходящее казалось дурным сном.

Надзиратель обнажил желтые, прокуренные клыки и произнес:

— Конечно, в тюрьме... Таким, как ты, только тут и место...

— Но как я сюда попал?

— Как?

— Да,— выдавил из себя Андреа, облизав пересохшие губы.

— Тебя привезли карабинеры... Как и возят опасных преступников.

До Андреа постепенно начинал доходить смысл произнесенного.

Да, значит это не дурной сон, это не ночной кошмар — он, Андреа Давила, действительно в тюрьме.

А раз он в тюрьме, то имеет право потребовать прокурора, следователя или, во всяком случае — адвоката.

— Синьор,— произнес Андреа, страдальчески посмотрев на надзирателя, — синьор, очень прошу вас, ответьте: как я попал сюда?

— Я ведь сказал...

— Нет, за что?

В ответ надзиратель рассмеялся сухеньким, противным смешком.

— За что? Ха-ха-ха! Ну, таких людей как ты, всегда есть за что упрятать за решетку.

Поразмыслив, Андреа произнес:

— Тогда попрошу отвести меня к кому-нибудь из вашей администрации... Я требую адвоката!

— Адвоката тебе предоставят в установленном порядке, — произнес надзиратель, — а к следователю вызовут, когда сочтут нужным...

В то самое время, когда Андреа Давила беседовал с тюремным надзирателем. Джузеппе Росси только-только проснулся — остановился он, чтобы на всякий случай не привлекать ничьего внимания, в дешевом мотеле, где не спрашивали документов.

Он долго — минут пятнадцать-двадцать лежал в постели с открытыми глазами, размышляя, вставать ему или нет... Вставать не хотелось, спать тоже не хотелось...

Джузеппе, перевернувшись на другой бок, попытался вспомнить что-нибудь приятное, но ничего, кроме разъяренного лица сутенера, «брата» несовершеннолетней проститутки, которое остро врезалось в память со вчерашнего дня, ему на ум так и не пришло...

— Черт бы тебя подрал,— проворчал Джузеппе,— ты и теперь преследуешь меня...

Тот вчерашний сутенер почему-то снился Росси всю ночь — Джузеппе уже не помнил точного содержания того сна, не помнил сюжета, однако общее впечатление, впечатление гнетущей тоски и острой ненависти к этому гнусному человеку у него остались...

Вообще-то, за время своей службы у Отторино дель Веспиньяни, человека, который, ко всему прочему, страдал бессонницей, Росси научился подниматься рано, очень рано — подъем там был не позднее семи утра, однако после обильных вчерашних возлияний и особенно — после драки сделать это было не так-то и просто...

Переносица и левый глаз после вчерашнего удара по-прежнему тупо ныли. Лениво поднявшись с кровати, Росси умылся и посмотрел в зеркало. Под глазом лиловел большой кровоподтек.

Еще этого мне не хватало, — пробормотал он.— Как я теперь покажусь на «Ливидонии»?

После того, как процедура умывания была закончена, Росси оделся и направился вниз, в небольшое кафе.

Заказав спагетти с острым соусом и кофе, он принялся размышлять, каким образом он расскажет своему патрону о том, что произошло с этим архитектором.

Вернувшись в мотель, он долго раздумывал, звонить ли ему на яхту, в Ливорно, или же рассказать обо всем тогда, когда вернется.

Наконец, решил позвонить.

«Будет что будет,— решил он,— ну, возможно, Отторино рассердятся, но ведь ненадолго! Ведь это тот самый случай, когда цель оправдывает средства... А цель я выполнил — теперь Андреа нескоро, наверное, появится а Ливорно, и граф будет доволен...»

Он набрал номер и несколько развязно, чтобы скрыть собственное волнение, произнес:

— Синьор дель Веспиньяни, это Джузеппе...

С того конца связи послышалось:

— Я узнал тебя... Ну, что скажешь?

Росси никогда, или почти никогда (за редким исключением, как, например, вчера) не строил планов — он всегда полагался на импровизацию.

Вот и теперь, деланно горестно вздохнув, он произнес в трубку:

— Тут оказывается, произошла очень большая неприятность...

— У кого?

В голосе Отторино дель Веспиньяни засквозило сильное напряжение.

— У кого? — повторил он.

— Да у этого архитектора, синьора Давила,— произнес Джузеппе.

— У Андреа неприятности? — уточнил граф таким тоном, будто бы ему был известен еще один архитектор с фамилией Давила.

— Ну да...

— Что случилось?

— Вчера вечером мы пошли с ним в бар, посидеть, поговорить...

— Вдвоем?

— Да, вдвоем.

— И что же?..

Вопрос повис в воздухе — Росси, набрав побольше воздуха, уже хотел было начать свое повествование, но граф неожиданно спросил:

— И ты опять попал в какую-то историю?

— Не я, но он.

— Вот как?

— Да, он познакомился с какой-то проституткой, и пошел с ней...

— Постой, постой... Я не ослышался? Ты говоришь, что Андреа пошел с какой-то девицей, с которой познакомился в баре?

— Да.

После непродолжительной паузы дель Веспиньяни спросил с сомнением в голосе:

— И что было дальше?

— И до сих пор его нет.

— А где он?

— Не знаю... Может быть, в полиции, может быть, еще где-нибудь...

— У девицы? Послушай, Джузеппе, ты ничего не перепутал?

— Нет.

— Что-то не верится, произнес Отторино, — что-то мне не совсем верится, чтобы такой синьор, как синьор Давила пошел с проституткой...

— Честное слово, клянусь Мадонной! — запальчиво воскликнул Джузеппе,— я и сам видел!

— И ты хочешь сказать, что он... — начал было Отторино и запнулся, однако Росси, который прекрасно знал своего патрона, тут же уловил, о чем тот хочет поинтересоваться у него:

— Нет, нет, я тут ни при чем...

Вот что, — произнес Отторино,— сейчас же возвращайся в Ливорно и расскажи, как все было.

— Конечно, конечно... С радостью, пробормотал Росси.

— Это не телефонный разговор...

— Конечно...

Он повесил трубку, некоторое время посидел я полной не решительности, а потом, тяжело вздохнув, поднялся, закрыл комнату и, сдав ключи, отправился вниз...

Эдера не очень любила смотреть телевизор — во всяком случае, в монастыре, в котором она долго воспитывалась, телевизора не было, и она настолько привыкла к жизни без голубого экрана, что не испытывала в нем никакой потребности.

Однако в то утро перед завтраком она почему-то задержалась у экрана.

По телевизору передавали обычную сводку последних известий.

— Вчера поздно вечером, — произнес диктор, — в Палермо был задержан опасный преступник, Альберто Барцини. Это — последний неарестованный органами правопорядка член преступной группировки, которая была арестована карабинерами на Сицилии. Долгое время Барцини скрывался от правосудия, но после одного анонимного звонка карабинеры и прокуратура выяснили место его пребывания: он прятался в портовом отеле «Венеция» у Патриции Дольчемаре, откуда и был препровожден в камеру предварительного заключения.

На экране появилась улица вечернего Палермо; несколько полицейских автомобилей с включенными сиренами, свет от полицейских мигалок, который отражался в окнах и витринах домов, сгрудившиеся на тротуаре любопытные, то и дело на объектив оператора падали блики фотовспышек репортеров...

Эдера бросила один только взгляд на экран, и обомлела: несколько карабинеров вели под руки человека, удивительно похожего на Андреа; на руках арестованного были наручники.

— Боже, — произнесла она, — как он похож! Ну просто одно лицо!

Неожиданно нехорошее предчувствие кольнуло ее в самое сердце, но она тотчас же успокоила себя мыслью, что люди, часто совсем незнакомые, и даже не родственники, бывают, очень похожи друг на друга.

— Теперь, после ареста этого крупнейшего мафиози, на Сицилии, наверное, надолго воцарятся тишина, порядок и законность, — закончил диктор.

К Эдере подошла Маргарита,

— Синьора, как однако, этот мафиози похож на твоего мужа! — смеясь, воскликнула она.

Эдера, немного помедлила.

— И не говорите.

Я даже подумала грешным делом... Может быть, ваш родственник? Лестно иметь родственником мужа знаменитого мафиози! — засмеялась Мазино. Или...

Улыбнувшись, синьора Давила произнесла:

— Ну, что ты, Маргарита?! Чтобы мой Андреа скрывался от правосудия у портовой девицы? — при этих словах она почему-то густо покраснела, — что ты! Это просто какое-то забавное совпадение... Когда вернется Андреа, я ему обязательно расскажу об этом... Жаль, если он этого не видел... Вот будем смеяться!..

— И не говори, синьора, — в тон ей ответила Маргарита Мазино. — Что вы сегодня собираетесь делать?

— Думаю, что до приезда Андреа я все время буду с детьми, — ответила Эдера.

Сообщение Джузеппе повергли Отторино в состояние, близкое к испугу, но не в испуг; этого человека трудно было чем-нибудь испугать.

Последний раз в своей жизни дель Веспиньяни действительно испугался тогда, когда Сильвия пять лет назад заявила, что не может больше так жить, и что она когда-нибудь наложит на себя руки.

Тогда Отторино, чтобы скрыть свой страх, только спросил ее:

— Как?

— Не знаю...

— Значит, не наложишь,— ответил граф, щуря глаза.

— Почему? — спросила Сильвия.

— Потому, что не знаешь, как.

Но внутренне он тогда испугался за Сильвию, очень испугался...

Теперь же, узнав, что Андреа пошел «с проституткой из бара», Отторино помрачнел, его охватило сильное волнение.

Нет, конечно же, он никак не мог поверить в эти слова своего личного секретаря — наверняка Джузеппе или просто соврал, или что-то перепутал.

Дель Веспиньяни, который отлично разбирался в людях, ни за что бы не поверил, что Андреа Давила способен на такое.

Однако ведь не с потолка же взял Джузеппе Росси этот факт!

Не мог же он все это выдумать!