Эдера 2

ГЛАВА 27

Прошел год или чуть более того...

Многое изменилось с тех пор, как синьоры Андреа и Эдера Давила покинули Ливорно.

Конечно, после того, что произошло, ни о каком Ливорно не могло быть и речи, тем более, что со смертью дель Веспиньяни контракт между ним и Андреа автоматически прервался.

Сразу же после похорон (не остаться на похороны дель Веспиньяни было бы просто невежливо — по отношению к Клаудио прежде всего, тем более, что старик, узнав о смерти единственного сына и последнего отпрыска фамилии, за одну ночь окончательно поседел) Андреа и Эдера с помощью Манетти выехали из Ливорно.

Они бежали из этого города так поспешно, будто бы он был охвачен эпидемией чумы.

Конечно же, не было таких слов благодарности, которые не были бы произнесены в адрес сыщика:

— Ты спас меня от позора,— произнес Андреа, с чувством пожимая ему руку.

— Что ты! — замахала руками Эдера,— ты спас нашу семью... Наверное, ты спас не только семью, но и нечто большее...

— Нашу любовь,— подсказал Андреа.

Манетти, смущенно отвечая на рукопожатия, говорил, что он только исполнял свой дружеский долг по отношению к Эдере и Андреа.

— А ведь признайтесь честно, — произнес он, — помните, тогда, когда я сказал, что этот самый синьор Отторино дель Веспиньяни, — при упоминании о покойном он понизил голос до шепота, — когда я сказал, что он мне чем-то не понравился... Я даже тогда и сам не мог в себе разобраться — я ведь был прав?

На этот раз никто не стал спорить с Манетти, не стал переубеждать его в неправоте.

— То-то, — нравоучительно произнес он, — правы люди, которые говорят, что один старый друг всегда лучше двух новых...

Супруги Давила вновь перебрались в Виареджо — городок, ставший для них родным — теперь, после всего произошедшего Андреа ни о каких переездах и слушать не хотел — чтобы ему не сулили.

Лало, их, сын, стал совсем большой — Эдера уверяла, что он похож на отца.

Вскоре приехала из Канады и Чинция — маленькая Эдерина отправилась к маме.

Конечно же, и Эдере, и Андреа было грустно расставаться с этим милым ребенком, ставшим для них совершенно родным, но делать было нечего.

— Ничего, не печальтесь,— улыбнулась Чинция на прощание,— мы еще обязательно увидимся... Честное слово!

— Хочется надеяться, — сказала Эдера.— Откровенно-то говоря, даже не представляю, как мы теперь будем без нее...

— Мама, а Эдерина еще приедет к нам? — спросил маленький Валерио.

Чинция нежно погладила его по голове и поспешила успокоить:

— Конечно, конечно... Я даже не знаю, кем она для тебя станет — сестричкой или... невестой,— закончила она растроганно.

— Что ж — будьте счастливы! — сказала она напоследок.— Дай Бог, не в последний раз видимся...

Эдера, поцеловав свою лучшую подругу прослезилась и сказала:

— И тебе того же...

С отъездом Эдерины их дом будто бы опустел, осиротел, и Эдера иногда даже плакала, вспоминая свою крестницу, маленькую Эдерину.

Но вскоре домашние заботы, семья, целиком поглотили ее — тем более, что и Чинция, и ее муж иногда звонили в Виареджо.

А Андреа по-прежнему занимался бизнесом по продаже недвижимости, Эдера, как и положено женщине, занималась домом и детьми.

Супруги по молчаливому согласию почти не вспоминали те драматические события — правда, изредка, когда Андреа уезжал куда-нибудь в другой город, Эдера, искоса посматривая на мужа, говорила:

— Смотри, не впутайся ни в какие неприятности...

С меня хватит,

Андреа только кивал головой, целовал жену в лоб, но никогда не уточнял, в какие же именно неприятности он может впутаться.

— Не беспокойся, дорогая,— обычно говорил он — теперь со мной ничего не случится...

Раз в году, как и положено, Андреа, доделав дела, отправлялся с семьей в отпуск — наверное, события годичной давности так врезались в его память, что он категорически отказывался отдыхать на море, предпочитая им горы — Итальянские Альпы.

Так было и на этот раз...

Они отдыхали в небольшом горном отеле — несмотря на ноябрь, в горах уже лежал снег.

Было около половины двенадцатого ночи.

В углу комнаты горела маленькая красноватая лампочка. Снежные хлопья тихо ударялись в окно, и казалось, что время остановилось в этом зыбком золотистокоричневом полумраке. В комнате было очень тепло. Изредка потрескивали трубы где-то под окнами...

Эдера пошевелилась во сне, и одеяло, шурша, медленно соскользнуло на пол.

— Как же ты все-таки прекрасна!..— едва слышно, одними только губами произнес Андреа.— Какое чудо эти колени!.. А эта нежная тайна груди!..

Он ощущал ее волосы на своем плече и губами чувствовал биение пульса в ее руке...

— Как ты прекрасна!..— вновь прошептал Андреа, не в силах сдержать себя.

Эдера, открыв глаза, ласково посмотрела на мужа и спросила:

— Ты не спишь?

Он смущенно улыбнулся.

— Нет.

— А что ты делаешь?

— Любуюсь тобой...

— Никак не налюбуешься? — лукаво посмотрев на мужа, спросила Эдера.

Андреа вздохнул.

— Знаешь, ведь тобой любуюсь не только я... Точней — любовался.

Эдера нахмурилась — ведь за это время они, по обоюдному молчаливому согласию, никогда не возвращались к тем событиям в Ливорно.

— Ты хочешь сказать...

— У меня до сих пор кровь закипает в жилах, когда я вспоминаю все это...

Приподнявшись, Эдера села на кровать и обхватила колени руками.

— Имеешь в виду Отторино?

— Не произноси при мне больше его имени! — запальчиво крикнул Андреа.

— Но ведь его вот уже больше года, как нет в живых! — воскликнула Эдера.

В ответ Андреа лишь скривился — будто бы он только что залпом выпил стакан уксуса.

— Ну и что... Я все равно не могу слышать о нем, Эдера!

Лицо ее на миг стало очень серьезным.

— Знаешь, ведь принято говорить: о мертвых или хорошо, или — никак...

Андреа недовольно отвернулся.

— Ты что, дурачок — до сих пор ревнуешь меня к дель Веспиньяни?

— Честно говоря — да.

— Но почему?

— Иногда я смотрю на тебя и думаю: вот это моя жена, моя любимая Эдера,— задумчиво сказал Андреа,— женщина, которую я люблю больше всего на свете...

— Я тоже люблю тебя...

— И вот ее полюбил еще один мужчина... Он смотрел на нее, жадно, также, как я теперь, он раздевал ее взглядом, он мечтал о ней, читал ей Петрарку, говорил о поэзии, о возвышенных чувствах...

— Андреа, нельзя быть таким страшным ревнивцем — я уже начинаю бояться, что ты скоро меня задушишь! — пошутила Эдера.

— Я не шучу — я серьезно,— произнес Андреа, очень раздосадованный тем, что упоминание о покойном графе грозило испортить его умиротворенное настроение.

— И это до сих пор не дает тебе спокойно жить, Андреа?

Он опустил голову.

— Нет, что ты... Просто я очень часто думаю об этом...

— О чем?

— О том, что с нами произошло...

— Но ведь все закончилось благополучно... Так что не думай, ни о чем не волнуйся.

Вяло улыбнувшись, Андреа произнес в ответ:

— Я старался, старался не думать... Да только оно все само лезет в голову...

Неожиданно Эдера сказала:

— Знаешь что... Только дай мне слово, что ты не будешь меня ревновать, не будешь сердиться на меня... Хорошо, Андреа?

Он кивнул.

— Хорошо.

— А ведь если разобраться — дель Веспиньяни по-своему был очень даже неплохим человеком.

Нахмурившись, Андреа перевел взгляд с Эдеры в сторону окна.

— Ну, так я и знала,— произнесла она,— ты ведь говорил мне, что не будешь ревновать...

— Это не ревность.

— А что же тогда?

— Я и сам не знаю...

— Постой, дай договорю: да, по-своему, он был очень хорошим человеком... И мог бы и дальше быть таким, если бы его, как совершенно правильно заметил Манетти, не ослепила бы страсть.

— Страсть к тебе?

Вздохнув, Эдера произнесла:

— Получается, что да... Человек, снедаемый страстью, способен на все... Наверное — и на самые страшные преступления... Впрочем, — добавила она каким-то потускневшим голосом, — впрочем, мы в этом с тобой и сами убедились...

— Значит — ты во всем виновата?

— Виновата в том, что родилась на свет, виновата в том, что однажды попалась ему на глаза... Если бы ты не принял того приглашения на его сорокалетие...

— А я ведь не хотел — ты настояла,— не преминул заметить Андреа.

Эдера вздохнула.

— Да, я... — она немного помолчала, после чего продолжила: — Если бы я не оказалась похожей на его покойную жену... Я видела фотографию.

— А если бы я не оказался похожим на того мафиози, Альберто Барцини — век не забуду этого имени, под которым меня едва не осудили,— в тон жене добавил Андреа,— ты тоже видела ту фотографию.

— Если бы он не сделал всего этого...

— Да, тогда уж точно,— ядовито съязвил Андреа,— тогда бы действительно он был бы очень неплохим человеком...

— Если бы, если бы...— она вздохнула. — Вся человеческая жизнь, если разобраться, складывается из этих «если бы»...

— Если бы я тогда не вошел в тот магазин синьоры Бенти и не искал бы фуляр для своей матери... Мы не были бы вместе.

Спустя некоторое время Эдера вновь вернулась к первоначальной теме:

— А знаешь — теперь, когда я вспоминаю его, мне становится его очень жаль...

— Уж не хочешь ли ты сказать,— Андреа подался корпусом вперед,— не хочешь ли ты сказать, что теперь тебе его не хватает?

— О, ты неисправим,— мягко улыбнулась Эдера.— Нет, совсем не то. Просто он был очень, очень одиноким, этот Отторино дель Веспиньяни, к тому же — терзался муками совести...

— Если бы он не изводил несчастную Сильвию, то не было бы ни терзаний, ни мук совести,— жестоко произнес Андреа.

— Не надо так... Мне действительно его жалко — очень жалко... Не надо иронизировать, Андреа... Но он решил построить свое счастье, решил очистить свою совесть за счет несчастья других...

— За что и поплатился.

Эдсра отрицательно покачала головой.

— Нет.

— ...?

— Он понял, что ошибся, и что такая ошибка может быть искуплена только ценой жизни...

Андреа, который все еще не мог простить покойному дель Веспиньяни его коварства, недовольно передернул плечами и произнес:

— Он ведь сам сказал тогда — «я проиграл»... Ты ведь слушала?

— Да.

— Он проиграл потому, что понял: теперь ты никогда не станешь его.

— Вовсе нет.

— Так почему же?

— Потому, что, наверное, понял: нельзя стать по-настоящему счастливым, делая несчастливыми других... Что за каждый свой грех, в том числе — и за грех гордыни — рано или поздно придется расплачиваться... Когда-то мне говорила об этом Марта, и теперь, когда я стала свидетельницей печальной участи Отторино, я убедилась в правильности этих мудрых слов еще раз...

После этих слов Андреа улыбнулся и произнес — на этот раз примирительно:

— Но мы-то с тобой будем счастливы?

Эдера улыбнулась в ответ.

— А разве мы несчастливы, Андреа? А разве может быть иначе, когда мы вместе?!

А снег все падал и падал мягкими хлопьями, покрывая черепичные крыши, землю, деревья, автомобили сплошной белой пеленой.

Вскоре Эдера, убаюканная снегопадом, сладко заснула, а Андреа, глядя на нее и слыша, как в соседней комнате посапывает маленький Валерио, думал: «Да, мы действительно счастливы, и мы будем счастливы всегда... Ночь, я, моя любимая Эдера, мы вместе, теперь мы всегда будем вместе... В соседней комнате спит мой сын... Разве это не настоящее счастье?..»

Андреа, осторожно, чтобы не разбудить спящую, прикрыв оголившееся плечо Эдеры сбившимся одеялом, вскоре и сам заснул.

То ли во сне, то ли где-то рядом с ним продолжали звучать волшебные, чарующие слова: «А разве мы несчастливы, Андреа? Разве может быть иначе, когда мы вместе?..»