Эдера 2

ГЛАВА 17

Прибыв в Ливорно, Джузеппе с аэродрома первым же делом направился на «Ливидонию» — он понимал, что пока Отторино не увидит его и не поговорит с ним, то не успокоится, и что даже предлога найти, чтобы отложить разговор с ним, не представляется возможным; откладывать встречу с патроном даже на несколько часов не имело никакого смысла — очень уж хорошо Росси знал вспыльчивый и неуемный нрав дель Веспиньяни.

Но сперва надо было подыскать себе какое-нибудь оправдание, звучавшее убедительно.

Поразмыслив, Джузеппе пришел к выводу, что ни один из его вариантов не подходит — слишком умен, слишком проницателен был Отторино, слишком хорошо знал он своего личного секретаря, чтобы его можно было просто так провести.

«А-а-а, будет, что будет, — с обреченностью подумал Джузеппе, — во всяком случае, максимум, что он сделает — выгонит меня со службы... Хотя... Может быть и удастся как-нибудь выкрутиться... Ведь не в первый раз. Главное — дать выход запалу Отторино, ни в чем не перечить ему, не прекословить. Он перегорит и быстро успокоится. А потом...»

Росси и сам не знал — что будет «потом», и потому в мыслях приготовился к самому худшему...

Отторино, простившись с отцом, сидел в кресле, рассеянно читая утреннюю газету.

В это время зазвонил телефон, и кто-то из прислуги сказал, что синьор Джузеппе Росси наконец-то прибыл на борт яхты.

Нетерпеливо отложив газету в сторону, дель Веспиньяни почти закричал в трубку:

— Пусть войдет ко мне. Немедленно, черт бы его подрал!

Спустя десять минут Росси предстал перед Отторино дель Веспиньяни.

Тот, посмотрев на своего личного секретаря таким взглядом, будто бы он, Отторино, впервые в жизни его видел, произнес:

— Ну, что скажешь?

Росси прекрасно зная проницательность и ум своего патрона, а также представляя, чем может для него закончиться укрытие своей роли в сицилийской поездке, справедливо потому посчитал за лучшее ничего от него не утаивать и рассказать все так, как оно и было на самом деле — честно и начистоту.

Подробно рассказав, как было дело, Джузеппе закончил свое повествование словами:

— Как вы и сказали, я действовал без насилия и без нарушения закона...

— И ты что — после этого сам позвонил в квестуру?

— Да. Впрочем, — Росси хитро улыбнулся, — если бы я этого не сделал, это бы наверняка сделал бы кто-нибудь другой... Ведь тот самый мафиози, за которого приняли синьора Давила — личность в Палермо довольно известная... Я удивляюсь, как еще...

— Но ты предварительно выкрал у него документы остановил поток оправданий Отторино. — Чтобы он не мог подтвердить правильность своих слов, и личность его долгое время не была бы установлена. Кстати, а где документы синьора Давила?

— Тут.

— С собой?

Росси поставил на стол небольшой чемоданчик, а сверху положил документы, бумажник и кредитную карточку Андреа.

— Прошу.

Посмотрев документы и кредитную карточку Андреа, Отторино положил все это, также, как и чемоданчик, в большой черный сейф.

Когда он смотрел бумажник, в глаза ему бросилась небольшая фотография Эдеры — она была вставлена в специальный карман; при взгляде на этот снимок дель Веспиньяни почему-то стало немного не по себе, наверное потому, что он еще раз убедился, как она все-таки похожа на покойную Сильвию...

— Я ничего не украл,— произнес Росси.

— И на том спасибо... Впрочем, я этого не знаю, ручаться не могу...

На дель Веспиньяни в этот момент было страшно смотреть — он побелел, крылья его носа раздувались, кулаки были крепко сжаты.

Казалось — произнеси незадачливый Джузеппе Росси еще слово, даже полслова в свое оправдание, и дель Веспиньяни накинется на него, и будет бить, бить, бить, пока не убьет насмерть.

— Послушай, идиот, — медленно, подавляя в себе злобу, сказал граф, — ты что — сам не понимаешь, что несешь? Да тебя за это...

— И он тут же осекся, не продолжая фразы.

Впрочем, он мог и не продолжать — Джузеппе достаточно хорошо знал Отторино, чтобы домыслить недосказанное за своего патрона.

— Но, синьор...

— Да тебя за это надо было бы... — и он вновь замолчал.

Росси, сделав долгую, выжидательную паузу и убедившись, что граф начинает понемногу приходить в себя, произнес в свое оправдание:

— По крайней мере, ни одна статья уголовного кодекса мною не нарушена...

Отторино хмыкнул.

— Тайное воровство документов, кредитной карточки и денег, лжесвидетельство в полиции, не говоря уже о том, что ты подмешал ему в вино какую-то гадость... Кстати, а что это были за таблетки?

— Названия не помню, — ответил Росси, — могу сказать только, что это — какое-то отличное психотропное средство, которое, в довершение к этому, не только парализует волю, но и действует, как снотворное... Психов в лечебницах кормят этими таблетками каждый день — и ничего...

Подумав, Отторино решительно потянулся к телефонному аппарату.

— Что вы намерены сделать, синьор дель Веспиньяни? — со страхом спросил Росси.

— То, что бы сделал на моем месте любой порядочный, любой уважающий себя человек...

—...?

— Вызову полицию.

— Но...

— Никаких «но»!

Глаза Росси испуганно забегали.

— Но ведь вы сами сказали мне, чтобы я задержал синьора Давила в Палермо!

— Но при этом категорически запретил тебе нарушать законность, — добавил Отторино.

— Но в полиции...

Дель Веспиньяни и на этот раз не дал своему личному секретарю закончить мысль:

— Мне кажется, что будет лучше, если ты обо всем расскажешь в полиции, синьор обманщик!

— Синьор! Пощадите! Я не хотел! У меня маленькие дети...

— Вот как? Любопытно. Что-то никогда не знал об этом, — ответил Отторино, набирая номер начальника квестуры Ливорно.

У меня дети... Внебрачные, правда, но это ничего не меняет,— хныкал Джузеппе,— мальчик, в Пьяченце, и девочка, уже большая — в Генуе... Я никогда в жизни не видел их. О, пощадите меня, синьор!

— Все ты врешь, Джузеппе, никаких детей у тебя нет и не было никогда...

— О, синьор!..

Отторино поджал губы.

— Отстань.

— Синьор, сжальтесь надо мной!

— Нет, нет, никакой жалости, — быстро произнес дель Веспиньяни.

Росси едва не плакал.

— Но почему? Почему?

— К таким людям как ты, жалость просто противопоказана,— заметил Отторино и вновь опустил трубку на рычаг. — Занято... И о чем это они так долго беседуют в квестуре, хотел бы я знать?!

Вид Отторино выражал решимость — Джузеппе понял, что теперь его не спасет ничто...

И потому он избрал последнее, действенное, как ему показалось, средство.

Пробормотав еще что-то о своих внебрачных детях, Росси произнес неожиданно:

— Синьор дель Веспиньяни, клянусь, что если вы вызовите полицию, то хуже от этого будет только вам.

Эта скрытая угроза, впрочем, не возымела на Отторино никакого действия.

— Мне? — механически спросил он.

Росси кивнул.

— Ну да...

— Почему это?

— Потому что мне придется объяснить, что я выполнял ваше поручение...

— Это что-то новое,— безмятежно улыбнулся дель Веспиньяни,— и что же ты скажешь? Что я заставил похитить у Андреа его документы, напоил его до полусмерти, подмешав в вино какую-то гадость, уложил в постель с проституткой, а затем сдал полиции?

Именно это я и скажу, — ответил Росси, храбрясь, но в то же самое время — внутренне робея. — И мне ничего больше не остается.

Дель Веспиньяни пожал плечами.

__ Тебе никто не поверит.

— Почему?

— Потому что я буду это отрицать.

— ...?

— Ну посуди сам, кому поверят скорее: тебе, грязному проходимцу из-под темной звезды, как однажды очень тонко выразился мой отец, или мне, графу Отторино дель Веспиньяни, человеку, который известен не только тут, в Тоскане, но и во всей Италии, человеку, у которого кристальная, незапятнанная репутация?

Росси понял, что он проиграл, и что теперь у него не остается никакой надежды.

Отторино вновь набрал телефон квестуры и досадливо положил трубку.

— Опять занято...

— Но, синьор...

Джузеппе тем временем лихорадочно соображал, какой же еще аргумент он может привести в свою пользу.

Но ведь я чистосердечно во всем раскаялся! — воскликнул он.

— Это ничего не меняет.

— Почему?

— Во-первых, я не следователь квестуры, чтобы выслушивать тут твое чистосердечное раскаяние, а во- вторых — мне от этого не легче... Уж не говоря о синьоре Андреа Давила.

— Но я больше не буду, — захныкал Росси, точно маленький ребенок, который сделал какую-то шкоду и теперь боится наказания.

— Ты это говоришь уже не в первый раз... Вспомни, как семь лет назад ты заявил, что никогда не будешь больше играть в азартные игры? И с тех пор мне всякий раз приходится вытаскивать тебя из всевозможных неприятностей... Но в этот раз ты просто превзошел самого себя! Нет, это становится невыносимым...

Видимо, сдав своего личного секретаря в квестуру, дель Веспиньяни намеревался, как минимум, убить трех зайцев: во-первых, избавиться от человека, который все больше и больше досаждал ему, во-вторых — вызволить Андреа, чтобы восстановить справедливость и предстать таким образом в глазах и Андреа, и уж конечно, Эдеры благородным человеком (на это дель Веспиньяни рассчитывал больше всего), и в-третьих — убрать из своего окружения человека, который слишком много знал...

— Но я...

— Ты ведь обещал мне никогда больше не садиться за игорный стол, а я вот уже который раз вынужден оплачивать твои долги...

Да, это была правда: надо сказать, что страсть к азартным играм была у Джузеппе с детства — еще в те времена, когда он жил в Неаполе, он обыгрывал даже портовых грузчиков — людей, славившихся в картежных и иных азартных играх твердым расчетом и умением сохранять хладнокровие в самых, казалось бы, рискованных и критических ситуациях. Да, Джузеппе Росси любил азартные игры — и не только их, но и все, где есть элемент риска.

В Монте-Карло, куда Джузеппе попал семь лет назад, он играл, правда, не в карты (хотя и такую возможность дает этот прекрасный уголок южной Европы), а в классическую рулетку.

Потом уже, на борту «Ливидонии» он так объяснял графу Отторино дель Веспиньяни, у которого Росси потом совершенно неожиданно оказался в личных секретарях, свое желание поиграть в эту игру:

— Говорят, что тем, кто играет в рулетку впервые, необыкновенно везет. Видимо, это правда — в Монте-Карло я попал впервые, более того — до этого я еще ни разу не играл в рулетку...

— Но ведь ты сказал, что был одним из самых азартных и удачливых игроков Неаполя,— весело произнес Отторино, который, от нечего делать, слушал россказни Росси,— и что никогда до этого ни во что иное не играл...

Совершенно верно, синьор дель Веспиньяни, только в карты, как вы только что справедливо заметили. Так вот: сперва все шло просто отлично: за неделю я выиграл в одном из домов азарта что-то около семи миллионов лир, огромная сумма! — заявил тогда Росси, замечая мягкой усмешки графа, для которого подобная сумма, конечно же, была более чем скромной.— Игорный дом к моему немалому удовольствию, был совершенно разорен. Я, конечно же, получил деньги, перевел их в Неаполь, и целый год жил припеваючи, играя по маленькой. Помнится, тогда зимой я больше проигрывал, чем выигрывал, однако что это были за проигрыши в сравнении с тем, что я выиграл в Монте-Карло! И вот, уважаемый синьор дель Веспиньяни, спустя год, то есть — несколько недель назад меня вновь потянуло на игру. Рулетка — это ведь такая зараза!.. Это настоящее болото — оно засасывает, как ничто другое...

Тогда дель Веспиньяни, которого этот разговор развлекал во время перехода от берегов Франции к Ливорно, лишь с усмешкой заметил:

— Особенно, таких, как ты... Все очень просто. Каждый выигравший обязательно вернется в Монте-Карло, чтобы выиграть еще раз, а каждый проигравший — чтобы отыграть свое обратно... И владельцы казино не промахнулись в этом циничном расчете на одну из самых низменных человеческих страстей, к которой,— дель Веспиньяни иронически посмотрел на Росси,— ты так привержен... Чистая психология на прикладном уровне... Ведь из-за этого ты, по сути, и проигрался... Это и есть та самая печальная, бесконечная история, которую можно слушать всю жизнь...

— Несомненно...— казалось, в тот момент Росси совершенно не заметил сарказма. — Впрочем, не только таких,— все также, совершенно не обижаясь, продолжал он.— И вот, я оставил свой домик в Неаполе, я оставил своих друзей и приехал сюда... Чтобы разориться...— на глаза Росси набежали слезы.— И теперь, после этого проигрыша, я просто не знаю, что мне и делать. Остается или утопиться, или пустить себе пулю в лоб...

Да, тогда Отторино еще воспринимал этого человека всерьез, и потому, пожалев его, заплатил его чудовищный, с точки зрения самого Росси, долг казино.

После чего предложил ему поступить к себе на яхту...

Да, тогда Росси клялся Мадонной и всеми святыми, каких только знал, и прежде всего — святым Януарием, столь любимым неаполитанцами, что никогда больше не будет играть, однако буквально через несколько месяцев он едва не заработал нож в живот в одном их грязных притонов портовой Барселоны за категорический отказ платить долг чести, устроил скандал и попал в полицию, и вновь Отторино пришлось вытаскивать его из неприятной ситуация...

— Но

И тут а голове Джузеппе мелькнула спасительная мысль. Искоса посмотрев на своего разгневанного патрона, он медленно произнес:

— Мне поверят.

Отторино удивленно поднял брови.

— Вот как?

— Мне поверят, — окрепшим голосом продолжи Росси, — обязательно поверят...

— И кто же? — поинтересовался дель Веспиньяни со скучающим видом, будто бы слушая и в то же самое время — не слушая собеседника.

— Эдера...

Лицо дель Веспиньяни будто бы передернул электрический разряд.

Да как он посмел!

Как посмел этот грязный проходимец, которого он взял сюда, на «Ливидонию» из-за жалости, как он посмел осквернять своими нечистыми устами это святое для него, Отторино дель Веспиньяни, имя?!

Кто он такой?

И что он себе позволяет?!

А Росси, заметив, какое впечатление произвела его угроза на патрона, продолжал развивать неожиданный успех:

— Поверит, поверит, синьор дель Веспиньяни, обязательно поверит..,

Да, это был точный удар.

Дель Веспиньяни и сам знал, что такое возможно. То есть, конечно же, у Эдеры могли бы быть сомнения относительно правдивости слов Росси, которого, как успел заметить Отторино, она немного недолюбливала — и было, по всей видимости, за что!

Но в душе ее могло бы закрасться совершенно оправданное сомнение, и это бы полностью погубило репутацию дель Веспиньяни в ее глазах.

Кроме того — факты...

Во-первых, Андреа отправляется на Сицилию — куда быстрее, чем того требовали обстоятельства.

Во-вторых, в это время он, Отторино, принимается всячески обхаживать его жену.

Уж не для того ли он отправил синьора Давила подальше аз Тосканы?!

В-третьих, чтобы забрать Андреа из Палермо, граф отправляет за ним собственный самолет, хотя, видимо, скорее было бы прилететь обыкновенным рейсом.

То, что могло бы быть расценено как обыкновенное проявление любезности, теперь вселило бы подозрения.

В-четвертых, после того, как Росси прибывает на Сицилию, Андреа сразу же попадает в очень неприятную ситуацию... Ну, допустим, если бы не было Росси, если бы его забрали в квестуру на улице, из пиццерии, из гостиницы — это бы еще куда не шло.

Но теперь...

Нет, наверняка, Эдера начнет подозревать его, и это может отвратить ее от него, дель Веспиньяни...

Неожиданно Отторино вспомнил свой недавний разговор с отцом - теперь ссылка на Шекспира, на «Ричарда III» была бы смешна.

Одно дело — страстное, непреодолимое желание обладать этой женщиной, а другое — переступить для этого не через театральное злодейство, а через очевидную подлость...

Наверное, Клаудио, как и всегда или почти всегда был прав: она его не простит, она его просто возненавидит... И тогда...

К тому же, и сам Андреа не будет сидеть в тюрьме до скончания века: рано или поздно его оттуда выпустят, он вернется сюда, в Ливорно, и станет собирать чемоданы — И Эдера навек проклянет его, Отторино...

Черт бы подрал этого Росси — он рассчитал все очень точно и очень грамотно...

Ничего не скажешь.

Впрочем, оставалось еще одно средство...

Пристально посмотрев на своего личного секретаре Отторино вкрадчиво спросил:

— А ты не боишься?

Росси быстро-быстро заморгал.

— Чего?

— Того, что теперь тебя стукнет током, или ты вечером, когда будет темно, свалишься за борт и не выплывешь — не увидишь брошенный тебе в темноте конец каната или спасательный круг... Сведет в воде ногу судорогой — и все...

Однако, эта угроза графа лишь вселила в Джузеппе уверенность, что он выбрал правильный путь.

— Нет.

— Вот как?

— Я не боюсь этого...

— Почему же? Или ты считаешь, что такое невозможно — даже теоретически?!

Росси усмехнулся.

— Почему же, — произнес он, подняв на Отторино глаза, — почему же... Возможно... Только вы на это нс пойдете, синьор...

— Ты так считаешь?

— Я просто уверен в этом.

— Но откуда такая уверенность?

— Вы не пойдете на это.

— Пойду, еще как пойду...

— Вы просто не захотите скандала вокруг своего имени, — тут же нашелся Росси.

— О каком скандале ты говоришь? Просто несчастный случай... Да знаешь ли ты, сколько бывает в той же Тоскане утопленников каждый сезон? Не говоря уже об автомобильных катастрофах и бытовых трагедиях... Мало ли что — неисправный светильник, оголенный электропровод... В конце-то концов, не всякий это может заметить.

Росси отрицательно покачал головой.

— Нет, я не верю в это...

— В утопленников? — иронически осведомился дель Веспиньяни. — А ведь придется, придется поверить, дорогой синьор Росси...

— В то, что вы пойдете на это... Кроме скандала, вы побоитесь... Той же Эдеры.

Отторино насторожился.

— А при чем тут Эдера?

— Ведь синьор Андреа Давила не будет сидеть в тюрьме веки вечные...

— Разумеется.

— Когда он вернется, то расскажет своей жене обо всем...

— И о твоей роли в его аресте,— в тон Росси вставил граф.

— Несомненно. Но тогда сразу, же возникает подозрение... С чего это вдруг синьор Росси утонул в самый неподходящий момент?

— В самый неподходящий для кого? Для утопленника, — невесело усмехнулся дель Веспиньяни, — для утопленника только есть один неподходящий момент — когда он пытается выплыть и не может.

— Для вас, синьор.

— Для меня? Интересно... Потрудитесь объяснить,— предложил граф.

— Вы ведь прекрасно понимаете, о чем говорю, что я имею в виду, — ответил Росси.

«Да, черт бы подрал этого типа, — подумал граф,— все точно рассчитал... Но ведь этого нельзя оставлять просто так!»

Нахмурившись, он спросил:

— Хорошо. На что ты рассчитываешь?

— На то, что вы замнете эту историю... А кроме того,— Росси, поняв, что уже выиграл или почти выиграл эту партию у своего патрона, понизил голос до доверительного шепота, — кроме того, то, что синьор Андреа Давила в тюрьме, это даже и хорошо.

— Джузеппе,— с трудом сдерживая гнев, воскликнул Отторино,— ты хоть сам-то понимаешь, что ты натворил? Да или нет?

— Мне, синьор дель Веспиньяни, очень даже обидно выслушивать от вас такие слова...

— Какие?

— «Утоплю...», «Ударит током...» И вообще — для кого я старался? Для вас, только для вас. Из любви к вам, синьор, и только из любви...

Отторино с трудом сдерживал себя, чтобы не заехать этому мерзкому типу в ухо.

— Да, теперь он понимал, что в чем-то стал его заложником, что проклятый Росси задействовал схему так, что последний ход в любом случае оставался за ним.

Впрочем, заложником ли Росси?

Скорее — своей собственной страсти к Эдере, страсти всепоглощающей и безраздельной, которая буквально захватила все его существование.

А-а-а, будет, что будет.

Обратного пути уже нет.

Во всяком случае он, Отторино дель Веспиньяни, его не видит...

Стало быть, он будет бороться за любовь, за свою до любовь до конца — и, если он уже выбрал этот путь, то не надо брезговать ничем, теперь, как говорится, все средства хороши. Тем более, что этот Джузеппе Росси — порядочный проходимец — ведь, если быть откровенным, он, Отторино, недооценивал его; думал так мелкий и скользкий мошенник, а оказалось...

Да, ведь он действительно умен — умен, коварен, хитер и расчетлив, он умеет наносить точные удары исподтишка, когда никто их не ждет.

Значит, надо быстро изменить ориентацию, надо постараться использовать коварство и изворотливость Джузеппе себе на пользу.

Довольно любить все человечество, пора обратить внимание и на себя, довольно прекраснодушествовать, надо заниматься собой, устраивать свою жизнь.

А для этого надо попробовать извлечь выгоду из той ситуации, которая сложилась в Палермо.

Но как?

Не все ли теперь равно?

Да, теперь после того, что произошло в Палермо, после того, как Андреа Давила попал в тюрьму, теперь все средства хороши.

Граф подошел к двери и проверил, плотно ли она закрыта, после чего, усевшись за стол и усадив рядом с собой Джузеппе, произнес более миролюбиво:

— Хорошо, давай поговорим...

Росси понимающе улыбнулся.

— Всегда готов с вами поговорить, дорогой синьор дель Веспиньяни...

Отторино понял, что на этого мелочного человека может подействовать только очень грубая лесть.

И потому он начал так:

— Да, Джузеппе, ты действительно умен... Куда умнее, чем я когда-то предполагал...

Росси сделал протестующий жест.

— Ну что вы!..

Слова графа ему явно польстили.

— Хочешь сказать, что ты — глупец? — спросил Отторино, вопросительно посмотрев на собеседника.

— Всему, что у меня есть, в том числе и некоторой сметке, я обязан только тому времени, которое провел рядом с вами,— тут же нашелся Джузеппе.— Только благодаря вам, синьор дель Веспиньяни, проявились мои лучшие качества...

И он просительно, заискивающе посмотрел в глаза своему патрону.

Любой другой человек наверняка бы принял излияния в любви и преданности за чистую монету, любой бы другой — но только не Отторино.

За семь лет он отлично выучил Росси, он знал, чего могут стоить его слова.

Но, оказывается, не до конца — иначе бы он так не промахнулся...

После недолгой паузы граф продолжил:

— Да, Джузеппе, тебе не откажешь в отличных аналитических способностях, ты, как я понял, прекрасно разбираешься в людях... Ты знаешь и то, чего не написано в книжках... Но, Джузеппе, дело в том, что когда-то я уже однажды поверил тебе... Ты тоже обещал многое, очень многое... И что же получилось?.. Ты обманул меня.

— Вы про карты?

— И про карты тоже, — сказал Отторино таким тоном, что Росси понял: он, его патрон, также знает о нем многое, очень многое — гораздо больше, чем можно было бы предположить.

— Так что же? Карты — это безделица, это пустяк... Карты — это одно, а ваши поручения — это совершенно другое... Карты — это не более, чем моя маленькая слабость — у кого их не бывает? Ведь я же живой человек, синьор дель Веспиньяни! А работа, служба у вас...— Росси облизал пересохшие от волнения губы.— Ведь я еще ни разу, я никогда вас, синьор дель Веспиньяни, не подводил... Вспомните, тогда, в Милане... Или ту историю перед свадьбой, когда вы отправили меня успокаивать вашего отца...

— Ценю твои заслуги, — в тон ему ответил Отторино, — но, все-таки, замечу, что ты делал их не из любви ко мне, а из любви к деньгам, то есть — далеко не бескорыстно ... Не так ли?

Росси потупил взор.

— Никакие деньги не прельстили бы меня, синьор, если бы меня попросил бы кто-то другой... Я ведь повторяю — все, что я делаю — только для вас. Ведь вы для меня...— он запнулся, подыскивая наиболее удачное словечко, наиболее сладкое для уха лестное определение и, не найдя ничего более подходящего, продолжил: вы ведь для меня, как старший брат... Нет, нет, вы, синьор дель Веспиньяни, для меня словно настоящий отец... Строгий и любящий.

— Избавь меня Бог и Пречистая Дева от таких родственников,— брезгливо поморщился Отторино. — Если бы мы с тобой были бы даже дальними родственниками, я бы или повесил тебя на рее «Ливидонии», или бы удавился сам от тоски...

— О, синьор, если бы вы знали, какие сыновьи чувства я питаю к вам,— не унимался Джузеппе, несмотря на то, что «сын» был всего на пять лет моложе «отца».

Отторино сделал вид, что не расслышал этой фразы Джузеппе.

— Так вот: на эту игру, в которой я предложу тебе быть моим партнером, — Отторино неожиданно перешел на терминологию, более близкую и понятную собеседнику, — временным, как ты понимаешь, партнером, на эту игру, Джузеппе, я поставил многое, очень многое... Если, конечно, не все, — он неожиданно понизил голос. — Если проиграю я, проиграешь и ты. Но если выиграю... Я озолочу тебя, но ты сразу же уедешь куда-нибудь подальше — желательно в Соединенные Штаты или Латинскую Америку. И чтобы глаза мои тебя тут больше не видели...

Сдержанно улыбнувшись, Росси произнес, не глядя на графа:

— Я понимаю...

— Ты согласен? — поинтересовался дель Веспиньяни, посмотрев на Росси пристальным, испытывающим, но в то же время — ненавидящим взглядом.

Тот кивнул.

— Да, синьор...

— Тогда поговорим более конкретно...

— Я слушаю...

И Отторино, склонясь над столом, принялся излагать свой план, а также роль в замыслах его, дель Веспиньяни Джузеппе Росси...

Тюремная камера, в которой содержался Андреа, как уже было сказано, несколько отличалась от других камер, и не только относительным комфортом, отсутствием решетки и телевизором: мебель, привинченная к полу, радовала глаз округлостью форм, чтобы нельзя было пораниться об углы; стены, выкрашенные в белый цвет, были обиты пробкой — такой ненавязчивый интерьер обычно бывает в камерах, где содержатся очень опасные преступники, от которых можно ожидать чего угодно...

Андреа не заметил, как заснул. На этот раз он проснулся не сам — его разбудил скрежет давно не смазанной металлической двери. Он оторвал голову от подушки — в камеру вошел надзиратель — не тот, с которым он беседовал несколько часов назад, а другой — усатый, смуглый южанин с нашивками капрала.

— Синьор Альберто Барцини?

Андреа с удивлением осмотрелся по сторонам — оказывается, тут кроме него был еще какой-то заключенный, некто Барцини.

А он и не заметил.

Утром, когда надзиратель назвал его Барцини, Андреа не придал этому обстоятельству должного значения — он подумал, что тот просто оговорился.

Еще бы — такая огромная тюрьма, столько заключенных, и меняются они, наверняка, довольно часто — ведь тюрьма-то предварительная...

Осмотревшись и не найдя тут никого, Андреа подумал, что надзиратель просто перепутал камеру.

Однако тот, подойдя поближе, произнес официальным голосом:

— Синьор Альберто Барцини, с вами хочет поговорить следователь, синьор Давиде Гвадонини.

Поднявшись с кровати, Андреа виновато посмотрел на надзирателя.

— Простите, но вы ошиблись... Вы ошиблись, синьор карабинер...

— То есть?

— Вы ко мне обращаетесь? — на всякий случай осведомился Андреа.

Надзиратель усмехнулся.

— А то к кому же еще? Это камера одиночная, и кроме вас, синьор Барцини, тут никого нет...

— Моя фамилия — Давила, и зовут меня — Андреа.

А синьор Барцини, видимо, в другой камере...

Надзиратель ухмыльнулся.

— Не валяйте дурака, синьор Барцини. Вы прекрасно известны на Сицилии...

— Простите, но я в Палермо, да и вообще на Сицилии — первый раз в жизни.

— Это вы объясните следователю Гвадонини. А теперь — пойдемте.

— Куда?

— К следователю. Кстати, можете использовать свое право: можете отвечать на вопросы, поставленные вам устно или письменно, по вашему усмотрению, можете не отвечать на них вовсе, если найдете, что они могут повредить вам, можете, как я уже сказал, потребовать адвоката... Как жаль, что ваш личный адвокат, синьор Галли, тоже арестован! — притворно засокрушался надзиратель.— А то он бы вам наверняка бы помог»

— Какой еще синьор Галли? — Андреа вопросительно посмотрел на капрала.

— А то вы не знаете...

Андреа, недоумевая, встал, быстро оделся и пошел вслед за надзирателем...

«Нет, тут наверняка какая-то ошибка, — думал Андреа, глядя в широкую спину капрала, — наверняка меня приняли не за того, а за какого-то преступника... Альберто Барцини. Иначе — как бы я оказался тут, в тюрьме?.. Это даже хорошо, что сейчас меня вызвали к следователю. Уж он-то быстро во всем разберется и выпустит меня...»

Уже подходя к двери, за которой был кабинет следователя, синьора Гвадонини, он почему-то вспомнил о Росси и тут же подумал: «Интересно, а его тоже арестовали, как и меня? Если да — то за что?.. Если так, то оно, может быть, и к лучшему — Росси наверняка подтвердит, что это — не более, чем просто досадное недоразумение, и меня отпустят. Жаль только, что в Ливорно я буду не раньше вечера...»

Надзиратель толкнул тяжелую дубовую дверь, и Андреа очутился в кабинете следователя...