Эдера 2

ГЛАВА 12

Андреа не ошибся, когда посчитал, что не следует раньше времени расспрашивать Стефано о его тайне — о том, почему не согласился принять посильную помощь от дель Веспиньяни, какую приняли его братья.

— «Они не знали всего, — сказал тогда сторож сицилийского имения дель Веспиньяни, — а я знаю... И потому никогда ему не прощу...»

Андреа справедливо посчитал, что придет время, в Стефано сам расскажет ему о своей тайне — если, конечно, посчитает нужным, решил про себя Андрея.

Так оно и произошло.

Работа Давила на участке подходила к концу.

Он и сам не верил, как это ему удалось так быстро управиться — наверное, его просто подгоняли мысли о семье и о детях...

И конечно же, об Эдере.

Короче говоря, вместо недели, как и планировалось в лучшем случае (в худшем Андреа думал управиться дней за десять — его поразил объем работ после того, как он приехал на Сицилию), он управился за пять.

Оставалось только позвонить в Ливорно, чтобы Отторино выслал за ним «Сесну», сдать машину в прокат.

Ну, и конечно же, купить подарки.

Думая, как примет его Эдера, что скажет ему по возвращению, Андреа счастливо улыбался.

На следующий день после того, как работы в основном были завершены. Андреа направился в Стефано Манджаротти — попрощаться.

Тот принял его, как старого друга.

— А-а-я, синьор Давила, — произнес он, встав и пройдя навстречу гостю, — очень рад вас видеть.

Они с чувством пожали друг другу руки, после чего хозяин, как в водится, пригласил Андреа к столу.

— А ведь в на днях уезжаю, — сказал Андреа, усаживаясь на топчан.

— Вот как? — переспросил сторож таким тоном, будто бы рассчитывал, что Андреа пробудет тут, на Сицилии еще как минимум несколько лет.

— Да, меня ждут...

— Быстро же вы управились...

— Старался...

После этих слов Андреа замолчал и, скоса посматривая на своего собеседника, задумался...

«Может быть, все-таки, стоит предложить ему какую-нибудь помощь? — размышлял Андреа, — как-никак, а дель Веспиньяни, если бы это произошло, с радостью бы согласился... Несомненно бы, согласился».

Однако Стефано, судя по всему, отличался завидной проницательностью — и потому, посмотрев на сидевшего напротив гостя, напомнил глуховатым голосом:

— Синьор Давила, надеюсь, вы человек слова? Ведь вы обещали никому не говорить о том, что услышали от меня... Так ведь?

Андреа, встрепенувшись, словно ото сна, посмотрел на него я ответил:

— Ну да... Синьор, если вы мне не доверяете — тогда к чему было рассказывать? Нет, я ни с кем не собираюсь делиться тем, что услышал тут от вас...

Манджаротти покачал головой.

— Я верю вам, синьор... Почему-то вы с самого начала, с первого же взгляда внушили мне доверие...

— Спасибо.

После этого последовало предложение:

— Не хотите ли немного выпить? Отличное красное вино моего изготовления... Синьор Давила, если вы откажетесь, то очень обидите меня... Ведь у нас на Сицилии не принято отказываться от такого угощения...

Чтобы не обижать своим отказом радушного хозяина, Андреа согласился.

Вскоре на столе появилась немудреная трапеза: консервы, сушеные финики, орешки, вяленая скумбрия, и большой бурдюк вина.

Стефано, выставив на стол два небольших оловянных стаканчика — наверное, таких же старых, как и аббатство, в одной из келий которого происходила трапеза, произнес:

— Это лучшее вино прошлогоднего урожая... Хотя, конечно же, — мечтательно продолжил он, — конечно же, самое лучшее вино у нас, бывает в конце сентября. Хотя, не то, что прежде, теперь времена изменялись, и люди обеднели, рыба от побережья ушла куда-то к Мальте или к Африке, и все стало не так, как прежде... Прежде виноград родился — вот какой! — величиной с детский кулак, — очень серьезно произнес Стефано, даже изобразив, каким приблизительно раньше был виноград, — и гроздья были очень тяжелы, так тяжелы, что ребенок не мог их поднять, а теперь и посмотреть не на что; ягоды чуть-чуть больше смородины, и нет в них прежней силы... Но и этот виноград давят — у нас нет своих давилен, и потому мы собираемся в складчину, — его давят, как много-много лет назад, ногами, а потом разливают в бочки. Но в бочках вино не стоит больше месяца, и оно чуть мутновато на свет, розового цвета... Это молодое вино совершенно замечательно по своим последствиям. Выпитое в большом количестве, оно не хочет опомниться в желудке и продолжает там таинственный процесс брожения, начатый еще в бочке. Оно заставляет людей танцевать, прыгать, болтать без умолку, целоваться, рассказывать всякие небылицы, хохотать... У нас на Сицилии крестьяне — народ очень хитрый, — продолжал Стефано, — и потому вместо чая по утрам пьют все то же вино. Оно начинает бродить, играть в крови, а действие его возобновляется с новой силой. И все мы на несколько недель становимся пьяными, но очень благодушными... Впрочем, синьор, и это вино ничем не хуже — но, в отличие от сентябрьского, оно почти не пьянят. Это — как сок.

С этими словами Стефано разлил вино по стаканчикам и. протянув один из них гостю, произнес:

— За ваши успехи!

Андреа кивнул.

— Спасибо...

Вино Стефано пахло свежераздавленным виноградом и вставляло на зубах, на языке и на небе терпкую мутноватую оскомину.

Стефано еще долго рассказывал гостю о том, как делают на Сицилии вино, затем беседа незаметно перешла к тому, как делали вино его отец, дед и прадед, и вскоре пришла к тому больному месту, которое не давало сторожу покоя — к смерти его сестры Сильвии.

— Да-а-а, — протянул он задумчиво, бесцельно вертя в руках стаканчик. — Конечно же, нам надо было слушаться падре... Он ведь сказал: никогда вы не станете в один ровень с такими важным и богатым синьором, как дель Веспиньяни, никогда вы не станете барами... А мы не послушались....

— Но ведь вы сами сказали, что говорили об Отторино со злости, — напомнил Андреа.

Стефано кивнул.

— Да... Иногда мне даже кажется, что я мог бы простить его, иногда — что не прощу никогда... Говорят, что время лучшее лекарство... но у меня перед взглядом до сих пор стоит Сильвия...

После этих слов Стефано вдруг неожиданно замолчал, задумался.

Молчал и Андреа, считая, что первым должен продолжить беседу.

— Да, конечно же, — сказал Стефано, беря со стола нож и разрезая скумбрию, конечно же, и наша вина в этом тоже есть...

— В чем?

— Во всем, — многозначительно произнес сторож, — но то, что это не был несчастный случай... Об этом знаю только я... даже не говорил своим братьям, не говорил нашему отцу... Они бы этого не вынесли.

Андреа молчал, понимая, что перебивать теперь Стефано было бы верхом нетактичности — хотя бы по отношению к памяти покойной Сильвии.

— Это не был несчастный случай... — продолжал Стефано, будто бы он рассказывал о своей сестер и обстоятельствах ее гибели не незнакомому человеку, а только лишь самому себе, воскрешая в памяти эпизоды пятилетней давности. — Я позвонил ей за несколько недель до этого... Да. Она сказала, что Отторино наконец-то купил ей красный «феррари» — как она того сама и хотела. Она еще жаловалась на мужа, что он изменяет ей напропалую, и что все в доме знают об этом что и служанки, и горничные... Короче — все. Она рассказывала, что пообещала мужу сесть на «феррари» разогнаться в врезаться в стенку, на что тот сказал: «делай что хочешь, машина куплена тебе...» Послушай... — неожиданно в голове Стефано мелькнула какая-то страшная догадка, — послушай, может быть, он ей специально для того и купил эту чертову машину? Может быть, он знал, что она поступит именно так? Может быть, он хотел ее смерти, может быть, он ее предвидел?

Андреа, подняв на собеседника печальный взгляд, произнес:

— Вы ведь сами говорили, что Отторино очень любил Сильвию...

Стефано вздохнул.

— Да, верно... Но почему же он тогда ей так сказал?

— Не проще ли было бы об этом спросить у самого Отторино?

Манджаротти поморщился.

— Не-е-ет...

— Почему?

— Он ни за что не скажет... Если разобраться, он ведь человек совестливый, он не последний подонок... Во всяком случае, я знавал людей куда более скверных, чем синьор ведь Веспиньяни...

Андреа попытался напомнить собеседнику, что он очень непоследователен в своих оценках дель Веспиньяни, он, подавшись корпусом вперед, произнес:

— Но... Синьор Манджаротти, но ведь вы сами только что говорили... Простите, это не мое дело, конечно же, но я вас просто не понимаю...

— Нет, нет... — Стефано немного помолчал, а потом вновь вернул беседу в первоначальное русло — к рассказу об обстоятельствах гибели сестры. — Так вот: а потом, буквально через несколько недель случилось это... Страшная катастрофа. Когда мне сообщили об обстоятельствах смерти Сильвии, я сразу же вспомнил этот разговор по телефону накануне, и сразу же понял, что это неспроста... Но я решил никому не говорить. Никому и никогда. А вот вам, синьор, почему-то рассказываю. И сам не знаю, почему именно...

Да, в брате погибшей Сильвии говорила огромная жажда общения с людьми, говорило желание выговориться перед кем-нибудь...

Видимо, потому он и решил поведать ату семейную тайну, о которой не рассказывал ни братьям, ни родителям, этому симпатичному человеку, с которым его так случайно свела судьба.

Однако больше Стефано к этой теме не возвращался — Андреа и не настаивал.

Они допили вино в полном молчания, Андреа выкурил сигарету, угостил хозяина.

Вскоре начало темнеть, и Андреа понял, что настала пора прощаться.

— Ну, большое спасибо, — он пожал руку Манджаротти, — большое спасибо...

— Не за что, — поморщился тот, — к сожалению, я не мог угостить вас чем-нибудь хорошим...

— Нет, что вы!

Доведя Андреа до автомашины, Стефано со вздохом произнес:

— До свидания, синьор Давила, счастливого пути, да хранит вас Господь и Пречистая Дева... Если еще раз случится быть на Сицилии, в наших краях, обязательно подъезжайте. Только помните о своем обещании... А Отторино и не говорите, что вы видели меня... Не надо.

Андреа, вернувшись в Алессандрию, рассчитался с хозяином квартирки, которую он снимал эти шесть дней и, довольный, что его сицилийский вояж окончился так быстро, собрал вещи, положил их в багажник «фиата» и, включив фары, выехал из поселка.

Путь его лежал в сторону Палермо.

— Ничего,— шептал он,— ничего, теперь уже немного осталось... Сейчас — до первого же телефонного автомата, позвонить Эдере, затем — Отторино, чтобы присылал за мной самолет, и через несколько часов... О, только бы поскорее! Нет, — мысленно поправился он, — наверное, Эдере лучше даже не звонить. Я сделаю ей сюрприз. Она ведь волнуется, она скучает без меня, она так хочет меня видеть... А я приеду неожиданно...

Машина на огромной скорости неслась по широкому автобану — в это время дорога была на удивление пустынна. Свет фар вспарывал чернильную темноту, скупо освещая дорожную разметку.

Рев мотора далеко и гулко разносился по окрестностям, отражаясь от пролесков и кустарников и перекатываясь через унылые, темные поля, сплошь усеянные диким ноздреватым камнем.

«А что касается Сильвии и обстоятельств ее смерти, — продолжал свои размышления Андреа, — то меня это ни в коей степени не касается. Действительно ли она погибла в автомобильной катастрофе, или же добровольно ушла в лучший мир... Ведь Отторино для меня ни кто иной, как просто работодатель. И все».

Вскоре показались огни Палермо, и через минут десять «фиат» въехал в город.

Андреа довольно быстро нашел свободный телефонный автомат, достал магнитную карточку и набрал нужный ему номер.

После продолжительной паузы с той стороны послышалось:

— Алло... Это Ливорно, яхта «Ливидоиия»... К вашим услугам.

— Простите, — произнес Андреа, — я хотел бы поговорить с синьором Отторино дель Веспиньяни...

— Это его личный секретарь, — послышалось из трубки, —Джузеппе Росси. А вы, если не ошибаюсь, синьор Андреа Давила?

— Совершенно верно, — кивнул Андреа с таким видом, будто бы личный секретарь Отторино был не за много миль отсюда, а рядом, стоя у телефона тут же — А где синьор дель Веспиньяни?

— Его теперь нет.

— Где же он?

— Не знаю... Во всяком случае, сегодня утром он собирался в Милан.

— Куда?

— В Милан.

Андреа предположил:

— На биржу?

— Мой патрон, слава Мадонне, достаточно богат, чтобы не играть на бирже, — ответил Росси, по-видимому, чрезвычайно гордый тем, что ему довелось служить у такого богатого синьора.

— Так где же он? — воскликнул Андреа, начиная понемногу терять терпение.

— Где он теперь — не знаю, я не видел его с обеда. Но в Милан он собирался для того, чтобы посетить «Ля Скалу».

— Когда он появится, скажи, чтобы за мной выслали самолет, как мы и договаривались,— сказал Андреа и повесил трубку.

Немного постояв, будто бы о чем-то размышляя, он набрал номер Эдеры, словно забыв, что решил сделать ей сюрприз своим появлением.

Но там никто не брал трубку.

— Странно, — подумал Андреа, — ведь уже вечер... Где же она может быть? Может быть, где-нибудь с детьми? Нет, уже поздно... Может быть, укладывает их спать? Да, наверное, самое время... Ничего, потом перезвоню...»

Однако, подумав, Андреа решил, что не стоит беспокоить ее в столь поздний час.

«Тем более, что тогда сюрприз не получится,— подумал он,— нет, будет лучше, если в Палермо я появлюсь неожиданно...»

Андреа сел в машину, и тут же вспомнил, что собирался купить всем подарки.

Огромный многоэтажный универмаг в центре города призывно сиял неоновыми вывесками и переливался разноцветными огнями.

Андреа оставил машину на стоянке и, зайдя в универмаг, направился в отдел женской одежды.

Он уже знал, что именно подарит Эдере...

— Простите, синьора,— обратился он к молоденькой продавщице в чепчике, — вы не могли бы показать не этот фуляр?

— Прошу вас...

Ведь благодаря тому, что когда-то Андреа понадобилось купить фуляр в подарок для матери, он, по сути, и познакомился с Эдерой...

— Спасибо...

Пусть же теперь этот фуляр, который он привезет из Сицилии, послужит ей напоминанием!

Расплатившись, Андреа с легким сердцем вышел из магазина и, помахивая пластиковым пакетом, направился к автомобильной стоянке...