Егерь: заповедник

Глава 15

Утром Беглов еще спит, а я закрепляю новые аншлаги на сухих сосновых стойках.

Новые аншлаги приготовлены у меня с весны. Железные листы на фанерном основании блестят свежей краской, но которой бегут ровные строчки букв, написанных через трафарет…

Я выбираю ровную стойку и кладу ее на березовый чурбак. Сверху пристраиваю аншлаг, беру длинный гвоздь и сильным ударом молотка наполовину загоняю его в сухое дерево.

Дзынь!

Беру второй гвоздь, и снова:

— Дзынь!

Закрепив аншлаг, я переворачиваю стойку и загибаю торчащие концы гвоздей. Прислоняю готовый аншлаг к стене сарая и иду за следующей стойкой.

Беглов просыпается от стука. Он выходит на крыльцо с полотенцем на шее, трет ладонью заспанное лицо и идет к дождевой бочке. Умывается, фыркая шумно, как кит. Вытирает выбритое лицо полотенцем и улыбается.

— Доброе утро, Андрей Иванович! Ты завтракать будешь? Я чайник поставил.

— Сейчас, доделаю еще пару аншлагов, и можно. Хочу сегодня их поставить.

— А что за спешка? — спрашивает Беглов.

— Да шастают по округе «охотнички», пристреливают ружья по аншлагам. Вот и приходится менять.

Я локтем прижимаю аншлаг к стойке, заглядываю под него, чтобы понять, куда ставить гвоздь.

— Давай, я тебе помогу, — говорит Беглов.

Он придерживает аншлаг, пока я вгоняю гвозди в стойку.

— Знаешь, о чем я думаю, Андрей? — спрашивает Владимир Вениаминович.

— Откуда? — удивляюсь я.

— Я думаю, что твоя идея насчет заповедника неожиданно хороша.

— Да, мне она тоже нравится, — киваю я. — Но осуществить ее сложно.

— Почему? — спрашивает Беглов.

— Потому что заповедник не создается на пустом месте. Должно быть что-то уникальное, чего больше нет нигде. Редкий вид животных или растений, уникальные природные памятники.

— Понимаю, — кивает Беглов. — Но наверняка есть и другие варианты. Как называется территория, где дичи дают спокойно размножаться?

— Заказник, — отвечаю я.

— Вот, — говорит Беглов. — Это тоже вариант.

— Может быть.

— Андрей, а почему тебе в голову вообще пришла мысль о заповеднике? — спрашивает психотерапевт.

— Почему?

Я задумываюсь, отложив в сторону молоток.

Наверное, потому, что перемены все ближе и ближе. Осталось всего десять лет до того момента, когда великая страна неожиданно затрещит по швам и расползется, как старая вылинявшая рубашка.

И я хочу иметь спокойный островок, на котором смогу укрыть близких людей от грядущего лихолетья.

Беглов все понимает по выражению моего лица. Недаром мы с ним много раз обсуждали все, что случится со страной.

— Это хорошая идея, Андрей, — с нажимом говорит он. — Возможно, это лучшее, что ты сможешь предпринять.

— Я просто егерь, — усмехаюсь я.

Беглов качает головой.

— Нет, Андрей. Ты можешь. Не в одиночку, это верно. Но ты умеешь объединять людей вокруг себя.

Лицо психотерапевта расплывается в добродушной, но чуть хитроватой улыбке.

— Я предлагаю тебе сыграть в интересную игру. Только не сейчас, а вечером. Игра называется «Адвокат дьявола». Слышал про такое?

— Нет, — отвечаю я.

— Вечером расскажу, — улыбается Беглов.

Собаки заливисто лают. Я оборачиваюсь и вижу Валеру Михайлова, который останавливается возле калитки. В руке у него матерчатая сумка с чем-то тяжелым.

— Можно, Андрей? — спрашивает Валера.

Это привычная деревенская вежливость, которая не разрешает войти в чужой двор без приглашения.

Я машу ему рукой.

— Заходи!

— Не буду вам мешать, — говорит Беглов. — Андрей, где у тебя ведра? Я пока натаскаю воды в баню.

Он берет в предбаннике ведра и уходит на речку.

— Чай будешь? — спрашиваю я Валеру.

— Спасибо, я только на минуту, — отвечает он.

Ставит сумку на траву и достает из кармана сложенный вчетверо бланк лицензии.

— Мы вчера с мужиками кабана взяли. Вот, принес лицензию.

Он протягивает мне бумагу. Я разворачиваю ее, смотрю — правильно ли заполнена — и убираю в карман.

— Хорошо, я потом отмечу.

— А это тебе гостинец.

Валера протягивает мне сумку.

— Часть добычи, как положено.

Я пытаюсь отказаться, но Валера настаивает:

— Бери, бери. У тебя гости, накормишь их мясом. Как там Георгий Петрович?

Валера тоже знаком с генералом Вотиновым — мы как-то охотились вместе.

— Правда, что он сильно болен?

— А ты откуда знаешь? — спрашиваю я.

Валера пожимает плечами.

— Люди говорят.

Я понимающе киваю. Деревня — здесь ничего не утаишь. Но посторонним деревенские болтать не станут, это не в их обычае.

— Ничего, Трифон поставит его на ноги, — говорю я. — А тебе спасибо за мясо. Как сам на охоту соберусь, позову тебя.

Валера нерешительно смотрит на меня.

— Андрей, я видел, что у тебя аншлаги кто-то повредил выстрелами.

— Было такое, — киваю я.

— Имей в виду — это не наши охотники. Я спрашивал.

— Да я и не думаю на наших. Скорее всего, приезжие. Или из Киселево баловались.

Несколько секунд Валера молчит. Потом решается и спрашивает:

— Ты знаешь, что Колька Симонов освободился?

Колька Симонов раньше жил в Черемуховке. Работал трактористом в совхозе. И ухаживал за Катей. Это было еще до того, как в деревне появился я.

Катя тогда Кольке отказала. Он настаивал, и мы с Павлом заступились за девушку. В отместку Колька вместе с приятелем ночью влез через окно в медпункт и попытался украсть спирт. А мы с участковым Павлом их задержали.

Обоим парням тогда дали реальный срок, хоть и небольшой. На суде я не был, обошлось без меня.

Получается, Колька вышел на свободу.

— Нет, не слышал, — отвечаю я Валере. — Ну, вышел и вышел.

— Он теперь в Киселево живет, — говорит Валера. — Устроился трактористом в леспромхоз. Мне знакомые ребята из Киселево сказали, что по пьяни он тебя вспоминал недобрым словом.

— Грозил?

Валера качает головой.

— Не знаю, я сам с ним не разговаривал. Мы никогда друзьями не были. Просто имей в виду, Андрей.

— Думаешь, это он стрелял по аншлагам?

Валера молча пожимает плечами.

С судимостью Колька не смог бы получить разрешение на оружие. Но кого в деревне это останавливает? Незарегистрированных ружей здесь полно, они остались еще с прежних вольных времен.

— А раньше Колька охотился? — спрашиваю я Валеру.

— Баловался, — кивает охотник. — В деревне все мужики этим балуются.

— Ясно. Спасибо за предупреждение.

Внезапно я вспоминаю, о чем давно хотел спросить Валеру.

— Идем, покажу тебе кое-что, — говорю я.

В углу сарая у меня валяются остатки заячьей петли, в которую попала лисица. Я показываю их Валере.

— Не знаешь, откуда тросик?

Валера вертит петлю в руках.

— Точно не скажу. Может, и от трактора. А ты где ее взял?

— По дороге к озеру кто-то ставил петли на зайцев. Я нашел.

— Это не наши, — снова повторяет Валера.

— А Колька когда освободился?

— Не знаю. Спрошу у мужиков при случае.

Валера отдает мне петлю.

— Андрей, если у тебя с Колькой проблемы будут, ты только скажи. Мы его всей деревней быстро угомоним.

— Спасибо, Валера, — улыбаюсь я.

И крепко пожимаю охотнику руку.

— Ладно, я пойду, — сказал Валера. — Ты мясо в холодильник убери, а то испортится.

— Уважают тебя в Черемуховке, Андрей Иванович, — говорит Беглов, когда Валера уходит. — И есть за что.

Этот хитрец урывками слышал часть нашего разговора, когда проходил с ведрами мимо.

— Да я просто работаю. Давай, не будем об этом, Владимир Вениаминович.

— А что он там говорил про какого-то Кольку Симонова?

— Это старая история, — говорю я. — Был у нас в деревне такой тракторист, Колька Симонов. По дурости залез в медпункт за спиртом, а мы с Павлом его поймали. Ну, и уехал парень.

Беглов решительно кивает.

— Я завтра съезжу в это Киселево. Поговорю там с милицией.

— Не надо, — говорю я.

— Надо, — серьезно отвечает Беглов. — Пусть присмотрят за Колькой. Лучше заранее предостеречь, чтобы опасался, чем потом последствия расхлебывать. А если он по пьяни на тебя кинется? Кому надо такое геройство?

— Ты прав, — соглашаюсь я. — Но не хочется окончательно ломать жизнь парню. Ты с милицией поговоришь, а они ему потом прохода не дадут.

— Андрей, ты учись все же доверять людям, — спокойно говорит Беглов. — Ничего с Колькой не случится. Просто предупредят и присмотрят. Это ему, в первую очередь, на пользу пойдет. Не оступится лишний раз.

Ничего не отвечая, я уношу мясо в дом и убираю его в холодильник. А из морозилки достаю небольшую баночку с кремово-белым барсучьим жиром.

Мы с Бегловым идем навестить генерала Вотинова. Но сначала я укладывая в топку банной печи сухие березовые поленья, а между ними пристраиваю бересту и мятую газету.

Теперь достаточно поднести зажженную спичку, и баня растоплена.

Георгий Петрович Вотинов курит на скамейке возле медпункта. На нем спортивный костюм — видно, генерал захватил с собой привычную для больницы одежду.

Меня поражает землистый цвет его лица. Похоже, за ночь генералу стало не лучше, а хуже.

Или он сам донимает себя невеселыми мыслями?

— Что ты делаешь, Георгий? — укоризненно говорит Беглов генералу, — Неужели не можешь удержаться от курения?

— Отстань, Володя, — вяло отмахивается генерал и хрипло кашляет.

— Как вы себя чувствуете, Георгий Петрович? — спрашиваю я.

— Как видишь, — сердито отвечает Вотинов. — С вечера Трифон две капельницы вкатил, с утра — еще одну.

Генерал закатывает рукав и показывает мне свежие синяки в сгибе локтя.

— А толку? Все равно ничего не помогает. Видно, пора мне на пенсию.

— Ерунда, — убежденно говорю я. — Никакое лечение не помогает в один день. Надо дольше полежать.

— Да сколько можно? — возмущается Георгий Петрович. — До конца жизни теперь в больницах куковать?

Он тушит окурок, ищет глазами, куда его выбросить. Не находит и сердито засовывает в карман.

— Пойду в палату.

— Посиди еще, Георгий, — говорит ему Беглов. — Подыши чистым воздухом.

Оставив их дышать воздухом, я поднимаюсь по ступенькам медпункта.

Трифон сидит за своим столом, заполняя карточку.

— Прикрой дверь, Андрей, — негромко говорит он мне.

Я плотно прикрываю дверь и спрашиваю:

— Что с Георгием Петровичем? Поможет лечение?

Трифон строго смотрит на меня. На его лице выражение отрешенности — как будто он видел не только меня, но и еще что-то за моей спиной.

— Поможет.

Голос Трифона звучит решительно.

— Но только лекарствами мне не обойтись. Ты подготовил баню?

— Все уже готово, — киваю я. — Воду наносили, дрова в печке.

— Хорошо, — задумчиво говорит Трифон. — Присядь, послушай меня внимательно.

Он кивает мне на свободный стул, и я сажусь.

Трифон зажимает сильные ладони между колен и говорит:

— Мне понадобится твоя помощь. Сможешь сделать, как я скажу?

— Да, — киваю я.

— Думаю, после бани генералу станет хуже. Он потеряет много сил. Это нормально — лечение не дается даром. Ночью минует кризис. Я буду с ним рядом. Уверен, Георгий Петрович справится. У него сильный характер.

Трифон качает головой, обрывая сам себя.

— Это неважно. Запомни вот что — когда натопишь баню, проветри ее, как следует. Чтобы воздух был чистым и сухим. Это важно. Потом закрой дверь и дай бане настояться. А в восемь часов приезжай за нами. Успеешь?

— Конечно, — говорю я. — Ты скажи, может, что-нибудь надо купить? Я съезжу в город за лекарствами.

— Не надо, у меня все есть. Ты барсучий жир принес?

Я молча ставлю на стол плотно закрытую банку с жиром.

Трифон смотрит жир на свет. Потом открывает банку и принюхивается.

— Хорошо, — наконец, кивает он.

Открывает дверцу холодильника и убирает жир туда.

Потом посмотрел на меня.

— Все будет хорошо, Андрей. Помни про наш уговор. Никому ничего не рассказывать.

— Помню, — говорю я.

Вернувшись домой, я гружу готовые аншлаги в машину. Длинные стойки не помещаются в кузов, приходится подвязать брезентовый верх и оставить борт открытым. Гаишникам это, конечно, не понравилось бы. Но здесь, в деревне, до этого никому нет дела.

— Андрей Иванович, возьмешь меня с собой? — спрашивает Беглов. — Хочу попробовать Нохой в лесу. Вдруг она, и вправду, сможет искать грибы?

— Поехали, Владимир Вениаминович, — усмехаюсь я.

— Только ты своих собак не бери, ладно? — просил Беглов. — А то Нохой их боится.

Умные псы уже нетерпеливо прыгают в вольере — видят, что я собираюсь, и надеются побегать по лесу.

— В другой раз, — говорю я им.

Наливаю собакам в миски свежей воды. Бойкий не упускает момент — ставит мощные лапы мне на грудь и лижет в нос длинным розовым языком, нетерпеливо скуля.

Я треплю пса по мощному загривку.

— В другой раз. Завтра возьму вас с собой.

Владимир Вениаминович выводит из дома Нохой на поводке — для этого ему пришлось силой вытаскивать собаку из-под кровати.

— Ничего, — успокаивает он сам себя. — Привыкнет.

Я с сомнением качаю головой. Пугливые собаки переучиваются с большим трудом. Случается, хороших молодых псов бракуют потому, что они боятся выстрелов и не могут работать. Бывает, собака боится зверя и не идет на него. А может от страха и кинуться к хозяину, ища защиты. И собьет с ног как раз в момент выстрела.

Беглов угадывает мои сомнения.

— Ну, мне с ней не охотиться, — оправдывает он Нохой. — Может, и пригодится — грибы искать. Все же, шаманы так говорили.

Но уверенности в его голосе нет.

Я бросаю в кузов штыковую лопату и топор.

— Сядь сзади, Владимир Вениаминович, — прошу я Беглова. — Придержи аншлаги, чтобы не выпали на кочках.