Егерь: заповедник

Глава 29

Спустившись обратно в школьный вестибюль, я выхожу на улицу. Алексей Дмитриевич Воронцов нетерпеливо расхаживает по мокрому тротуару, поглядывая на часы. Таня и Сережка о чем-то негромко разговаривают. Да меня долетают слова «интеграл» и «функция».

Я решаю не делиться своими подозрениями ни с Алексеем Дмитриевичем, ни с ребятами. Все, что можно было сделать, я уже сделал.

Вслед за мной на крыльцо выходит представитель РОНО. Его круглое лицо лучится фальшивой улыбкой.

Он хлопает в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Внимание, ребята! Сейчас все организованно проходим в гардероб. А оттуда учителя проводят вас в классы. Уважаемые сопровождающие! Пожалуйста, подождите здесь. Подведение итогов районной математической олимпиады состоится в четырнадцать часов в актовом зале.

— Удачи, — говорю я Тане и Сережке. — Не волнуйтесь, у вас все получится.

И крепко жму Сережке руку.

— Я и не волнуюсь, — кивает он. — Все будет хорошо.

Ученики группками вливаются в вестибюль школы.

— Черт знает, что, — негромко возмущается Алексей Дмитриевич. — Ждать несколько часов на улице? А если дождь?

Я машинально смотрю на хмурое осеннее небо.

— Идемте ко мне, Алексей Дмитриевич, — говорю я Воронцову. — Я живу через дорогу. Попьем чаю и подождем.

Воронцов поднимается вслед за мной по лестнице на третий этаж. Наши шаги гулко отдаются в пустом подъезде.

На ходу я нашариваю в кармане ключи. Хорошо, что захватил их с собой. Дома сейчас никого нет — родители на работе, а младшая сестра в школе.

— Неудобно как-то, — нерешительно говорит Воронцов, когда я открываю дверь. — Может, я погуляю на улице.

— Проходите, Алексей Дмитриевич, — улыбаюсь я.

Приглашаю Воронцова на кухню, зажигаю газ и ставлю чайник на огонь. Воронцов с любопытством оглядывается. Подходит к окну, отодвигает тюлевую занавеску и смотрит на улицу — на железнодорожное общежитие и здание горкома партии, возле которого растут пушистые голубые ели.

— Уютно у вас, Андрей Иванович, — говорит он.

— Да, — с улыбкой соглашаюсь я. — Я отойду на минуту, ладно?

Пока закипает чайник, я выхожу в прихожую, где стоит телефон. Набираю номер маминой работы.

— Слушаю, — отзывается в трубке деловитый женский голос.

— Позовите, пожалуйста, Юлию Александровну, — прошу я.

— Минуту.

Я жду, слыша в трубке механический чум и лязг — это в цеху работает конвейер. Шумят электродвигатели, шуршит лента транспортера. Позвякивают на ней бутылки со свежим лимонадом.

На производстве, где работает мама, делают лимонад — бледно-соломенный сладкий «Буратино» с задорной длинноносой рожицей на этикетке и ярко-желтый «Дюшес», на этикетке которого нарисована краснобокая груша. Недавно появился зеленый «Тархун» с очень необычным вкусом и запахом.

На мгновение звуки становятся громче — это открылась и закрылась дверь, которая ведет в цех.

— Алло? — спрашивает в трубке мамин голос. — Кто это?

В груди разливается мгновенное тепло.

— Мама, это я. Привет.

— Андрей? — радуется мама. — Ты откуда звонишь?

Мое лицо поневоле расплывается в улыбке.

— Мама, я дома, — говорю я. — Мы с Алексеем Дмитриевичем привезли наших ребят из Черемуховки на районную олимпиаду. Теперь ждем, пока они решают задачки. Вот, зашли погреться и попить чаю.

— Андрюша, ты останешься до вечера? — спрашивает мама. — Что-то давно не заезжал. У тебя все в порядке?

— Работа, мам, — говорю я. — И сегодня не смогу остаться. Нужно ребят отвезти обратно.

— А как там Катя? Когда вы, наконец, соберетесь к нам в гости?

— Катя, как обычно, на учебе, — отвечаю я. — Приедет на выходные, и мы обязательно зайдем к вам.

— Вот и хорошо, — говорит мама. — Я буду рада, и отец тоже. Послушай, Андрюша! Там в холодильнике борщ в эмалированной кастрюле. Кушайте, не стесняйтесь. На верхней полке — колбаса и масло. Яйца — не дверце.

— Я помню, мама, — улыбаюсь я.

— Обязательно накорми гостя, — строго говорит мама. — И сам поешь.

— Непременно. Как дела у вас с папой?

— Хорошо, — торопливо отвечает мама. — Андрюша, мне надо бежать. На линии сироп заканчивается.

— До встречи, — говорю я.

— До встречи, сынок.

Эти регулярные созвоны — как позывные в океане жизни. Я где-то читал, что киты и дельфины обмениваются низкочастотными сигналами, даже находясь в сотнях километров друг от друга. Смысл этих сигналов очень прост:

— Я здесь, а ты где?

— А я здесь.

— У тебя все в порядке?

— Да. А у тебя?

Вот и людей так же. Неважно, о чем вы говорите. Важно знать, что у близкого человека все в порядке.

Я возвращаюсь на кухню. Алексей Дмитриевич уже снял с огня чайник. Я выливаю старую заварку, насыпаю в фарфоровый чайничек свежей и заливаю кипятком.

— Будем есть борщ, Алексей Дмитриевич, — говорю я. — Мама строго наказала вас накормить.

— Ну, если мама сказала, — смеется Воронцов.

Я разливаю по тарелкам разогретый борщ. Он не бледно-красный, каким бывает борщ в столовых, а насыщенного, ярко-бордового цвета. Я знаю секрет — чтобы борщ получился ярким, надо при варке добавить в него ложку уксуса или лимонного сока. Тогда свекла не вываривается и не делается бледной.

А в самом конце варки нужно добавить в кастрюлю ложку сахара — тогда у борща будет характерный кисло-сладкий вкус.

В красном борще белым парусом плавает сметана.

— Великолепно, — улыбается Алексей Дмитриевич.

И даже жмурится от удовольствия.

— Приятного аппетита, — говорю я, тоже принимаясь за борщ.

— Андрей Иванович, вы еще не поймали лису? — спрашивает меня Воронцов.

— Пока нет, — отвечаю я. — Как раз сегодня вечером собираюсь устроить на нее засаду. Рано или поздно она попадется.

— Не сомневаюсь, — улыбается Воронцов. — Позвольте спросить, а что вы потом собираетесь с ней делать?

Я качаю головой.

— Пока не знаю. По-хорошему, надо бы отвезти ее подальше в лес и выпустить. Но не знаю, сможет ли эта лиса пережить зиму.

— Почему? — интересуется Воронцов.

— Она хромая, — объясняю я. — Вы же знаете, чем зимой кормятся лисы?

— Нет, — говорит Алексей Дмитриевич.

— В основном, мышами. Мышь бежит под снегом, а лиса слышит и чует ее. Подкрадывается, прыгает и ловит добычу.

— Прямо под снегом? — удивляется Воронцов.

— Да, — киваю я. — У лисы очень чуткий слух. Но кроме этого, нужна ловкость. Лисица должна прыгнуть очень быстро и точно. А с покалеченной лапой это невозможно. Так что, скорее всего, эта лисица не доживет до весны.

— Может быть, поселить ее в нашей школе? — задумчиво спрашивает Воронцов. — Устроим для ребят живой уголок.

— Не знаю, насколько это хорошая идея, — сомневаюсь я. — Все же, дикий зверь, да еще и хищник. Не думаю, что лисица приручится. И ей обязательно придется делать прививку от бешенства.

— А чем кормят лис в неволе? — спрашивает Алексей Дмитриевич.

— Точно не скажу, — говорю я. — Но могу поинтересоваться. У нашего профессора Олега Александровича Катаева есть знакомый работник Ленинградского зоопарка. Он как-то читал нам лекцию о содержании зверей в неволе.

— Вот видите, как удачно все складывается, — радуется Алексей Дмитриевич. — Это неспроста. Давайте, попробуем поселить лису в школе. В любом случае, это лучше, чем обрекать ее на верную гибель в зимнем лесу. Если не приживется в живом уголке — выпустим ее весной, когда растает снег.

— Давайте, попробуем, — соглашаюсь я.

И неожиданно смеюсь.

— Хороши мы с вами — устраиваем судьбу еще не пойманной лисицы!

Алексей Дмитриевич тоже смеется.

Потом мы пьем чай с продолговатой лимонной карамелью в ярко-желтых фантиках. Фантики намертво прилипают к конфетам, приходится отдирать их маленькими кусочками. И все равно, это очень вкусно!

Не удержавшись, я прячу одну конфету в карман. Потом мою посуду и расставляю ее в сушилке.

Порядок.

— Спасибо за угощение, Андрей Иванович, — благодарит Воронцов.

Мы возвращаемся к школе, и вовремя. Через десять минут всех торжественно приглашают в актовый зал. На бордовом, как борщ, заднике сцены висит портрет Владимира Ильича Ленина. Сбоку стоит трибуна для выступлений.

В этом зале меня когда-то принимали в пионеры. Это было в ноябре, как раз перед очередной годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции. Торжественная линейка должна была пройти в городском сквере, у Вечного Огня. Но в тот день лил проливной дождь, и мероприятие провели в актовом зале школы. Многие ребята из класса, и я в том числе, были немножко разочарованы — нам казалось, что в привычном актовом зале линейка получилась не такой торжественной.

Забавно, как врезаются в память некоторые события. И никогда не угадаешь заранее — какие именно.

— Садитесь, товарищи, — громко говорит представитель РОНО.

Слышно, что он привык вести разные собрания и заседания.

Мы рассаживаемся, громко хлопая откидными сиденьями деревянных кресел. Ребята уже в зале. Волнение на их лицах мешается с облегчением.

Солидный мужчина в темном костюме садится на первый ряд. Повелительно хлопает ладонью по сиденью рядом с собой, кивает сыну. Тот послушно садится рядом с отцом, нервно поправляя очки.

— Ну, как? — спрашиваю я Сережку и Таню.

— Отстрелялись, — улыбается брат. — Кажется, я в третьей задаче напутал с ответом.

Он начинает объяснять нам с Таней условия задачи, и я чувствую, что порядком подзабыл школьную программу.

— Нет, ты все правильно написал, — говорит Сережке Таня. — Смотри!

Она достает из сумки тетрадку и карандаш и что-то быстро пишет, шепотом поясняя брату решение.

А я замечаю в зале Тамару Ивановну. Она тоже видит меня и коротко кивает.

Представитель РОНО поднимается на трибуну и надевает очки в тяжелой оправе. Очки делают его похожим на полного майского жука. Кто-то из учителей протягивает Ипполиту Матвеевичу тоненькую кожаную папку.

Ипполит Матвеевич солидно откашливается и стучит ладонью по трибуне.

— Тихо, товарищи! — говорит он.

Гул в зале послушно умолкает.

— Поздравляю всех с успешным проведением районной олимпиады по математике, — говорит представитель РОНО.

Дальше следует скучная череда пустых, трескучих фраз, густо пересыпанных сухими канцелярскими оборотами. Ипполит Матвеевич говорит о показателях, о повышении успеваемости, о необходимости вовлекать учащихся в общественную деятельность…

Зал привычно скучает.

Наконец, представитель РОНО открывает кожаную папку и поправляет очки.

— Разрешите мне объявить итоги районной олимпиады и назвать имена учеников, которые заняли высокие места. Первое место занял… заняла…

На лице Ипполита Матвеевича появляется удивленное выражение. Он снова перечитывает список, а зал заинтригованно вытягивает шеи.

Наконец, представитель РОНО справляется с собой.

— Первое место заняла ученица Черемуховской средней школы Татьяна Скворченко, — говорит он.

Алексей Дмитриевич Воронцов радостно кивает. На лице брата — улыбка прямо-таки до ушей. Таня, как ни странно, выглядит самой спокойной. Но, глядя на нее, я понимаю, что она очень рада.

— Поздравляю, — кисло заключает представитель РОНО.

Зал хлопает.

Солидный мужчина в темном костюме неожиданно поднимается со своего места.

— Как это понимать? — громко спрашивает он.

Аплодисменты смолкают, и в наступившей тишине громко хлопает сиденье откидного стула.

Представитель РОНО пытается что-то сказать, но мужчина в темном костюме не собирается его слушать. Он кивает сыну:

— Евгений, мы уходим.

И, ни на кого не глядя, идет к двери.

— Второе место занял ученик городской школы номер пятьдесят девять Евгений Прямухин, — торопливо говорит ему в спину представитель РОНО.

Но солидный мужчина уже не слушает. Он обижен и разочарован. Ни с кем не попрощавшись, он выходит из актового зала.

Представитель РОНО чувствует себя не в своей тарелке. Он краснеет и, забывшись, делает шаг вслед за солидным мужчиной. Но возвращается к трибуне.

— Что это такое? — шепотом недоумевает Алексей Дмитриевич.

И не только он. Весь зал перешептывается, обсуждая необычное происшествие.

— Тихо, товарищи, — снова говорит председатель РОНО. — Ничего необычного не произошло. Позвольте мне продолжить.

Он снова поправляет очки.

— Третье место на олимпиаде занял ученик Черемуховской средней школы Сергей Синицын.

— Да! — радостно и громко говорит Сережка.

На него оглядываются. Брат краснеет и умолкает.

А я с улыбкой качаю головой.

— Андрей Иванович, мы — лучшие! — шепчет мне Воронцов.

Его слова подтверждает и представитель РОНО. Делает он это нехотя, словно отступая под давлением обстоятельств. И снова прячет свое нежелание за казенными фразами.

— По итогам общего зачета лучшей признана Черемуховская средняя школа. Она награждается почетной грамотой. Прошу представителя школы подняться на сцену.

— А книги? — громко спрашивает Алексей Дмитриевич, подходя к трибуне.

— Конечно, — с укоризной кивает представитель РОНО. — Средняя школа Черемуховки получает книги для школьной библиотеки. Давайте поздравим товарищей!

Пока ребят кормят обедом в школьной столовой, мы с Алексеем Дмитриевичем носим в машину тяжелые стопки книг. Они обернуты в плотную упаковочную бумагу и крест-накрест перетянуты толстым шпагатом.

— Жюль Верн! — радостно говорит Воронцов и с любовью гладит книги. — Представляете, Андрей Иванович? Полное собрание сочинений! А вы знаете, что за свою жизнь Жюль Верн написал больше ста романов?

— Теперь знаю, — смеюсь я, кивая на тяжелые стопки книг. — Дадите почитать?

— Конечно, Андрей Иванович, — смеется Воронцов. — А знаете что? Давайте заедем в кондитерскую. Я хочу купить большой торт. Накроем вместе с ребятами стол прямо в школе и отметим победу. Вас я, конечно, тоже приглашаю.

— С удовольствием, — улыбаюсь я.

Потом возвращаюсь в школу и снова поднимаюсь на второй этаж. Негромко стучу в дверь кабинета завуча.

— Войдите!

Я вхожу и закрываю за собой дверь. Тамара Ивановна строго смотрит на меня.

— Спасибо, Тамара Ивановна, — говорю я.

Она решительно кивает.

— Тебе спасибо, Андрей. Не позволил втянуть родную школу в грязные махинации.

— Вам за это ничего не будет? — спрашиваю я.

Она еле заметно качает головой.

— Они эти пометки карандашом оставили как будто по забывчивости. А я их стерла, и все. Не в их интересах шум поднимать.

Тамара Ивановна снимает очки и близоруко щурится. У многих учителей сильно страдает зрение — попробуй-ка годами ежедневно проверять десятки ученических тетрадей.

— Передай Сереже, что он молодец, — говорит Тамара Ивановна. — Делает успехи.

— Обязательно передам, — киваю я.

И выходя, еще раз говорю:

— Спасибо!