Егерь: заповедник

Глава 25

Кота я зову Бандитом.

А как еще назвать здоровенного рыжего нахала, который самовольно вселился в вольер к двух охотничьим псам? Да еще и умудрился навести там свои порядки.

Серко, как пожилой и умный пес, быстро примиряется с новым соседом. Бойкий пытается протестовать, но, получив по морде когтистой лапой, без боя отдает коту свою будку.

Не знаю, чем она так приглянулась Бандиту, но кот целые дни проводит внутри, или растянувшись на плоской крыше.

К мискам Бандит подходит первым. Внимательно обнюхивает еду сначала в одной миске, потом — в другой. Выбирает, где повкуснее, и начинает неторопливо есть. Как назло, это миска Бойкого. Пес обиженно лает, но это не производит на кота никакого впечатления — он и ухом не ведет.

Тогда Бойкий пытается отпихнуть кота мордой, но натыкается на презрительный прищур зеленых глаз и отступает.

Пес, который с азартом гоняет кабанов, пасует перед наглым котом.

Я не смеюсь, чтобы не обидеть Бойкого — животные очень тонко чувствуют насмешку.

Вместо этого иду в дом, беру третью миску и щедро кладу в нее перловку с мясом.

Ставлю миску в вольер, подальше от кота, и говорю Бойкому:

— Иди, ешь.

Но Бандит, дождавшись, пока я отойду, первым направляется к миске. И что мне теперь — стоять рядом, пока Бойкий спокойно не поест?

Ситуация забавная, но может кончиться нешуточной дракой.

Я решаю выманить кота из вольера. Покупаю в магазине у Лидии полкило вареной колбасы, нарезаю ее мелкими кусочками и выкладываю из колбасы дорожку от вольера к дому.

Кот лежит на крыше будки и внимательно следит за мной, изредка дергая левым ухом. Собаки тоже понимают, что происходит что-то необычное — они застыли у стенки вольера, просунув мокрые носы сквозь сетку. Ноздри их жадно раздуваются.

— Кис-кис! — зову я.

Наконец, кот лениво сползает с будки. Протискивается под дверью вольера и обнюхивает первый кусочек колбасы. Смотрит на меня, словно прикидывая — что я задумал.

Потом берет колбасу с таким видом, словно делает мне одолжение.

Но берет!

Дальше дело идет проще. Кот следует по дорожке из колбасы. Поднимается на крыльцо. Застывает только на пороге дома. Снова смотрит на меня. Кажется, он раскусил мою хитрость. Но следующий кусочек колбасы лежит совсем близко, сразу за порогом — нужно только сделать шаг.

И кот делает его.

Аппетитные кусочки приводят кота прямиком к теплой кирпичной лежанке. Возле нее я заранее постелил старое байковое одеяло и поставил блюдце с молоком.

Кот лакает молоко и блаженно щурится. Потом топчется по байковому одеялу, уминая его.

— Молодец, — улыбаясь, говорю я. — Вот твое место. Согласись, здесь намного лучше, чем в собачьем вольере?

Дождавшись, когда кот уляжется, я закрываю дверь. А сам раскладываю на кухонном столе свои записи — надо подготовить отчет о работах для охотобщества.

Аккуратно заполняя графы, я краем глаза замечаю какое-то движение. Поднимаю голову и вижу, что кот сидит возле двери и смотрит на меня.

— Куда ты собрался? — с улыбкой спрашиваю я. — Сиди дома — сегодня дождь обещали.

Но кот продолжает гипнотизировать меня взглядом. Когда я снова опускаю голову, он раскрывает пасть и издает требовательный утробный рык:

— Ммуау!

— Ладно, — усмехаюсь я, — не будем ссориться.

Кошки — очень гордые, обидчивые и злопамятные животные. Они не терпят никакого насилия, и никогда его не забудут. Приручить кота куда труднее, чем кажется на первый взгляд. Особенно, если это кот взрослый и самостоятельный.

Требуется немалая выдержка, и я об этом знаю.

Поэтому встаю и открываю дверь.

— Иди.

Вслед за котом выхожу на крыльцо и вижу, как Бандит протискивается обратно в вольер к собакам.

Конечно, Бойкий уже занял свою будку. Но кота это не останавливает. Он решительно лезет внутрь.

— Куда ты? — пытаюсь я вразумить кота.

Но кот глух к голосу разума. Он скрывается в будке.

Я жду скандала, драки — чего угодно — и стою наготове, чтобы вмешаться.

Но в будке подозрительно тихо.

Тогда я обхожу вольер и с улицы заглядываю в будку.

Бойкий лежит на боку и смотрит на меня, подняв морду. А кот спокойно спит, привалившись к теплому собачьему брюху.

— Да вы, похоже, подружились, — смеюсь я.

Бойкий зевает, опускает голову и закрывает глаза — тоже решил вздремнуть после обеда.

С бумагами я заканчиваю только к вечеру. На часах половина девятого, за окном давно стемнело. Поздний октябрьский дождь тихо скребется в стекло, словно просит впустить его в дом.

Я набрасываю куртку и выхожу из дома. Мне нужно в сельсовет — сегодня четверг, и я жду звонка от Кати. Завтра она приедет из Ленинграда на выходные. Мне нужно узнать, во сколько встречать ее на вокзале.

Бандит тоже куда-то собрался. Несмотря на дождь, он решительно вылезает из вольера.

— Куда ты? — спрашиваю я. — Вымокнешь ведь.

Кот смотрит на меня и бесшумно исчезает в высокой траве.

Махнув на него рукой, я иду в сельсовет. Поднимаясь на крыльцо, слышу громкие голоса — Федор Игнатьевич с кем-то спорит.

Вежливо постучав, я захожу внутрь. Оказывается, к председателю зашел директор школы Воронцов.

— Добрый вечер, Андрей Иванович, — здоровается со мной Воронцов и снова нависает над сидящим за столом председателем.

— А я вам говорю, Федор Игнатьевич, что автобус необходим!

— Да где же я его возьму? — очень натурально удивляется председатель. — У меня ведь не автопарк! Или ты, Алексей Дмитриевич, в совхозных мастерских автобус видел?

— Не видел, — соглашается Воронцов. — Но автобус нужен. На чем я детей повезу?

— Пусть отдел образования автобус выделяет, — предлагает Федор Игнатьевич. — Это их затея.

— Да нет у РОНО автобуса, — объясняет Воронцов.

— Так и у меня нет, — разводит руками председатель. — Извини, Алексей Дмитриевич, ничем не могу помочь.

— О чем шумите? — улыбаясь, спрашиваю я.

Необычное поведение рыжего кота здорово подняло мне настроение.

— В понедельник в райцентре олимпиада по математике, — огорченно говорит Воронцов. — А ребят везти не на чем.

Тут ему в голову приходит идея, и он снова поворачивается к председателю:

— Может, райком автобус выделит?

— Сколько наших ребят едет на олимпиаду? — спрашиваю я.

— Шестеро, — с гордостью говорит Воронцов.

— Тогда никаких проблем, — киваю я. — Мы с Федором Игнатьевичем вас отвезем. В две машины как раз все поместятся. Правда, Федор Игнатьевич?

— Ну, в райцентр отвезем, — соглашается председатель. — А обратно? Это ведь не на один час мероприятие. А кто за меня работать будет?

— Федор Игнатьевич, — с укоризной говорю я. — Ты посмотри на это с другой стороны. Ученики нашей школы участвуют в районной олимпиаде — это же повод для гордости.

— Да разве я против? — уже сдаваясь, говорит председатель. — Я все понимаю. А, черт с вами! Отвезем ребят, Алексей Дмитриевич. Тем более, и Андрей Иванович согласен, и автобус просить не надо.

— Ваш Сережа тоже едет на олимпиаду, — неожиданно говорит мне Воронцов.

— Как? — удивляюсь я. — Ему же тройка в четверти грозила.

— Исправил, — улыбается Алексей Дмитриевич. — Очень хочет на олимпиаду. Задело парня за живое. До самого автобуса сидит над задачками.

— Это хорошо, — смеюсь я. — Здоровое самолюбие.

Я чувствую гордость за брата. Упорство — хорошее качество для мужчины. Куда лучше, чем упрямство.

— Спасибо за помощь, Андрей Иванович, — говорит Воронцов.

Жмет руку мне, потом — председателю, и выходит из сельсовета.

И в этот момент пронзительно звонит телефон. Федор Игнатьевич придвигает мне аппарат. Я снимаю трубку и слышу радостный голос Кати.

— Андрей? Привет! А у нас завтра всего две пары лекций, представляешь? И я сразу с занятий успеваю на электричку. Здорово, правда?

— Конечно, — с улыбкой говорю я. — Значит, встречаемся у паровоза?

Паровоз, который стоит на вокзале Волхова — наше любимое место встреч. Этот паровоз в блокаду возил хлеб в Ленинград, а теперь навечно стоит на перроне вокзала.

Застывшая память.

— У паровоза, — подтверждает Катя. — Андрей, а ты не против, если со мной приедет Вера?

— Почему я должен быть против? — удивляюсь я.

— Ну, просто мы с ней договорились в самый последний момент. Я не успела тебе сказать.

— Это нормально, — одобрительно говорю я. — В жизни должны быть приятные неожиданности. Значит, завтра мы с Павлом готовим праздничный обед на четверых.

— Андрей, ты замечательный, — говорит Катя.

Слышать это очень приятно.

— Как там бдительная вахтерша? — с улыбкой спрашиваю я. — Не ворчит, что ты занимаешь телефон?

— Нет, — хохочет Катя. — Мы с Ниной Андреевной подружились. По вечерам пьем чай с конфетами. А вот на тебя она сердится за твои выдумки.

— Передай ей, что я прошу прощения, — смеюсь я. — До завтра?

— До завтра, — повторяет Катя. — Я очень скучаю.

И вешает трубку.

Я тоже кладу трубку на рычаги и пододвигаю телефон обратно к председателю.

— Спасибо, Андрей Иванович, — неожиданно говорит мне Федор Игнатьевич.

— За что? — удивляюсь я.

— Да за все, — кивает председатель. — Я ведь знаю, что со статьей в газете ты мне помог.

— С чего ты взял, Федор Игнатьевич?

Беглов точно не стал бы ничего рассказывать председателю. И генерал Вотинов тоже.

— Знаю, — упрямо кивает Федор Игнатьевич. — И с корреспондентом этим ты правильно рассудил. А я в горячке чуть не обидел человека.

— Да ладно, — улыбаюсь я. — Было бы о чем говорить. Пойду я, Федор Игнатьевич.

Я выхожу на крыльцо, в промозглую темень, и нос к носу сталкиваюсь со своим младшим братом. Сережка стоит на крыльце сельсовета и, похоже, дожидается меня.

— Ты почему не уехал домой? — строго спрашиваю я.

— Над задачками засиделся. Опоздал на автобус.

Я по глазам вижу, что брат хитрит.

— Дома заниматься неудобно? — спрашиваю я.

— Ну, да, — вздыхает Сережка. — То батя ворчит, то к Ольке подружки приходят.

— Тогда позвони домой, предупреди, что заночуешь у меня, чтобы родители не волновались.

— Да они поймут, — возражает Сережка.

Но в этом я непреклонен.

— Звони, я тебя здесь подожду.

Я жду брата на крыльце. Дождь тихо шуршит в траве, в зарослях сникших и пожелтевших люпинов.

Потом мы с Сережкой, не торопясь, идем к дому.

— Надеешься на олимпиаде первое место взять? — с интересом спрашиваю я.

— Нет, — серьезно отвечает Сережка. — Первое место возьмет Таня. А я — второе.

Его голос звучит уверенно, но без бахвальства.

— Ты молодец, — говорю я. — Даже если никакого места не займешь. Не в этом дело. Ты решил попасть на олимпиаду, и попал.

— Ты серьезно? — недоверчиво спрашивает брат.

— Абсолютно, — киваю я.

Сережка радостно улыбается. Мое одобрение важно для него.

— Сейчас поужинаем, и кухня в твоем распоряжении, — говорю я. — Занимайся, сколько нужно, только до утра не засиживайся.

— Да я пару раз повторю задачки, и все, — кивает брат.

Мы подходим к дому. На крыльце неподвижно сидит Бандит и смотрит на нас.

— Ты кота завел? — удивляется Сережка.

Я смеюсь.

— Он сам завелся. Пришел, неизвестно откуда.

Тут я вспоминаю, что так и не спросил Федора Игнатьевича, чей это кот. Хотел спросить, а потом забыл.

Но это не горит. Спрошу при следующей встрече.

Я поднимаюсь на крыльцо и вижу, что перед котом лежит убитая мышь. Мышь лежит не кое-как, а на боку, ее хвост аккуратно вытянут.

Как будто это экспонат на выставке охотничьих трофеев.

— Так вот куда ты ходил, — усмехаюсь я. — На охоту? А добычу мне принес, похвастаться?

Кот внимательно смотрит на меня. Есть в кошачьем взгляде что-то гипнотическое. Недаром, у многих народов именно кошки считались священными животными.

Я открываю дверь и киваю коту:

— Заходи. Заслужил блюдце молока и мягкую постель.

Но Бандиту не нужны мои подачки. Он одним прыжком соскакивает в траву, оставив мышь на крыльце, и идет к собачьему вольеру. Привычно протискивается в широкую щель под дверью и залезает в будку к Бойкому.

— Куда это он? — удивляется Сережка. — Он что, в вольере с собаками у тебя живет?

— Ага, — смеюсь я.

— А мышь он зачем оставил?

— А это плата. Плата за колбасу.