Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис

Глава 6 «GOOD ROCKIN' TONIGHT»

(октябрь — декабрь 1954)

До Нэшвилла было далеко — около двухсот миль езды, но четверо друзей, закрепив контрабас Билла на крыше, вполне удобно расположились в четырехдверном черном «Кадиллаке» 1951 года, принадлежащем Сэмусу. Была суббота, 2 октября. Элвис, Скотти и Билл отыграли свой обычный концерт в пятницу вечером в «Орлином гнезде». Их запись песни «Blue Moon of Kentucky» приближалась к вершине чартов в Мемфисе и начинала набирать популярность в Нэшвилле и Нью–Орлеане. У них были все основания чувствовать, что они достигли вершины своей музыкальной карьеры, так как этим вечером они должны были выступить в «Опрае».

Джим Денни наконец уступил Сэму, уверявшему, что нет необходимости вводить Элвиса в состав постоянных участников фестиваля. Джиму надо было воспринимать его выступление как обычный пробный вариант; нужно просто дать парню шанс показать себя. Денни уже не казался таким убежденным, как прежде: возможно, его просто утомила настойчивость Сэма, но он согласился предоставить молодому человеку один номер в том отделении, где пел Хэнк Сноу. Элвису и его группе предоставлялась возможность спеть единственную песню — песню в стиле кантри «Blue Moon of Kentucky». Да, он согласен дать им номер, и если Сэм и ребята сочтут, что ради единственной песни стоит проделывать весь путь от Мемфиса до Нэшвилла, то пусть едут.

В это же самое время Сэм получил приглашение от фестиваля «Луизиана Хайрайд» из Шривпорта. Это был новый, недавно появившийся конкурент «Опрая», который, в отличие от последнего, желал видеть у себя новую группу. Денни насмешливо называл «Хайрайд» филиалом «Опрая» на выезде, так как многие группы переехали из него в Нэшвилл. «Хайрайд» открыл в 1948 году Хэнка Уильямса, а также вывел на большую сцену таких звезд, как Слим Уитман, Уэбб Патере, а совсем недавно открыл Джима Ривса и Фэрона Янга. Сэм все же решил отложить поездку в «Хайрайд», потому что хотел, чтобы первое выступление состоялось в «Опрае». Об этом он прямо заявил Пэппи Ковингтону, импресарио «Хайрайда». «Как только ребята выполнят программу, согласованную с «Опраем», Элвис сможет появиться в «Хайрайде», — заявил Сэм. Он заметил также, что, по его представлениям, Элвис вполне мог бы иметь успех у публики «Хайрайда», и его появление там можно запланировать через неделю–другую после «Опрая». Однако обязательства, данные Джиму Денни, объяснял Сэм Пэппи, заставят Элвиса сначала ехать в «Опрай».

Приехав в Нэшвилл, они прежде всего отправились осматривать зал, где им предстояло выступить. Музыканты воспринимали Ryman Auditorium как святилище, в которое никто из них не осмелился бы даже ступить, не то, что играть в нем. Они в изумлении слонялись по полуразрушенному зданию, построенному в 1886 году и служившему некогда протестантским домом молитвы. В нем до сих пор сохранились деревянные скамьи, стоявшие вместо кресел в зрительном зале. Элвиса, Скотти и Билла переполняло ощущение сопричастности истории, которое давало пребывание в этом здании: музыка, которую они слушали всю жизнь, изливалась именно с этой ветхой сцены. Но в то же время они чувствовали, как развеиваются иллюзии, так как Grand Ole Opry оказался менее грандиозным, чем они предполагали. В это время позади сиены сновали другие музыканты, перебрасываясь приветствиями и отдельными репликами, настраивая инструменты, нанося грим и облачаясь в сценические костюмы. В их поведении не было строгих протокольных формальностей, которых можно было бы ожидать от звезд. Скорее во всем, что они делали, была какая–то реальная или кажущаяся отстраненность. Двадцатиоднолетний контрабасист Бадди Киллен, только что ставший главным и единственным автором песен в издательстве Tree Music подошел к явно чувствующему себя «не в своей тарелке» молодому певцу и сам представился. Вот как он вспоминает эту встречу: «Они меня не примут», — сказал Элвис. «Примут. Все будет хорошо», — ответил я. «Если бы мне только позволили уйти, я бы смылся прямо сейчас», — не унимался Элвис».

Когда в гримерке появился Чет Эткинс, Элвис захотел с ним познакомиться, но, как обычно, не решался. «Зная, что Скотти тоже восхищался игрой Эткинса, — рассказывал Марти Робинс, — он использовал его как щит, подтолкнув к знаменитости и пробормотав: «Мой гитарист… захотел с вами познакомиться». Вместо приветствия Эткинс отпустил грубоватое замечание относительно подкрашенных глаз Скотти.

Пожалуй, наибольшую тревогу вызывала у молодых музыкантов встреча с Биллом Монро. Их версия сингла «Blue Moon of Kentucky», записанная в студии «Сан», вызывала у поклонников стиля кантри протест. Они считали это десакрализацией, развенчанием кумира. Сам Монро грозился оторвать им головы за столь вольную интерпретацию. «Я слышал, что он собирается сломать мне челюсть», — говорил Сэм. И вот они встретились с Монро. В свои сорок три года он уже был известным государственным деятелем и держался с достоинством, не допускающим фамильярности. Одет он был в строгий темный костюм, при галстуке, в белой фирменной шляпе. Знаменитый Билл Монро сразу же подошел к ним… и — вопреки ожиданию — похвалил их. Более того, он сообщил, что только что записал новую версию «Blue Moon of Kentucky», следуя их манере. Эта запись должна была быть выпущена на следующей неделе.

Было и еще два сюрприза. Марион Кейскер, оставленная в Мемфисе для того, чтобы студия продолжала работать, покинула свой пост и отправилась на автобусе в Нэшвилл, следом за ними. Сначала она думала «затеряться» среди публики, чтобы ребята ее не заметили, но не прошло и часа, как она уже оказалась за сценой и присоединилась к их небольшой группе. Затем Билл, бросив взгляд в зал, к своему удивлению, обнаружил в первом ряду свою жену Эвелин и жену Скотти Бобби.

«Мне кажется, он был рад видеть нас, — говорила Бобби. — Ребята хотели в тот же вечер отправиться обратно в Мэмфис, а Сэм должен был остаться в Нэшвилле. Понимаете, они сказали мне и Эвелин: «Вы не сможете поехать с нами. В одной машине всем места не хватит». Ладно, я приняла этот отказ, но в районе полудня, через пару часов после их отъезда, Эвелин пришла ко мне и заявила: «Поехали в Нэшвилл». — «Не знаю… может, у нас будут из–за этого неприятности…» — возразила я. Но потом подумала: «Какого черта!» — и мы, как настоящие Люси и Этель, отправились за ними. Билл заметил нас, высунув голову из–за сцены, а когда он привел меня к Скотти, у него было такое лицо, как будто он увидел привидение!»

В 10.15 Грант Тернер объявил отделение Хэнка Сноу, которое спонсировала Royal Crown Cola. Незадолго до начала концерта сын Сноу, Джимми Роджерс Сноу, со словами восхищения подошел к Элвису. Сам же Сноу–отец так «заплутал» в витиеватом представлении «молодого человека из Мемфиса, который только что записал новый хит, поэтому достоин бурных аплодисментов», что забыл имя выступающего. Элвис выскочил на сцену — словно выпрыгнул из идущего на высокой скорости поезда — и исполнил свой единственный номер. Скотти и Билл волновались больше, чем он. Им казалось, что достичь большего успеха уже невозможно, теперь можно было только катиться вниз. И по вежливому, но прохладному приему публики они чувствовали, что они как раз движутся к провалу. После концерта они, как тренеры боксерской команды, пытались рационально проанализировать причины поражения. Все были любезны с ними, неуклюже жавшимися к краю сцены, а Бобби и Эвелин настойчиво утверждали, что прием публики был хорошим. Билл весело представился присутствующим и непринужденно отпускал шутки, в то время как Скотти стоял в стороне немного напряженно, ожидая, когда его представят. Перед отъездом Сэм быстро переговорил с мистером Денни, и тот, сказав, что Элвис Пресли не совсем соответствует стандарту «Опрая», все же добавил: «Однако парень не плох». Мало кто любил Джима Денни — Джим был старый пройдоха, не склонный к сантиментам, — но ведь все–таки он пошел Сэму навстречу!

Вскоре после завершения концерта они уехали. Они отправились по холму вниз к Бродвею, где находился магазин грампластинок Эрнста Табба. Там они Должны были сыграть знаменитый хит «Midnight Jamboree» (эта песня должна была пойти в эфир прямо во время исполнения и завершить собой трансляцию фестиваля в «Опрае»). В первый момент их поразили небольшие размеры зала. Возможно, он производил такое впечатление, потому что был до отказа забит коробками с пластинками, а также прибывшими к началу трансляции людьми. Кто–то представил Элвиса Эрнсту Таббу. Табб, имеющий репутацию самого великодушного и обходительного среди тех, кто работает в индустрии развлечений, терпеливо выслушал признания девятнадцатилетнего юнца в любви к музыке Табба, а также заверения, что его, Элвиса, единственной целью в жизни является исполнение музыки кантри. Элвис говорил: «Мне советуют исполнять совсем другую музыку, если я хочу заработать деньги. Что же мне делать?» На это Табб отвечал: «Элвис, были ли у тебя когда–либо деньги?» — «Нет, сэр». — «Ну тогда делай, что тебе говорят. Заработай сам, а когда у тебя будут деньги, ты сможешь делать то, что ты хочешь».

После трансляции Скотти и Билл должны были возвратиться назад в Мемфис со своими неугомонными женами. Они уезжали с чуством ликования и подавленности одновременно: они достигли наконец успеха, и теперь, по всей вероятности, их ждала дорога к забвению. Для Сэма Филлипса этот вечер был вечером безграничного триумфа. Играть на сцене «Опрая», а затем получить — пусть и неохотно высказанное — одобрение Джима Денни и Билла Монро! Даже критика теперь не могла бы обидеть Сэма. Он был твердо уверен, что этот успех можно будет использовать для дальнейшего продвижения Элвиса к успеху. Если бы только ему, Сэму, удалось преодолеть это тупое сопротивление и негативное отношение, с которым ему приходилось сталкиваться в работе, тогда бы свершились великие чудеса, «незрячие бы прозрели, недвижимые — поднялись». «Мне нужно было внимание людей, которые ненавидели то, что я делаю, — вспоминал Сэм, — они вели себя так, как будто считали, что кто–то пытается «впарить» им дрянь и называет это музыкой. Что ж, черт побери, пусть судят как хотят. А я должен достичь вершины, иначе вся эта проклятая затея развалится». Сэм был уверен, что с Элвисом Пресли у него есть шанс добраться до вершины.

Второй сингл, записанный Элвисом Пресли на фирме «Сан», был выпущен в начале недели, перед самым выступлением в «Опрае». Это была даже более дерзкая декларация намерений, чем первая запись, особенно безудержный блюз «Good Rockin' Tonight», в котором было рока больше, чем они могли себе представить в эти самые первые дни неуверенных поисков в студии. Возможно, Сэм не мог четко сказать, по какому пути им надлежит двигаться, но он чувствовал, что наконец–то они начинали нащупывать дорогу к «этому чертову непаханому полю».

Весь август они старались использовать всякую возможность, чтобы поработать в студии, но Сэм слишком много разъезжал, а участники группы много работали в выходные (все они продолжали работать на основных работах). Поэтому их стремление репетировать осуществлялось больше на словах, чем на деле. 19 августа они провели много часов, разучивая странноватую версию «Blue Moon», напоминавшую гибрид между Indian Love Call Слима Уитмана и фальцетные потуги таких поющих ритм–энд–блюз–групп, как Orioles, Ravens, Larks. Когда репетиция была закончена, Сэм не был уверен, что найдена интересная интерпретация, которую стоило бы выпускать, но он никогда не высказывал своих сомнений, боясь разрушить свежесть и безудержный энтузиазм исполнителей. «Репетиции продолжались бесконечно, — вспоминает Марион Кейскер, — каждая запись давалась потом и кровью. Сэм проявлял невероятное терпение, тем более что это не являлось его характерной чертой».

В любом случае проблема была не столько в недостатке времени, сколько в отсутствии уверенности в себе и четкого руководства. Однажды им, по–видимому случайно, удалось поймать удачу, но никто из участников группы не имел ясного представления о том, как это сделать снова, а Сэм не желал навязывать им свою волю. «У меня, как у Господа Бога во время дней творения, в сознании была картина того, что я хотел бы услышать. Конечно, я не представлял себе каждую ноту, но я знал, в чем была суть наших поисков. В то же время я понимал, что самое худшее, что я мог сделать, это проявить нетерпение, попробовав надавить на них. Иногда можно просто предложить заменить один аккорд и погубить всю песню. Зачастую чрезмерная опека пугает неуверенных в себе людей. Я имею в виду, что никогда нельзя говорить: «Эй, парень, не трусь!» Я никогда не призывал не бояться микрофона. Не стоит привлекать внимание человека к тому, что его уже страшит. Я никогда не говорил им прямо об опасностях, потому что я сам не считаю, что легко выйти и выступать перед большим количеством людей. Я просто всегда старался передать им свое ощущение уверенности и надежности».

В течение последующих нескольких недель они несколько раз пытались отработать песню «Satisfied», популярный с 1951 года спиричуэле Марты Карсон, и «Tomorrow Night», блюзовую балладу Лонни Джонсона, которую Элвис так часто напевал Дикси. Они множество раз ошибались в процессе записи и каждый раз стирали уже записанное, так как пленка стоила очень дорого. В какой–то момент они осознали, что результата их трудов как не было, так и нет. Медленные песни, говорил Сэм, «выжмут из вас все соки», но при этом он всегда давал творческим порывам Элвиса реализоваться. Помимо этого, по свидетельству Марион, Сэм изо всех сил старался не допускать отступлений хоть на йоту от тех правил и норм, которые они для себя установили. Он хотел быть уверен, что сделал все возможное для того, чтобы каждая пластинка была настолько хороша, насколько возможно. Вот точка зрения самого Сэма: «Я хотел простоты, чтобы, глядя на воплощение того, что мы мысленно слышали, можно было воскликнуть: «Боже, это то, что надо!» Мне хотелось, чтобы наша музыка брала за живое, была острой, пронзительной. Она должна была пронимать, жалить. На каждой из наших съемок я чувствовал себя так, как будто снимаю захватывающий фильм, вроде «Унесенных ветром».

Наконец с 10 сентября Элвис с группой попал в верхние строки хит–парада — и опять показалось, что на этот успех они «наткнулись» случайно. Однако Сэм уверял, что ждал этого. Они исполнили блюз «Just Because», который братья Шелтон впервые записали еще в 1933 году под другим названием — «Lone Star Cowboys».

Классным юмором и взрывной веселостью новая версия песни в исполнении трио музыкантов обязана как уверенному использованию солистом техники исполнения музыки госпелс (здесь мы впервые слышим характерный для Пресли скачок на регистр ниже), так и комично постукивающим басам Билла Блэка, а также заводяще–ритмичной партии гитары Скотти. «Это была вещь, держащаяся на ритме, — вспоминал Скотти. — Так как нас было всего трое, нам приходилось просчитывать каждую ноту». И, несмотря на то что Сэм так и не выпустил эту версию в записи (равно как и последующие версии песни), плаксивая версия песни Джима Уэйкли 1941 года «I'll Never Let You Go» (Little Darlin') с растянутым, дважды повторяющимся окончанием характеризует тот игривый и авантюрный настрой, который поощрялся Сэмом. Он искал новых подходов, чтобы открыть миру свежий, открытый взгляд на вещи.

С песней «I Don't Care If the Sun Don't Shine» произошли еще более неправдоподобные метаморфозы. Эта песня была написана для диснеевского мультфильма «Золушка» Мэком Дэвидом, братом знаменитого поп–композитора Хэла Дэвида (Мэк, ко всему прочему, написал еще такие известные песни, как «Bippidi Bobbidi Воо» и «La Vie in Rose»). Песня Мэка Дэвида не сделала мультфильм аншлаговым, но в 1950 году ее популяризировали Патти Пайдж и Дин Мартин, а также Пол Уэстон и His Dixie Eight. Ритмические интерпретации, предложенные всеми этими исполнителями, были очень разными. Элвис решил основывать свою версию на варианте Мартина. При всей той энергии, которую Элвис, Скотти и Билл привнесли в исполнение песни, при всем высоком накале вокала Элвиса в ней все же явно проступают черты ленивой вальяжности, свойственной Дину Мартину. «Вот что он услышал у Дина», — говорил Сэм, который хорошо знал о влиянии Мартина, — в его душе было немного озорства, и поэтому ему нравилось, как поет Мартин».

Во время работы над классической ритм–энд–блюзовой вещью Уиннони Харриса «Good Rockin' Tonight» все наконец встало на свои места. К этому времени ребята уже вымотались, и никто не был уверен, получилось ли что–нибудь стоящее. Однако Скотти говорил: «У Сэма есть сверхъестественная способность вытащить из тебя то, что он хочет. Если ты правильно схватил направление движения, он заставит тебя надорваться, он тебя настолько выведет из себя, что ты захочешь прикончить его. Но он тебя не выпустит, пока не выжмет того ценного, о чем ты, может быть, сам не подозреваешь». Сэм настаивал, чтобы они играли ритм, и ничего, кроме ритма, или заставлял их менять тональность тогда, когда они только привыкли к той, в которой только что играли; или он заставлял играть вдруг в таком медленном темпе, что все были готовы взвыть. «Иногда, чтобы выйти из тупиковой ситуации, я их призывал играть в том темпе, который определенно должен был им не понравиться, и когда они наконец возвращались к изначальному темпу, то чувствовали радость и облегчение, как после долгожданного возвращения домой».

Марион Кейскер представляла себе эту работу как головоломку, ключ к которой был только у Сэма. «Как сейчас, помню случаи, когда все безумно устали, и вдруг происходил какой–нибудь пустяк, который совершенно снимал напряжение, — бывало, Элвис просто катался по полу, а Билл Блэк смеялся, дурачился и махал руками, придерживая свой старый контрабас. Это было здорово!.. Все очень напряженно работали, но параллельно пытались и расслабляться на полную катушку. Иногда, если Элвису удавалось сделать что–то совершенно необычное, или кто–нибудь «выдавал шедевр», или что–то другое случалось до окончания записи, Сэм говорил: «Хорошо, давайте вернемся к этому фрагменту и повторим то, что вы только что сделали. Мне понравилось это». А Элвис с изумлением отвечал: «Что повторим? Что я особенного сделал?» Потому что все делалось на уровне инстинкта, и он просто не замечал новых находок».

Одним из главных принципов Сэма было то, что работа должна быть «в кайф». «Я мог терпимо относиться к чему угодно, — говорил он, — и я мог допускать трения между нами до тех пор, пока мы все сохраняли веру в то, что мы делаем. Я также мог заставить всех расслабиться, если только группа не приближалась к состоянию, когда ничего нормально сделать не можешь. Каждый раз, когда мы готовили номер, я хотел сделать все от меня зависящее, чтобы все получали от него удовольствие».

В случае с финальным номером чувство удовольствия присутствовало все время, с первой ноты, когда голос Элвиса набирал силу и напор, которых не хватало в предыдущих записях. В такие моменты вся группа становилась слитым воедино ритмическим инструментом — а именно этого Сэм все время и добивался. В такие моменты в них чувствовался особый вызов и кураж, которые почти ломали рамки общественных норм. «Слышали новости?!» — звучал драматичный и вызывающий вопрос. «Сегодня отличная игра», — был ответ.

Еще одно качество Сэм почувствовал в Элвисе с самого начала. Оно позволило Элвису сразу заявить о себе в песне «That's All Right, Mama». Казалось, этот драматический элемент берется из ничего, и при этом Сэм чувствовал, что нечто подобное есть и в сентиментальных балладах Элвиса. Неуверенность в себе, которая безошибочно угадывалась в поведении и манерах Элвиса, Сэм объяснял чувством неполноценности, приниженности своего положения (реального социального, психологического или воображаемого самовосприятия). Такое же чувство двигало негритянскими талантливыми исполнителями, чьим творчеством Сэм интересовался и собирал их записи. Он не был уверен, но ему казалось, что он чувствует в Элвисе кровное родство с «черной» музыкой. Он ощущал в этом юноше тайную, почти губительную страсть к негритянской культуре, в которой только что зарождалась и начинала культивироваться вера в равенство людей. Сэму казалось, что эти сокровенные мысли и ощущения никогда не будут высказаны, и поэтому каждый человек обречен на одиночество, пребывая в темноте собственной души…

«Мой нюх должен был быть обострен. Люди могли бы сказать: «Этот чертов тип собирается отвернуться от нас. Почему мы должны дать спокойно жить этому любителю негров?» Мне пришлось долго размышлять и взвешивать, и сейчас я хотел бы привести некоторые итоги размышлений. Я могу быть терпеливым. Я чувствовал почти религиозный пыл, но смирял его — проповедовать свои идеи с высокой трибуны не входило в мои планы. А в Элвисе я заметил некоторое сочувствие и понимание. Я не думаю, что он осознавал то, что движет мной в моей деятельности, но он интуитивно чувствовал мои намерения. Я никогда не обсуждал свои идеи с ним, я не думаю, что было бы разумно обсуждать их. Было бы глупо с моей стороны говорить: «Ну, мы против….» или «Мы пытаемся покончить с поп–музыкой и вернуть популярность «черной» музыке». Одной из самых больших наших удач было то, что у Элвиса Пресли было мало предрассудков. С трудом продираясь сквозь музыкальные дебри, мы смогли продвинуть несколько хитов, не правда ли? Пробираясь по нехоженым тропам, нам удалось достичь успеха!»

Сэм знал, что он нашел родственную душу и в другом отношении. В последующий месяц, работая над подготовкой к выступлению в «Опрае», он дал прослушать песни нового сингла своим старым друзьям в Нэшвилле — дид–жею WLAC Джину Ноблсу и распространителям сингл–записей Рэнди Вуду и Эрни Янгу. Несмотря на то, что от этих строгих ревнителей ритм–энд–блюза он получил негативные отзывы, Сэм все же знал, что инстинкт его не подведет. Все лучше и лучше узнавая Элвиса, заставляя его больше раскрыться, имея возможность побеседовать с ним не только о музыке, но и о жизни, любви, женщинах, он видел в этом парнишке такой потенциал, какого сам ранее не предполагал. «Я был поражен. Я на 12 лет старше его (мне тридцать один, а ему девятнадцать), я увлекался музыкой самых разных стилей и пережил Великую депрессию, и все же я находил в нем большую интуитивную способность слышать и различать хорошую музыку, безотносительно к стилю, чем у кого–либо, за исключением Джерри Ли Льюиса и меня. Казалось, у него была абсолютная память на все песни, которые он когда–либо слышал. Это был самый перспективный, подающий самые большие надежды молодой человек, которого я когда–либо встречал. Дело в том, что Элвис Пресли знал, что значит быть бедным, но это тяжкое знание не порождало в нем предрассудков. Он не ограничивал себя никакими рамками. А для того, чтобы так относиться к жизни, «нужно быть либо очень умным человеком, либо тупым как пробка», как говаривал редактор «Биллборда» Пол Акерман. А мы–то уж знаем, что Элвис не был тупым».

«Элвис Пресли, наш доморощенный кантри–певец, продолжает свое головокружительное и стремительное движение к общенациональной известности в сфере кантри–музыки. Последнее его славное достижение состоит в том, что он приглашен в качестве исполнителя на фестиваль «Луизиана Хайрайд», который состоится в Шривпорте и будет транслироваться в субботу вечером на KWKH. «Луизиана Хайрайд» является второй или третьей по популярности программой в эфире. Первое место занимает фестиваль Grand Ole Opry в Нэшвилле, в котором принимают участие исключительно звезды кантри–музыки «со стажем». Но Пресли уже выступил на фестивале в Нэшвилле 2 октября сего года и заслужил очень теплый прием как зрителей, так и коллег–музыкантов, которые не хотели отпускать его со сцены. Для Grand Ole Opry приглашение исполнителя, записавшего всего одну пластинку, является беспрецедентным. Однако у Элвиса Пресли до выступления на фестивале две недели назад действительно была всего одна запись», — из газеты Memphis Commercial Appeal, 14 октября 1954 года.

В ближайший понедельник после выступления в «Опрае» Сэм позвонил Пэппи Ковингтону, агенту, поставлявшему талантливых исполнителей для фестиваля «Хайрайд». Они договорились встретиться через две недели, так как это подходило по времени Сэму. Помимо этого за эти две недели Тиллман Фрэнкс должен был окончательно выяснить, сможет ли он отправить своих подопечных исполнителей Джимми и Джонни на концерт Eddy County Barn Dance в Карлсбад, штат Нью–Мексико, и в случае, если сможет, найти им замену для выступления на «Хайрайде». Недавно в «Чикаго Чесе Рекордз» выпустили хит с дуэтом Джимми и Джонни, занявший третье место в хит–параде народной музыки в стиле кантри. В связи с этим продюсер из Карлсбада предложил Тиллману 500 долларов за каждую исполненную песню (в то время как на «Хайрайде» платили 24 доллара). В поисках замены Тиллман обратился к директору «Хайрайда» Хорэсу Логану и спросил его про опекаемого им исполнителя, которого Тиллман слышал в программе Т. Томми Катрера на радиостанции RCIJ. Тиллману показалось, что певец этот должен был быть черным, и так же показалось после прослушивания записи Хорэсу, яркому и искрометному конферансье «Хайрайда». Однако Т. Томми опроверг их предположения. Вообще Т. Томми прокрутил эту пленку в своей программе в качестве одолжения Сэму Филлипсу, которого знал еще с послевоенной поры по совместной работе на WREC. Он напомнил, что Слим Уитман и Билли Уокер выступали на одной сцене в Мемфисе с разыскиваемым парнем. После этого разговора Тиллман, большой остряк, человек, полный энтузиазма и любви к музыке (он продюсировал, а потом терял таких исполнителей, как Уэбб Пирс и Билл Кар–лейл, помогал на заре его карьеры Слиму Уитману и, продолжая в качестве контрабасиста играть на «Хайрайде», пытался стать менеджером Джонни Хор–тона), так вот, выяснив все, Тиллман попросил Пэппи Ковингтона заняться приглашением заинтересовавшего его певца.

К тому времени «Хайрайд» существовал около шести лет. Его появлению предшествовала похожая программа, называвшаяся KWKH Saturday Night Roundup. Она существовала еще до войны, и, по заявлению газеты Commercial Appeal, трансляция этой программы на радио была одной из самых популярных передач о музыке кантри в эфире. Программа выходила на 50000-ваттном канале, принималась в двадцати восьми штатах, конкурируя с «Опраем». Помимо этого, к трансляции подключилась CBS, позволившая программе выходить на 198 станций каждую третью субботу месяца. Отличительной чертой «Хайрайда» было участие молодых исполнителей, и в этом плане фестиваль можно считать дерзким младшим братом «Опрай», благодаря чему и получил известность. Хэнк Уильямс, Китти Уэллс, Уэбб Пирс, Фэрон Янг, Билл Кардейл, Дэвид Хьюстон, Джим Ривс — все они дебютировали на «Хайрайде» до того, как стали звездами Нэшвилла. Руководимый Хорэсом Логаном фестиваль оставался идеальным местом для молодых талантов, на нем было представлено разнообразие стилей и направлений. Зрители «Хайрайда» размешались в муниципальном концертном зале на 38 000 мест. Логан распорядился поместить микрофоны в зрительном зале для того, чтобы отслеживать реакцию зрителей. В эфире трансляцию комментировал Рэй Барлетт, который вел на радио ежедневные музыкальные программы в качестве ритм–энд–блюз ди–джея под именем Груви Бой. В ходе трансляции он делал постоянные ремарки, лирические отступления, периодически возвращаясь к тому, что происходило на сцене. Шривпорт был милым музыкальным городком, находившимся рядом с нефтяным месторождением. В нем удивительным образом были смешаны различные этнические группы (конечно, это не было подобием десегрегации, но все же представители разных народов жили рядом друг с другом, неизбежно находясь в культурном взаимодействии). Благодаря этому у Шривпорта было свое особое «лицо» в музыкальном мире. В «Хайрайде» было все — за исключением энергичного агента, подбиравшего исполнителей для его концертов (Пэппи Ковингтон работал для фестиваля только потому, что был связан с арендой здания). Помимо этого, фестивалю не хватало звукозаписывающей компании, которая выпускала бы в записях его хиты. Именно в связи с этими недостатками часть исполнителей «мигрировала» в Нэшвилл, но к осени 1954 года выяснилось, что молодых талантов по–прежнему достаточно, и «Хайрайд» продолжал расти, на зависть «Опраю». Это дало повод Хорэсу Логану частенько с иронией называть в эфире «Опрай» филиалом «Хайрайда» в Теннесси.

Сэм, Элвис, Скотти и Билл выехали в Шривпорт, до которого из Мемфиса было семь–восемь часов езды, вскоре после вечернего концерта в «Орлином гнезде» (это были регулярные пятничные концерты группы). По дороге они пропустили поворот у Грэнвилла, Миссисипи, потому что Билл не переставая смешил всех своими шуточками. Затем Скотти чуть не врезался в стадо мулов, спеша нагнать время, которое они потеряли. Когда, наконец, они добрались до Нэшвилла, то поселились в гостинице «Капитан Шрив» в центре города. Они сняли двухкомнатный номер. Ребята подождали, пока Элвис причешется, а затем Сэм повел их знакомиться с Пэппи. Пэппи умел заставить собеседника чувствовать себя личностью. Он всегда вел себя добродушно, приветливо и обращался со всеми как–то по–отечески, давая вам почувствовать, что вы самый интересный человек, с которым он когда–либо встречался. Сэм думал, что эта встреча очень важна для молодых людей, да и для него самого. Затем все вместе отправились засвидетельствовать свое почтение Т. Томми, который последнее время был прикован к постели после недавней автомобильной катастрофы, в которой он потерял ногу. При этом он ухитрялся вести радиопередачи прямо из дома. Элвис был одет в типичный для него черно–розовый костюм. По словам Томми, «у него были длинные сальные волосы, и выглядел он не очень опрятно». Жена Томми впоследствии так прокомментировала мужу визит этой группы: «Парню надо бы вымыть шею». Т. Томми был проницательным, обаятельным, музыкально одаренным человеком, спонсировавшим в то время свою группу. Он какое–то время был сенатором в законодательном собрании Теннесси, а также занимал другие официальные должности. У Томми возникли сомнения в перспективности Элвиса, да и сам парень не произнес почти ни слова за все время их встречи. Однако Сэм был убежден в правильности своих действий, а Томми был прагматиком, поэтому он решил просто подождать, а там — время покажет.

Далее Сэм отправился по многочисленным делам. Он остановился в магазине пластинок Стэна на Тэксес–стрит, 728, поблизости от концертного зала. Там он перебросился парой слов со Стэном Льюисом, преждевременно поседевшим двадцатисемилетним ветераном музыкального бизнеса. Он начал свою деятельность с продажи нескольких музыкальных автоматов, хранившихся у его родителей, владельцев бакалейной лавки. Затем он купил небольшой магазин грампластинок, который и давал средства существования ему и его жене. Старший брат Стэна Эйс был барабанщиком в группе Т. Томми. Эйс чередовался в этом качестве со своим кузеном диджеем Фонтана, который также участвовал в «Хайрайде» и играл с Hoot & Curley. Стэн знал Сэма с самых первых его шагов в музыкальном бизнесе. Как единственный независимый распространитель записей в округе, он, естественно, заинтересовался новым исполнителем. Заинтересовался, но не слишком, так как не только певец был неизвестным, но и жанр нераскрученным. При этом Стэн был очень полезен: он посодействовал тому, чтобы Джимми и Джонни попали в «Чесе», куда ранее приглашались исключительно исполнители блюза. Теперь он пожинал плоды их успеха. Он заявил Сэму, что «всегда открыт новым талантам». Он считал, что то, что идет на пользу одному, полезно и всем.

Между тем Элвис бродил по концертному залу. Зал был больше, чем в «Опрае», и гримерные артистов были просторнее. На втором этаже располагалась одна большая общая гримерная. В партере стояли огромные складные кресла, а балконы полуокружностями «обнимали» сцену с двух сторон. Благодаря этому высвобождалось пространство в центре зала, создавая хорошую естественную акустику. Он вышел на сцену, уставившись в пол, глянул в зал, как бы оценивая толпу, а затем побрел обратно в гостиницу. Негритянские лачуги в соседнем квартале, совсем неподалеку от великолепного зала, мало чем отличались от ветхих построек в других городах, включая Мемфис. Центр Шривпорта также располагался недалеко. В нем бурлила жизнь. Зайдя в кафетерий в гостинице, он нашел там Скотти и Билла, причем Билл уже положил глаз на хорошенькую официантку…

Когда Элвис вечером приехал в концертный зал, он выглядел совершенно по–другому. Зал преобразился не только из–за присутствия публики и музыкантов в красочных ковбойских костюмах. Метаморфоза произошла благодаря царившей в зале атмосфере ожидания. Ясно ощущалось, что все ждут события, которое вскоре должно здесь состояться.

На нем был ярко–розовый пиджак, белые штаны, черная рубашка, яркая бабочка и двухцветные щегольские ботинки — такие носят обычно франтоватые продавцы в бутиках и судебные клерки. Скотти и Билл были одеты в ковбойские рубашки с декоративными кокетками, на которых красовались темные галстуки. Старый «битый» контрабас Билла выглядел так, как будто он не разваливается только оттого, что перевязан бечевкой. Элвис покачивал маленькой, будто детской, гитарой, и только элегантная гитара ES 295 Скотти в некоторой степени придавала этому трио вид профессиональных музыкантов. При этом Элвис всем окружающим очень понравился. Тиллман Фрэнке, который отправил Джимми и Джонни в Карлсбад, а сам задержался, чтобы исполнить партию контрабаса во время выступления местной группы, даже подпрыгивал от нетерпения. Пэппи Ковингтон так тепло приветствовал Сэма и ребят, как будто не виделся с ними несколько месяцев. Даже Хорэс Логан, известный не только как импресарио, обладающий удивительным инстинктом, но и как человек, иногда проявляющий некоторую холодность в общении, вызванную чрезмерным самоуважением, даже он, казалось, был очарован Элвисом. Логан хлопотал за группу и проявлял покровительственное отношение к ребятам, несмотря на то, что это были сезонные музыканты, а не завсегдатаи — участники фестиваля.

Сэм ушел из–за сцены, чтобы занять свое место в зрительном зале. Несмотря на то что он весь день имел бравый вид, на самом деле он не знал, чем все это может кончиться. Он чувствовал, что должен попытаться сделать все от него зависящее, чтобы отклик зрителей был положительным. Он должен был признать, что волновался: Элвис выглядел напуганным до смерти, и хотя можно было попробовать уверить себя, что ребята уже стали опытными «ветеранами» подобных мероприятий (если учитывать все их концерты в «Орлином гнезде», триумф в Овертон–парке и, конечно, выступление в «Опрае»), но все же каждый понимал, что сегодняшний день может стать концом их карьеры.

Хорэс Логан вышел на сцену. «Есть ли кто из Миссисипи? — выкрикивал он. — Кто из Арканзаса? Откликнитесь, ребята из Оклахомы! А кто из Луизианы? Сколько человек из Техаса?» Когда городские часы пробили 8 вечера, раздался мощный гул толпы, и в ту же минуту оркестр заиграл знакомую всем тему «Хайрайда», представляющую собой обработку старого негритянского гимна «Raise a Ruckus Tonight». «Все, все собирайтесь, — подхватил зал. — Собирайтесь под сияющей луной. / Мы отлично проведем время / Сегодня вечером на празднике «Луизиана Хайрайд».

Высокий и тощий певец из Шривпорта, по совместительству ведущий телешоу, пытался подобраться к «новой сенсации» — ему еще не исполнилось двадцати, и он был покорен Элвисом Пресли с самого первого момента, когда услышал его запись в Jiffy Fowler's Twin City Amusements в Уэст–Монро, где стоял музыкальный автомат. Вот как он вспоминает эту встречу: «Я подошел и сказал: «Здравствуй, Элвис, меня зовут Мерл Килгор». Он повернулся и ответил: «А, ты работал с Хэнком Уильямсом». — «Да», — подтвердил я. Он сказал: «Ты написал «More and More» для Уэбба Пирса» (это был хит номер один осени 1954‑го). «Да», — снова сказал я. Затем он заметил, что хотел бы познакомиться с Тибби Эдвардсом. Тибби считался звездой, он записывался для «Меркюри». Он был моим приятелем, и мы вместе жили в гостинице здесь, в Шривпорте. Я пошел, привел Тибби и познакомил его с Элвисом. Так началась наша дружба».

Всего несколько недель назад, — нараспев произнес конферансье Фрэнк Пэйдж хорошо поставленным голосом радиоведущего, — молодой человек из Мемфиса, штат Теннесси, записал песню на студии звукозаписи «Сан», и понадобилось всего несколько недель, чтобы записанная песня стремительно взлетела на самую вершину чартов. Она действительно популярна по всей стране. А исполнителю всего девятнадцать лет. Он работает в новом, характерном и узнаваемом стиле. Это Элвис Пресли. Давайте поприветствуем его… Элвис, как тебе вечер?

— Прекрасно, а как вам, сэр?

— Вы и ваша команда уже готовы?

— Да, мы готовы!

— Готовы дать нам послушать ваши песни?

— Да, но сначала я хотел бы сказать, как мы счастливы выступать здесь. Для нас большая честь появиться в шоу «Луизиана Хайрайд». А сейчас мы вам споем… Вы хотели бы еще что–то добавить, сэр?

— Нет, я готов слушать.

— Тогда мы споем вам песню с пластинки, записанной в студии «Сан». Вот как она звучит… — с этими словами они начали петь вещи со своего первого сингла.

Радостные возгласы понеслись из зала, поощряемые Логаном и Фрэнком Пэйджем. Они стояли чуть в стороне, у задника с рекламой Lucky Strike. Когда Скотти немного неуверенно начал солировать, были включены все подтянутые к сцене микрофоны. Публика потихоньку начала реагировать на музыку. Было видно, как волновался Элвис: его колени тряслись так, что можно было почти слышать их стук друг об друга. Сэму Филлипсу казалось, что странные движения, которые Элвис выделывал ногами, только и спасали его сознание от того, чтобы вырубиться прямо на сцене. Реакция зала сильно не отличалась от «Опрая»: парень явно конфузился, и это мешало аудитории полностью принять его. Однако Сэму было ясно, что публике он нравится и она хочет выразить свой восторг, как это сделали очарованные Элвисом зрители в Мемфисе.

В антракте Сэм прошел за сцену, чтобы поговорить с Элвисом. Мерл Килгор вспоминает, как они жались в углу, и Сэм уговаривал Элвиса расслабиться, ведь все эти люди в зале пришли специально, чтобы послушать, как он поет. Так пускай они увидят его маленькое шоу, а если в результате ничего не получится, ну и черт с ним, во всяком случае, можно будет сказать, что было сделано все возможное. Элвис, по замечанию Мерла, выглядел напуганным до смерти, а Сэм Филлипс снова покинул его и пошел на свое место в зрительном зале. Большинство молодежи осталось на второе отделение концерта. Тиллман Фрэнкс заметил, что они с нетерпением ожидали нового певца. Это был незабываемый момент в жизни Сэма.

«Недалеко отсюда, в местечке Тексаркана, находился колледж, где записи Элвиса были очень популярны. Некоторые студенты колледжа приехали на концерт. Когда он исполнил первую песню, они все повскакивали со своих мест, да и не только они. Одна грузная дама (настолько толстая, что ей надо было приложить усилие, чтобы подняться со своего места) также встала и не переставая делилась своими впечатлениями, несмотря на то, что звучала уже следующая песня. Она не знала, кто я такой, и не умолкая говорила следующее: «Господи, вы когда–нибудь слышали что–то подобное?» Да, по правде говоря, впечатление от выступления Элвиса не шло ни в какое сравнение с Maddox Brothers and Rose или Carlisles, которые выступали здесь всего неделю назад, — все они казались заурядностями. А у Элвиса была способность общаться со зрителем, и, наверное, аудитория чувствовала его желание доставить им удовольствие. В нем было что–то детское, невинное и в то же время что–то почти бесстыдное. Это сочетание делало его интересным и поддерживало на плаву. Его бесстыдство было неосознанным, да и помимо этого было еще много красивого и привлекательного, чем он мог поделиться со зрителем. Речь идет не о его внешней привлекательности, потому что в те дни он вовсе не выглядел симпатягой. Мало того, внешне он не соответствовал общественным вкусам и в связи с этим мог бы быть даже освистан. Я просчитывал разные варианты: будут ли над ним насмехаться из–за его бакенбард, ведь эта деталь могла быть и недостатком и преимуществом. Однако это не стало решающим фактором. Ведь в результате парень остался самим собой».

Он исполнил те же две песни, что и на предыдущем шоу. Его не вызвали на бис, так как мистер Логан относился к повторным вызовам очень строго. Выходить на бис не разрешалось, за исключением тех случаев, когда зал просто взрывался искренним восторгом, как это было после песни Хэнка Уильямса «Lovesick Blues». Его вызывали семь раз, и он мог бы петь всю ночь, если бы была возможность. У Элвиса, Скотти и Билла все было, конечно, не так, но все трое почувствовали себя гораздо увереннее. Элвис, несмотря на переполнявшее его волнение, все же тепло ответил на бурное одобрение толпы. Некоторым ветеранам «Хайрайда», например, двадцатисемилетнему Джимми С. Ньюмену, который недавно выпустил свой первый большой хит «Cry, Cry Darling» на Randy Wood's Dot label, все происходящее показалось довольно подозрительным. «Я никогда не видел ничего подобного. Вот появляется парень, думаю, его можно назвать почти любителем, и трясет грязной шеей, но при этом с самого начала его прекрасно принимают. Он не заработал этот успех, он просто пришел и сорвал его. Нам оставалось только стоять с краю, качать головами и приговаривать: «Это невероятно, это не может продлиться долго, это просто причуда, прихоть толпы…»

«Я думаю, он всех немного отпугнул в первом отделении, — говорил Мерл Килгор. — Когда он пел, он буквально поднимался на цыпочки. Вероятно, публика подумала, что он сейчас прыгнет со сцены в зал. Но когда он вышел во втором отделении, он их покорил — к тому времени они уже знали, что он не прыгнет со сцены прямо на них, и тогда они бурно проявили свой восторг».

«На самом деле, — комментировал Джимми С. Ньюмэн, — он все перевернул с ног на голову. После этого фестиваля нам пришлось ехать работать в Техас, так как в других местах работы не было, и все потому, что все хотели, чтобы исполнители копировали Элвиса, прыгали по сцене и дурачились. Мне было горько и стыдно это видеть — у Элвиса это получалось, но у большинства других — нет».

В номере «Биллборда» от 16 октября (в этот же день состоялось выступление Элвиса в «Хайрайде») Билл Сэш в разделе «Фольклорные таланты и мелодии» опубликовал небольшую заметку. В ней объявлялось, что «Боб Нил с радиостанция WMPS планирует устроить осеннее турне с участием Элвиса Пресли, Louvin Brothers и J. E. & Maxine Brown». Нил не общался лично с Элвисом после июльского шоу в Овертон–парке. Недавно он несколько раз съездил в «Орлиное гнездо», чтобы послушать трио, и увидел, что у этих музыкантов огромный потенциал. Их выступления произвели на него глубокое впечатление. Несмотря на то, что он никогда не занимался непосредственно шоу–бизнесом, он иногда организовывал шоу как в Мемфисе, так и в его пригородах, отбирая местных артистов для участия в «Опрае» и «Хайрайде». Иногда он по собственной инициативе организовывал небольшие шоу в Арканзасе и Миссисипи (в основном в городках, расположенных в радиусе ста миль от радиостанции WMPS, то есть там, где принимался ее сигнал). Он, естественно, рекламировал эти шоу в собственной утренней программе, которая шла в эфире с 5 до 8 утра. Помимо этого он вел программу High Noon Round–Up, уделявшую внимание таким кантри–звездам, как братья Блэквуд, Эдди Хилл, и кантри–мероприятиям, которые Элвис раньше частенько посещал. Нил позвонил Сэму Филлипсу и спросил, планирует ли группа какие–либо турне в ближайшее время. Сэм ответил, что вроде бы не планирует: как раз в это время все организационные обязанности временно были переданы Скотти. Сэм и Боб договорились, что Боб попробует организовать им несколько концертов, а дальше — как пойдет. Боб переговорил и с Элвисом, и парень как будто согласился. На самом деле он просто ничего не мог сказать по этому поводу. И у Скотти не нашлось никаких возражений — Боб догадался, что ему просто хочется сложить с себя обязанности менеджера и снова быть просто музыкантом. Боб начал действовать и договорился с несколькими клубами и залами школ по поводу проведения концертов в ноябре и декабре. Концерты должны были пройти в городках Брюс и Юка штата Миссисипи и в Хелене и Лешвилле штата Арканзас. В этих местах Боб часто организовывал шоу. Жители этих городков хорошо знали его. Им нравилось, как он играет на гавайской гитаре, и они всегда смеялись над его милыми, домашними, но острыми шутками.

20 октября Press–Scimitar опубликовала под гордым заголовком «Успех Элвиса Пресли» статью, в которой говорилось: «Элвис Пресли, стремительно восходящая звезда кантри–музыки из Мемфиса, стал постоянным участником шоу «Луизиана Хайрайд»… «Хайрайд» обычно выводит на большую сцену перспективных молодых исполнителей фольклорной музыки. Элвису достаточно было одного появления на фестивале в качестве гостя в прошлую субботу, чтобы его сразу приняли в круг постоянных участников шоу». Подобное заявление было в значительной мере преждевременным (Сэм все еще продолжал переговоры с Пэппи Ковингтоном и Хорэсом Логаном), однако Элвис, Скотти и Билл уже покинули места своей постоянной работы. Это был смелый шаг, но решились они на него, все же испытывая некоторую тревогу. «Нам не хотелось отпускать его, — вспоминал мистер Типлер, который вместе с женой посещал «Орлиное гнездо». — Однако мы понимали, что у него много концертных туров. Мы знали, что он не сможет делать карьеру и при этом работать по ночам. Я всегда старался отпускать тех, кто стремился достичь чего–то большего». Вернон, отец Элвиса, не был так благодушно настроен. Элвис признавался: «Мой папа видел много людей, которые целыми днями играли на гитаре и другой работы не имели. Поэтому он говорил мне: «Ты должен решить, хочешь ли ты быть электриком или музыкантом. Я ни разу не встречал музыканта, который был бы стоящим парнем…»

Следующие две недели ребята на «Хайрайд» не ездили. К 23 октября так ничего и не выяснилось по поводу их статуса, и в то же время на следующий уикенд у них был запланирован концерт в «Орлином гнезде». Поэтому они остались в Мемфисе, репетировали у Скотти дома и наслаждались всеобщим к ним интересом и вниманием. Они предчувствовали, что скоро с ними начнут происходить удивительные вещи, надо только вернуться в Шривпорт. Тиллман Фрэнке обещал им работу, Пэппи Ковингтон заверил их, что устроит им концерты с помощью маленького агентства, с которым он был связан по делам «Хайрайда». Ребятам просто не терпелось начать новую жизнь. И в то же время они по–прежнему оставались в выходные 29–30 октября в Мемфисе и должны были играть в пятницу и субботу в привычном им месте. Они ощущали, что это станет для них своеобразным прощанием с Мемфисом.

В пятницу Боб Нил привел с собой в клуб гостя. Это был Оскар Дэвис, прозванный Бароном Театральной Кассы, цветущий пятидесятилетний завсегдатай в кругах, связанных с постановкой водевилей, карнавалов и кантри–фестивалей. В петлице у него всегда красовалась изысканная бутоньерка, он пользовался элегантным мундштуком для сигарет. Растягивая слова (он говорил с «тягучим» бостонским акцентом), он завораживал того, с кем говорил, так как все свое обаяние в этот момент он изливал на собеседника. Он мог вполне оправданно похвастаться, что потратил больше денег, чем заработали многие миллионеры. Это являлось одной из причин, почему он постоянно нуждался в деньгах. Истинный бонвиван, он жил в соответствии с тем лозунгом, который использовал для рекламы всех своих шоу: «Даже не пытайтесь пройти мимо!»

Вот какие обстоятельства привели его в Мемфис. Оскар много лет занимался «раскруткой» артистов. Он был менеджером таких музыкантов, как Хэнк Уильямс и Рой Экафф, Эрнст Табб и Минни Перл. Он служил образцом для любого нынешнего продюсера кантри–музыкантов. Однако из–за безденежья он время от времени был вынужден наниматься на работу к своим бывшим протеже. Во время поездки в Мемфис он должен был уладить дела Полковника Тома Паркера — с ним Боб Нил познакомился несколько лет назад в связи с организацией концерта Эдди Арнолда в Russwood Park, которой занимался Нил. Не так давно Полковник прекратил сотрудничество с Арнолдом, который под руководством Паркера достиг вершин в области кантри. Они расстались из–за личностных конфликтов и из–за несогласия в вопросе дальнейшего творческого развития. Паркер сделал Арнолда знаменитым, он свел его с Эйбом Ластфогелем, президентом агентства Уилльяма Морриса, и «раскрутил» его в Лас–Вегасе. Паркер подробно прорабатывал каждый шаг карьеры своего подопечного. Но Арнолд захотел завоевать телевидение и решил вложить в эту затею свои деньги и деньги Паркера. В результате они поссорились, и каждый пошел своей дорогой. Это больно ударило по самолюбию Полковника, но он компенсировал потерянное, выведя недавно на сцену новую звезду кантри–фестивалей Хэнка Сноу. Правда, на сей раз в договоре о сотрудничестве функции Паркера были сильно лимитированы. При этом на Паркере по–прежнему лежали обязанности по организации концертов Арнолда в отдельных районах страны. Поэтому ему пришлось совершить десятидневный вояж по югу страны осенью 1954 года, В Мемфис он прибыл на пятый день своей командировки.

Оскар, его агент и помощник, во время пребывания в Мемфисе заехал на радиостанцию WMPS для того, чтобы обсудить несколько деловых вопросов, а заодно узнать у Боба Нила, что нового происходит в городе. Нил, который был в курсе всех дел, быстро рассказал ему, куда стоит пойти, упомянув молодого исполнителя Элвиса Пресли, с которым он, Нил, вскоре отправится в турне. Оскар уже слышал об Элвисе: сенсация уже облетела не один штат. Он поинтересовался, не будет ли возможности встретиться с этим парнем, может, он или Том Паркер могли бы предложить ему кое–что. На это Нил ответил, что ребята как раз сегодня вечером играют в «Орлином гнезде» и можно подъехать туда и послушать их выступление.

Элвис, Скотти и Билл были счастливы познакомиться с человеком–легендой, который мог столько рассказать о давних счастливых временах, настоящем успехе, словом, о том волшебном мире, о котором они могли только читать в музыкальных журналах, таких, как «Кантри Сонг Раундап» и «Кантри энд Вестерн Джембори». Дэвис привлекал к себе внимание и выделялся из толпы, несмотря на суматошную атмосферу, царившую в клубе. Когда он пригласил Элвиса заглянуть на концерт в «Эллис Аудиториум» в воскресенье, парень не мог упустить такого шанса и воспользовался предложением. К воскресенью Оскар Дэвис должен был снова вернуться в Мемфис из поездки в Нэшвилл, где он готовил шоу, запланированные на понедельник и вторник. Приехав, он мог, как обещал, представить Элвиса Эдди Арнолду, который всегда интересовался молодыми талантами.

В воскресенье в 6 часов вечера Элвис поднялся по знакомым уже ступенькам зала «Эллис». В концерте участвовали Минни Пирл, гитарист–виртуоз Хэнк Гэрланд, местная звезда кантри–вокала Эдди Хилл, а также вокальная группа Jordanaires, не говоря уже о Роберте Пауэрсе, самом маленьком кантри–певце в мире. Кассир, продававший билеты, сразу узнал Элвиса и выдал ему специально оставленный билет. Элвис сразу привлек к себе внимание окружающих, так как на нем была ярко–розовая рубашка, черные штаны и остроносые белые ботинки. Эдди Арнолд пел «Don't Rob Another Man's Castle», «I'll Hold You in My Heart», «Any Time» и «I Really Don't Want to Know» (свой последний самый популярный хит). Он пел без усилий, и голос его лился свободно и прекрасно оттенялся бэк–вокалом Jordanaires.

После окончания концерта Боб Нил разыскал Элвиса и провел его за сцену, где тот некоторое время бродил, с интересом и удивлением осматривая реквизит. Оскар Дэвис вышел к ним и, казалось, проявил искреннюю радость от встречи. Он представил его Эдди и Хойту Хоукинсу из группы Jordanaires. Уставившись в пол, Элвис пробормотал, что ему очень понравилось, как пела группа. Хойт ответил, что им тоже понравилось выступление Элвиса. Они слышали записи Элвиса по радио, когда были в Калифорнии с Эдди. Им тогда показалось, что поет квартет. Элвис покраснел, а руки его в это время суетливо двигались. Если он когда–либо достигнет успеха, подобного успеху Эдди Арнолдса, сказал он, ему бы хотелось выступать с такой группой, как Jordanaires. Если он когда–нибудь будет популярным, он хотел бы записать с ними пластинку. Считает ли Хойт такой поворот событий возможным? Хойт ответил, что, конечно, это возможно: в Нэшвилле они много работали на подпевках — это становилось все более и более популярным. Хойт заверил, что они бы с удовольствием поработали с Элвисом. Тем временем Оскар намекнул, что пора прощаться. Напротив концертного зала располагалось небольшое кафе, и он предложил Элвису и Бобу Нилу зайти туда, чтобы выпить стаканчик колы или чашечку кофе. Когда они выходили из зала, упитанный мужчина в мятом костюме и сигарой во рту скользнул по ним быстрым взглядом и сразу переключил свое внимание на какой–то другой объект. Элвис спросил у Оскара, кто это был. «Это, — ответил Оскар с уважительным, но каким–то нетерпеливым жестом, — это был Полковник Паркер».

Вечером в следующую субботу Элвис подписал стандартный договор о сотрудничестве с руководством «Хайрайда» сроком на один год. Ему полагалось 18 долларов за выход как лидеру группы, Скотти и Билл получали по 12 долларов. Им разрешалось пропустить пять концертных дней и использовать это время для гастрольных выездов. Однако мистер Логан заверил их, что в зависимости от конкретной ситуации можно неофициально договориться о смягчении этого условия. Вернон и Глэдис сопровождали Элвиса в Шривпорт, куда он ездил для подписания контракта. Все они остановились в гостинице «Капитан Шрив».

В ту же самую неделю хит «Good Rockin' Tonight» занял третье место в чартах Мемфиса, а самый первый их сингл продолжал занимать верхние строки чартов в большинстве южных штатов. «Биллборд» опубликовал рецензию на сингл в разделе «Прожектор», в которой говорилось: «Песни с этого уже прогремевшего по стране сингла доказывают, что Элвис Пресли — это новая восходящая звезда. Его стиль сочетает в себе черты кантри и ритм–энд–блюза и может претендовать на огромную популярность в ближайшем будущем». Сэм Филлипс был счастлив. Такая рецензия не просто вооружала его для дальнейшей борьбы; было ясно, что распространители записей и производители музыкальных автоматов ни в коем случае не смогут ее проигнорировать. История с несколькими записями Билла Хейли подтверждала такое умозаключение. Каждый день Сэм видел свидетельства растущей популярности, так как у него все чаще появлялись молоденькие исполнители кантри. Они слышали в музыке Элвиса что–то новое, чего еще не могли толком определить для себя, но ощущали, что за этим будущее. И Сэм был абсолютно уверен, он точно знал, что придет день, когда главным во всем этом деле будет сама музыка, и не надо будет выстраивать целую индустрию для ее продвижения. Однако сейчас свое мнение, сходное с мнением Сэма Филлипса об этой музыке, высказал в «Биллборде» сам Пол Акерман, человек, с которым Сэм никогда до того не встречался, но глубоко его уважал.

Глэдис добросовестно подшила эту рецензию в специальный дневник, который она вела. Ей сложно было поверить, что дневник заполняется посвященными Элвису публикациями с такой скоростью. Она с воодушевлением обсуждала с Дикси его новую «карьеру». Они «пережевывали» всякую информацию, которую каждой из них удавалось добыть. Было невероятно, что события развиваются так быстро. Глэдис говорила, что надо было видеть ту молодежь в Шривпорте, которая просто сходила с ума по Элвису. Ему приходилось несколько раз выходить на бис в обоих отделениях концерта. Помимо этого, им очень нравилась гостиница…

Дикси волновалась за Элвиса. Когда он уходил, она тревожилась о нем, молилась, чтобы успех сопутствовал ему и не покинул его. Когда он был Дома, она переживала из–за того, что отношения между ними менялись: еще три месяца назад главным событием, занимавшим их мысли, была свадьба (если бы у них хватило силы дождаться), а теперь его мысли витали где–то далеко. Она терялась в догадках, нет ли у него кого–нибудь еще, но серьезно так не считала. Она была уверена, что это не так, просто он был несколько ошеломлен свалившейся на него популярностью: его узнавали, куда бы он ни шел, а некоторые девушки совсем теряли стыд, пытаясь привлечь его внимание, против чего он, похоже, совсем не возражал. Они захаживали в «Чиску», чтобы повидать Дьюи, в то время как он вел свое радиошоу. Иногда Элвис ходил туда один. Она не знала точно, что они делали после: иногда играли в бильярд, иногда просто смотрели фильмы в гараже Дьюи. Она знала, что временами они бывали на Бил–стрит, потому что он рассказывал ей о встрече с Би Би Кингом, о некоторых злачных клубах, которые посещал, и их владельцах. Казалось, он был действительно впечатлен всем этим — он видел вызывающе одетую Дауэлл Фалсан в клубе Хэнди и исполнил для нее один из хитов — «Reconsider Baby», который она, должно быть, слышала, если было время прослушать записи Чарли. Он описывал, как Калвин Ньюборн создавал свои хиты во время игры на гитаре в Flamingo Lounge. Чистейший энтузиазм, зачарованность в широко открытых глазах, жажда нового опыта являлись основными чертами ребят, которых знала Дикси. Но в Элвисе было и кое–что другое. Она знала об этом, равно как и миссис Пресли, но ни одна из них не хотела обсуждать это с другой. Таким образом они обходили острые углы и выражали свою надежду на то, что мальчики будут осторожны.

В конце футбольного сезона Элвис приехал в «Хьюмз», в то время как футбольная команда направлялась в Барт лет для участия в матче. Один из известных игроков, Ред Уэст, который пришел в команду, когда Элвис еще учился в школе, заметил его в тот момент, когда команда усаживалась в автобус. «Мои поздравления», — сказал он, когда Элвис вылез из салона своего старого «Линкольна». Он пригласил Элвиса пойти посмотреть игру, Элвис последовал за автобусом в Бартлет и по окончании игры спросил Реда, не хочет ли тот сходить на выступление, которое он дает в следующие выходные. Ред сопровождал его на шоу, которые проходили по выходным, до конца учебного года.

Элвису нравилось, что Ред был рядом. Это придавало ему уверенности, да и Ред хорошо ладил со Скотти и Биллом. Тем не менее Элвис все еще чувствовал себя неуютно в Мемфисе, так как ему казалось, что люди превозносят его больше, чем он того заслуживает: что он как будто бы постоянно находится на сцене. Он никогда не мог чувствовать себя абсолютно раскованным, быть самим собой. Он становился городской знаменитостью и не знал, как себя вести. Восьмого ноября, когда они играли в Мемфисе, Элвис сфотографировался с майором Тоби. «Он обязательно заглянет в газеты, — сказал Гай Лански, — он беспокоится насчет того, что о нем напишут». Ронни Смит вспоминал, как он однажды столкнулся с Элвисом в WHHM, и тот сказал: «Эй, Ронни, я покажу тебе свой новый «Кадиллак». Мы зашли в лифт, спустились вниз. Обойдя стоянку, пошли дальше, пока не оказались перед телефонной компанией. Там был припаркован его старый «Линкольн»! Случалось, бывшие друзья Элвиса проходили мимо него, и он не мог понять, то ли они насмехаются над ним, то ли они его не одобряют, то ли каким–то образом чувствуют, что он поднялся выше, чем они.

В Шривпорте все обстояло иначе. Он словно был другим человеком, он мог создать себе совершенно новый имидж, и никто не пытался вернуть его к прошлому. В Шривпорте девушки делали все возможное, чтобы приблизиться к нему. Элвис, Скотти и Билл вернулись в Шривпорт через неделю после того, как туда прибыли Глэдис и Вернон. Они задержались в мотеле Al–lda в Bossier City, рядом с рекой. Как только ребята приехали, девушки начали показываться, словно почувствовали их присутствие. Ребенку, который за свои девятнадцать лет едва ли хоть одну ночь провел вне дома, все происходящее напоминало поездку в летний лагерь: он всегда любил флиртовать с девушками, любил заигрывать с ними и дразнить их. Но теперь вокруг не было никого, кто бы мог следить, чтобы это не зашло слишком далеко. Да и сами девушки не слишком об этом заботились. Во время своих выступлений Элвис черпал в зрительном зале уверенность и, когда встречал кого–нибудь, кто ему правился, начинал вести себя вызывающе, пока не обратит на себя внимание. Обнимая одновременно двух девушек, он притворялся пьяным, хотя все знали, что он не пил. «Он был обычным подростком, — говорил Скотти. — Довольно диким, но скорее озорным. Он любил шалости и розыгрыши. Нам приходилось почти силком вытаскивать его из кровати. Его родители были очень заботливыми. Случалось, мать Элвиса отводила мня в сторону и говорила: «Присматривай за моим мальчиком. Проследи, чтобы он кушал. Смотри, чтобы он…» — ну, вы понимаете, о чем я, типичная материнская болтовня. Но это все время сваливалось на меня. Элвис, казалось, не возражал. Вокруг этого не поднималось никакого шума, он действительно любил свою мать. Он был типичным маменькиным сынком. Что еще можно о нем сказать? Очень застенчивый — он гораздо уверенней чувствовал себя, сидя с гитарой, чем в разговоре с вами. Билл и я обычно брали разговор на себя, но он также мог быть и экстравертом. Знаете, я побывал везде, а он ни разу не выезжал за пределы города. Он наблюдал и изучал, я никогда ему ничего не говорил, потому что в основном мы общались без слов — но если он чего–то не знал, то только потому, что никто ему об этом не рассказал. Когда Элвис приехал в Шривпорт, он просто бегал вокруг, светясь от бездумной радости.

Вместе с Мерлом Килгором он засиживался в кафе «Мюриэль» на Маркет–стрит, напротив офисов «Хайрайд». Порой они могли сидеть там часами, закусывая гамбургерами, болтая о музыке и глазея на девушек».

«Он напоминал мне Хэнка Уильямса, — сказал Мерл, который познакомился с Уильямсом в четырнадцатилетием возрасте и чье преклонение перед своим кумиром не знало границ. — Что–то в его глазах. Он задавал вам один вопрос, но его глаза спрашивали о другом. Такой был взгляд. Он ждал ответа, а в глазах все еще был вопрос. Это было только у Хэнка и у Элвиса». Иногда Мерл и Пресли ходили к автобусной остановке поиграть в пинбол с Тибби Эдиардсом или останавливались около музыкального магазина Стэна, чтобы послушать композиции в стиле ритм–энд–блюз. Ешь когда хочешь, спи когда хочешь, девушки кружат вокруг тебя — мечта тинейджера. Каждый вечер Элвис звонил домой и разговаривал с матерью, часто звонил и Дикси, чтобы напомнить о своей неугасающей любви. Но тем не менее он был свободен делать все, что ему заблагорассудится.

Как–то ночью они работали в клубе Lake Cliff, где обычно выступали Хут и Керли. Элвис заинтересовался очаровательной дочерью Хута, Мэри Элис, но немного нервничал по поводу предстоящего разговора с Хутом, который играл в Indian Love Call Слима Уитмана. Он хотел попросить у него разрешения сходить куда–нибудь с Мэри Элис. Выступление в Lake Cliff обернулось чем–то вроде шутки. Хут и Керли играли там шесть лет и должны были выступать следующими, но, к сожалению, они еще не знали, что этой ночью играть в Lake Cliff им не суждено, и если они не бросались вещами, то творили нечто подобное. К концу первого отделения клуб практически опустел, и, по мнению Скотта, это был полный провал.

Основываясь на энтузиазме Тиллмана Фрэнкса и его обещаниях дать им работу, они обосновались в гостинице Al–lda с намерением пробыть там две недели до середины ноября. Однако они не были поставлены в известность, что Тиллман вдруг стал персоной нон грата. Это было для них крахом. По образному выражению Скотта, они чувствовали себя робинзонами на необитаемом острове — без денег, чтобы оплатить счета в отеле и заправить машину, чтобы добраться до Мемфиса. Единственное, что их спасло в эти дни, так это работа, которую им подбросил Пэппи Ковингтон, в Глэдвойтере и Техасе, находившихся примерно в шестидесяти милях к западу от Шривпорта.

Пэппи позвонил Тому Периману, пробивному малому, который приобрел известность в Глэйдвотере на радиостанции KSIJ, где он работал с 1949 года. Вдобавок к работе диджея он имел опыт работы инженера, диктора, спортивного обозревателя, менеджера по торговле, режиссера программ, а также открыл местное шоу талантов, которое сначала передавалось из студии, а затем, когда его рейтинг поднялся, — из местного центра связи и городского кинотеатра, рассчитанного на триста мест. В итоге он раскрутил это шоу и выступал уже в школах и спортзалах в городе. Периман также заказывал выступления в «Хайрайде» и время от времени отбирал пленку с выступлением какого–нибудь артиста для своего шоу талантов. Так он познакомился с Джимом Ривсом, диджеем в Хендерсоне и Техасе, которого он впоследствии сделал своим партнером в различных предприятиях. Том занимался тем, что устраивал таких неприкаянных артистов в различные клубы, подобные заведению Reo Palm Isle в Лонгвью. В общем, он являлся одним из самых занятых промоутеров в Северном Техасе, штате, который так же свихнулся на музыке, как Мемфис или любой другой уголок страны. Периман взялся за «Blue Moon of Kentucky», как только она появилась, по его словам, «из–за необыкновенной аранжировки, звучания, какого прежде никто не слышал». Поэтому он пришел в полное замешательство, когда в понедельник утром ему позвонил Пэппи Ковингтон, совместно с которым он создал несколько шоу, и поинтересовался, нет ли у него возможности в ближайшем времени вставить в свою программу маленький номер. Пэппи сказал: «Вот тут несколько ребят, они потерпели неудачу, и теперь у них нет денег даже на то, чтобы вернуться в Мемфис». «Что ж, у меня был друг, хозяин бара прямо на Тайлер–хайвей, — рассказывал Периман, — поэтому я пообещал посодействовать и позвонил другу. Тот ответил: «Ладно, я сейчас свободен, расскажи мне о них». Я сказал, что это будет выступление парнишки из Мемфиса по имени Элвис Пресли. Я крутил их запись в течение двух или трех дней, а в пятницу вечером они приехали лично. Просто Элвис, Скотти и Билл в «Шевроле» с таким большим, старым басом на крыше автомобиля. Я объяснил им, что в ходе ночной программы я устрою их выступление. Владелец клуба будет следить за баром, я буду собирать деньги при входе, а моя жена, Билли, поработает на дверях. Тогда мы покроем расходы на выступление, если вам придется платить за возможную рекламу. Большая часть рекламы прозвучала в моем радиоэфире, и теперь мы передадим также живую трансляцию из студии, чтобы привлечь внимание к этому выступлению. Я заберу пятнадцать процентов дохода, а то, что останется, пойдет на выступление. Я никогда не забуду: в ту первую ночь мы собрали девяносто долларов. Вот и все, что мы получили. Конечно, я не взял ничего из этого. Я знал, что ребята нуждались в деньгах, поэтому я отдал им все».

«Знаете, в нем была настоящая непосредственность. Когда Элвис выступал на сцене, реакция у всех была в основном одинаковой, это было почти спонтанно, напоминало ранние дни, когда я только вставал на ноги в Восточном Техасе и ходил на все эти «Holy Roller», собрания Браша Арбора, наблюдая, как люди создают новую религию. Я сказал: «Парень, это нечто!» В последующие годы подобный эффект достигался с помощью мощнейшей звуковой и световой аппаратуры, но Элвису это удавалось, даже если аудитория составляла не более десяти человек. В течение многих лет он не мог до конца осознать, каким даром обладает. Как–то он сказал мне: «Старик! В этой части страны по–настоящему хорошая публика. Они всегда такие?» И я ответил ему: «Нет, парень, они никогда не видели никого равного тебе». Никто не видел.

Не думаю, что подобное может повториться в этом или даже в следующем поколении. Он просто появился в нужное время с нужным репертуаром. Потому что все это происходило после войны. Люди моего возраста выросли на оркестровой музыке сороковых. Но у тех ребят, которые были детьми во время войны, не оказалось своей музыки, они искали чего–нибудь для души, и эта музыка воплотила в себе то, чем они жили».

В четверг, 25 ноября, Элвис был впервые приглашен в Хьюстон, где произвел серьезное впечатление на популярную радиостанцию Биффа Колли, имевшего долю в клубе Houston Hoedown. Колли, уроженец Сан–Антонио, с десятилетним стажем работы на радио, в свои двадцать восемь лет обладал большим влиянием на радиостанции, и фактически именно он обеспечивал Томми Картера работой в Шривпорте. Впервые Бифф услышал об Элвисе от Томми и Тиллмана Фрэнкса. Он остановился в Мемфисе с Тиллманом за неделю до его выступления. Он перехватил Тиллмана в Шривпорте по пути на ежегодный съезд диск–жокеев в Нэшвилле, в организации которого Бифф принимал значительное участие. В среду ночью Тиллман был приглашен в «Орлиное гнездо» с номером «Джимми и Джонни» — с этим новым феноменом Мемфиса, о котором Бифф столько слышал.

Выступление Элвиса не слишком впечатлило Биффа. Мальчик выделялся, но не производил настоящей сенсации. В любом случае «Джимми и Джонни» завоевали публику. В то же время Бифф был заинтригован столь неожиданным сочетанием различных элементов в одном лице — белый парень с душою негра, который своей манерой исполнения был подобен миссисипским, негритянским певцам госпела. Основываясь исключительно на своих наблюдениях, а вовсе не опираясь на неослабевающий энтузиазм Тиллмана или рекомендации Боба Нила, которого он встретил в клубе той ночью и с которым общался на слете, он был счастлив пригласить Пресли выступать в Ноеdown за сто пятьдесят долларов и начал крутить его записи по радио, как только вернулся в Хьюстон.

Реакция на появление Элвиса в клубе была теплой, по просьбе завсегдатаев он выступал там на две ночи больше, чем предполагалось, но для Биффа суть исполнения Пресли осталась такой же, какой он впервые увидел ее в Мемфисе. Репертуар был очень ограниченным, явственно ощущалось, что мальчик только начинает втягиваться в мир шоу–бизнеса, хотя теперь Биффу почему–то стало казаться, что впереди забрезжил свет. «Я спросил Элвиса: «Ты вообще не поешь медленных песен?» — «Нет… Нет… — ответил он. — Я прекрасно себя чувствую, когда пою те песни, которые мне нравятся». И я сказал ему: «Да, людям нравится вся эта чепуха, которую ты исполняешь довольно хорошо, так кажется, но твой ритм–энд–блюз — ерунда, которая не будет существовать вечно. Тебе действительно нужно спеть что–нибудь медленное». Его реакцией было: «Я не хочу… Нет… Мне просто нравится петь… Мне хорошо, когда я пою свои песни».

На следующий день Пресли отправил домой телеграмму из Хьюстона. В ней было написано: «Привет, ребятки, вот деньги, чтобы оплатить счета. Не говорите никому, сколько я прислал, на будущей неделе вышлю больше. Вот почтовая карточка. Люблю, Элвис».

Тем временем Боб Нил смотрел на свой новый проект со все возрастающим энтузиазмом. Мысль о том, чтобы стать менеджером Элвиса Пресли, привлекала его чем дальше, тем больше. Несколько встреч с Элвисом лишь укрепили его высокое мнение о способностях мальчишки.

В этом мнении его укрепляли также и статьи, которые приходили из Луизианы и Восточного Техаса. И хотя Нил еще официально не подписал с Пресли ни одной бумаги, у него не вызывало сомнений, что проект может не осуществиться только в том случае, если он сам от него откажется. Наконец у него появилась возможность сделать что–то стоящее самому, а не просто ставить подпись на очередном пакете для Нэшвилла. Это был шанс ступить на дорогу, ведущую к славе. Он понял, что мальчик станет знаменитостью. Будучи ненамного взрослее, чем старший сын Боба, Сонни, и, кажется, еще не осознав до конца, к чему именно он стремится, парень, похоже, был наделен безошибочным чутьем в общении с публикой, а также целенаправленным стремлением к победе. Нил насмотрелся на это за двенадцать лет работы на радио и пять лет серьезного продвижения. В некоторых областях Миссисипи и Арканзаса, куда поступали сигналы с радио «Хайрайд», он просто взрывал аудиторию. Подобно спринтеру, вырывался вперед из рядов стартующих, с энтузиазмом и бьющей через край энергией, которую едва ли можно было сдержать.

С другой стороны, в местах, где он был известен меньше, «люди не знали, как его воспринять, просто не знали, что делать. Порой они бывали очень тихой аудиторией. Многие из них приходили на выступления, потому что являлись моими радиослушателями, и это порой немного расстраивало Элвиса. Они предпочитали расспрашивать меня о моей семье, детях и тому подобных вещах. Элвиса же они в большей или меньшей степени игнорировали. Однако даже этим они скорее помогали ему, он начинал упорнее работать, чтобы встряхнуть их. Пресли совершенствовал свое мастерство. Так, если какое–то его случайное движение вызывало бурную реакцию, он автоматически его запоминал. Если же сымпровизированный им жест не находил отклика у зала, он абсолютно об этом не сожалел, просто выкидывал его из своего репертуара и придумывал что–нибудь новенькое. Это было для него так же естественно, как дышать».

Не менее важным, чем природный дар, было присутствие двух других членов группы. Может быть, они и не были лучшими музыкантами на свете, но Элвис чувствовал себя с ними замечательно, и в тех редких случаях, когда его собственное чутье подводило его, Билл всегда помогал ему выкарабкаться. Они играли для периферийной аудитории, и грубоватое чувство юмора Билла, сочетающееся с довольно льстивой натурой, всегда возвращало Элвису хорошее расположение духа. Случалось, Билл выходил к публике, одетый как бродяга, и кричал: «Подождите минутку, я хочу поиграть со всеми вами. Я могу играть так же хорошо, как и вы!» В другой раз он мог начать размахивать парой безразмерных шаровар, которые Бобби и Эвелин заранее купили для выступления; он мог вынуть свой передний зуб или рассказать одну из старых шуток о Роттердаме, отчего публика всегда сходила с ума. Он мог подбадривать Элвиса, подняв обе руки вверх и зажав контрабас между ног. Также он мог помочь Элвису, когда раскованность последнего выходила за рамки или когда Элвис недооценивал реакцию публики на свои вульгарные выходки и бездарные шутки. «На некоторых из ранних выступлений, — расказывал Скотти, чье невозмутимое спокойствие и умение выходить из критических ситуаций были неотъемлемой частью всего проекта, — если бы не Билл, мы бы непременно ударили лицом в грязь, потому что Элвис был таким, если хотите, странным, что люди, когда видели его впервые, бывали им просто шокированы. Однако кривляние Билла раскрепощало их».

Журнал «Биллборд» указывал на то, что записи Элвиса все еще крутятся в чартах (к 17 ноября песня «Blue Moon of Kentucky» была на 5‑м месте в Мемфисе, а песня «Good Rockin' Tonight» — на 8‑м месте), в то же время в Диджейском опросе Элвис Пресли фигурировал на 8‑м месте как самый обещающий певец после Тома Коллинса, Джастина Табба, «Джимми и Джонни», The Browns, Джимми Ньюмена и прочих. В это время Боб Нил объявил о создании своего собственного третьего ежегодного конкурса на лучшего исполнителя, в котором Элвис занял 10‑е место после таких знаменитостей, как Уэбб Пирс, Фэрон Янг, Рей Прайс, Хэнк Сноу и Китти Уэллс. 11 декабря «Биллборд» написал в колонке «Народные таланты», что «наиболее ходовым товаром на «Луизиане Хайрайд» являются в данный момент записи Элвиса Пресли, молодого исполнителя блюзовых ритмов». В это время Мартин Роббинс записывал удачную кантри–версию песни «That's all Right» для студии «Коламбия».

Что потрясло Нила больше всего, так это амбиции мальчика, которых он вполне мог бы и не заметить, если бы не жена. Иногда после выступлений они вместе возвращались домой, в Мемфис. Боб, который должен был вести шоу, начинающееся в 5 утра (практически сразу по приезде в город), позволял себе немного вздремнуть по дороге. В таких случаях Элвис болтал с Хелен, как никогда не разговаривал с Бобом и даже со Скотти и Биллом. Иногда, находясь в полудреме, Билл слышал откровения Элвиса, или же о них ему рассказывала жена. Он делился своими надеждами и планами. Хелен говорила, что он не желал обыкновенного успеха. Он хотел прославиться в кино и т. д. Он спросил ее, верит ли она в него, и Хелен ответила (она тоже была мечтательница), что она чувствует, он может добиться всего, чего захочет. С самого начала у него были серьезные претензии на экстраординарность, и он всегда хотел быть на высоте.

С приближением Рождества у Дикси появилась надежда, что Элвис сможет проводить дома больше времени. Это должно было стать их первым Рождеством, проведенным вместе, и она по–настоящему хотела сделать его особенным. Когда он вернулся из Техаса, накануне Рождества, он привез ей шорты и бледно–розовую блузку–безрукавку. Он хотел, чтобы она сразу же это примерила, и она очень радовалась, не только потому, что ей понравился наряд, но еще больше потому, что ей был приятен его энтузиазм. Они никогда не покупали друг другу подарки, просто потому что были стеснены в средствах. Однако она знала, что это Рождество будет другим. Не так давно Элвис купил подарок и себе. Это была гитара «Мартин» 1942 года выпуска, которую он купил за 17 долларов у O. K. Houk Company on Union. Он немного переживал из–за этого, так как считал несколько экстравагантным платить такую бешеную цену, но это был теперешний стиль его жизни, как он говорил себе, и он никогда ни о чем не жалел, исключая тот случай, когда какой–то человек выкинул старую гитару Элвиса в помойку. «Тот мужчина дал мне 8 долларов, чтобы утрясти случившееся, — рассказывал он тем, кто слушал его с приоткрытым от недоверия ртом. — Черт, она все же классно звучала». Пресли выгравировал свое имя черными металлическими буквами на светлом дереве D-18, так же как и на своей старой гитаре. На корпусе гитары это выглядело очень красиво, и инструмент смотрелся гораздо профессиональней, чем прежний. Но Элвис шутил, что он испытывает к ней такую же слабость.

Они пошли в «Хьюмз» на рождественское выступление. Все учителя и дети столпились вокруг, но некоторые вели себя заносчиво, словно ожидая, что и он будет вести себя так же, и это не делает им чести. Они пошли к Скотти, чтобы разыграться перед выступлением, и успели вернуться до наступления Рождества. Сначала они проиграли свой старый блюзовый номер, который являлся западным стандартом и проигрывался в разных версиях Бобом Уилсом и его братьями, Билли Джеком и Джонни Ли, уже многие годы. Новая версия началась с красивой, медленной блюзовой мелодии, которая как будто бы заигрывала со слушателем до тех пор, пока Элвис не объявил с легким оттенком задора в голосе: «Погодите, ребята, это меня не заводит, давайте оторвемся по–настоящему», — и исполнил вешь, впоследствии получившую известность под названием «Milkcow Blues Boogie». Потом прозвучала новая песня, написанная Ковингтоном, Теннесси, театральным менеджером по имени Джек Салли, которого Сэм встретил, когда пришел на студию звукозаписи в Мемфисе, чтобы подобрать что–нибудь интересное для своей программы, выходящей в пятницу ночью. Сэм сказал, что ищет оригинальный материал для своего нового исполнителя, и Салли, придя домой, написал песню. «You're a Heartbreaker» была первой из песен Элвиса, на которую Сэм получил право выпуска.

Элвис и Дикси провели вместе весь рождественский день, сначала в доме Дикси, а потом у Пресли. Но все равно Рождество было не таким, как она ожидала. Он приехал в городок всего лишь прошлой ночью и теперь сказал, что ему снова нужно уезжать. У него было назначено выступление в Хьюстоне по приглашению Биффа Колли в Cook’s Ноеdown Yuletide Jamboree двадцать восьмого числа, а потом рождественское представление, которое шло в эфир из Eagle’s Holl, — его тоже устраивал Бифф.

Дикси помахала ребятам на прощание и вернулась в дом Пресли, где она и Глэдис принялись поочередно выражать свое восхищение тем, какой оборот приняла жизнь Элвиса, и вместе горевать о своей утрате.