Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис

Глава 11 МИР ПЕРЕВЕРНУЛСЯ

(март — май 1956)

Элвис Пресли появился на шоу братьев Дорси в шестой и последний раз 24 марта 1956 года. Это выступление разительно отличалось от телевизионного дебюта двухмесячной давности, где он казался неуклюжим, суетливым и нервно жевал жвачку. Сейчас даже его волосы казались другими, не такими сальными, как обычно, и более тщательно уложенными. Элвис нарочито расставил ноги и на одном дыхании спел «Money Honey». Во время прежних выступлений энергия его вокала была яростной и ослабевала лишь, когда он отступал под прикрытие своей маленькой группы, чтобы исполнить танец. И казалось, что это была попытка вызвать ответную реакцию и привлечь к себе внимание. Теперь он взирал на обожающую его массу, забавляясь, — не с презрением, а чувствуя свою власть над нею. Когда он объявил, что споет всю сторону с последней пластинки, публика завизжала. «Heartbreak Hotel» прозвучал необыкновенно чувственно и напряженно, и Элвис самодовольно улыбнулся перед началом следующей песни. Затем он спокойно ушел со сцены и так же спокойно вернулся на поклон. После концерта Элвис отправлялся на пробы в Голливуд, как объявил в начале программы Джимми Дорси.

Музыканты уехали той же ночью, в сильный снегопад, и по пути навестили Карла Перкинса в больнице Довера, штат Делавер. Карл оправлялся после серьезной аварии, в которую вместе с ним попали два его брата (один играл в группе на бас–гитаре, а другой — на ритм–гитаре). Его песня «Blue Suede Shoes» соперничала с «Heartbreak Hotel» в чартах, и Карл попал в аварию по дороге в Нью–Йорк, куда ехал, чтобы выступить на шоу Перри Комо. Элвис же остался тем вечером в Нью–Йорке, поскольку должен был завершить интервью с репортером Робертом Карлтоном Брауном из журнала «Коронет». Элвис разглагольствовал о своем успехе и о родителях, которым звонил каждый день, потому что, как он сказал, «моя мама боится, что я попаду в аварию или заболею. Так вот мне нужно успокаивать ее, потому что она и так чувствует себя неважно, а если будет слишком много волноваться, это ничем хорошим не закончится». Он сообщил Брауну, что недавно купил родителям новый дом, в который «они въехали во вторник. Дом типа ранчо, семь комнат. Три спальни, столовая, гостиная — очень мило». Что касается отца Элвиса — «он не работает, а помогает мне. Другими словами, он гораздо полезнее дома, чем если бы был на работе. Когда я уезжаю, для меня дома копится столько всяких дел, что, если бы не он, я бы не знал ни минуты покоя. Он за всем присматривает — всякие дела, например, страхование, ну мало ли что еще». А что же Полковник? «Я читал, — спросил репортер, — что Полковник Том Паркер вам много советовал и помогал. В чем именно?» Элвис без колебаний ответил: «Во всем. Он единственный, кто дал мне столько возможностей… Я не думаю, что стал бы знаменитым с кем–нибудь другим. Потому что он… он очень умный».

Боб Нил мрачно наблюдал за происходящим. Его собственный контракт с Элвисом закончился 15 марта, и он решил это не оспаривать, согласно договору с Полковником от 21 ноября. 26 марта новый статус Полковника как «единственного и эксклюзивного советника, личного представителя и менеджера в любых и всех областях общественного и личного увеселения» был формально утвержден, так же как и его комиссионные в размере 25%. «Мне казалось, — сказал Нил Джерри Хопкинсу в 1971 году, — что мне не нужно было сдаваться, но в то же время столько всего происходило в Мемфисе — мое шоу на радио, рекламные акции, кроме того, я был владельцем магазина звукозаписей… имел большую семью, дети ходили в школу и так далее… Я решил оставить все, как есть». Нил радовался успехам Элвиса, но все же его раздражали появляющиеся в прессе неделя за неделей громкие заголовки и чувство, что он мог бы, а скорее должен был быть частью всего этого.

«Самым горячим исполнителем на студии RCA Victor на этой неделе был не кто иной, как потрясающий молодой певец, Элвис Пресли. Сотрудничал он со студией всего два месяца.

В списке 25 бестселлеров студии Пресли принадлежали 6 хитов, пять из которых были ранее выпущены на студии «Сан». «Сорокапятка», выпущенная Victor, с хитами «Heartbreak Hotel» и «I Was the One» является второй самой продаваемой пластинкой студии, сразу после хита Перри Комо «Juke Box Baby».

К концу марта был продан почти миллион экземпляров сингла, который возглавлял три чарта: поп, кантри и ритм–энд–блюз (беспрецедентное достижение, повторенное Карлом Перкинсом с его песней «Голубые замшевые ботинки» приблизительно в то же время). Более того, новый альбом, выпущенный 13 марта, был продан в количестве почти 300 000 копий (по 3,98 доллара за штуку) и стал первым альбомом студии RCA, принесшим 1 миллион долларов. Одновременно с диском RCA выпустили сингл с «Blue Suede Shoes», названный просто «Элвис Пресли». Согласно инструкциям Полковника, на обложке сингла не было ни одной ссылки на помогавших музыкантов или продюсеров, и сингл самостоятельно пробился в чарты «Биллборда». Стив Шоулз, как сообщали заголовки «Биллборда» несколькими неделями позже, точно смеялся последним.

В воскресенье, 25 марта, Элвис вылетел на Западное побережье. Он должен был выступить на шоу Милтона Берла через неделю во вторник, а пробы у продюсера Хэла Уоллиса были в спешке назначены на начинающуюся неделю. Уоллис, 56-летний ветеран кинематографа, добившийся успеха в таких широко известных фильмах, как «Касабланка», «Янки дудль дэнди», «Мальтийский сокол» и «Татуированная роза», в тот момент начинал работу над пьесой Ричарда Нэша «Продавец дождя». В начале февраля Уоллис впервые услышал о Пресли от своего нью–йоркского партнера, Джозефа Хазена. Родственница Хазена, Харриет Эймс (одна из семи богатых сестер Анненберг), не отлипала от телевизора и как–то раз смотрела концерт братьев Дорси. Она позвонила Хазену, жившему напротив нее на Парк–авеню, 885, а он позвонил своему партнеру в Калифорнию и посоветовал включить телевизор и посмотреть на юное дарование.

Уоллису понравилась, как он писал позже, «оригинальность» Пресли, но скорее больше его прельстили объемы продаж и шумиха вокруг Элвиса, не говоря уже о возможности проникнуть на молодежный рынок, которому явно не хватало центральной фигуры после смерти Джимми Дина. Со всем этим они согласились в разговоре с Эйбом Ластфогелем из «Уильям Моррис». Пробы были назначены так, чтобы они совпадали с выступлением на шоу Берла, и Полковник отклонял все попытки RCA рекламировать эту поездку в прессе или на радио до тех пор, пока с Уоллисом не были обговорены все детали. «Именно в тот момент мы потеряли контроль, — считает Энн Фульчино. — Я помню, как Полковник подошел ко мне [незадолго до поездки в Голливуд], обнял меня, и я сразу заподозрила неладное. Он сказал: «Знаешь, я хочу извиниться за свое поведение в Джексонвилле [это был случай с Чиком Крампэкером на турне [«Кантри Караван»], организованном RCA]». Я тут же почувствовала фальшь, ведь он никогда не извинялся, даже если был не прав. Я знала: что–то должно было произойти. И тут он мне сказал: «Вы прекрасно поработали с Элвисом. Но… вам пора отдохнуть».

Сам Элвис ясно дал понять Полковнику, что его мало интересовало простое «пение в фильмах» — если он собирался сниматься, то в качестве кинозвезды, как настоящие актеры типа Брандо, Дина, Ричарда Уидмарка, Рода Стайгера. И все же пробы состояли из двух частей: в первой части ему дали малюсенькую гитару и попросили под фонограмму продемонстрировать свою песню «Голубые замшевые ботинки». «Идея заключалась в том, чтобы убедиться, что мощная энергия Элвиса, видная по телевизору, была видна и в кино», — объяснял присутствовавший тогда на съемках в качестве звукооператора сценарист Аллан Вайсс.

Как только Пресли вышел к камерам, в этом не осталось ни малейшего сомнения, как писал позже Вайсс:

Затем он сыграл две сцены из трагикомедии «Продавец дождя», действие которой разворачивается в 1913 году в Канзасе. Предполагалось, что съемки пройдут в июне. Пресли должен был играть роль наивного младшего брата. Партнерами по съемкам были Берт Ланкастер и Кэтрин Хепбёрн. «Я выучил свою роль, — горделиво сказал Элвис позже в том же году. — Мне сценарий прислали до того, как я приехал в Голливуд… Я попробовал представить себя на месте моего персонажа и старался играть насколько можно натурально». До этого момента он никогда не играл в пьесах и не сказал со сцены ни единой строчки. Как писал Вайсс, «он играл со школьной серьезностью — совсем как главный актер в детском любительском театре». Когда Уоллис попытался обсудить с Пресли его кинематографическое будущее, последний, несмотря на отсутствие актерского опыта, сообщил, что роль у него была неподходящая. Этот человек «скромник и томится от любви. Вернее, не такой уж скромник. Он очень приятный. Счастливый, по–настоящему приятный и уж очень томящийся. Это на меня не похоже… Господин Уоллис спросил меня, кого бы мне хотелось играть, а я сказал — кого–нибудь похожего на меня, так, чтоб мне не пришлось слишком много играть». Элвис сказал не совсем то, что имел в виду. Когда продюсер расхохотался, парень ухмыльнулся и ничего не ответил, потому что не мог выразить то, что хотел. Он не мог сказать, что он знал, что может играть, это было бы все равно что сказать, что он умел летать. Хотя он никогда не участвовал в школьных постановках, он представлял себя на экране, изучал кинофильмы, актеров — как они себя вели, двигались, завоевывали публику. Когда–то он представлял себя поющей звездой, и теперь это свершилось. Почему бы чуду не свершиться и здесь?

Уоллис был поражен вежливостью и хорошими манерами Пресли. После семилетней работы с Джерри Льюисом он не прочь был посотрудничать с таким податливым и сговорчивым молодым человеком. Уоллис и Полковник (которого Уоллис находил не менее интригующим, чем Элвиса) очень хорошо знали, что даже второстепенные певцы, если повезет, превращались в кинозвезд. По крайней мере прибыльная тропа в Голливуд была уже протоптана Руди Вэлли, Бингом Кросби и Фрэнком Синатрой. Этот рок–н–ролл, может, долго и не протянет, но парень был просто феноменом, так что, если бы он научился пользоваться своим магнетизмом, как это до него сделали Кросби и Синатра, Уоллис и Полковник могли бы заработать много денег.

Обе стороны быстро пришли к взаимопониманию, которое было официально оформлено к началу следующей недели. Переговоры Уоллис назвал одними из самых сложных за всю его карьеру, то ли пытаясь польстить Полковнику, то ли и вправду констатируя факт. Сотрудничество могло растянуться на семь лет, а сам контракт оговаривал три фильма. Гонорар за первый фильм составлял 100 тысяч долларов, за второй и третий — 150 тысяч и 200 тысяч долларов соответственно. За такую сумму Уоллис и Хазен надеялись получить эксклюзивные права, но Полковник по своему обыкновению настоял на праве снимать одну картину в год согласно контракту, причем за тот гонорар, который был оговорен.

Наслаждаться триумфом времени не было. Элвиса ждали в Сан–Диего на шоу Берла, которое должны были транслировать 3 апреля с корабля «Хэнкок», пришвартованного у причала Сан–Диего. Шоу Милтона Берла было на ступеньку выше шоу братьев Дорси. Сам Милтон Берл, стоявший у истоков телевидения, был все еще популярен и пригласил Пресли в качестве одолжения своему агенту, Эйбу Ластфогелю. Берл впервые повстречался с Элвисом и Полковником в аэропорту. «Я сидел посередине, Полковник Паркер слева, а Элвис — справа. Я сказал: «Вот контракт на выступление на шоу», — и протянул его Элвису. Полковник Паркер вцепился в него, сказав: «Не давайте парню этот контракт!» Так что Элвис не знал, сколько он получит. Полковник Паркер держал его в ежовых рукавицах!»

Они отправились прямо на репетиции, где их ждали недавно прибывшие Скотти, Билл и Ди Джей. Ди Джей был в восторге от присутствия великого ударника Бадди Рича, члена оркестра Гарри Джеймса, но Рич остался холоден к комплиментам. Всех музыкантов покоробило, когда Элвис, не раздав никаких нот, запел «Голубые замшевые ботинки». Рич закатил глаза, чтобы его видел Гарри Джеймс, и громко сказал: «Хуже некуда».

Само шоу было сплошным триумфом. День был ветреным, флаги развевались на ветру, синел океан, а публика была добродушно настроена. Берл вышел на сцену одетый в адмиральскую форму с золотой отделкой. После его многословного представления Элвис начал с «Heartbreak Hotel». С исполнителем, которого увидели телезрители, произошла очередная метаморфоза. Он был еще более уверен в себе и в своем стиле, чем десять дней назад. Он выглядел весьма живописно — вот он стоит, широко расставив ноги, весь в черном, в белом галстуке, белом ремне и белых ботинках, и приглашает публику броситься к нему.

И публика, состоявшая в основном из моряков и их подружек, бросилась. Песня была встречена визгом и смехом, потому что было понятно, что исполнитель играет с толпой. Может, кому–то это и непонятно, но в нем нет агрессии, он просто дразнит их, дурачится с ними, его смех — их смех, и впервые в жизни он — один из них. Затем Пресли представил песню «Голубые замшевые ботинки» и запел в свободной и беззаботной манере, так отличавшейся от его предыдущих телевизионных выступлений. Публика поддержала певца с самого начала, и, когда он запел концовку, больше походившую на мантры, Билл вскарабкался верхом на контрабас — руки над головой, ноги в стороны — и, поощряемый криками из толпы, заорал сам. Полковник поклялся себе, что подобная самодеятельность впредь не повторится: Билл Блэк больше никогда не отвлечет внимания от его протеже.

Следом в программе был юмористический номер с Берлом, в котором он вышел на сцену в той же одежде, что и Пресли, но с закатанными штанами и в огромных голубых замшевых ботинках. Со страшнейшим деревенским акцентом он объявил себя близнецом Элвиса, Мелвином; именно он научил Элвиса всему, что знал. Они еще пообсуждали эту тему, потом Элвис заявил: «Я всем обязан тебе, Мелвин», а потом вновь заиграли «Голубые замшевые ботинки», и Элвис, может, оттого, что пел свой куплет первым, исполнял песню с легкостью, в то время как Берл важно расхаживал по сцене и пародировал движения своего юного гостя. Элвис не показал никаких признаков обиды на Берла, даже если таковая была, несмотря на пародирование Берлом манеры исполнения и глупую сценку с братом–близнецом. В конце концов, это был просто шоу–бизнес. Глэдис наверняка смеялась дома с одной из двоюродных сестер и бабушкой Минни. Им всегда нравился дядюшка Милти, с того самого дня, как они купили первый телевизор. Он, безусловно, был очень важной и сильной фигурой в шоу–бизнесе, сказал Полковник Паркер, и Элвис не должен забывать, что господин Берл сделал им превеликое одолжение.

На следующий день Элвис посетил магазин грампластинок в Сан–Диего, а следующим вечером на заключительном выступлении в концертном зале Сан–Диего Элвису пришлось увещевать публику «сесть, иначе концерт закончится». Поклонницы расселись по своим местам, но все же музыканты не могли выбраться из здания целых 45 минут после завершения концерта. Элвис сидел за кулисами с местными музыкантами, болтая о ярмарке «Хайрайд» и его быстром вознесении к славе. «Толпа слишком шумела, и большинство песен не было слышно», — объявила газета СанДиего. Там также отмечалось, что короткое выступление Пресли следовало за разношерстными номерами вокалистки, акробатической танцевальной группы, актера–комедианта и ксилофониста — разительный контраст с обычным кантри–составом. «Я полностью изменил свой стиль. Мы все хотели быть как Элвис», — сказал Глен Гленн, 21-летний исполнитель в стиле кантри с окраин Лос–Анджелеса, представленный Элвису Фредом Мэддоксом из группы «Братья Мэддокс энд Роуз».

Лавину теперь было не остановить. Элвис в последний раз появился на шоу «Хайрайд» в воскресенье, 31 марта, в самый разгар переговоров с Хэлом Уоллисом. Полковник выпутал Элвиса из его контракта, заплатив штраф в 10 тысяч долларов и пообещав дополнительный бесплатный концерт в декабре. В воскресенье после шоу Берла Пресли отпел в Денвере, затем полетел в Техас, где начинались двухнедельные гастроли, которые должны были прерваться для записи материала на студии в субботу, 14 апреля. Дошло до того, что никто даже не знал, какой был день недели. Переезжали они с места на место по ночам, потому что заснуть до 9 или 10 утра Элвис все равно не мог, настолько он был заведен. Везде его ждали поклонницы, и он больше прятался от них, чем общался с ними. Конечно, один раз в день Элвис звонил домой. Ему еще предстояло в первый раз переночевать в новом родительском доме на Одюбон–драйв.

Куда бы он ни пошел, все хотели о нем все знать: как он попал в шоу–бизнес, кто его родители, спрашивали и о его фильмах. Пресли с удивительной прямотой и старанием отвечал на каждый вопрос, и ответы его были честными. Да, он был очень рад своему контракту в Голливуде, наконец исполнилась мечта, и это, конечно, показывает, что нельзя предсказать, что с тобой произойдет в следующий момент. Нет, он не собирается петь в фильмах. Нет, у него не было подружки; он был влюблен один раз, но, как только он начал петь, они расстались. Она иногда ему пишет. Ходит ли он в церковь? «Не ходил с тех пор, как начал петь, потому что субботний вечер обычно самый загруженный, а почти каждое воскресенье у нас дневной концерт или мы куда–нибудь едем…» Вы успеваете отдыхать? Ходят слухи, что вы в последнее время ездите так много, что иногда не знаете, куда вас везут. «Что ж, это правда. Не могу отрицать, иногда я не знаю, где окажусь на следующий день. У меня столько всего в голове, другими словами, я стараюсь быть в курсе всего и не сойти с ума… В жизни надо быть очень осторожным. С ума сойти очень просто». А что, кроме денег, привлекало его в славе? «Я бы все же сказал деньги, они составляют большую часть, а еще приятно знать, что у меня много друзей».

Работа была сложной и никогда не заканчивалась. Но как бы много ни работал Пресли, больше Полковника ему трудиться не удавалось. Полковник был на ногах в 5.30 каждое утро, когда они только возвращались, а вечерами не ложился, пока не был посчитан последний билет или продана последняя фотография. Он контролировал всех — не прощал промоутерам непроданного билета и постоянно пилил Скотти и Билла за то, что они сделали или не сделали на сцене. «Он работал для Элвиса, и точка, — сказал Ди Джей, более сторонний наблюдатель, чем Скотти и Билл. — Ему было все равно, что мы делали. Все, о чем он думал двадцать четыре часа в сутки, был его Элвис». Порой казалось, что Элвис проверял Полковника, опаздывая то на один концерт, то на другой. «Когда Полковник готов был нас придушить, Элвис говорил: «Не обращайте на него внимания. Я все устрою», — вспоминал Ди Джей. — Затем Полковник все–таки наскакивал на нас и говорил: «Вам бы, ребятки, надо появляться здесь пораньше». А мы отвечали: «Вы ему это скажите». На этом все и заканчивалось. Думаю, Элвис иногда специально опаздывал, чтобы взбесить Полковника».

Скотти и Билл знали, что, будь воля Полковника, они бы вылетели в два счета, он уже давно вынашивал эту идею. И все же они никогда прямо не говорили Элвису об этом, зная, что он не изменит ничего, что могло бы изменить его музыку. А Полковник не решился бы оказывать на него давление. Зато всем было понятно, что будет, если давить на Полковника. Ред разругайся с ним, и все заметили, что в эти гастроли его не взяли. Как рассказывал Ред, Элвис проводил время с какой–то девчонкой и ни в какую не хотел вылезать из постели.

«Когда он в конце концов появился, он выглядел, как будто на нем воду возили… Мы к тому моменту уже прилично опаздывали. Была зима, слякоть, дождь и холод собачий. Мы залезли в машину, я как сумасшедший рулил через сугробы в Вирджинию на этот концерт… Приезжаем, наверное, с пятнадцатиминутным опозданием. Снег валит по–страшному, и тут вижу перед входом этого придурка в футболке. Я вылезаю из машины, вижу, он пыхтит сигарой с таким выражением на лице, как будто сейчас меня убьет… Меня, не Элвиса. Потом смотрю — он хоть и в футболке, но такой злой, что весь вспотел… И таращится на меня так, как будто собирается разорвать меня на тряпки, а потом сразу как заорет: «Где тебя черти носили? Ты знаешь, сколько сейчас времени? Здесь люди ждут, а ты, черт, опаздываешь. Людей нельзя заставлять ждать. Ты вообще думаешь, ты кто?»

Но на сантименты места не оставалось. Бизнес менялся, с ним менялся общий настрой и само шоу. Толпа была так возбуждена, что музыку не было слышно. Крики, начинавшиеся, как только музыканты выходили на сцену, заглушали все попытки Скотти и Билла играть громче, хотя время от времени через этот рев пробивался звук ударных, за которыми сидел Ди Джей. Скотти и Билл недоверчиво наблюдали за всеобщими воплями и слезами: «Мы были единственной в истории группой, которой дирижировала задница. Иначе ориентироваться в этом море звука было невозможно». Но как бы старательно они ни следили за Элвисом, они не могли предсказать, что он выкинет в следующий раз. «Я могу рыгнуть, — дурачась, говорил Пресли. — А зрители завизжат». Он рыгал, они визжали.

Посреди ночи они зафрахтовали самолет, чтобы успеть из Амарилло в Нэшвилл в студию звукозаписи к 9 часам утра. Перед самым закатом они потерялись и приземлились на посадочную полосу в Эльдорадо, штат Арканзас, чтобы заправиться топливом. Было холодно, и музыканты жались друг к другу в крошечном кафе, зевая и перебрасываясь отрывочными фразами. Начало светать, когда они вновь поднялись в воздух. Скотти сидел рядом с пилотом, и тот попросил его на минутку подержать штурвал, пока он изучал карту. Как только Скотти взял в руки штурвал, двигатели самолета закашляли и заглохли, а самолет начал терять высоту. Началась паника. Билл натянул на голову пальто и проклинал тот день, когда он позволил себя уговорить сесть в эту летающую развалюху. Тут пилот обнаружил, что при заправке команда забыла переключить питание на полный бак, а заправщик не удосужился заполнить топливом пустой бак. Когда в конце концов они добрались до Нэшвилла, Элвис полушутя–полусерьезно объявил: «Ну, не знаю, полечу ли я когда–нибудь еще».

Во время записи проявилась всеобщая напряженность. Музыканты работали с 9 до 12 утра, записали почти двадцать вариантов одной песни, и ничего более. Это была подготовленная Стивом Шоулзом баллада «I Want You, I Need You, I Love You». Ha бэк–вокал опять было поставлено плохо подобранное трио, которое участвовало в первой записи в Нэшвилле: Бен и Брок Спиры из группы «Семья Спир» и Гордон Стокер из Jordanaires. Во время перерыва Элвис спросил Стокера, где были остальные ребята. Всего лишь месяц назад он играл с ними в Атланте на концерте с участием комика Рода Брэефилда, двоюродного брата Миссисипи Слима, и его брата, дядюшки Сипа. Элвис и Jordanaires в скором времени планировали записать что–нибудь вместе. Стокер и так уже кипел от злости, что на запись не взяли остальных членов Jordanaires, и своим вопросом Элвис дал ему шанс, которого он ждал. «Это был самый худший звук из всех записей Элвиса. Он казался приглушенным и вообще был плохим. Нужен был полный квартет. А Чет даже не дал Элвису полного квартета. Брок пел басом, настоящим басом, а Бен вообще непонятно чем. А я там сбоку припеку — первым тенором. Элвис нормально воспринял мою горячность, был очень тактичен и вежлив и знал, чего хочет. Я рассказал ему, что я был единственным из Jordanaires, кого пригласили на запись. У Элвиса не хватало времени на болтовню, и поэтому, наверное, он не договорился о том, чтобы нас всех пригласить. Он спросил меня: «У Jordanaires есть возможность работать со мной?» А я ответил: «Конечно, есть. Готовы приступить!»

Когда Стив Шоулз узнал о том, как прошла запись, он был вне себя от злобы. Ведь он говорил Полковнику, причем много раз, и Тому говорил, что RCA требовалось больше времени на подготовку, что сроки поджимали — нужно было собрать альбом к 15 апреля, чтобы выпустить его к осени. «Я знаю, что у Элвиса напряженная программа, и не могу вас в этом винить, — писал он в феврале, — но главной целью этого письма является доведение до вашего сведения, что в ближайшее время нам нужны его новые записи». В следующие месяцы записано ничего не было, а теперь, в середине апреля, Том ничего не хотел слышать, а Элвис тем более (если он еще сохранил способность что–нибудь слышать), и Шоулз все чаще задумывался, правильно ли он выбрал место для записи. В Нэшвилле от его имени работал Чет, но было очевидно, что у Чета с Элвисом дела не ладились. Это было видно из пространного отчета Чета, не говоря уже о том, что записали они там всего одну песню. Шоулз подождал неделю–другую, затем написал еще одно письмо Тому, жалуясь, что записям должно уделяться больше внимания. Но это было все равно что бежать вдогонку за уходящим поездом. На записи в Нэшвилле Элвису вручили золотой диск за «Heartbreak Hotel», проданный тиражом более 362 тысяч копий. Шоулза душил его же собственный успех.

Запись, может быть, и продолжалась бы дольше, если бы не желание Элвиса и остальных музыкантов оказаться дома хотя бы на несколько часов после долгого отсутствия. Тем более что Чет заказал всего три часа студийного времени. Так что музыканты погрузились в арендованный самолет и отправились тем же вечером в Мемфис. В полете самолет попал в зону турбулентности, и Скотти сообщил, что «Билл просто с ума сходит. Он был до смерти напуган и спрыгнул бы с самолета, если бы мог». Элвис ответил: «Потерпи немного, Билл. Как только доберемся до Мемфиса, все решим». В следующий пункт назначения мы летели на обыкновенном рейсовом самолете.

Гастроли по Техасу продолжались: Сан–Антонио, Амарилло, Корпус–Кристи, Вако, где перед выходом на сцену Элвис дал коротенькое интервью Би Рамирес, репортеру из «Вако ньюс трибюн». «Что вы хотите обо мне узнать, дорогуша?» — спросил он, уставившись из–за кулис на четыре тысячи беснующихся подростков, наполовину напуганный, наполовину гордый», — написала Рамирес.

«— Элвис, вы знаете, что в вас такого, что заставляет девчонок сходить с ума?

— Нет, наверное, что–то от Бога. Я, знаете, в это верю. Понимаете, о чем я говорю, дорогуша? И я благодарен. Только немного боюсь. Боюсь, что исчезну так же внезапно, как появился. Понимаете, о чем я говорю, дорогуша?

Когда Пресли говорит, он смотрит прямо перед собой или уходит в себя. А потом поворачивается с этой фразой «Понимаете, о чем я говорю, дорогуша?» и смотрит в упор.

— Элвис, я слышала, вы ходите во сне.

— Меня мучают кошмары.

— Какие?

— Мне снится, что я собираюсь с кем–то драться, или вот–вот попаду в аварию, или что я что–то ломаю. Понимаете, о чем я говорю, дорогуша? (Понятия не имею, о чем он.)

— Откуда вы родом?

— Из Мемфиса, штат Теннесси.

— Ну да, это ведь то место, откуда берутся все кантри–певцы?

— Может быть, но я не пою кантри.

— Вы относите себя к какому–то конкретному типажу, я имею в виду вашу манеру исполнения?

— Нет, не осмеливаюсь.

— Почему?

— Потому что боюсь. Понимаете, о чем я говорю, дорогуша?

— Боитесь чего?

— Я не знаю… не знаю. Понимаете, о чем я говорю, дорогуша?

Тут я поблагодарила его и ринулась к двери. Он схватил меня за руку, сел и, смотря на меня своими сонными глазами и хлопая ресницами, сказал:

— Напишите про меня хорошо, ладно, дорогуша?»

Вечером в субботу, 21 апреля, Элвис отыграл два концерта в городском концертном зале в Хьюстоне. В конце первого концерта преимущественно женская публика не хотела расходиться, и Элвис сказал им напоследок: «Это был отличный концерт, дамы, и вот что я вам скажу: не доите корову в дождливый день — ударит молния и все, что у вас в руках останется, — вымя». Как сообщила газета «Хьюстон кроникл», «четыре тысячи женщин упали замертво». Впереди был первый за долгие дни выходной, и после концерта Элвис и Скотти отправились через город в клуб «Эльдорадо». В клубе первой скрипкой был блюзовый исполнитель Дауэлл Фу леон, который в предыдущем году гремел с хитом «Reconsider Baby». Фу леон был завсегдатаем в клубе «Хэнди», на ипподроме в Мемфисе и большим любимчиком Дьюи Филлипса. Во время перерыва Скотти представился Фу леону сам и представил Элвиса. В следующем отделении Фулсон пригласил Элвиса и Скотти на сцену на пару песен, и для Скотти это стало памятным событием: «Я помню, как я и Дауэлл стояли рядом и играли блюзы». Одним из них, по воспоминаниям Лауэллла, был хит Большого Джо Тернера «Shake, Rattle and Roll»: «Какой блюз мы играли вторым, я не помню. Элвис пел хорошо, и публика тепло приняла его. Скотти спросил о моем впечатлении от Элвиса. «Как бы там ни было, — сказал я, — он смазливый, и женщины за него всю работу сделают. Ему не придется перетруждаться». Скотти это очень понравилось, и он долго смеялся».

Концерты в Лас–Вегасе были организованы в последний момент, во всяком случае, в прессе никакой рекламы не было. Элвиса ангажировали на две недели, в течение которых он должен был выступать в шоу Фреда Мартина, проходившем в рассчитанном на тысячу мест конференц–зале «Винес Рум» в гостинице «Нью–Франтир». Назывались две суммы гонорара — 7500 долларов и 8500 долларов, причем Полковник, по слухам, потребовал, чтобы деньги были выплачены наличными. Как он сказал журналу «Тайм»: «Чекам я не верю. Сейчас в пустыне они испытывают атомную бомбу. А что, если какой–нибудь там случайно нажмет на неправильную кнопку?» Заслугу по организации этого контракта иногда присваивал себе Билл Рэндл, диск–жокей из Кливленда, все еще вращавшийся в тех кругах. Возможно, так оно и было. Однажды, когда Стив Шоулз обратил внимание Паркера на услуги, которые оказывал им Рэндл, Полковник довольно резко ответил, что у него у самого есть глаза. У Полковника были собственные связи, и даже за такой короткий промежуток времени он умудрился все организовать. Когда Элвис приехал в Лас–Вегас, около входа в казино рядом с гостиницей красовалась семиметровая фигура, вырезанная из его официальной фотографии, сделанной во Флориде летом 1955 года. Фотография эта украшала не только его первый альбом, но и появлялась во всех официальных материалах о нем. Его имя красовалось на большой вывеске сразу же за именем комического актера Шеки Грина. В афишах его именовали как «певца атомной силы».

В карьере Элвиса этот концерт был первым выступлением для подобной аудитории. Как писал Гейб Такер, один из промоутеров, даже на Полковника повлиял такой подъем в статусе его питомца, и он заявил своим коллегам, что ему нужно было подыскать совершенно другой концертный зал, подобающий феноменальному успеху Элвиса. Фредди Мартин, дирижер оркестра, специализировался на обработке классических произведений (началось все с Чайковского, а закончилось Григом, Римским–Корсаковым, различными сочинениями для фильмов и Хачатуряном). Хиты Фредди появлялись постоянно с 1933 года. Он даже поставил шоу обшей стоимостью 40 тысяч долларов, включавшее в себя огромный оркестр, двадцать восемь солистов, два рояля, танцоров, фигуристов и так далее. На открытие шоу вице–президент гостиницы Т. В. Ричардсон пригласил группу друзей. Гейб Такер утверждал, что Ричардсон в первый раз услышал Элвиса в своем родном городе Билокси и связался с Полковником насчет ангажемента за месяц до этого. Элвис выступал в конце программы. Оркестр Фредди Мартина заиграл аранжировку «Рок круглые сутки», занавес поднялся, и глазам публики предстал очень нервный и совершенно не подходящий к месту кантри–квартет. Скотти, Ди Джей и Билл были одеты в светлые спортивные куртки, брюки, галстуки–бабочки и белые рубашки. Элвис щеголял в роскошных мокасинах, парадных брюках, черном галстуке–бабочке и светлом спортивном пиджаке в клеточку с темным воротником. Он, заикаясь, представил песню «Мотель, где разбиваются сердца» и путано попытался поблагодарить Фредди Мартина. В зале стояла такая тишина, что можно было услышать, как падает булавка. Когда Элвис начал петь, по словам Такера, один из гостей Ричардсона «вскочил из–за круглого стола и заорал: «Черт побери, в конце концов! Что это за крики и вопли? Пойдемте лучше за игорные столы!»

«В первый раз за много месяцев мы услышали, как мы фальшивим, — уныло сказал Билл Блэк. — После концерта нервы были на пределе. Мы собирались парами и винили тех, кого рядом не было и кто соответственно не мог защищаться». «Это была не моя публика, — сказал Элвис. — Это была взрослая аудитория. Первый вечер я был парализован от страха, правда, потом расслабился и завоевал их». «Мы даже и не знали, что так плохо играли», — сказал Скотти. Однако после того вечера, как написал «Биллборд», шоу не закрылось.

Элвис начал упорствовать. Он отыграл полные две недели, и, по словам Боба Джонсона, журналиста из его родного города, «Элвис и раньше выступал перед сложной публикой, так же щипал гитарные струны и дергал ногами… В конце концов лед начал таять». Билл Рэндл, который считал заключенный контракт позором, решил заснять некоторые выступления, и приехал Хэл Уоллис, чтобы проверить, как поживает вложенный им капитал. В окружении Элвиса выделялась его «секретарь и адъютант» 24-летняя красавица Джуди Спреклз, бывшая шестая жена сахарного короля Адольфа Спреклза Второго, с которым Элвис встретился в Калифорнии. В публике постоянно мелькали падкие на все необычное знаменитости: Рэй Болджер, Фил Силверс и Либерейс. Либерейс был одним из самых любимых исполнителей мамы Элвиса, и тот незамедлительно взял у Либерейса автограф. Остался даже фильм с Элвисом и Либерейсом, паясничавшими перед камерой, где Либерейс притворялся, что играет на гитаре Скотти, а Элвис смеялся, весело запрокинув голову.

Элвис, по собственным подсчетам, отыграл двадцать восемь концертов по двенадцать минут (два выступления за вечер — в 8 вечера и в полночь в течение четырнадцати ночей), а все остальное время был предоставлен сам себе. Со своим двоюродным братом Джином, заменившим Реда на гастролях, Элвис ходил в местный парк аттракционов, где катался на машинках почти каждый день. Через две недели Элвис подсчитал, что истратил больше 100 долларов на катание для себя и своих друзей. Он валялся на солнце около бассейна, флиртовал с девушками, ходил в кино, на концерты, гулял всю ночь. Если у него и были какие–то сомнения, их он держал при себе. «Одна вещь в Лас–Вегасе очень импонировала Элвису, — писал Джонсон, делавший репортажи об этом концерте. — Город никогда не спит. Его всегда окружали люди, даже в ночные часы. Ночь казалась днем». Было похоже, что ты находишься в городе, где постоянно проходит карнавал. Каждый раз, когда он входил в комнату, возникала суматоха, танцовщицы подлизывались к нему, и неизвестно было, что произойдет в ближайшие пять минут. Но Элвис не пил, не был азартен («Мне просто это чуждо», — говорил он, объясняя, почему он ни разу не подошел к игровому автомату). Что бы он ни делал, он никому не причинял вреда (быть может, благодаря родительскому воспитанию). Однажды он засиделся за просмотром вестерна Рэндолфа Скотта и пропустил встречу с Алин Мосби, журналистом «Объединенной прессы» (потом он восполнил этот пропуск сполна). Он вновь посмотрел «Четырех парней» и познакомился с бывшей подростковой легендой Джонни Реем (который тоже был открыт Биллом Рэндлом). Элвис встречался с героями «Четырех парней» на концерте в Кливленде, который снимал Рэндл. Еще он постоянно возвращался на представление Сэндса, Фредди Белла и Bellboys.

Bellboys год назад прославились песней, которая в 1953 году принесла шумный успех ритм–энд–блюзовой певице Торнтон по прозвищу Большая Мама. «Hound Dog» написали два белых подростка и поклонника ритм–энд–блюза, Джерри Либер и Майк Стоуллер. Песня была очень странным выбором для мужской группы, потому что была написана от лица женщины. Тем не менее хит был гвоздем программы Bellboys, они сохранили даже отголоски румбы из первоначальной версии. Элвис, загоревшись этим хитом, решил включить его в свою программу. «Мы этот хит просто у них украли, — вспоминал Скотти. — Элвис и до этого знал эту песню, но, когда мы увидели, как эти ребята ее исполняли, он сказал: «Это настоящий хит». Мы ее так и не исполнили в Лас—Вегасе, но взяли на вооружение как еще один номер в программу».

В субботу, когда начался контракт Элвиса с «Нью–Франтир», руководство организовало дневной концерт для подростков. Выручка от концерта шла на освещение молодежного бейсбольного парка. Наконец Элвис был в своей тарелке. «Свалка была ужасная, — вспоминал Боб Джонсон в статье, озаглавленной «Золотой мальчишка становится звездой». — Они пихались и толкались, чтобы попасть в зал на тысячу мест, а те несколько сотен подростков, которые не попали внутрь, сердито жужжали снаружи. После концерта начался настоящий бедлам. Хохочущая и визжащая толпа поклонников поглотила его… Они вцепились в его рубашку, разодрали ее на куски. Одна из поклонниц триумфально сжимала в руке пуговицу, как будто это был бриллиант».

Чем дальше, тем больше веры в себя появлялось у группы. Даже мистер Мартин стал относиться к ним более уважительно, пусть про себя он и думал что–то другое… «Так, нужно устроить пять минут молчания, — провозгласил он после выступления Элвиса. — Я начинаю сомневаться, тем ли я занимался последние двадцать лет». Один из владельцев казино, Фрэнк Уильямс из Оцеольг, штат Арканзас, преподнес Элвису часы за восемьсот долларов с бриллиантами вместо цифр, а Элвис отблагодарил его в полудюжине писем. Даже Полковник, который сначала был сбит с толку неудачным началом концертов в череде успешных выступлений, постепенно ощутил ценность полученного опыта. Скотти вообще считал, что «в каком–то смысле это было даже хорошо, потому что все было по–другому. Вот чем отличается Лас–Вегас. Если бы перенести людей оттуда, скажем, в Сан–Антонио, в большой концертный зал, на шоу они будут вести себя как сумасшедшие. А здесь просто другая атмосфера. Но мы и им задали жару».

На последнем концерте, который записал один из зрителей и двадцать пять лет спустя выпустил в продажу, Элвис все еще звучал нервно и неуверенно, хотя и сознавал, что справился с ситуацией. Было видно, как он доволен, что все закончилось. «Благодарю вас, дамы и господа, — говорит он, как только смолкают вежливые аплодисменты, — мне бы хотелось сказать вам, что мне понравилось в Лас–Вегасе. Мы здесь две недели, и сегодня наш последний концерт… Мы тут хорошенько потрудились… и, эх! Хорошо провели время!» Представляя «Голубые замшевые ботинки», он сказал: «Здесь эта песня известна как «Пора остепениться, бабуля, ты старовата для увеселений». И когда у публики это не вызвало смеха, Элвис повернулся к дирижеру оркестра и спросил: «Вы знаете эту песню, мистер Мартин? Знаете? А другую, «Забери золотую подвязку, у меня посинела нога»?» Когда Мартин приглашает его выйти на бис, Элвис благодарит публику: «Спасибо, дорогие друзья. Я вообще–то и так собирался вернуться».

«Как бочонок кукурузной водки на безалкогольной вечеринке», — прокомментировали в «Ньюсуик». «Элвис Пресли сюда просто не вписался», — сообщили в «Вэрайети лайф». Life озаглавила свою статью от 30 апреля «Успех завывающей деревенщины». Любая огласка была хороша, по мнению Полковника. «Heartbreak Hotel» стоял на первом месте в чартах, «I Want You, I Need You, I Love You» был только что выпущен и уже продан в количестве 300 тысяч экземпляров. RCA Victor доложила, что записи Элвиса составляли половину продаж популярной музыки. На гонорары Элвис купил новый дом для себя и своих родителей. Пусть себе пишут что угодно, его теперь никто остановить не сможет. Он действительно в себя верил.

Два дня спустя, будучи в Мемфисе, он зашел в редакцию газеты и объявил: «Я обожаю Вегас и еду туда при первой же возможности». Сообщение, что радиостанция «Галифакс» избавилась от всех записей Элвиса в надежде, что никогда больше его не услышат, привело его в ярость: «Я и не знал, что в Новой Шотландии есть радио. Чем больше они что–то запрещают, тем больше народу захочет это услышать. Куче людей мои песни нравятся, они сейчас очень популярные». Потом он повспоминал о начале своей карьеры всего лишь два года назад. «Я бренчал на гитаре в Миссисипи до того, как я приехал в Мемфис. Мой отец купил мне гитару за 12 долларов — его лучшая инвестиция». Потом он удалился в ночь в своей «зеленой рубашке пограничника, черных брюках и ботинках из оленьей кожи». Газета не сообщала, на чем именно он уехал — своем «Харлее», одном из трех «Кадиллаков» или трехколесном немецком «Мессершмитте», недавно прикупленном к его коллекции. Через неделю он был певцом номер один на большом хлопковом карнавале в зале «Эллис», а на уикенд собирался дать концерты в Миннесоте и Висконсине. Сейчас же он просто собирался прокатиться по городу.