Ожидаемо и логично.
И мне бы спокойно её отпустить, и даже порадоваться, что не будет создавать проблем.
Но я не могу. Не хочу.
Рогом упёрся. Хотя рогов у меня, к счастью, а может и, к сожалению, нет.
Были бы рога, многое было бы проще.
Но рогов мне моя любимая жена не наставит. Слишком совестливая. И чистая.
Хорошая, в общем.
Это я подлец и гондон. Привык уже.
Но… это же ей так хотелось замуж? Ребёнка?
Получите, распишитесь, как говорится.
И с разводом в ближайшее время тоже облом.
Иногда даже завидую таким мужикам, как, например, муж моей богини. Это же он, наверняка, был инициатором развода?
Честно, я не помню, касались ли мы этой темы, она же просто сказала — разводимся, да? И вроде как было что-то про измену, но вскользь? Мы в дороге много о чём говорили, не слишком серьёзном, но и личные моменты всплывали. Или это я себе надумал, что ей муж изменил?
Ну, по крайней мере судя по её поведению на крыше — он изменил, точно.
Потому то если бы изменяла Милана она бы себя вчера так не вела.
Словно опять изменили ей, а не она со мной.
Словно она переживала всё то, что должна была переживать моя супруга.
И если бы они с мужем просто полюбовно разошлись — ну, мало ли поводов? Устали друг от друга, от быта, от того, что кто-то храпит, а кто-то чавкает, и такое бывает. Если бы полюбовно — для богини бы не было таким шоком известие о том, что я несвободен.
В общем, прятать надо телефоны, что я могу сказать?
Но кто знал, что моей благоверной приспичит набрать так поздно? Она же знала, что я занят!
Не знала, чем именно, конечно. Или знала.
Проехали.
Всё уже случилось.
Не в моих правилах рефлексировать.
А вот остановить Милану…
— Послушай меня, пожалуйста.
— Нет, нет! — она так смешно закрывает уши, чемодан падает, скрипит, — Нет, пожалуйста, уходи.
Да никуда я не уйду, сама же понимает.
Поэтому такая обречённость во всем.
И не хочет, чтобы уходил.
И радуется внутренне, что приехал, застал, затормозил.
— Милана.
— Уходи, Арс…
— Мила…
— Не добивай меня еще сильнее…
А вот после этого можно подойти еще ближе. Обнять. Прижать к себе.
— Ну… ну, прекрати.
Она плачет.
Чёрт.
Почему-то это болезненно ранит.
Я не хотел.
Я на самом деле хотел легкого, сладкого, манкого, яркого романа. Короткого, как золотая осень, до которой еще, к счастью, есть время.
Осенью красиво в Питере. Сады одеваются в разноцветные сарафаны, блещут, искрятся, напаивают всё вокруг нереальными ароматами…
Мысли как у влюбленного курсантика, мечтающего об увольнительной, чтобы сбежать к девчонке, стыдливо ждущей первого поцелуя.
Не стал я курсантиком. И проблем с ожиданиями поцелуев тоже не было. И нет.
И жена не спрашивает, где я ночевал, потому что нет смысла.
Не те отношения.
Я предупреждал.
Не то, чтобы я не был создан для брака.
Скажем так, я не был создан для этого брака.
Вот и всё.
Милана, кажется, уже не плачет, но я её не отпускаю.
— Арс, давай расстанемся хорошо, а?
— Конечно, мы расстанемся хорошо, только не сегодня.
— Прошу тебя, ну… отпусти.
— Зачем? Разве тебе плохо?
— Мне будет плохо, потом. Мне уже плохо сейчас. Я не могу, не могу вот так, я…
— Хорошо. Я отпущу. Только… зачем тебе уезжать? Ты собиралась провести в Питере неделю? Погулять, отдохнуть, по музеям походить, в Мариинку собиралась, да?
Кивает, пытаясь отстраниться, выпускаю чуть-чуть. Немного. Мягко. Но всё-таки держу.
Какая она…
Сейчас вот, в эту минуту торкает, бьёт в голову.
Какая она необыкновенная. Реально — богиня. Чудесная абсолютно. Волшебная.
Не совершенная, и в этом её совершенство. В тоненьких морщинках у глаз, в крапинках веснушек, затерявшихся где-то, в немного обветренной коже на губах, а скорее просто уставшей от моих поцелуев. Губы распухли, это факт. Так и хочется их. Пробовать.
И чувствовать на своём теле.
Хочу её.
Это какое-то наваждение.
Хочу отпустить и хочу брать.
Секса хочу именно с ней, больше ни с кем. И знаю, что долго еще не захочу ни с кем другим.
Околдовала.
Богиня.
Скотина я. Какая же я скотина.
Да, я должен отпустить. Извиниться. На колени встать.
А я вцепился в неё.
— Милана, не уезжай.
— Арс, послушай…
Послушал бы, но…
Да, твою мать!
Хватаю её лицо в ладони, впиваюсь в губы.
Пусть думает, что я сумасшедший влюблённый, который готов ради неё на всё, что у меня крышу вчера на крыше снесло. А это на самом деле так и есть. Снесло. И я сумасшедший.
Я как ребёнок, у которого любимую игрушку отбирают.
Не отдам. Не хочу отдавать и всё тут!
— М-м-м… М… — игрушка пытается вырваться, но я отпускаю только тогда, когда страх сдохнуть от асфиксии становится сильнее страха получить по морде.
— Зачем… ты… ты…
— Потому что.
— Захотел, да?
— Да.
— А о моих желаниях ты подумал?
— Нет.
— Честный.
— Да.
Шикарный диалог. Но её даже этим не сбить с толку.
— Пусти меня, Арс, мне нужно успеть выехать на трассу до… до полудня.
— Останься. Я… Если хочешь, я тебя больше не побеспокою. Но я не хочу переживать из-за того, что помешал твоим планам.
— А ты только из-за этого будешь переживать?
Я знаю о чём она. Знаю.
Киваю.
— Да, Мила, только из-за этого.
— Прекрасно. Ну… переживай.
— Милана.
Вырывается всё-таки, хватает чемодан.
— Мила… Ну, хорошо, хочешь, уезжай, но позволь мне хоть как-то… компенсировать что ли…
— Ты что? — смотрит на меня, как на полоумного, — Ты мне деньги еще предложи! Пиздец! Это вас тут, в Питере что ли такому учат?
— А что, московские мужики женщинам денег не дают?
— Я с московскими не трахалась.
— А ты попробуй, вдруг понравится.
Раз.
По морде, хлестко. Отрезвляет.
Два.
По Библии, вторую щеку подставил.
Три…
Это уже чисто русское, троекратный поцелуй, троекратная пощечина.
Четвертую уже не дам, да и она не может, руку отбила.
Беру за запястье, прижимаю ладонь к ноющей щеке.
Сука, рука тяжелая у неё. Больно.
Но мне полезно.
— Мила, оставайся.
— Я номер сдала.
— Гостиниц полно. Кстати, то место, где мы вчера ночевали…
— Нет! — почти кричит. — Нет. Туда не поеду.
— А куда хочешь?
— В «Англетер» — с вызовом.
— Надеюсь, не застрелишься?
— Увы, поэт из меня не важный. Да и возраст не тот… лишний десяток лет.
— В «Англетер», так в «Англетер», поехали.