Ешь. Молись. Разводись (СИ)

Глава 37

— Это всё, Милана, всё, о чём я прошу.

Всё.

Какая ирония.

Мой муж просит не прощения. Он не хочет меня вернуть.

Ему просто указали на место. На то, что мужчина, бросивший жену и двоих детей не слишком хорошая кандидатура для того, чтобы баллотироваться.

Почему он не подумал об этом раньше?

Он думал.

Думал, что связи Жанны помогут. Она обещала.

Он бросил нас не только потому, что полюбил другую женщину, а еще и потому, что ему пообещали помощь на выборах.

Это так мерзко, что меня тошнит.

— Ты беременна, Мила? От… от него?

Я смотрю на отца моих детей, через зеркало в ванной комнате, вытирая рот мокрой рукой. Выхожу, прохожу мимо.

Меня трясёт.

— Это… это не плохо. Хорошо. Твою беременность тоже можно использовать. Естественно, мы скажем, что это мой ребёнок.

Я не знаю, как получается то, что происходит дальше. Я просто хватаю стоящую на этажерке фарфоровую статуэтку и швыряю в мужа. Бывшего мужа.

И попадаю. В голову.

И Олег падает, еще раз бьётся головой об косяк и замирает.

Я его убила?

Вот это было бы по-настоящему смешно.

Превратило бы нашу жизнь из драмы в чёрную комедию.

Фарфоровой статуэткой по иронии судьбы была балерина.

Нет.

Стонет.

Слава Богу.

Конечно, я не желала ему смерти.

— Убирайся.

— Мила, вызови «скорую», мне плохо.

— Убирайся без «скорой»!

— Я… я на тебя заявление напишу.

— Пиши.

— Ты… тебя посадят.

— А я беременная, не посадят.

Вру.

Насчёт беременности точно вру.

Не могу я быть беременной.

В эту поездку между мной и Арсом ничего не было.

А раньше… Предохранялись, и… в общем, я не жду ребёнка.

К сожалению, или к счастью.

— Милана.

— Уйди, пока я не швырнула в тебя еще одну.

— Эта тридцать тысяч стоила… чёрт.

Тридцать тысяч? Он будет считать деньги?

Смотрю на этажерку с фигурками, которые раньше подбирала с такой любовью. Искала, торговалась, ездила по посёлкам и другим городам. В интернете шарила.

Я их любила эти фигурки.

А сейчас внутри пустота.

Смотрю на Олега.

Я и его любила.

Пустота.

Приехал, чтобы просить меня играть в фальшивую семью.

Кровь у него идёт, рассёк лоб.

Наверное, точно надо «скорую». А что, если меня и правда привлекут?

Бред.

— Милана, дай хоть перекись…

Он садится на пол, ощупывая голову, видит кровь на пальцах.

Иду на кухню, прохожу мимо Олега без всяких эмоций, просто переступаю через него и иду дальше.

Так же как он переступил через меня.

На автомате открываю шкафчик, достаю аптечку, отдельно стоит средство антибактериальное, беру его и перекись тоже. Ею больнее.

Нет у меня никаких чувств.

Почему?

Мне раньше казалось, что это невозможно, что мы с Олегом настолько проросли друг в друга, что даже если расстанемся по какой-то причине — связь эта останется.

Видимо, причиной должна была быть не измена с юной балериной и не предательство.

Сажусь рядом. Салфеткой стираю кровь.

Ссадина копеечная, видимо просто попало в кровеносный сосуд.

Заливаю перекисью. Она шипит. Королькевич шипит тоже.

— Больно.

— Терпи казак, атаманом станешь.

Смотрим друг на друга. Я знаю, что он воспоминает тоже, что и я.

Это было уже у нас не раз и не два. Когда он получал какие-то мелкие травмы, где-то поранился, я обязательно занималась его лечением, промывала и перевязывала раны, он стонал, что у него болит, а я говорила, чтобы терпел.

Тогда мы были как-то невероятно близки.

Сейчас я даже представить не могу, что он когда-то меня целовал своими тонкими губами. Они у него тонкие, как я раньше не замечала? И широкий нос. Неприятный какой-то. И залысины. Когда-то он был красавчик. Может, для кого-то и сейчас.

Для Жанны.

Интересно, а что балерина говорит по поводу его возвращения в семью?

Возвращение блудного попугая.

Мне смешно. Внезапно так смешно, что я хохочу, и не могу остановиться.

Смех уже не простой, истерический. Олег меня ловит, сжимает за плечи, трясёт.

— Мила, Милана, успокойся! Милана! Мила!

Пытается прижаться ртом, холодным, слюнявым, змеиным каким-то…

Фу… опять мутит. Отталкиваю, сглатываю подступившую желчь.

Как жаль, что я точно не беременна.

— Милана, ты должна мне помочь. У нас же семья, сын, дочь, дети, мы с тобой…

— Нет Олег никаких нас с тобой. И семьи нет. Хватит. И помогать тебе я не буду. Мы разводимся, ты забыл?

— Всё можно отменить. Вернуть. Какой развод сейчас, ну, подумай? Вообще не к месту.

— Не к месту? А балерина твоя тоже так считает?

— Мил, ну, что ты…

— То есть, ты хотел вернуться ко мне, и потрахивать её, так?

— Нет, Мил. Я…Если бы не эти выборы…

Выборы, выборы, кандидаты пи-пи-пи… Снова вспоминаю Шнура.

Господи, как я устала.

— Уходи, Королькевич.

— Мил, ну куда я такой пойду? Я и водителя отпустил.

Да, и притащил чемодан и портплед с костюмом. Хорошо устроился.

Открываю дверь, вывожу чемодан в холл, портплед туда же.

— Что ты делаешь, Милана.

— Уходи.

— Не уйду, это моя квартира!

Хочет заставить уйти меня? Ну уж нет.

— Олег, давай по-хорошему, а? Уйди. Не заставляй меня принимать крайние меры.

— Какие меры? Любовнику пожалуешься, да? Кстати, ты понимаешь, что этим себе тоже репутацию попортила? Это всё будет учитываться на суде.

— Я в курсе, Королькевич, в курсе. Вставай, давай.

— Милана, я никуда не собираюсь уходить.

— Да?

Я стою подбоченившись. Понимаю, что реально не смогу его выпереть. Глаз цепляется за осколки статуэтки…

Подхожу к этажерке, беру какую-то крайнюю, небольшую, первую попавшуюся.

— Что?

Грохаю об пол.

— Милана, ты в разуме? Мне санитаров вызвать?

Беру вторую.

— Я буду бить их, Королькевич, пока ты не свалишь.

Грохаю.

— Стой, чумная.

Третья больше предыдущих, шум оглушительный.

— Ты дура? Это немецкая, коллекционная! Стой!

Еще одна.

Фарфор был мне так дорог. И Олегу. И сейчас для него эти фигурки дороже меня, дороже наших отношений.

А для меня они теперь почему-то символ лжи и притворства.

И жизни в этой лжи.

— Уйду я, уйду! Стой, хватит! Такси только дай вызову. Чёрт. Сука.

Могла ли я подумать еще лет пять назад, что любимый муж, которому я рубашки гладила и галстуки завязывала, обедами и ужинами кормила, помогала костюмы выбирать вот так меня назовёт сукой?

Нет.

А главное, я и подумать не могла, что мне будет настолько плевать. Плевать и всё.

Снова прохожу мимо него, иду на кухню, чтобы отнести аптечку на место.

Заодно поставить чайник.

Хочется кофе. Вкусного рафа, того самого. Мучительно хочется.

Смотрю в окно. Темнеет. Я устала. Я ехала из Питера несколько часов. Пока к маме, пока домой. Реально как собака устала.

Но я знаю, что сейчас, когда Королькевич выпрется отсюда я переоденусь, сяду в машину и рвану туда.

За рафом. За хорошими воспоминаниями.

За своим сердцем.

— Я ухожу, Мила.

— Прощай.

— Я вернусь завтра, поговорим, когда ты успокоишься.

— Я спокойна, Олег, ты так и не понял? Я спокойна.

— Тогда тебе нужен хороший психиатр.

— Мне нужен хороший адвокат, Олег. И я его найду. Хватит, а? Дно пробил уже, еще сильнее не падай? Ты всё-таки отец моих детей, хоть какое-то уважение к себе оставь, а?

— Ты… А!

Машет рукой. Хотел спросить, почему я его не уважаю?

Выходит.

Боже, как я устала от него!

Открываю окно. Такое ощущение, что мне дышать сразу легче одной.

Беру щетку, сметаю в совок осколки фигурок, замечаю кусочек одной, головка откололась.

Это была «Богиня с рогом изобилия» Джузеппе Армани Флоренс, по-моему, восьмидесятый год, или восемьдесят второй. Мы её купили по случаю, дешево, просто зашли в гости к старой подруге свекрови, Олег увидел, и стал ходить вокруг как кот. Бабуля хотела нам её так подарить. Сказала, что ей отдавать это добро некому, ни детей, ни внуков, всё останется какому-то мифическому племяннику, а раз мы собираем-то…

Олег бы забрал так, даром, но я заставила его перевести ей деньги. Он перевёл десять тысяч, статуэтка стоила тогда около тридцати или даже больше. Мне было стыдно.

С другой стороны, мы и в интернете часто покупали статуэтки дешевле реальной стоимости. Тут, как говорится, кто успел, тот и съел… был азарт, страсть, купить, найти подешевле, ухватить.

И всё-таки в тот раз с бабулей было реально неудобно. У нас уже появилась возможность покупать по рыночным ценам. Олег хорошо зарабатывал. В общем, я потом узнала её номер, перевела еще денег. А они вернулись на счёт — бабуля, оказывается, уже умерла. Вот такая грустная история.

Теперь от статуэтки ничего не осталось, как и от нашего брака с Олегом.

Смотрю на этажерку, на серванты, где хранится коллекция.

Олег хотел её забрать.

Пусть забирает.

И квартиру надо, наверное, продать. Я не хочу тут жить. Душновато.

Хочется…

Хочется в Питер. Чтобы выйти на Невский и идти, толкаясь в толпе прохожих. Выйти на пустую нереально огромную Дворцовую…

Но я ведь и Красную площадь тоже люблю. Она тоже бывает иногда пустой, когда не проводят ярмарки и фестивали.

И в Питере меня никто не ждёт.

Я поставила точку. Я заблокировала его номер.

Сажусь в машину и еду. Возьму раф, а потом нагряну на дачу к нашим. Переночую там. Скажу, что…

Ничего не буду говорить. Просто соскучилась и всё.

Можно вообще купить себе трёшку в Зеленограде, ближе к родителям. Сейчас квартиры там уже ненамного дешевле московских правда, но всё-таки.

Отчего-то чувствую себя счастливой.

Неожиданно.

Свободной и счастливой. Я всё сделала правильно, я…

Он стоит у стойки в кафе.

— Раф, пожалуйста.

Поворачивается.

Я иду быстро, очень быстро, лечу в его объятия.

Боже…

— Арс…

— Мила.

Мы целуемся. Плевать на всех. Боже, это как в дешевой мелодраме, да?

Но жизнь иногда чертовски похожа на дешевую мелодраму, и никогда наоборот. Вот такие законы физики. И сценаристики.

— Еще один раф, девушка. И два куска меренгового рулета.