Ген свободы

Глава 19 Поступь прогресса — 5

Итак, я убедилась, что Ксения Мягколап ничего не придумала, и Вельяминов действительно ведет себя подозрительно. А учитывая, что он состоял на службе у Соляченковой, можно было не сомневаться, что в чемоданчике, который так напугал нашу клиентку, действительно лежали контрольные булавки.

Все интриги Соляченковой так или иначе сходились к контрольным булавкам!

Зачем только она достает их в таком количестве — вот вопрос! И еще страннее — зачем пытается усилить их действие с помощью прибора, который был установлен на «Прогрессе»?

Оставалось надеяться, что я выясню ответ на этот вопрос, проследив за Вельяминовым. Вот только как? Я не специалист по слежке. Достаточно вспомнить, что единственный раз, когда я попробовала переодеться и заняться поиском кого-то, меня взяли в плен, откуда я еле сбежала.

Как бы поступил в этой ситуации шеф?

Шеф бы обратился к птицам. Или к крысам.

Птицы мне, признаться, не очень нравятся: слишком уж они себе на уме. Кроме того, мне кажется, птицы-генмоды только притворяются, что не всегда могут контролировать свой кишечник, чтобы иметь оправдание гадить на головы ничего не подозревающим прохожим. Крысы мне нравятся больше. Но они все же не вполне разумны, хотя, по словам шефа, обладают некой формой стайного интеллекта. В отличие от него, я с этим интеллектом общаться не умею. А шеф доверил это дело именно мне. Нет, в помощи он не откажет, однако разочаруется, что я не справилась сама.

Значит, как ни прискорбно, мне предстояло отдать предпочтение птицам. С ними, по крайней мере, можно разговаривать словами.

Почти сразу же меня постигла неудача.

Ехать до того «общинного дома», где шеф в прошлый раз договаривался о слежке за Таинственным таксистом, мне было неохота, поэтому, пораскинув мозгами, я отправилась в магазинчик к грачу Аврелию Чернокрылову, сыну знаменитого художника. В этом магазинчике находится ближайший к нашему дому спуск в систему пневмотруб, проложенных под городом — так я с ним и познакомилась.

Встретил он меня радушно, хотя и в своей обычной манере несколько вульгарно:

— А, юная протеже Василича! Помню-помню! Как жизнь? Как младое поколение? Что-то он меня совсем не навещает, видно, давно не нужно было через полгорода ни за кем гнаться!

— Как раз сейчас практически это и нужно, — сказала я. — Мне нужно слежку наладить за одним человеком. Можете договориться?

— Ну, за определенную плату уж я как-нибудь тебе нужного птица-то найду, — хрипло засмеялся Аврелий. — Только учти, даже мои услуги по поиску контрагента обойдутся недешево, а там еще платить придется!

Мздоимство старого грача было мне известно, но ничуть не пугало: я догадывалась, что его с шефом связывали какие-то деловые интересы, а потому совсем уж бессовестно он меня обирать не будет.

Как я ошибалась! Мне пришлось торговаться полчаса, и только после этого Аврелий согласился вызвать главу птичьей бригады, занимающейся подобными заданиями, за вменяемую сумму — то есть сумму, которая не исчерпала бы весь бюджет расследования в первые же несколько часов!

Вызванный им посланец (Аврелий вылетел из магазина и передал сигнал через каких-то пичуг) даже явился быстро: им оказалась крупная галка, которая довольно сухо отрекомендовалась мне Михаилом.

— Просто Михаил, фамилии не нужно, — добавил он.

— Мне нужно проследить за одним человеком, — сказала я. — Иван Андреевич Вельяминов, проживает по адресу, — я назвала улицу и дом. — Вот его портрет.

С портретом было самое сложное: чтобы сделать его хотя бы вчерне, мне пришлось долго околачиваться на той же улице, ждать, пока Вельяминов приедет домой обедать. К счастью, мне повезло: Мягколап говорила, что в некоторые дни он заявляется только вечером.

Надо сказать, что наш объект отнюдь не походил на грозного учителя единоборств: это был лысеющий сутулый человек небольшого роста, который выглядел несколько старше своих лет, с настолько непримечательным лицом, что мне потребовалось извести три или четыре листа, чтобы нарисовать его похоже! И это при том, что обычно я делаю узнаваемые карандашные портреты быстро и с первой попытки.

Михаил склонил голову, разглядывая вырванный из блокнота листок.

— Не возьмемся, — вдруг сказал он.

— Что? — удивилась я. — Почему не возьметесь?

Я вспомнила, что и ведь за Таинственным таксистом птицы тоже отказались следить, но там у них был благородный предлог. Да и Василий Васильевич все-таки уговорил их помочь.

— Если дело в… — начала я.

— Неважно, в чем дело, — перебил меня Михаил. — Птицы за ним следить не будут. Хорошего дня.

И выпорхнул в маленькое квадратное окно под самой крышей лавки Чернокрылова, как будто тут его и не было.

Ну надо же!

— Вот так так! — поразился Аврелий. — Что это на него нашло? Чтобы Михаил да от дела отказался…

— Вы тоже не знаете, почему? — спросила я. — Вы ведь птица!

— Я-то птица, но ни к одной Стае не принадлежу, мне свобода больше по душе… Не знаю, но это уж и мое любопытство зацепило, барышня! Знаете что… оставьте-ка вы мне этот листок, а я, так уж и быть, за пять рублей выясню, почему это его Стаи так опекают!

— Полтора рубля, — тут же возразила я.

Похоже, все-таки недосбила цену, потому что Аврелий согласился немедленно.

Что ж, не с совсем пустыми руками я вернусь к шефу! Уже обнадеживает.

Расспросы, слежка за Вельяминовым, чтобы нарисовать его портрет, и последующие переговоры с грачом Аврелием заняли значительно больше времени, чем я думала. Когда я возвращалась на нашу улицу Нарядную, уже вечерело: солнце спустилось ниже по небосводу, тени удлинились. Рассеянный солнечный свет окутал зелено-золотой дымкой деревья, одетые молодой листвой. Я даже задержалась на крыльце, положив руку на кольцо, вдыхая красоту этого весеннего вечера. Чудесно!

Через пару месяцев у Васьки день рождения, нужно что-нибудь хорошее для него придумать…

Увы, стоило мне подняться в кабинет, как Василий Васильевич нарушил мое доброе расположение духа.

— Как успехи? — спросил он меня, подняв голову от лежащих на столе писем. — Надеюсь, вам удалось узнать имена хотя бы нескольких фигурантов, с которыми общался Вельяминов?

— Вы ожидали, что я это сделаю всего за один день? — меня аж покорежило от такой несправедливости.

— А чего ждать? — вздохнул Мурчалов. — Вам всего-то нужно было отправиться к школе боевых искусств, в которой он преподает, и проследить за тем, куда он оттуда ездит… или кто ходит к нему. Я подозреваю второе, потому что за Вельяминовым закрепилась репутация довольно успешного преподавателя, несмотря на то, что он совмещает тренировки с работой у Соляченковой. А такую репутацию не заработать, если постоянно отлучаться по делам.

Тут я густо покраснела. Такой очевидный вариант даже не пришел мне в голову!

Пришлось каяться и рассказывать шефу, как я попыталась вместо этого нанять для слежки за Вельяминовым птиц и как у меня ничего не получилось.

— Ну что ж, не такой плохой вариант, если бы только вы сначала подумали головой, — довольно кисло произнес шеф. — Как я вам уже говорил, крайне маловероятно, что Вельяминов тратит много времени в разъездах! Тем более, что у него есть такая удобная контора, где можно принимать кого угодно… Уж про его-то школу вы, надеюсь, выяснили?

До сих пор я понятия не имела, что у Вельяминова есть какая-то школа, но торопливо закивала. Выглядеть перед шефом совсем неумехой мне не хотелось.

Подумать только, а я-то так гордилась успешным интервью со служанками! Хотя по сути я ничего не узнала, только подтвердила то, что уже рассказала нам Ксения Мягколап. Кстати о Ксении Мягколап…

Я поколебалась, не зная, спрашивать ли об этом. Но мне действительно было интересно! Кроме того, вертелось в голове одно соображение, связанное с тем, что я наблюдала в кухне у Вельяминовых… И кроме того, таким образом я могла отвлечь Мурчалова от расспросов.

— Шеф, — проговорила я, — а во всех семьях, где генмоды служат в качестве любимцев, с ними обращаются как с домашними животными?

Шеф, казалось, совершенно не удивился моему вопросу.

— Почти во всех, — сказал он. — И не думайте, что я не заметил, как вы ушли от темы вашей недостаточной компетентности!

— Но… почему? — поразилась я. — Ведь та же Ксения Олеговна… Она и выглядит как разумная, и говорит почти как человек, и даже ведет себя…

Василий Васильевич вздохнул.

— Что ж, полагаю, большинство приемных или родных родителей не говорят об этом с подопечными, но… Вы когда-нибудь раздумывали о проституции?

— Что⁈ — я была шокирована. Неужели шеф считает меня настолько безнадежной в качестве помощницы сыщика, что мне одна дорога — на панель⁈

Я не удержалась и спросила это вслух.

Мурчалов зашипел.

— Не говорите глупости! Я имел в виду совершенно другое — вы никогда не задумывались, почему проституция настолько сильно порицается обществом?.. И садитесь, что вы стоите, как первоклашка, вызванная к директору!

Я послушно опустилась в кресло напротив стола шефа, которое предназначалось для посетителей. Кресло это удобное, гораздо лучше того стульчика, сидеть на котором обычно приходится мне. Что характерно, когда шеф восседает на своем месте на столе, с этого кресла гостю приходится смотреть на него снизу вверх. Со стороны особы длиной полметра, а высотой и того меньше, это серьезное достижение!

— Мне всегда казалось, что проституция порицается, потому что ее порицает религия, — осторожно проговорила я.

— И да и нет, — вздохнул Мурчалов. — То есть в точности вам не скажет никто: к сожалению, к общественным наукам нельзя подходить с тем же строгим мерилом, что и к математическим… Но известны общества в прошлом, где христианство или ислам не были довлеющими, и там проституция тоже не являлась… скажем так, особенно уважаемой профессией. За исключением, быть может, куртизанок самого высшего уровня, но они даже здесь и сейчас являются исключением!

Я кивнула, все еще не очень понимая, к чему шеф клонит.

— Видите ли, — проговорил шеф, — не так важно, является ли плотская любовь запретным плодом… Важно то, что люди, которые сдают в аренду кому-то другому свое тело, тем самым как бы отказываются от права на него. Они будто бы позволяют делать с собой что угодно… во всяком случае, так это видят многие клиенты. Именно за этим к ним и идут. Это хуже, чем если бы генмод взялся совокупляться с неразумным зверем ради удовольствия! — добавил Мурчалов с неожиданной страстью.

Меня передернуло.

— То есть, вы хотите сказать… проституток унижают, и поэтому не уважают?

Мурчалов медленно наклонил пушистую голову.

— Именно так. С точки зрения большинства клиентов, они позволяют себя унижать, удовлетворять собой самые низкие желания… Поэтому не считается зазорным вести себя с ними как угодно, коли уж деньги заплачены. То же самое касается и генмодов, которые добровольно согласились на роль любимцев. В большинстве случаев это несчастнейшие создания. Хотя далеко не все из них осознают себя несчастными. Еще хуже то, что такая жизнь развращает… — Мурчалов вздохнул. — Я знаю крайне мало случаев, когда любимцам удалось, заработав денег, вырваться на свободу.

— Но ведь у них же нет другого выхода? — проговорила я неуверенно. — Рабочих мест для генмодов не так много…

— Увы, — произнес Мурчалов. — Вы можете сказать, что у проституток тоже во многих случаях нет другого выхода. Редко кто занимается этим ремеслом от хорошей жизни. Не говоря уже о том, что большинство из них женщины, а даже в нашем городе движение суфража так сильно развито всего лишь примерно два поколения. Представьте себе — всего сорок или пятьдесят лет, как женщины могут претендовать на обучение или рабочие места почти наравне с мужчинами! А ведь за границей дело обстоит гораздо хуже.

Об этом я тем более не задумывалась.

— И мы никак не сможем помочь Мягколап? — это вырвалось у меня само собой.

— Отчего же не можем? Мы можем развеять ее опасения и разобраться, в чем замешан ее хозяин. Что же касается душеспасения и прочего, то здесь уже навязывать ей ваше представление о должном — бестактность высочайшей пробы. Она может быть вполне довольна своим положением. Или иметь совершенно другой взгляд на вещи. В конце концов, судя по тому, что она может позволить себе мои услуги, средства у нее водятся. Не хотела бы работать любимицей — не работала бы.

Последний довод шефа звучал особенно логично, но все же не укладывался у меня в голове. Я-то уже построила себе картинку, что Мягколап терпит такое обращение и подлизывается к служанкам, которые смотрят на нее сверху вниз, только чтобы добыть средства к существованию, а оказалось…

И тут у меня в голове окончательно сложилось то, что стоило бы понять уже очень давно:

— Шеф, — сказала я. — Но ведь если Соляченкова хочет подчинить генмодов с помощью контрольных булавок… и если она массово достает эти булавки… То единственные, кого ей имеет смысл подчинять — это генмоды из элиты, те, у кого есть власть и влияние! Вроде вас, вроде Пожарского…

— О, насчет меня вы преувеличиваете, — фыркнул Василий Васильевич. — Некоторое влияние у меня, возможно, и есть, но вот власть? Ни в малейшей степени.

— И все же на раут на борту «Прогресса» вас пригласили… — произнесла я, и только после этого поняла, что именно сказала.

— А, догадались наконец-то! — шеф удовлетворенно облизнулся. — Да, что бы ни планировала Соляченкова, она, безусловно, хотела собрать всех влиятельных генмодов Необходимска в одном месте… Вот только неясно, что именно она задумала. Не мог же ее план сводиться к крушению дирижабля со всеми нами на борту? В конце концов, людей там было гораздо больше! А эта арка и вовсе вызывает у меня вопросы… — шеф явственно задумался. — Логично предположить, что Соляченкова нашла специалиста — может быть, нашего старого знакомого Златовского, может быть, еще кого-то, — кто сумел увеличить радиус и силу действия контрольных булавок. Но какой приказ она рассчитывала отдать всем генмодам на борту, и как собиралась замаскировать это? Наконец, почему она не сделала этого сразу же, как только все собрались, почему отправилась с нами на эту экскурсию…

— Да, это и в самом деле странно, — согласилась я. — Жалко, что обломки этой арки получить не удалось!

— В самом деле, жалко, — шеф бросил на меня пристальный взгляд. — Поэтому ваша слежка за Вельяминовым приобретает первостепенное значение! Чем больше я думаю, тем меньше сомневаюсь, что он замешан во всем этом деле.

…А я не справилась. Шеф это не сказал, но мне и не нужно было его слов, чтобы слышать неодобрение.

Чтобы кое-как справиться с досадой, я спросила у шефа:

— А как ваша сторона дела? Удалось вам проверить кумпанство «Ния хоризонтер»?

— До некоторой степени, — сказал шеф. — Сейчас жду сведений от моих знакомых в Юландии. К сожалению, ответную телеграмму мне смогут послать только завтра утром или после обеда. Кстати говоря, вам этим делом придется заниматься тоже. Но от Вельяминова и Мягколап я вас не освобождаю!

— Вот как? — все же я не могла скрыть радости: история с дирижаблем мне казалась легче и интереснее мутных делишек Вельяминова. — И что именно мне придется делать?

— Вам придется раздобыть технического эксперта, — Мурчалов, кажется, наслаждался удивлением на моем лице, потому что протянул с искреннем довольством: — Ваш добрый друг Орехов прислал мне сегодня записку, что был впечатлен тем, как вы проявили себя в деле Таинственного таксиста, и надеется, что вы проявите себя не хуже и в этом деле. Он собирается еще раз осмотреть дирижабль завтра, чтобы убедиться в его живучести и полетных качествах. С собой он берет своего технического эксперта, но хочет, чтобы вы также присоединились и нашли своего.

— До завтра⁈ — я в панике посмотрела за окно, где чудесный весенний вечер плавно, но неотвратимо сменялся чудесными летними сумерками. — Но… но… те механики, которые помогли нам с аэротакси, едва ли разбираются в дирижаблях! И потом, они же все равно теперь работают на Орехова!

Честно говоря, я понятия не имела, разбираются ли они. Насколько я помню, девушки были весьма технически любознательны. Может быть, в сферу их интересов входили все направления воздухоплавания. Но вот то, что Орехов после того дела предложил им работу, я помнила точно.

Однако даже при этом ни Мария Цой, ни Юлия Румянцева не производили впечатление по-настоящему авторитетных экспертов. Тут нужен дипломированный инженер, может быть, даже университетский профессор…

И тут меня осенило.

— Тот господин, который спас меня из реки! Ицхак Леонардович! Он же профессор в Высшей Инженерной школе! Уж он точно знает подходящего эксперта… а может быть, и сам эксперт!

— Рад, что вы наконец-то начали пользоваться своей великолепной памятью и развитым аналитическим аппаратом, — проворчал шеф. — А теперь как насчет попросить Антонину накрыть к ужину? Дел так много, что я проголодался раньше обычного.

Тут мой желудок как по команде заурчал, и я вспомнила, что в горячке собственного расследования так и не пообедала (не считать же выпитый у служанок чай с печеньем и взятые у лоточника два пирожка, которые я съела, пока ждала Вельяминова, чтобы его зарисовать!). Поэтому предложение шефа пришлось весьма кстати.