Ген свободы

Глава 21 Поступь прогресса — 7

Когда я вернулась, шефа на месте не оказалось. Само по себе это довольно странно: шеф домосед, родные пенаты покидает редко. А тут, по словам Антонины, они с Прохором ушли довольно давно, и даже на обед не появлялись.

Я воспользовалась случаем уделить время Ваське: поиграть с ним, потетешкаться, пока никто не ворчит, будто я балую ребенка. Заодно это отвлекло меня от мрачных мыслей о том, как шеф будет меня ругать за то, что я опять потерпела сокрушительную неудачу со слежкой.

В самом деле, ну вот почему я не заметила это окно рядом со входом, его ведь прекрасно видно с улицы! Зачем мозолила глаза прямо напротив него! Да и просто, зачем было сидеть именно на улице, я могла зайти в любую из парадных, подняться на второй-третий этаж и спокойно наблюдать за входом в школу из окна на площадке. Но нет, я воспользовалась первой же идеей, которая пришла мне в голову, даже не оценив, насколько она удачна!

Еще я задумалась о самих этих встречах Вельяминова с генмодами и о плане Соляченковой.

Вся ситуация казалась мне странной. Допустим, Соляченкова ищет варианты, как очернить генмодов в глазах общественности, а потом ими управлять. Допустим, она нацелилась на генмодов из элиты. Но как она выявит тех из них, кем управлять можно? Ведь ген подчинения, насколько я знаю, сейчас почти у всех исключен благодаря нескольким поколениям скрещивания с обычными животными.

Хотя… если подумать, все ли это правило соблюдают? И вообще, откуда это правило взялось?

Его ведь не создатели генмодов придумали. Тем, наоборот, хотелось, чтобы генмоды скрещивались между собой, и чтобы их потомством тоже можно было управлять. И не человеческие политики: тем бы, пожалуй, хотелось того же. Я читала, что и контрольные булавки по-настоящему удалось запретить только после того, как они стали почти бесполезными после появления нового поколения генмодов.

Значит, это правило придумали сами генмоды и как-то умудрились договориться между собой, да так успешно, что теперь его соблюдают практически все и всегда. А если не все и не всегда? Допустим, кто-то все же заводил детей с себе подобными по тем или иным причинам. (Насколько я знаю человеческую природу — и генмодью тоже, потому что все мы одним миром мазаны, — такие отступники обязательно находились, даже зная, что на карту поставлено выживание их потомков.) И теперь эти дети несут в себе скрытые гены подчинения… Допустим, какой-то ученый на службе Соляченковой нашел способ это выявлять. Может быть, для этой цели и была предназначена арка?..

Но если арка только выявляла, то почему я почувствовала явственное давление приказа? Оно не оказало на меня особенного эффекта только потому, что давление было ненаправленным, без четкой воли за ним…

Тут мне свои размышления пришлось прервать, потому что Васька, обиженный, что я прекратила с ним играть, цапнул меня острым когтем по руке.

— Ну ты! — я сунула палец в рот. — Больно же!

— Бойно! — воскликнул Васька в восторге.

— Ух ты! — рот мой опять распахнулся сам собой. — Василий-младший, да ты, никак, говорить начинаешь?

Вроде бы еще немного рановато, как говорила Марина, но что если мой названый братишка в самом деле вундеркинд, как надеется гордый отец?

— Мяу! — сообщил Василий и еще раз ударил меня лапкой по руке, на сей раз без когтей.

Давай, мол, играть дальше, что ты прекратила!

Так мне от него других членораздельных слов добиться и не удалось. Да и насчет этого «больно» я сомневалась, уж не показалось ли мне. Но в любом случае будет что рассказать Василию Васильевичу, чтобы отвлечь его от моего очередного промаха!

Шеф явился только к ужину — сидя на руках у Прохора, конечно же, — и, вопреки ожиданиям, ругать меня за ошибку со слежкой не стал.

— Утром, пока вас не было, прилетал мой старый знакомец Аврелий, принес информацию, за которую вы заплатили ему полтора рубля, — сообщил Мурчалов, вылизываясь на столе у себя в кабинете.

— Вот как! — воскликнула я.

Честно говоря, я о граче Аврелии уже и думать забыла, поглощенная другими заботами.

— Да, именно. Отличное вложение капитала, молодец, Анна.

Вот уж чего не ожидала! Я думала, шеф будет ругать меня за то, сколько денег я на это потратила, да еще и забыла ему сразу же об этом сказать.

— Оказывается, наш друг Вельяминов вышел на контакт с сетью традиционных союзов генмодов! Вот уж чего не ожидал от Соляченковой.

— Традиционные союзы генмодов? — удивилась я. — Что это такое? Первый раз о них слышу.

— Неудивительно, — кивнул шеф, — вы редко сталкиваетесь с такой публикой… В них состоят в основном те из нас, которые частенько испытывают нужду в съестном пропитании. Хотя изначально дело обстояло по-другому.

И шеф рассказал мне следующее.

Разумеется, когда генмодов создали как живое оружие, никто и не думал предоставлять им гражданские права или считать их хотя бы равными с людьми. Бытовало представление, что интеллектом они не могут потягаться с человеком: мол, разума у них ровно столько, чтобы выполнять приказы и уметь голосом сообщить о добытой информации. Только для этого генмодам якобы и меняли голосовые связки (на самом деле, как заметил шеф, никто из тогдашних экспериментаторов толком не понимал, что и как они делают, выводя генмодов; просто привили животным комплекс оборотневых генов и надеялись на лучшее).

Только чудом некоторым генмодам удалось стряхнуть власть контрольных булавок; чтобы добиться свободы для себя и своих собратьев, им пришлось создавать сеть подпольных организаций, объединяться в группы. Разумеется, помогали им и люди.

Несколько лет спустя, когда Большая война была в самом разгаре, эти группировки генмодов сумели наладить связь с руководством Необходимска и предложить свою помощь в обмен на политическое убежище. Тогда генмодные группировки и город помогали друг другу; например, втайне от всех было создано подземное пневматическое метро, предназначенное для скоростной переброски небольших генмодных отрядов и укрытия ценностей на случай оккупации…

— А я и не думала, что оно настолько старое! — поразилась я.

— Оно было гораздо меньше, — согласился шеф. — С тех пор его значительно расширили уже для более мирных нужд… или менее мирных, как сказать. В общем, как вы знаете, сама по себе эта пневматика секрет полишинеля: о ней знают слишком многие, чтобы действительно утаить его в секрете, и все же популярным видом транспорта она тоже не является. Иными словами, известно о нем многим, но значительно меньше народу — как людей, так и генмодов — представляют себе его масштаб.

— Уж не планируют ли генмоды захватить Необходимск? — спросила я, пораженная неприятной идеей.

Шеф встопорщил усы.

— Лично я таких планов не строю. И никто из тех, кого я знаю лично и имею честь называть своим другом, тоже. Однако за всех генмодов города не поручусь — статистика подсказывает, что среди них должно быть немало идиотов.

— … На которых, возможно, и пытается опереться Соляченкова, — закончила я его мысль.

— Весьма вероятно, — согласился шеф. — И не менее вероятно, что через Вельяминова она сумела наладить связь с остатками подпольной организации генмодов. Эти подпольные организации сохранились только у тех, кто не признал договор с Городским советом…

— А был такой договор?

— Неофициальный. По крайней мере, так рассказывала мне мать, а ей передавал дед. Мы распустили свои организации, взамен получили права и вольности, которых генмоды не имеют нигде в мире… по крайней мере, до последнего времени не имели. Вот уже несколько лет, как некоторые страны все-таки начали относиться к нам менее предвзято.

— Потрясающе, — пробормотала я. — Но не все генмоды, выходит, были этим довольны? И недовольные стали отщепенцами, а те, кто успел вовремя пристроиться, оказались наверху?

— Примерно так, — кивнул Мурчалов.

— И Соляченкова пытается опереться на этих недовольных… — полная картинка начала постепенно складываться у меня в голове. — И одновременно она разыскивает среди элиты генмодов тех, кого можно подчинить с помощью булавки…

Шеф едва заметно кивнул, показывая, что мой ход мыслей абсолютно верен.

— Шеф, — сказала я, — а вот это кумпанство, «Ния хоризонтер», не связано ли оно как-то со Школой детей ночи? Или это просто совпадение, что оно тоже из Юландии? Вы получили уже известие от своего информатора за рубежом?

Мурчалов приподнял лапу и задумчиво ее лизнул.

— Да, — сказал он, — никакого тут совпадения нет, связь существует, и прямая. Небезызвестный вам Гуннар Лейфссон одно время ходил в секретарях вице-президента этих ваших «Новых горизонтов».

А, так вот как это название переводится! То-то мне казалось, что оно звучит очень знакомо…

— Все это очень гладко, — мне тут же пришла в голову новая мысль. — Но зачем уважаемым дельцам связь с сектантами?

— Связь неофициальная, — заметил шеф, — и, очень может быть, она нужна была только за тем, чтобы выйти на Соляченкову. Все это могло бы хорошо сработать: подобные контакты очень трудно засечь.

— Но теперь нам ясен их план, так что они у нас в руках! — воскликнула я. — Ведь правда?

Шеф посмотрел на меня с некоторой грустью.

— Если бы все было так просто, Анна, — сказал он. — Что, по вашему мнению, с этим всем можно сделать?

Хитросплетения политического заговора — особое дело. С этой точки зрения шеф был совершенно прав: так вдруг эту ситуацию не распутаешь. В самих встречах Вельяминова с главами генмодных союзов ничего компрометирующего не было. А уж о чем они договаривались — это вопрос отдельный.

Вот если бы удалось уличить его, а лучше Соляченкову, в контрабанде булавок или хотя бы в незаконной установке машины неизвестного действия на дирижабле — это, конечно, было бы уже лучше.

Но никаких улик такой незаконной деятельности у нас не было.

Зато была клиентка — Ксения Мягколап, — которой следовало сообщить о результатах расследования. Правда, оставался деликатный вопрос, насколько мы имели право посвятить ее в проблему, которая приобрела общегородской размах.

— Она — лицо гражданское, в эти дела не посвященное, — сказал шеф. — Лучше сделать вид, что расследование затянулось, и пока ничего ей не сообщать. Если придется затянуть слишком сильно, верну ей деньги.

В ином случае я бы шефа, вероятно, послушала. В конце концов, у него, в отличие от меня, опыт. Он гораздо лучше представляет себе ситуацию. А я и так уже достаточно ошибок наделала в этом расследовании.

Но тут что-то во мне возмутилось.

Наверное, я вспомнила, как с Мягколап обращались служанки. Или как она стояла за воротами нашего садика, не решаясь войти или обратиться ко мне.

А что если она сомневается, правильно ли поступила, что пришла к нам со своими подозрениями? Что если сомневается в себе?

В конце концов, а что если она трясется от страха при мысли о том, что Вельяминов может принести в дом контрольные булавки?

С этими мыслями я отправилась в дом Вельяминовых, рассчитывая застать там Мягколап и поговорить с нею о предварительных результатах расследования. О, я не собиралась сообщать много — достаточно было сказать, что ее подозрения были оправданы, но что дело затрагивает вопросы общегородской безопасности, а поэтому в детали я посвящать ее не имею права…

Всю дорогу до дома я нервничала. Мне пришло в голову, что служанки уже знают меня как странствующую торговку, поэтому я захватила с собой еще дешевых книжек — сомневаюсь, что они что-то купят так скоро, но прийти без товара было бы еще страннее. Однако выйдет ли ко мне Мягколап и удастся ли поговорить с нею наедине?

Как оказалось, я могла не переживать: заднюю калитку дома никто не запирал, а знакомый голос служанки Лены раздавался из соседнего дворика: там она явно болтала со служанкой Викой, но видно их не было из-за вывешенного на просушку белья.

Я быстро прошла к черному входу, надеясь, что он также не заперт: в случае чего скажу, что не услышала разговор и надеялась разыскать служанку в кухне.

Если мне повезет, Мягколап как раз там и обнаружится: будет, например, угощаться из блюдечка с молоком!

Но кухня была пуста, ни следа нашей клиентки.

Приоткрытая дверь в столовую оказалась для меня настоящим искушением. Я понимала, что у меня нет лицензии частного сыщика, а даже если бы и была, при отсутствии четких свидетельств преступного намерения у домовладельцев то, что я проделываю, в любом суде расценили бы как незаконное проникновение. Но…

В общем, я прошла в столовую.

Она ничем не отличалась от обычных столовых в состоятельных домах, где мне приходилось бывать: красивая посуда в стеклянной горке, большой круглый стол, застеленный бело-голубой скатертью. Неожиданность оказалась только одна: я думала, что попаду в анфиладу комнат, каждая из которых следует за другой, но вместо этого оказалось, что в столовую выходят несколько дверей. Очевидно, изнутри дом Вельяминовых отличался от других подобных ему домов примерно того же времени строительства.

И из-за одной из дверей раздавались приглушенные голоса!

Ну скажите, кто мог бы устоять в такой ситуации?

Аккуратно, на цыпочках, я приблизилась.

Справедливости ради, те, кто переговаривались в соседней комнате, вовсе не были так уж неосторожны. Насколько я могла судить, дверь в нее была тяжелой, дубовой, и должна была бы надежно отсекать все звуки — если бы не мой слух, значительно более острый, чем у обычного человека. Кроме того, о том же самом свидетельствовали первые же расслышанные мною слова.

— Иван Андреевич, вы уверены, что на такие темы стоит говорить у вас дома?

Говорила молодая хорошо образованная женщина, и это «Иван Андреевич» она произнесла отнюдь не как младшая или нижестоящая.

— В доме никого нет. Жена с детьми ушли, служанку я отпустил, кошку запер в спальне. Подслушать нас некому. А у меня нет времени выбирать с вами место встречи по всему городу, если уж вам чем-то не нравится контора Ольги Валерьевны!

Голоса Вельяминова я раньше никогда не слышала, но он мне не понравился. Было слышно, что он привык говорить на публику, но слишком уж механически четко, рублено звучало каждое слово. Быть может, излишне поспешно, но я сразу подумала, что такой человек почти наверняка излишне жесток, холоден или даже имеет какой-то внутренний надлом, и что лучше с ним не сталкиваться.

А может быть, он просто заранее не нравился мне по рассказам нашей клиентки.

— В конторе слишком много лишних ушей, — заметила женщина. — Но это как раз то, о чем я хотела с вами поговорить. Ольга Валерьевна считает, что нам необходимо форсировать план.

— С какой это стати? Сроки были согласованы трижды!

— Вы допустили за собой слежку.

— Исключено.

— Напротив вашей школы видели ассистентку сыщика Мурчалова. Торчала там у всех на виду, ничуть не скрываясь, потом даже имела наглость войти и поговорить с вашей вахтершей. Несомненно, таким образом Пожарский показывает, что ему известно гораздо больше, чем мы думали.

— А Пожарский-то тут при чем?

— Иван Андреевич, стыдно! На вашей должности начальника охраны нужно держаться в курсе таких вещей. Пожарский работает с Мурчаловым, вот уже много месяцев. Возможно даже, что их сотрудничество началось еще раньше, лет десять назад. Но на этот счет я пока не уверена.

— Мне до вашей осведомленности далеко, — буркнул Вельяминов таким тоном, будто вовсе не считал осведомленность собеседницы ее положительным качеством.

— В общем, как хотите. Вам нужно ускорить работу с союзами генмодов. Или признать свою некомпетентность и передать этот вопрос тем, кто разберется с ним лучше, — на последних словах голос женщины, до этого спокойный и вежливый, вдруг приобрел все качества шипастого гарпуна, да еще и смазанного ядом. — Или вы хотите второй раз стоить нам проигрыша?

— Не пытайтесь свалить на меня ваше собственное фиаско, Анастасия!

Ага, значит, его собеседница — Анастасия Камская, ближайшая помощница Соляченковой. Можно было догадаться. А говорит он, наверное, о провале со «Школой детей ночи», больше не о чем.

— Давайте не будем ударяться в демагогию, — фыркнула Камская. — Оставляю вам эти материалы, проработайте их как можно скорее и включите в исполнение плана. Я же…

Но дальше я уже не слушала: мне было понятно, что вот-вот они закончат разговор, и что тогда мне делать?

Моим первым побуждением было укрыться на кухне, откуда я пришла. Но тут мне пришло в голову, что Камская может захотеть выйти через черный ход, а не через парадный. Не знаю уж, почему я так решила: и Вельяминов, и Камская работали на Соляченкову, не было ничего странного в том, что Камская приехала к ним домой по делам! От кого им скрываться, от ревнующей жены Вельяминова?

Но в тот момент мысль о том, что Камская застанет меня в кухне, испугала меня настолько, что я метнулась в коридор и к лестнице на второй этаж. К счастью, с этой точки зрения планировка дома ничуть не отличалась от ожидаемой!

Чуть ли не в два прыжка я преодолела лестничный пролет и оказалась в коридоре второго этажа с выходящего в него дверьми спален. Из-за одной двери раздалось приглушенное мяуканье, затем тихий голос спросил:

— Анна, неужели это вы? Я вас по шагам узнаю!

— Ксения Олеговна!

Я быстро отперла защелку и проскочила внутрь.

Судя по всему, я попала в супружескую спальню: здесь обреталась красиво заправленная двуспальная кровать с горой подушек, на стене висела свадебная фотография Вельяминовых: Ивана Андреевича я узнала, а о личности его жены — не слишком красивой, но эффектной женщины — нетрудно было догадаться.

У входа лежала кошачья постелька, вроде той, что мы с Антониной сшили для Васьки (шеф хотел купить, но я настояла, что детские вещи лучше делать самостоятельно). Только кроватка Мягколап лежала прямо на полу, а не на специальном помосте.

— У вас нет отдельной комнаты? — спросила я с удивлением, глядя на это.

Мягколап сделала жест, который у человека сошел бы за передергивание плечами.

— По большей части я сплю в ногах у Инессы. Таковы условия, на которых я живу здесь, — она тут же сменила тему, как будто то, о чем она говорила, не представляло никакой важности: — Что вас заставило прийти сюда? Иван Андреевич, кажется, ждет кого-то в секрете, он запер меня тут…

— Да, я уже знаю, — кивнула я. — Честно говоря, я от него прячусь. И давайте говорить потише.

— Прячетесь? Как интересно! — обрадовалась Мягколап, но послушно понизила голос. Ее белый пушистый хвост так и хлестал по упитанным бочкам. — Так значит, я была права, и здесь есть самая настоящая детективная история?

— Еще какая детективная, — подтвердила я. — Вы были абсолютно правы в том, что забили тревогу. Вот только, к сожалению, больше я не могу вам ничего рассказать. Боюсь, дело стало очень серьезным. Но Вельяминов действительно замешан в крайне неприятных делах.

— Не связаны ли эти дела как-то с союзами генмодов? — спросила Ксения Олеговна.

— Вы тоже догадались? — удивилась я.

— Ну, не то чтобы, — она потупилась. — Просто видите ли, мой дядя — председатель союза домашних питомцев. Как раз вчера мы с ним виделись, и он начал говорить мне, что скоро дела пойдут по-другому… Признаться, эти речи меня изрядно напугали! Я вовсе не хочу, чтобы дела шли как-то по-другому. Меня вполне устраивает то, как они обстоят сейчас.

В общем-то, я не могла не согласиться с Мягколап, хотя меня бы лично смущала перспектива спать на подстилке у двери — пусть это даже мягкая чистая подстилка с картонными бортиками, обтянутыми мягкой замшей! Или, еще того не легче, проводить свои ночи, свернувшись в ногах у кого-то, только потому, что так велит подписанный контракт. Или лакать кефир из блюдечка на кухонном полу, полагаясь вдобавок на милость служанки в том, нальют тебе этот кефир или нет…

Но шеф прав. Нужно уважать чужой выбор, а вот навязывать свои принципы или свой образ жизни никому нельзя.

И тут меня осенило, словно молния ударила.

— Послушайте, Ксения Олеговна! А вы сможете устроить встречу вашего дяди с Василием Васильевичем?

— Если так нужно для расследования… — неуверенно проговорила клиентка.

— Еще как нужно! — горячо воскликнула я. — И как можно скорее!

Тут же я в страхе обернулась на дверь. Но в коридоре было тихо — видимо, нас не засекли. Тут мне пришло в голову, что нужно покинуть спальню как можно скорее: ведь Вельяминов, наверное, вернется выпустить Мягколап и обнаружит, что дверь больше не заперта снаружи!

— Тогда я поговорю сегодня с дядей и пришлю вам телеграмму, — мурлыкнула Мягколап.

— Вы прелесть! — обрадованно прошептала я и выскользнула обратно в коридор — к счастью, по-прежнему пустовавший.