Ген свободы

Глава 20 Поступь прогресса — 6

На мое счастье Ицхак Леонардович оказался человеком не только в высшей степени вежливым, но и легким на подъем. Я сорвалась к нему сразу же после ужина, и он не просто согласился подыскать нужного человека уже к следующему дню — он согласился быть этим самым человеком!

— Орехов обещал компенсировать вам все расходы! — горячо пообещала я, сидя в его по-старомодному уютной гостиной. — И добавить за срочность! Просто он желает разобраться с этим делом как можно скорее…

— Не сомневаюсь в его честности и в адекватности предложенной компенсации, — улыбнулся профессор. — В конце концов, Никифор Терентьевич посещал некоторые мои лекции, я отлично его помню!

— Надо же, — удивилась я.

Мое мнение об Орехове выросло еще немного: оказывается, он не только коммерцией занимался, но и в инженерном деле кое-что понимал.

— Да, на положении вольнослушающего, — охотно кивнул Ицхак Леонардович. — Я хорошо его запомнил: трудно было бы не запомнить! Насколько я понял, он не хотел занимать место студента-стипендиата. Даже участвовал в некоторых семинарах, хоть они и были необязательны для его направления… Признаться, я немного разочарован, что он не вспомнил обо мне самостоятельно, но могу его понять — студентам не инженерных специализаций я читал больше научно-популярные лекции о паровом транспорте, где уж заподозрить во мне эксперта по воздухоплаванию.

Так этот вопрос разрешился куда быстрее, чем я ожидала, и ко всеобщему удовлетворению: мне не пришлось ехать на ночь глядя к еще какой-нибудь особе и упрашивать ее, ссылаясь на Ицхака Леонардовича, а сам профессор получил возможность рассмотреть «передовой образчик прогресса, прошу простить за каламбур!».

На следующий день мы встретились у третьей башни около одиннадцати утра, как Орехов и просил. Магнат пришел не один, как и ожидалось; но чего я не ожидала совершенно, так это того, что его экспертом окажется Мария Цой! Только вчера думала, что у самоучки-механика, который к тому же занимается аэромобилями, а не дирижаблями, недостаточно знаний и авторитета.

Правда, выглядела она теперь более представительно: вместо рабочей униформы механика на ней было весьма делового вида платье с жакетом и довольно модная шляпка (опять же, с поправкой на деловой стиль), все из дорогих тканей и отличного качества. Очевидно, Орехов был щедр к своим сотрудникам. Даже огромный шрам на ее щеке как-то побледнел и не выделялся. А может быть, я просто ожидала его увидеть, и он меня не поразил так, как при прошлой встрече.

— Анна! — Мария узнала меня и прямо-таки просияла. — Как я рада вас видеть! Между прочим, ваш портрет очень понравился моему мужу, он все просит, чтобы я заказала у вас в цвете, но как-то руки не дошли вам написать!

— Ваш портрет? — Орехов заинтересованно переводил взгляд с Марии на меня.

— Просто набросок, — пробормотала я, пытаясь подавить предательский румянец: я почувствовала, как погорячели щеки.

— Замечательный портрет карандашом, — возразила Мария. — Очень высокого уровня, насколько я могу судить. Муж говорит, что Анне удалось уловить во мне главное. У вас большое будущее как у портретиста! — с этими словами она пожала мне руку.

— Я всего лишь помощница сыщика, которая рисует на досуге, — неловко улыбнулась я. — И на ваш портрет потратила, помню, с полчаса от силы… Мой навык зарисовки очень пригождается шефу.

— Что лишний раз доказывает, насколько вы хороши, — вступил Орехов. — А я не видел ваших рисунков. Может быть, если вы не возражаете, покажете мне как-нибудь?..

— Видели, — возразила я, преодолевая неловкость. — Вы ведь были у нас в гостиной.

— Пейзажи, которые там висят, ваши? — он приподнял брови. — Действительно, очень хороший уровень! Хотя вам, быть может, и не хватает практики.

Тут он отвел взгляд от меня и обратился к Ицхаку Леонардовичу — ну слава всему святому, а то это уже начинало становиться неловким!

— Профессор Лицкий! — воскликнул он. — Исключительно рад вас видеть! Так это вы и есть тот эксперт, которого нашла Анна Владимировна?

— В некотором роде, — улыбнулся преподаватель. — Конечно, практического опыта дирижаблестроения или пилотирования у меня нет, но, насколько мне известно, во всем Необходимске не найти человека с таким опытом. Однако я посещал выставку дирижаблестроения в Шласбурге, говорил с самим Отто Келером… да и просто держусь в курсе этого направления аэронавтики в меру моих скромных способностей. Думаю, что смогу быть вам полезен.

— Не сомневаюсь в этом, — Орехов любезно склонил голову. — Тем более, если вас нашла Анна Владимировна. Пока ее чутье на людей ни разу меня не подвело.

Чутье на людей! По-моему, всякий раз это было не более чем совпадение — но слышать такое, конечно, все равно приятно. Особенно от признанного управленца.

На сей раз на обходе нас встретили не только старпом Найджел Клеменс, но и капитан Бергхорн — с ним я в прошлый раз даже не познакомилась, и меня поразило, насколько он не походил на прожженного морского (или воздушного) волка. В моем представлении капитану любого судна полагалось бы иметь молодцеватые стати и, желательно, пышные усы… ну или быть суховатой «железной леди», если речь идет о флоте Необходимска! Этот же господин был невысоким, полноватым — а честно сказать, откровенно пузатым — с тихим голосом, и на фоне подтянутого Клеменса производил впечатление особы насквозь сухопутной.

Сама же экскурсия показалась мне гораздо скучнее, чем в прошлый раз. Во-первых, мы значительно дольше задерживались в каждой точке дирижабля, и мои спутники задавали куда больше технических вопросов — в основном, конечно, Цой и Лицкий, хотя и Орехов иногда вставлял вставлял замечание-другое. Сперва я пыталась следить за тем, что они выспрашивают, но быстро запуталась.

Должно быть, точная процентация водорода и гелия в баллонах, равно как и общая их вместимость, имеют огромное значение для подъемной силы и живучести дирижабля, однако мне гораздо интереснее было бы осмотреть пассажирские каюты и ознакомиться с устройством душа и туалетов на борту! А туда мы как раз и не пошли.

Зато в рубке я невольно оживилась.

Капитан и старпом подробно рассказали о назначении каждого из приборов. Я стала слушать в оба уха, потому что мне еще с прошлого раза было очень интересно, зачем здесь два руля. Оказалось, один для собственно руления — руль направления. А другой для управления набором высоты! И еще оказалось, что в рубке во время движения кроме двух вахтенных офицеров — пилота и навигатора — должен присутствовать еще и инженер.

— Где же главный инженер «Прогресса»? — вежливо поинтересовался Орехов. — Уверен, его комментарии были бы неоценимы.

— К сожалению, он пребывает в отпуску, — прокашлявшись, сообщил Клеменс. — Нам не удалось с ним связаться.

Я заметила, что при этих словах старпома лицо капитана слегка скривилось, как будто он съел что-то кислое. Интересно, почему бы это. Может быть, недоволен своим сотрудником, который должен был все же присутствовать на показе аппарата важному клиенту? Или инженер и не в отпуску вовсе, просто Клеменс врет, а капитану это неприятно? Как бы узнать!

Заметила я и еще одну странность: когда Орехов спросил, кто разрешил установку пресловутой арки в столовой, Клеменс быстро сказал:

— По согласованию с главным инженером.

Но капитан его перебил и проговорил своим тихим голосом с сильнейшим акцентом:

— Распоряжение руководства.

— А с вашей стороны кто принимал технику? — не сдавался Орехов.

Капитан что-то сказал Клеменсу по-юландски. Тот ответил неохотно:

— Был специалист от кандидата Пронина, — то есть того самого, чей портрет я видела на арке, пешки Соляченковой, — из Необходимска. Руководство утвердило. Он работал вместе с инженерной командой.

— Могу я поговорить с кем-то из инженерной команды? — не сдавался Орехов. — Пусть даже одним из младших специалистов.

Его просьба была выполнена, и нам предъявили заместителя старшего инженера: некоего господина Шмидта. Он не говорил ни по-сарелийски, ни на нашем диалекте, но Орехову и Ицхаку Леонардовичу удалось объясниться с ним по-долийски. Тут я понимала и вовсе с пятого на десятое и совсем заскучала. Но у меня сложилось впечатление, что помощник инженера от расспросов изо всех сил увиливал. В общем, похоже было, что со старшим инженером сложилась и в самом деле какая-то неприятная ситуация. Интересно, скажет ли капитан, если поговорить с ним наедине?..

Ну, это уж не моя забота. Мне требуется только рассказать о своих наблюдениях шефу, а уж он решит, как поступить.

Итак, осмотр дирижабля, разговоры с инженером, потом разговоры с командой и обслуживающим персоналом тянулись и тянулись. В какой-то момент нас пригласили на обед в полупустой столовой. Обед оказался вполне съедобным, но, честно говоря, юландская кухня — это немного не для меня! А потом осмотр продолжился.

Я честно записывала в блокнот все самое интересное, но мне казалось, что шеф почерпнет куда больше из полицейских отчетов. Кроме того, если бы Мурчалова все это по-настоящему волновало, он бы и сам сюда пришел, не посмотрел бы, что Орехов его не приглашал. Шеф умеет появляться там, где его не ждут, так, что никто не смеет возразить.

Когда мы вернулись на посадочную площадку в башне, уже вечерело, и сделалось по-настоящему свежо, особенно на высоте. Профессор Лицкий в восторге обернулся к гигантской туше дирижабля, освещенной последними розоватыми лучами заходящего солнца (город внизу уже был укутан в синеватые сумерки):

— Грандиозное творение! — пробормотал он. — Сколько же сил, сколько труда, сколько бесценных материалов вложено!

— Все это так, — Орехов оглянулся на меня. — Но не лучше ли зайти внутрь? Мне кажется, не всем по нраву стоять на холодном ветру.

— Прошу прощения, — тут же спохватился профессор. — Был переполнен чувствами.

Чтобы обсудить результаты осмотра, Орехов пригласил всех в кафе. Оказывается, здесь, в третьей башне, тоже было такое, не хуже, чем во второй, где я когда-то встретилась с Волковым. Естественно, кофейный напиток после фиаско предприятия Златовских тут больше не подавали — но Орехов угостил нас всех настоящим кофе, вкусным и ароматным.

Вот моих любимых пирожных-макаронов тут не было, видно, не по нраву они здешней публике. Только более приземленные ватрушки с творогом.

Профессор, в отличие от меня, от ватрушки отказался. Впрочем, он так увлеченно начал высказывать Орехову свое мнение о дирижабле, что, скорее всего, любое лакомство так и осталось бы на его тарелке несъеденным.

— Аппарат в высшей степени безопасен, — говорил он. — Насколько я вижу, предусмотрены защитные меры против всех наиболее распространенных несчастных случаев. Хотя полных гарантий вам никто не даст, воздушный транспорт по определению опаснее наземного. Разумеется, навигационной системе присущи все те же недостатки, которые характерны для отрасли в целом, но я не вижу, как их преодолеть при текущем состоянии технологий… А что касается противопожарной безопасности и опасности возгорания, я думаю, проект «Прогресса» выигрывает по сравнению с большинством других образцов, даже и долийских! А ведь Долия — признанный авторитет в строительстве дирижаблей!

— Когда вы сможете представить письменный отчет о сегодняшнем осмотре? — осведомился Орехов.

— В течение трех дней вас устроит?

— Более чем.

Что касается Марии Цой, то она не столь лучилась энтузиазмом.

— Мне не нравится ситуация с инженерами, — сказала она прямо. — Я по-долийски плохо понимаю, но ощущение было, что нынешний исполняющий обязанности корабля не знает. Крутит, вертит… Я его спрашиваю, какая реальная мощность двигателей — а он мне про заводские цифры! Заводские цифры я и сама в спецификации прочитаю, но ведь каждый двигатель ведет себя по-разному…

— У вас есть основания предполагать, что моторы работают неисправно? — быстро спросил Орехов.

— Нет, не думаю, — качнула головой Цой. — Низовой персонал явно свое дело знает, и выглядят они хорошо. Все смазано, все обслуживается как надо…

Да, решила я, об этом и надо Мурчалову рассказывать в первую очередь: что были какие-то махинации руководства. Скорее всего, приказ установить непроверенное оборудование на дирижабле в обход старшего инженера. Может быть, даже при его активном противодействии. Допустим, он поэтому и ушел в отпуск — скорее всего, неоплачиваемый. Или даже уволился. Просто капитан и старший помощник не хотели нам об этом говорить, чтобы не портить репутацию перед Ореховым.

А что? Очень похоже на правду!

Тут я наткнулась на внимательный взгляд Орехова.

— Вы полагаете, что ключ к загадке арки — старший инженер? — спросил он меня вполголоса (наши спутники как раз оживленно обсуждали особенности маневрирования дирижабля во влажную погоду). — Что имел место какой-то конфликт между командой дирижабля и их работодателями?

Я кивнула.

Орехов слегка улыбнулся.

— Ну что ж, — сказал он, — не сомневаюсь, что Василий Васильевич сумеет разобраться в ситуации наилучшим образом.

Василий Васильевич, разумеется, в ситуации разобрался: он поблагодарил меня за ценную информацию по поводу проблемы со старшим инженером, но как-то рассеянно, словно уже знал об этом, или ему было не до того. Может быть, и то, и другое.

А я на следующий день отправилась исправлять свою предыдущую ошибку — следить за Вельяминовым.

Его школа боевых искусств, «Обучение борьбе для настоящих джентльменов», находилась в нашем Рубиновом конце, что логично — если среди его потенциальных клиентов молодые люди студенческого возраста, то больше всего их сосредоточено именно здесь. Скромная вывеска помещалась над небольшим крыльцом, выходящим на тихую боковую улицу. Буквально через дверь от школы помещалась кондитерская, где я в прошлом году по просьбе шефа заказывала торт к юбилею Прохора — но вот школу я тогда не заметила.

К сожалению, легко сказать — наладить наблюдение за школой! На улице не было никаких укрытий, даже ни одного сквера! Имелась одна общественная лавочка, поставленная для отдыха прохожих, но ее, как назло, облюбовали двое пожилых господ, играющих в шахматы.

Тут мне пришла удачная мысль.

Я не то чтобы большая любительница шахмат, но как ходят фигуры, знаю, и сама сыграть могу, хотя обыграю, должно быть, разве что совсем зеленого новичка. Поэтому я вежливо поинтересовалась у господ, не возражают ли они, если я понаблюдаю за их партией.

— Почему же нет? — добродушно сказал один из них, одутловатый и в очках. — Смотрите сколько хотите, барышня! Хотя, право же, ничего особенно интересного в нашей игре нет.

— Вот именно что сколько хотите! — брюзгливо проговорил второй, тощий и с очень пухлыми губами. — Потому что вы каждый ход делаете по четверти часа! Вздумали бы рисковать иногда, и игра бы была интереснее!

Одутловатый только рассмеялся и промакнул лоб платком.

— Ничего, — сказала я. — Я не тороплюсь. А интересную игру я бы и не поняла, я только учусь.

— Очень похвально! — сказал одутловатый.

— Да, приятно видеть, что не вся нынешняя молодежь занимается идиотизмом, — пробурчал полногубый.

Таким образом вход в школу боевых искусств оказался почти что напротив меня, разве что чуть левее. Да еще появилась возможность записывать, кто туда заходит и кто выходит — под тем предлогом, что я якобы фиксирую ходы пожилых господ в маленькую книжечку!

К счастью, их игра действительно продлилась долго: около трех часов. Почти все то время, которое Вельяминов проводил в школе (вторую половину дня, как я узнала вчера у слуг, он посвящал работе на Соляченкову). За это время ноги у меня совсем затекли, мне нещадно захотелось пить — день выдался очень теплый, почти совсем летний, а захватить с собой фляжку с водой в засаду я по неопытности не догадалась. Ну что ж, по крайней мере, жажда заглушала голод, да и решать проблему с отправлением естественных надобностей не пришлось.

А улов за эти три часа оказался не очень велик: в здание входили основном дети и молодежь (преимущественно мужского пола, но попадались и женского). Видимо, ученики школы. Иногда останавливались экипажи, и оттуда с юными учениками выходили их родители — чаще матери. Но это и все. Иногда родители приходили пешком, часто выгуливая на поводках домашних животных. Даже если кто-то из них имел отношение к плану Соляченковой, понять это с моего наблюдательного поста не представлялось возможным. Мне бы попасть в школу и подслушать под дверью кабинета Вельяминова, что в нем говориться! Но такое уж точно удается только в пьесах.

Хотя если притвориться, что я собираюсь отдать в школу ребенка… например, младшего брата или сестру… или племянника…

Тут я обратила внимание на довольно колоритную парочку: высокого породистого пса-гончую и молодого человека, который вел этого пса на поводке. Тут было две странности: во-первых, пес был дорогой, хоть и не очень ухоженный, а вот молодой человек казался одетым скорее бедно, хоть и опрятно. Во-вторых, проходя по улице, пес совсем по-человечески — или, лучше сказать, по-генмодьи? — огляделся. Глаза у него были не голубые, обычный карий собачий цвет. Но есть ведь способы сменить цвет глаз, на время или даже навсегда! Я уже несколько раз сталкивалась с ними во время расследований.

Взгляд пса был мимолетен, а сам он тут же опустил голову и принялся старательно обнюхивать тротуар перед собой, но поздно: я уже ничуть не сомневалась, что это генмод!

Тут я стала припоминать других посетителей с домашними животными. В дамах и господах с собаками ничего странного не было, но вот что насчет тех двух, что несли котов? Да и… если подумать, почему так много посетителей приходят в школу с животными? Разве Вельяминов еще и ветеринаром подрабатывает на досуге? Не слишком ли много для одного человека?

Я попыталась вспомнить, были ли еще столь явные несовпадения между породистостью животных (большинство собак-генмодов по крайней мере похожи на породистых) и одеждой людей, ведущих их на поводках, но не сумела. Даже у моей зрительной памяти есть свои пределы! Я просто не обращала такого уж большого внимания на одежду, меня занимали лица, на случай, если один из них попадался в альманахе Городского собрания или иным образом засветился где-нибудь в прессе.

Но ни одного такого лица я не увидела…

Если подумать, ну не глупость ли с моей стороны — ведь люди, которые вращаются в политических сферах Необходимска, уж конечно, будут выходить на контакт с самой Соляченковой или с одним из ее миньонов! Общаться с кем-то рангом ниже им нет никакого резону.

Нет, положительно, все это нужно было расследовать подробнее!

Тут как раз кстати на улице похолодало, солнце прикрыли тучи. Одутловатый вздохнул и перестал грызть ноготь большого пальца, который, очевидно, помогал ему обдумывать следующий ход.

— А что, не прекратить ли нам на сегодня? — спросил он своего спутника.

— Пожалуй, — ответил тот неохотно, слегка поеживаясь. — До следующего четверга?

— Как вам угодно!

Они собрали доску, вежливо попрощались со мной и разошлись; один поднялся на крыльцо соседнего дома, другой удалился прочь по улице.

Что касается меня, то я решила, что это самый подходящий случай выполнить свой предыдущий план и представиться человеком, который хочет записать в школу своего юного родственника. Меня наверняка проводят в кабинет директора и, если очень повезет, я как раз услышу, о чем он там беседует с этой борзой!

Я поднялась на крыльцо и толкнула тяжелую дверь. Передо мною открылся ухоженный холл, в котором за конторкой сидела пожилая женщина в очках. Судя по большой книге рядом с нею, в ее обязанности входило встречать и записывать посетителей.

— А, здравствуйте, барышня! — поприветствовала она меня. — Ну, кто сегодня выиграл?

— Простите? — спросила я с холодеющим сердцем.

— Вы ведь уже часа два, а то и больше, наблюдаете за игрою Ивана Сергеевича и Виктора Павловича, — сказала женщина и кивнула на узкое окно подле своего рабочего места. — Они тут рядом играют постоянно, я уже и привыкла за ними наблюдать… А к нам в школу по какому делу?

— Ни по какому, — пробормотала я, униженная донельзя. — Дверь перепутала… Хотела в кондитерскую зайти.

— Да, нас многие путают, я давно говорю, что вывеску надо перевесить… В таком случае рекомендую вам миндальные пирожные! — тепло посоветовала дама. — Они там исключительно удаются пекарю!

Покраснев, я поблагодарила за совет, вышла и заглянула в соседнюю дверь. Миндальные пирожные в самом деле оказались очень хороши, не хуже того торта, но это меня отнюдь не утешило.

Возомнила себя королевой слежки, надо же!