Ген свободы

Глава 9 Во всем виноваты вампиры — 4

Далее мой рассказ сбился. Все дело в том, что на меня навалилась тошнота. Повествование заняло совсем немного времени — записать все в подробностях вышло бы куда дольше, чем рассказать Эльдару. Я как раз успела съесть несколько ложек, и меня замутило. Впрочем, не до рвоты: я сказала Эльдару правду, желудок у меня луженый, да и еда в нем за последнюю неделю бывала. По крайней мере, мне так казалось. Иной раз сложно уследить, что именно и в каких количествах ты ешь, когда тебя кормит кто-то другой, при этом исправно подливая вина и отвлекая на ритуалы и «учебные сеансы».

К тому же поначалу я находилась в изрядно взвинченном и приподнятом настроении от всего происходящего, а это рассеивает внимание…

— Так что, зрелище того, как этот тип пьет кровь, произвело на вас такое сильное впечатление, что вы пришли ко мне за советом? — нахмурился Эльдар. — На вас не похоже.

— О нет! — ответила я. — Это было неделю назад.

— Что же с вами происходило всю неделю? — тут он помрачнел. — Господи вседержитель, да у вас тоже брали кровь?

Я покачала головой и зачем-то в доказательство показала ему свои запястья, лишенные всякого намека на шрамы.

— О, что со мной происходило потом, рассказывать не так долго, — сказала я. — Я поняла, что мне нужно подробнее узнать о том, что происходит во всем этом вертепе… Не то чтобы я сразу решила, будто Гуннар настоящий вампир. Но я ведь читала легенды, видела даже несколько пьес… Согласитесь, «Школа детей ночи», все это складывалось довольно ловко… У меня возникли некие сомнения. В общем, я благополучно спустилась на первый этаж — никто меня не засек — нашла Светлану и сказала, что служба внутреннего круга произвела такое сильное впечатление, что я хотела бы официально стать адепткой. И после этого они занялись мною особенно плотно…

Я судорожно вздохнула, пытаясь привести мысли в порядок.

— Мне сложно толком описать, что потом творилось… Первые дня два я еще жила на той квартире… Я послала Вильгельмине пару открыток, описав в них, что видела, и она согласилась, что нам лучше не встречаться, а то вдруг они заметят. Она велела мне записывать как можно больше из происходящего и постараться найти что-нибудь незаконное в их деятельности. Потому что, видите ли, даже то, что Лейфссон пил кровь — это пустяк, — я проговорила это с горечью. — Вильгельмина сказала, что это может вызвать скандал, если напечатать в газете, может вызвать даже громкое разбирательство, но привлечь на самом деле его не за что, ведь девушки отдавали кровь добровольно… Что касается Вертухиной, то Вильгельмина сочла, если уж она увязла в этом культе так глубоко, единственный способ ее спасти — это арестовать всех старших членов. Она обещала сама пойти в ЦГУП и вызвать оттуда подмогу…

— И что же, не вызвала? — спросил Эльдар с сочувствием.

— Не знаю… Я больше от нее ничего не получала. Написала ей еще пару раз, но ответа не получила. А последние три дня мне стало почти невозможно выбираться на свободу из особняка…

— То есть вы теперь живете в особняке? — быстро спросил он.

— Да, — я кивнула. — Мне приходится много рисовать, и переписывать, и участвовать во всяких песнопениях… И не спать по ночам, да и днем выспаться не удается. Сначала это было даже весело, там довольно приятные девушки — и немногие молодые люди… Но постепенно со мной начало что-то происходить. Я начала всего бояться. Мне стало казаться, что они в самом деле…

— Вампиры? — быстро спросил он.

Я кивнула.

— У этого Гуннара… у него есть какая-то магическая сила. У Стаса тоже, но в меньшей степени. Когда они смотрят, им невозможно противодействовать…

Говоря это, я чувствовала ужасающий, удушающий стыд. Насколько я знала, я находилась на довольно низком уровне иерархии в культе, мне не полагалось встречаться с Лейфссоном или даже тем же Стасом слишком часто. Но вчера Лейфссон зашел поблагодарить меня за работу над брошюрами — и протянул мне руку для поцелуя.

И я ее поцеловала. Мне даже не пришло в голову поступить как-то по-иному!

Может быть, дело было в вине, которое Светлана подливала мне весь вечер. Может быть, в чем-то ином. Мне казалось, что его глаза магнетически смотрят в самую глубь моей души… Но этого я Эльдару не сказала.

— Так. Понятно, — проговорил Эльдар. В этот момент он показался мне гораздо старше своих лет, даже тех, которые он себе надбавил. — Как вам удалось сегодня вырваться?

— Да меня не то чтобы держат… — пробормотала я.

Я и правда не то чтобы вырывалась. Я просто увидела чью-то шляпку, висевшую на крюке у входной двери — даже не мою, — надела ее и вышла на улицу. Никто меня не окликнул. Нас, живущих в особняке, и в самом деле никто не стерег. Просто всегда было слишком много дел, или приближался очередной сеанс обучения, или молитвы, или нужно было выучить еще несколько страниц из Книги Ночи — о да, Книга Ночи, я ничего не сказала о ней Эльдару! Не оставалось времени даже на то, чтобы подумать о том, как выйти наружу.

— Почему вы пошли ко мне, а не к Мурчалову или к Бонд? — спросил Эльдар почти обвиняющим тоном.

И в самом деле, почему? На Бонд я фактически работала; Мурчалов всегда был моей главной опорой, к нему я с детства шла со всеми своими проблемами. И все-таки почему-то мне это в голову не пришло. Впрочем, я мыслила тогда не очень ясно.

— Не знаю, — сказала я довольно жалким тоном. — Я все думала о том, настоящий Гуннар вампир или нет… И мне показалось, что узнать это лучше всего у вас.

Эльдар посмотрел на меня со странным выражением лица. У меня сложилось впечатление, что выражение это было очень красноречивым, вот только в тот момент мне не хватало умственных способностей, чтобы должным образом его расшифровать.

— Поедемте к Мурчалову, — сказал он. — Немедленно.

— Нет! — я вскочила так резко, что горшочек упал у меня с колен. К счастью, не разбился, а покатился по полу. Из него вылилась маленькая лужица недоеденного бульона.

— Почему нет?

— Потому что он меня отправил к Бонд, даже не спросив, и… я ему больше не нужна… и я сама с этим разберусь! — выпалила я.

Клянусь, пока я это не сказала, я даже не подозревала, что думала так и что обижена на Мурчалова. И уж подавно я не ожидала, что мои слова прозвучат так по-детски.

Эльдар никак это не прокомментировал.

— Поедемте, — сказал он. — От нас можно доехать на трамвае всего с одной пересадкой… Нет, возьмем извозчика.

— Зачем так тратиться… — попыталась протестовать я.

Последовал еще один жесткий красноречивый взгляд, после которого я даже не пыталась спорить.

Дорога домой показалась мне почти нереальной.

Мы в самом деле поехали на извозчике, причем Эльдар не позволил мне заплатить самой. Впрочем, едва я предложила, то тут же со смущением обнаружила, что платить-то мне и нечем: у меня было ощущение, что мне почти не приходилось участвовать в сборах денег в нашей Школе, но как-то так вышло, что я отдала большую часть наличности, бывшей при мне.

Кроме того, не далее как три дня назад Светлана убедила меня не продлять на следующую неделю мою комнату — зачем, мол, если меня разместили прямо в школе. Эту комнату я не оплакивала: мне не нравилась ни хозяйка, ни то, что она предлагала в качестве утреннего приема пищи (у меня язык не поворачивается назвать это завтраком или даже утренним чаем). В особняке мне выделили комнату вместе с другой девушкой, адепткой более высокого уровня, Екатериной. Как-то так вышло, что там я никогда не бывала одна.

Впрочем, меня это не особенно беспокоило: времени на сон все равно оставалось очень мало…

Да, задаток за комнату, который хозяйка (весьма неохотно) вернула мне при выселении и который, по сути, принадлежал то ли Вильгельмине Бонд, то ли Мурчалову, я тоже куда-то дела. Возможно, отдала Светлане на сохранение. Или Ирине. Или не отдавала, а все же пожертвовала?

Почему-то я не могла вспомнить точно — и это при том, что всегда хвасталась четкостью памяти!

Всю дорогу до дома меня преследовало странное ощущение кристальной ясности сознания, словно в противовес недавной спутанности. Абсолютно новым взглядом я глядела на обычные наши весенние улицы — за неделю снег стаял уже полностью, однако листья еще и не думали появляться — на послеполуденное солнце, ярко вспыхивающее в окнах домов… Ехать было далеко, через полгорода: общежитие ЦГУП находится в Дельте, как и само ЦГУП. И о чем я думала, когда отправилась к Эльдару вместо того, чтобы поехать к Мурчалову?

И почему, мелькнула у меня мысль, дорога сюда совсем не показалась мне изматывающе длинной, словно я половину ее проспала и только у общежития очнулась? Это при том, что мне пришлось сменить как минимум три трамвая!

Вроде бы не так много времени я провела вдали от шефа и нашего дома по улице Нарядной — а теперь казалось, будто целую вечность. Свою роль сыграло и то, что на улицу я выходила нечасто, а когда выходила, то лишь для того, чтобы добежать до почтового ящика (не ближайшего к особняку, а следующего по улице) и черкнуть открытку Бонд.

Ах нет, еще не далее как вчера я зашла в почтовый участок спросить, не было ли мне писем или телеграмм до востребования: именно таким манером я просила оставлять мне инструкции. Письма имелись, но последнее было получено во вторник. Там Бонд просила быть осторожнее, чаще сообщать обо всем, что я видела, и приглядываться, не бывает ли в особняке Школы ночи гостей извне. Особенно ее интересовали состоятельные горожане.

Если я встречала таковых, мне нужно было запомнить, как они выглядят и хорошенько записать.

Я сделала лучше — я зарисовала всех четырех гостей, которых видела за эту неделю. Их портреты лежали у меня в кармане, в небольшой записной книжке. Никого из этих людей я не знала.

Достаточно ли будет этого?

И почему Бонд не ответила на мое письмо?

Кстати говоря, нужно будет вернуть ей деньги за квартиру… У меня никаких сбережений не было — придется занять у шефа. Да, шеф. Должно быть, он встретит меня грандиозным разносом…

Какой-то отстраненной частью своего сознания я обрадовалась появлению этих обычных, бытовых, земных мыслей. Это означало, что я понемногу выхожу из полурелигиозного угара, в котором находилась последние дни. В самом деле околдовали меня, что ли?

Нет! Магии не существует! Вот и Эльдар говорит, что ни о каких вампирах никогда не слышал — не считая сказок об упырях, оживших покойниках. Но те не столько пили кровь, как вампиры галлийских и юландских преданий, сколько пожирали мертвую плоть.

А зачем же тогда Лейфссон собирал кровь у девушек?

Задумавшись над этим, я сама не заметила, как мы подъехали к нашему крыльцу. Эльдар рассчитался с извозчиком, пока я стала у дверей ни жива ни мертва. Мне вдруг стало страшно. Шеф умел разносить меня особенно изящно; ему хватало нескольких покачиваний хвостом и двух-трех фраз, чтобы я полностью ощутила свое ничтожество.

Эльдар подошел к двери, посмотрел на меня, на дверной звонок — и позвонил сам.

Дверь открыл Прохор.

— Анна! — произнес он с непередаваемо торжественной интонацией; в торжестве слышались ноты изрядного облегчения, легкого упрека и удивления. — Какое счастье! Заходите же скорее, скорее! Василий Васильевич вне себя от тревоги!

Я ведь уже говорила, что Прохор немного похож на старую драматическую актрису?

Да, домашний прием оказался вовсе не тот, которым я пугала себя по дороге.

Сложно сказать, чего именно я ожидала — мысли мои все еще были спутаны, в таком состоянии не по силам сложные прогнозы. Однако меньше всего меня удивила бы выволочка, в лучшем случае, снисходительное объяснение того, что я сделала не так, и приказ возвращаться обратно в Школу, ежели я еще не испортила все окончательно своим побегом.

Вместо этого меня встретили таким облегчением и радостью, словно я вернулась с поля битвы или выкарабкалась из болезни.

Василий Васильевич даже выбежал мне навстречу в прихожую — он никогда так не делает! — а потом вспрыгнул мне на колени, когда я присела на диван в гостиной. Последний раз он поступал так, когда я оправлялась от последствий воздействия булавки в тайной лаборатории Резникова.

Встревоженно взглянув на меня, Мурчалов обратился к Эльдару:

— Молодой человек, потрудитесь объяснить, почему она в таком состоянии!

Мне показалось, что Волков еле удержался от того, чтобы не оскалиться на шефа.

— Никаких объяснений я предложить не могу, господин Мурчалов, — сказал он вместо этого спокойным тоном. — Я проводил Анну Владимировну домой, теперь могу возвращаться к себе.

— Как вам угодно! — а вот шеф натурально взъерошился, сейчас прыгнет.

Я слегка растерялась: впервые я видела, чтобы шеф, обычно любезный и обходительный, вел себя таким образом. Однако ситуацию неожиданно смягчил Прохор.

Он положил руку на плечо Эльдара и сказал отеческим тоном:

— Эльдар Архипович, полно вам. Извините нас. Я ведь говорил, что хозяин вне себя от беспокойства. Он понимает, что вы только помогали Анне Владимировне.

Мурчалов чуть расслабился — его когти перестали с такой силой вцепляться в мою юбку.

— Да, — проговорил он сквозь зубы, — я понимаю. Кроме того, мне желательно передать через вас весточку Пастухову. Неизвестно, что сейчас творится на почте… Задержитесь, прошу.

Плечи Эльдара слегка опустились, однако он не отдал Прохору кепку, которую комкал в руках.

Наконец-то у меня появился голос — правда, хриплый и какой-то не мой.

— Что случилось? Что творится на почте?

Мне вдруг показалось, будто после недельного пребывания в Школе детей ночи я и в самом деле оказалась в какой-то иной реальности. Странная мысль.

— А вы ничего не знаете? — Мурчалов пристально взглянул на меня. — Где вы пропадали?

— В Школе детей ночи, куда меня отправила Вильгельмина, — сказала я растерянно. — Я думала, вы знаете!

— Я тоже думал, что я знаю! — воскликнул шеф. — Видите ли, Вильгельмину взяли под стражу, да не в Управлении правопорядка, а в здании Специальной комиссии при мэрии — и нам пока так и не удалось добиться с ней свидания!

— Что за Специальная комиссия? — мне показалось, что я ослышалась.

— Ее создали в понедельник. Насколько я знаю, это было компромиссное решение: когда не удалось пропихнуть этот закон об ограничении прав генмодов, была создана Специальная комиссия по расследованию нарушений, угрожающим устоям города! А уже в среду они арестовали Вильгельмину, и это все, что мне удалось узнать!

У меня в буквальном смысле опустились руки — до сих пор я придерживала ими шефа, теперь они безвольно упали на диван. Да уж, в самом деле, как будто в другом городе оказалась!

— Поскольку с ней не было связи, — горько продолжал Мурчалов, — я не мог узнать, где вы и что с вами. Мне не удалось получить доступ к ее кабинету, все бумаги опечатаны! Фамилию клиента, над делом которого она работала и ради которого попросила одолжить ей вас, она не называла — этого требуют правила добросовестности в отношениях между сыщиком и клиентом, я ведь не работал над этим делом вместе с ней. Так что все следы оказались оборваны. Моим агентам также не удалось вас обнаружить, вы как сквозь землю провалились. Вот уже второй день мы только и делаем, что волнуемся за вас, Аня!

Это было сказано с таким упреком, что мне тут же стало стыдно и очень тепло одновременно. Шеф не собирается меня ругать! Шеф за меня волновался!

— И у меня было тем больше поводов для волнений, — продолжал говорить шеф, — что имеются все основания полагать — дело, над которым работала Вильгельмина Бонд, было связано с контрольными булавками!

— Что? — поразилась я. — Ничего подобного! Никаких булавок! Да, они как-то контролируют этих девушек, но ни одного генмода там не было!

— Каких девушек? — не понял шеф. — Я говорю о тайной скупке булавок из Юландии!

Мы уставились друг на друга в непонимании.

Прохор пришел нам на помощь, снова прочистив горло.

— Чаю, господа? — спросил он.

— Да, прошу тебя, — тут же сориентировался шеф, — а потом стоит собрать всю мозаику по порядку. Главным образом меня интересует, зачем вам было обращаться за помощью к… господину Волкову, — он бросил на Эльдара странный, не неприязненный, но подозрительный взгляд.

Я подумала, что разговор будет долгим.