Ген свободы

Глава 23 Поступь прогресса — 9

Горбановская по-прежнему жила в собственном доходном доме под куполом Аметистового конца. Я не ожидала, что нам удастся влететь туда на аэромобиле, но Орехов и не подумал приземляться на специально отведенной стоянке перед ажурной конструкцией из стекла и металла. Вместо этого он начал облет купола, держась, на мой взгляд, слишком близко к его боку. Слишком уж четко было видно наше отражение в треугольных стеклянных сегментах!

Я заметила, что из-за теплой погоды часть секций уже была открыта, но ведь аэротакси все равно нельзя через них пролетать! Хотя бы потому, что под куполом аэротакси запрещены полностью — там труднее маневрировать, ничего не стоит врезаться в препятствие и повредить аппарат.

Орехов, однако, нимало не сомневаясь, провел аэромобиль через одну из открытых секций.

— Нельзя так делать! — ахнула я с запозданием: мне до последнего не верилось, что миллионщик на это пойдет.

Орехов обернулся ко мне, широко и заразительно улыбаясь.

— Заплачу штраф, — сказал он с неожиданным для него легкомыслием. — Вы же сами говорили: надо спешить!

Тут я заметила, что благодаря его маневру мы оказались прямо над особняком Горбановской. Вообще-то я никогда не видела ее дом сверху, но не сомневалась, что флюгер в виде кораблика (не нужный под куполом большую часть года) и поднятый на флагштоке красный флаг, диагонально пересеченный рваной белой полосой, не могли принадлежать никому другому.

Аэромобиль опустился прямо посередине квадратного центрального двора, окруженного со всех сторон галереей особняка. К нам уже бежало несколько слуг, в том числе тот самый дворецкий с бакенбардами, который в прошлом году заставил меня особенно остро чувствовать свою неадекватность.

Однако стоило Орехову стянуть шлем и летные очки, слуги остановились будто бы в нерешительности. Только тот самый дворецкий продолжил двигаться к нам, уже шагом, а не бегом.

— Добрый вечер, Никифор Терентьевич, — поздоровался он совершенно невозмутимым тоном. — Полагаю, вы прибыли к Ирине Ахмедовне по срочному делу?

— Вы совершенно правы, — проговорил Орехов тем же вежливым тоном, легко выбираясь из аэромобиля, пока я сражалась с ремнями безопасности. — Нам необходимо переговорить с нею по неотложному делу.

— Тогда позвольте провести вас…

Но проводить нас никуда не требовалось: Горбановская появилась во дворе сама.

На сей раз она была одета в широкие мужские шаровары, подпоясанные кушаком, и просторную рубаху. Вместо тюрбана ее волосы — неожиданно короткие и стянутые в хвостик на затылке — подхватывала простая полотняная повязка. В опущенной руке Горбановская держала короткую сильно изогнутую саблю, и что-то в ее захвате не дало мне усомниться: Ирине Ахмедовне приходилось пускать эту саблю в ход в настоящей схватке.

— Что случилось? — требовательно спросила она своим трубным басом. — В городе мятеж?

— Вы выбрали потрясающе точную формулировку, — Орехов вежливо ей поклонился. — Но, если не возражаете, о подробностях стоит поговорить в вашем кабинете. Это ведь доходный дом, и квартиры некоторых жильцов выходят окнами во двор?

Горбановская фыркнула.

— Большая часть жильцов из Ассоциации Храбрецов. Если вы пришли за тем, о чем я думаю, им все равно придется рассказать.

— И все же, — не уступал Орехов.

— Как хотите, — она прокрутила саблю в руке. — Но вы сорвали мне вечернюю тренировку, так что от души надеюсь, что ваша история того стоит!

Кабинет Горбановской выглядел ровно так, как, в моем представлении, должен был выглядеть кабинет капитана дальнего плавания. Здесь были и штурвал на стене, и бинокль у окна, и даже секстант на полке! Мебель же стояла тяжелая и основательная, похоже, что из мореного дуба. Я подозревала, что нечто менее монументальное Горбановскую бы не выдержало.

В этом кабинете Горбановская сразу изменилась: куда-то исчезли вся картинность и опереточность, без которых, казалось, невозможно ее представить. Она вдруг стала собранной, деловитой, движения сделались спокойными и размеренными. Сидя за своим огромным столом, обитым зеленым сукном — все равно что у шефа! — в роскошном кожаном кресле, она внимательно выслушала нас обоих. В основном, меня, Орехов только время от времени вставлял реплику-другую.

— Итак, — подвела Горбановская итог, — вы полагаете, что моя свояченица решила поднять в городе якобы мятеж генмодов, потом подавить его и под шумок захватить власть?

— Именно так, — кивнула я.

— И вы хотите, чтобы отряды Ассоциации Храбрецов помогли полиции в патрулировании?

— Не совсем, — включился Орехов. — Насколько я понимаю, Мурчалов опасается, что полицию не удастся мобилизовать вовремя. Все-таки они вынуждены подчиняться приказам Городского совета.

— Допустим, — Горбановская сложила пальцы домиком. — Но не арестуют ли потом моих собственных людей за провокацию беспорядков и появление на улицах вооруженными? Мурчалов никак не связан с нашей городской управой, как он гарантирует их безопасность?

— Когда мы докажем планы Соляченковой… — начала я.

— Если докажете, — оборвала меня Горбановская. — Кроме того, остается еще вопрос, где именно будут эти самые беспорядки и мятежи… У меня, знаете ли, тоже людей не так уж много, и еще меньше среди них тех, кто готов участвовать в такой заварушке! В нашей Ассоциации по большей части ветераны! Кто без ноги, кто без руки… Да, в схватке они по-прежнему стоят многих, но далеко не все согласны жертвовать чем-то для города задаром.

Что-то, а это мне в голову не приходило. Мне почему-то казалось, что любой гражданин Необходимска должен подняться на подавление мятежа — в конце концов, всем нам здесь жить. Я уже открыла рот, чтобы это сказать, но Орехов меня опередил.

— Не лукавьте, Ирина Ахмедовна, — сказал он мягко. — Я отчасти представляю, какого сорта люди входят в Ассоциацию Храбрецов. Многие из них ухватятся за шанс подраться с одобрения властей всеми оставшимися конечностями. Кроме того, вы и сами имеете обширные деловые интересы, которым беспорядки на пользу не пойдут. Как и я. Думаю, если мы с вами объединимся и предложим некоторое вознаграждение, впоследствии к этому пакту можно будет привлечь других наших деловых партнеров. Или, скажем так, превратить финансовый капитал в политический.

Горбановская фыркнула.

— Ну-ну. Стелете вы гладко, конечно. Ладно, допустим. Предположим, я смогу собрать людей… — она кинула взгляд на настенные часы, тоже выполненные в виде стилизованного штурвала, — в течение двух часов. Но остается еще вопрос — куда этих людей отправлять. Птицы нам не помогут, если вы правы. Патрулировать весь город нас точно не хватит.

— Василий Васильевич сейчас встречается с Арсением Мягколапом, одним из организаторов этого… движения, — вставила я. — Он узнает у него все, что нужно!

На самом деле я не чувствовала такой уверенности: мы с шефом не успели это обсудить. Но шеф гораздо умнее меня, и опыта у него больше. Не может быть, чтобы он проглядел такую очевидную сторону вопроса. Кроме того, иных причин встречаться с Мягколапом я и вовсе не видела — ну разве что окончательно подтвердить планы Соляченковой, которые воплощал Вельяминов.

— М-да… Ну, Мурчалов, допустим, узнает, да, этот котяра что хочешь выведает, — пробормотала Горбановская себе под нос. — Мне все равно не нравится, что моим старичкам придется драться с генмодами! У них есть сильные стороны, которых у людей нет.

— Во-первых, в Ассоциации Храбрецов состоят и генмоды тоже, хотя их меньше, чем людей, — проговорил Орехов. Горбановская чуть поморщилась, но едва заметно кивнула. — Во-вторых, возможно, вам удастся воззвать к их разуму. Если распространить слух, что Соляченкова сдала их, да и вообще воспользовалась ими с самого начала…

— Если на их лидеров действует излучение с этого вашего дирижабля, то хрена с два получится в чем-то их убедить, — перебила Горбановская. — Достаточно нескольких застрельщиков!

— Но излучение нужно, чтобы спровоцировать элиту… — начала я и осеклась.

Словно по команде я почувствовала давящее воздействие: дирижабль курсировал где-то в небе, приближаясь.

Мы с Ореховым переглянулись.

В самом деле, мы с шефом как-то очень быстро решили, что Соляченкова собиралась отдать приказания только тем генмодам, которые обладали в городе властью и деньгами. Но ведь ничто не мешало ей дополнительно проконтролировать тех, кто непосредственно будет исполнять ее планы! Даже наоборот: такой контроль буквально напрашивался! Просто чтобы исключить любые случайности.

— Это мое условие, — твердо проговорила Горбановская. — Я не буду посылать своих людей — и генмодов в том числе — в атаку против бешеных животных! Устраните дирижабль — и Ассоциация Храбрецов выйдет на улицы!

В некоторых книгах очень любят такой поворот: герою приходится отважно идти навстречу своему страху. Мне всегда безумно нравилось читать такие сцены. Я поджимала ноги на кресло и скрючивалась над страницами, безотрывно следя за перипетиями. Мне было жутковато и ужасно волнительно, сердце замирало и подпрыгивало в груди. Представляя, через какой ужас приходится проходить персонажу, я неимоверно гордилась им и чувствовала сильнейший душевный подъем.

Интересно, как скоро я перестану сравнивать реальную жизнь с книгами и пьесами? Как скоро пойму, что никогда, ничего не происходит так, как написано или поставлено на сцене?

В реальной жизни, когда сталкиваешься со своим главным страхом, не чувствуешь ни гордости, ни приподнятого волнения. Но и страх не приходит один. Он приводит с собой отвратительную слабость. Тошноту. Ощущение нереальности, как будто все происходит не здесь и не с тобой.

«Зачем я это делаю? — билось у меня в голове, пока аэромобиль Орехова набирал высоту над оставшимся внизу куполом Аметистового конца. — Для чего⁈ Почему я⁈ Как будто больше некому! Нам нужно обратиться в полицию! Мы что, собрались вдвоем штурмовать „Прогресс“? У Орехова, может быть, есть пистолет, а что есть у меня⁈ Только прицепленный к ноге нож!»

Но Орехов сказал мне, что он практически уверен: капитан «Прогресса» и большая часть команды не в курсе, что на дирижабле установлено несанкционированное и скорее всего нелегальное оборудование. Возможно даже, за монтаж этого оборудования отвечали всего один-два члена экипажа. Если повезет, удастся и вовсе решить все, лишь разъяснив вопрос капитану.

Мне почему-то не верилось в такой благополучный исход. Но вместе с тем я не думала, что команда дирижабля рискнет что-то сделать с наследником Ореховской мануфактуры — а значит, и со мной, пока я вместе с ним.

Пока я отвлекала себя этими мыслями, громада «Прогресса» становилась все ближе, усиливая давящее чувство страха. Чтобы отвлечься, я попыталась сосредоточиться на наших ближайших действиях — и тут же обнаружила в плане Орехова фатальную уязвимость, о которой я даже не подумала на земле.

— А как мы собираемся попасть на дирижабль? — крикнула я, вцепившись в рукав Орехова, чтобы привлечь его внимание.

Он на секунду обернулся ко мне. Его пшеничные усы растрепал ветер, глаз за стеклами очков было не видно, но держу пари, что они ярко сверкали.

— Анна, как вы слушали во время экскурсии? — весело крикнул он. — Каждая двигательная гондола сообщается с дирижаблем переходом!

Он что, собирается… нет, быть не может!

— Вы — гребаный авантюрист! — крикнула я.

Орехов только расхохотался.

М-да, совсем недавно я даже не думала о дирижабле, хотя он уже успел намозолить всем глаза, болтаясь в небе над Оловянным концом. И уж подавно даже в самых страшных своих кошмарах я не могла представить, что буду перебираться с платформы аэромобиля на узкий мостик, соединяющий двигательную гондолу и тушу аппарата! Без всякой страховки, да еще стараясь не попасть под лопасти пропеллера, которые наверняка могут перерубить меня пополам без всякого труда!

Сама не знаю, почему я не возразила. Самым разумным было потребовать, чтобы Орехов немедленно высадил меня на землю, а сам пусть хоть в лобовую атаку идет на «Прогресс», его право.

Но в то же время во мне что-то замирало при мысли, что вот сейчас я буду штурмовать этого плывущего в небе механического монстра! Прилив адреналина был так силен, что я даже забыла о давящем ужасе.

Однако действительность оказалась далеко не такой страшной, как я себе представляла.

Орехов зашел к гондоле позади пропеллера, маячившего на фоне неба размытым кругом — лопасти крутились так быстро, что их едва было видно. Затем он отстегнул от обрешетки автомобиля что-то вроде карабинов — я приняла их за декоративные элементы или, может быть, какую-то хитрую деталь для стабилизации аппарата в воздухе. Но это оказались крепежи. Орехов ловко набросил их на мостик перехода от гондолы к баллону дирижабля, и его аэромобиль повис прямо под мостиком.

Затем, к моему удивлению, Орехов заглушил двигатель.

— Что вы делаете! — ахнула я.

Мостик, к которому был прикреплен теперь аппарат, выглядел совсем ажурным. Уж точно он не выдержит веса аэромобиля с двумя пассажирами!

Однако аэромобиль не подался вниз, металл обрешетки не прогнулся со скрежетом и не разрушился, обрекая нас на бесславную гибель где-то внизу на улицах Необходимска. Машина продолжала держаться под мостиком гондолы, как приклеенная, даже не просела.

— Я не совсем выключил мотор! — крикнул мне Орехов: шум аэромобиля и ветра стих, но шум двигательного винта по-прежнему заглушал его слова. — Я оставил слабый ток, его достаточно для действия подъемной силы кристалла эннония! Вместе с тем кристаллом, который содержится в двигателе дирижабля, подъемной силы хватает, чтобы придать нам положительную плавучесть в воздухе!

Мне только и оставалось, что сглотнуть густую, вязкую от страха слюну.

— Откуда вы знаете об этом трюке⁈ — все же спросила я, так же перекрикивая шум винта.

— Этот дирижабль планировалось использовать во время воздушных парадов! Военные уже пробовали пристыковать к нему аэромобили, это работало! Я читал об этом!

— Но сами не делали⁈

— Нет, кто бы мне позволил?

Положительно, этот Орехов был тем еще типом! Может быть, мы не от того спасаем город? Как только он унаследует от матери свою торговую империю, то, надо думать, не оставит от привычного порядка камня на камне! Авантюрист!

А выглядел таким вежливым и безобидным, с этим своим брюшком и безупречными манерами…

— У меня есть страховка! — продолжал выкрикивать Орехов, доставая из-под сиденья что-то вроде сбруи, рассчитанной на гигантскую лошадь — этакая путаница кожаных ремней и карабинов. — Для маневров на высоте! Надеваете, пристегиваете карабин вот сюда — и можете лезть на мостик, это будет совершенно безопасно! Потом я отстегну вот здесь, вы передадите страховку мне, и я залезу уже сам! Вы подержите меня за пояс, я перегнусь и отстегну карабин от обрешетки! Видите? Таким образом ни у кого из нас не будет большого риска упасть!

— Да вы сама осторожность! — крикнула я, но, кажется, ветер сдул мой сарказм.

Орехов совершенно серьезно кивнул.

— Я не потащил бы вас сюда наверх, не позаботившись о мерах безопасности! Даже борьба с мятежом не оправдала бы меня, стань я источником вреда для вас!

Кажется, несмотря на холод и ветер, я покраснела.

Было той еще задачей — надеть эту Ореховскую сбрую немеющими пальцами, но кое-как я справилась. Перелезть на мостик неожиданно оказалось значительно проще, главное, не смотреть вниз. Еще через минуту или две Орехов присоединился ко мне: все прошло ровно так, как он и говорил. Аэромобиль с работающим на минимальных оборотах мотором по-прежнему держался рядом с мостиком, как будто им все еще управлял пилот.

— И что? — спросила я, обхватывая себя за плечи; у меня зуб на зуб не попадал. — Мы сейчас будем куковать перед запертой дверью?

— Почему? — удивился Орехов.

Он повернул ручку маленькой двери с закругленными углами, вписанной в бок дирижабля. Та легко отворилась: очевидно, о замках и запорах тут никто не подумал. Хотя нет, замок на ней был!

— Она запирается только изнутри, но снаружи всегда можно открыть, — пояснил Орехов. — Это сделано, чтобы техник не запер сам себя случайно на мостике.

Да, мне определенно нужно было слушать внимательнее на экскурсии!

— А если кто-то заберется? Как мы?

— Это ведь не военный дирижабль, — Орехов покачал головой. — А когда дирижабль на стоянке, дверь запирается на другой замок.

Он первый переступил высокий порог — то есть комингс. Я последовала за ним. Закрывшаяся за нашими спинами дверь моментально отрезала нас от шума и ветра снаружи. Мы стояли на рельефном дюралюминиевом полу внутренней части дирижабля. Нам удалось взять «Прогресс» на абордаж!