Железнодорожница 2

Глава 11

— Слушаю, — я схватила трубку.

— Альбина, — кричал взволнованно голос тети Риты на том конце провода, — тебе тут подруга звонила, Валентина! Спрашивает, как с тобой связаться. У нее что-то очень срочное, но я сказала, что сначала спрошу разрешения дать этот номер.

— Ой, а зачем ей давать этот номер? Я же могу перезвонить ей, да и все.

— Да нельзя ей перезвонить, она из автомата откуда-то звонила.

— Ну, так придет вечером домой, и я ей позвоню.

Я почему-то категорически не хотела давать Димин номер Пашиной. Мало ли, что у этой хитрой рыбины на уме.

— Хорошо, — голос тети Риты стал спокойным, — если еще раз позвонит, я так и скажу.

— Скажите, что не дозвонились или скажите, что номер перепутали. И спросите, когда она дома будет, чтобы я перезвонила. А, и ее домашний номер спросите, а то у меня нет в записной книжке.

Я положила трубку на рычаг.

— Кто тебя там разыскивает? — поинтересовался Дима.

— Не поверишь, оказывается, Пашина звонила откуда-то с телефона-автомата.

— Ну, и дали бы ей этот номер.

— Знаешь, я уже ее боюсь, — призналась я Диме, — наверно, звонила узнать, добыла ли я ей билет.

— Так ты ей обещай — тяни резину, а потом скажи, не удалось достать.

— А я так и сделаю!

Наутро был уже понедельник, и Дима с утра ушел на службу. Я сходила в магазин, приготовила еду на обед и ужин, убралась. Потом решила позвонить тете Рите, но там никто не взял трубку. Странно, дед с Риткой должны по идее уже вернуться из Тульской области.

Дед сам позвонил ближе к вечеру.

— Альбина, ты дома когда появишься? Завтра утром на спектакль идти. Ты забыла, что тетя Рита достала билеты в театр юного зрителя?

— А завтра утром во сколько? И где этот театр? Давай я сразу туда приеду.

— Так ты опять ночевать не приедешь? — разочарованно протянул дед. — Спектакль в десять начинается.

— А адрес театра?

— Подожди, я сейчас у тети Риты спрошу, — в трубке слышалось, как они переговариваются, — в общем, приезжай завтра на станцию метро «Тверская» к девяти часам.

— Хорошо, поняла, приеду. Как там Ритка? Как Хомочка?

— Да нормально все, приехала бы и сама все увидела. Ой, тут Ритка трубку выхватывает!

И в трубке зазвенел Риткин голосок:

— Мама, а баба Вера… это мама Валентины Николаевны… разрешила нам позвонить по межгороду, представляешь! И мы позвонили папе!

У меня сердце куда-то ухнуло и заколотилось так, что чуть из груди не выпрыгнуло. Во рту пересохло.

— Вы позвонили папе? — переспросила я. — И как он там?

— Трубку не взял, — Риткин голос стал грустным, — наверно, он в рейсе уже. Но я все равно трубку поцеловала, — повеселев, добавила она, — ведь гудки шли из дома, а папа недавно там был.

Никто не взял трубку. Так, молодуха уже испарилась? Ну, понятное дело, не станет же Вадим ее там оставлять, если сам в рейс ушел.

— Мама, алло! Ты здесь?

— Да здесь, — не без досады ответила я. — Ладно, давай, до завтра!

Дима в этот вечер вернулся со службы какой-то пасмурный. Долго плескался в ванной, потом долго оттуда не выходил.

— Ну, опять все остыло, — смущенно встретила я его на кухне, — подожди пару минут, пока я подогрею, хорошо?

Я поставила железную тарелку на плиту.

Дима сел за стол и неожиданно спросил:

— У нас выпить ничего не найдется?

Я на мгновение оцепенела. Ни разу не видела, чтобы он пил в будние дни без повода. Неужели что-то случилось?

— Ну, шампанское точно есть, — вспомнила я, — мы же тогда вторую бутылку не открывали.

— Нет, шампанское не подойдет, — Дима потер виски руками, — посмотри в тумбочке, там вроде коньяк был.

— Да, есть, — я нашла початую бутылку и поставила на стол. Машинально вынула из подвесного шкафчика красивую хрустальную рюмку.

Дима намахнул полную рюмку и не стал закусывать, хотя перед ним стояла плетеная миска с нарезанным хлебом, зелень и овощи.

— Помнишь моего товарища по училищу, Юрку Иванова? — спросил он.

Я неловко кивнула:

— Конечно.

— Погиб в Афганистане, сегодня известие пришло.

— О-ох! — прижала я руку к груди и села на табуретку. — Да ты что? Господи, горе-то какое!

Честно говоря, никогда не понимала смысла нашего участия в этой войне. Но вслух, разумеется, этого не говорила: Дима не поймет. Он считает, что мы выполняем свой интернациональный долг, помогаем братскому народу добиться справедливости, не даем перевозить через эту страну наркотики и все в этом же духе.

— А у него семья есть… была? — спросила я осторожно.

— Да, жена и двое детей, здесь, в Москве, живут. Кстати, недалеко от нас. Им уже сообщили. А потом мы с сослуживцами ходили выразить соболезнования. На жену страшно смотреть, сидит, как каменная. И дети плачут.

Ну, что тут сказать, как утешить? Я подавленно молчала.

— Там уже подогрелось, наверное? — сказал Дима, взглянув на плиту. — Давай после ужина сходим куда-нибудь?

— Давай, — я пошла собираться.

Мы гуляли по Воробьевым горам и в Нескучном саду, стараясь выбирать места, где поменьше народу. Дневная жара к этому времени улеглась, с Москвы-реки дул прохладный живительный ветерок. Широкие листья старинных дубов шелестели под мягким светом заходящего солнца. И мне уже казалось, что никогда и не было моей прошлой жизни, не было никаких отношений с Пал Санычем, а если и было такое, то не со мной.

«Все мы, все мы в этом мире тленны», — вспоминались строки Есенина. Да, так и есть, и все мы боимся смерти. И все знаем с детства — как только человек родился, то сразу же отсчет пошел. Но есть такая странная вещь. Мы все с течением времени меняемся. Под влиянием обстоятельств, или близких людей, но меняемся. И я сейчас совсем не такая, какая была всего полгода назад. Даже сравнить тот момент, когда я только оказалась в теле Альбины и этот момент, когда я иду под ручку с Димой над Москвой-рекой — я все равно стала другая. И значит меня прежней сейчас уже нет. И получается, все мы много раз за эту жизнь умираем и вновь возрождаемся. Тогда какой смерти мы боимся?

— О чем задумалась? — на меня смотрели ласковые светло-серые глаза.

— Да так, вспомнила. Одна женщина с нашей работы ездила к ясновидящей, узнать насчет сына, куда он попадет на службу. А там, ты понимаешь, настоящая ясновидящая, не то, что «бабкины сказки, дедкины подсказки». И знаешь, что ей сказала ясновидящая?

— Интересно, что?

— А то, что не пройдет и десяти лет, как все станет вообще по-другому. И джинсы будут свободно продаваться, и жвачка импортная. Все товары в магазинах будут без очередей. Дикторам телевидения разрешат выступать в свитерах, с бородами. Вещать они будут буквально обо всем. О личной жизни певцов, артистов. Даже порнография появится…

Дима слушал меня со все возрастающим интересом, но при этих словах вдруг остановился, как вкопанный и огляделся по сторонам.

— Ты что такое говоришь? Зачем повторяешь вслух этот бред?

— Извини, не подумала, — я понизила голос чуть ли не до шепота. — В самом деле, ерунда какая-то. Я, советский человек, и кого слушаю, какую-то гадалку.

Однако, дома, за вечерним чаем, он сам решил вернуться к этой теме.

— У нас, конечно, много недоработок. Один дефицит товаров чего стоит! И все это недовольство когда-нибудь выльется. Я всегда думаю: да дайте вы людям эти джинсы, эту жвачку, эти пятьдесят сортов колбасы, и все успокоятся. Достаточно таких перемен, и все будет в порядке. А знаешь, все к тому и идет. Брежнев уже старый и немощный. Придет на его место кто-нибудь помоложе, и все изменится, вот увидишь.

— Да, конечно, полностью с тобой согласна, — я решила не спорить. И вообще зареклась когда-нибудь заговорить на подобные темы. — Мне завтра надо будет сходить с дедом и Риткой на спектакль в театр юного зрителя. И вообще побыть с ними, я так соскучилась.

— Кстати, — вспомнил Дима, — мы же хотели, чтобы они сюда пришли!

— А я им уже сказала, что мы пойдем к тебе в гости. Знаешь, как Ритка обрадовалась!

— Ну, я рад, — улыбнулся Дима. — Тогда как мы поступим?

— Давай я завтра проведу с ними весь день, а в среду мы придем. А то в четверг тебе уже домой уезжать.

— Что ж, отличная идея, — согласился он.

В девять утра я уже стояла на выходе станции метро «Тверская». Вскоре появились дед с Риткой, и мы отправились в театр.

— Ну как съездили? — спросила я по дороге.

— Отлично, — ответил дед, — нас так хорошо приняли. Баба Вера так и сказала, мол, чувствуйте себя, как дома.

— А баба Вера что, одна живет?

— Да, одна, в маленькой квартирке, в однокомнатной. Городок называется Узловая. Ничего особенного там нет, но для жизни вполне сгодится.

— Для жизни? Так что, Валентина Николаевна решила там остаться, с матерью? — мне все хотелось выведать, какие у деда на нее планы.

— Н-нет, мы потом поговорим на эту тему, я тебе все расскажу, — ответил дед.

— Мама, а ты говорила, мы поедем в гости к дяде Диме? — напомнила Ритка.

— Ох, понравилось по гостям ездить, да? — я хитро посмотрела на девчонку.

— Конечно, понравилось, — подхватил дед, — хорошо ведь принимают везде.

— А вот завтра и поедем к дяде Диме, часам к пяти вечера.

— Ура! — расплылась Ритка в восторженной улыбке.

Мы уже вошли внутрь театра. Не сказать, чтобы там было шикарно и торжественно, но атмосфера театра чувствовалась.

— Мама, деда, смотрите! — тихонько сказала вдруг Ритка.

Да что там такое? Неужели опять какие-нибудь Пашины?

Я проследила за взглядом девочки и увидела маму того самого нашего соседа по купе в поезде. Надо же, я видела ее всего раз в жизни, а узнала. Интересные свойства у человеческой памяти. Вроде и забыл давно, а увидел и сразу вспомнил. Женщина была в том же самом цветастом трикатиновом платье. С поджатыми губами она проверяла билеты на входе в зал.

Конечно же, мне, взрослому человеку, совершенно неинтересно было смотреть детский спектакль. И деду, по всей видимости, тоже. Через полчаса после начала он засобирался на улицу покурить. Я увязалась за ним.

Знакомая нам мамаша стояла у телефонного аппарата возле гардеробной и шипела в трубку:

— Ты домой не собираешься? Не надоело еще по общажкам мотаться?.. А при чем здесь эта, как там ее? Я тебя спрашиваю, когда ты вернешься домой и станешь жить, как человек? Ну и что, что тебя ее родичи так хорошо принимали, что с того? Еще бы, увидели москвича, вот и принимали! А я тебе сразу сказала…

Мы вышли на улицу и встали возле массивной бетонной урны.

— Ее с одной стороны можно понять, — я постаралась стоять так, чтобы противный табачный дым не шел в мою сторону, — сколько таких историй, когда невестку люди прописывают, а она потом с сыном разводится и начинает квартиру делить. Но, с другой стороны, зачем звонить и мотать нервы? Ну, устроились люди в общаге, и пусть себе живут.

— Ой, ты бы видела, как меня приняла мама Валентины Николаевны, — соглашаясь, сказал дед, — как родного! Она так рада, что ее дочь нашла себе человека, и не одна на старости лет останется. Нормальные родители радуются за своих детей, а тут ерунда какая-то. Сама их в общагу вынудила убраться, а теперь звонит.

Двери театра открылись, и на улицу вышла эта тетка в цветастом платье. Зыркнула на нас со злобой и тоже встала возле урны, достав мятую пачку «Родопи» и коробок спичек.

Целых два паровоза возле меня.

— А Валентина Николаевна приехала в Москву или пока у матери осталась? — спросила я.

— Осталась у матери, — ответил дед, — у сестры не очень удобно. В двухкомнатной, считай, две семьи живут. Сама сестра, ее муж, взрослая дочь со своим мужем и их ребенок. Валентине уже неудобно их стеснять, так что она пока у матери поживет, потом через Москву вернется в наш город. Хочет поближе к дочери, да и вообще.

Дед умолк, не желая распространяться при посторонних. Ладно, потом договорим.

После театра мы прогулялись по Тверской и поехали к тете Рите.

В зале надрывался телефон. Я мигом скинула туфли и бросилась к аппарату.

— Альбина, ты? — услышала я в трубке треск и голос Пашиной. — Ты что трубку не берешь, я уже полчаса звоню? Тут такие очереди к автоматам, я еле как пробилась!

— Да мы только зашли, в театре были…

— В каком театре? Я ненадолго к автомату вырвалась, чтобы тебе позвонить! Тебе вчера передавали, что я звонила?

На линии то и дело происходили помехи — шипение, треск, — приходилось по несколько раз переспрашивать.

— А ты где? Не дома, что ли? — я невольно тоже повысила голос.

— Да мне ли дома сидеть! — возмутилась Валюша. — Ты же знаешь мою ситуацию! Третьи сутки в аэропорту торчу, и ночую здесь. Пытаюсь билет достать на ближайшее время.

— Ну и как успехи? Есть подходящие билеты?

— Есть, как же, на октябрь есть! А мне надо мой поменять с конца августа на ближайшие дни. А билетов нет! Женщина, ну вы не видите, я разговариваю? — заорала она на кого-то. — Да тут поговорить не дадут, за мной очередь.

— Подожди, так ты говоришь, билетов нет? А зачем ты там тогда трое суток околачиваешься?

— Да я не околачиваюсь, а пытаюсь выстоять свободный билет! Мало ли, вдруг кто-то сдаст или опоздает на рейс. И я тут не одна такая бедолага, нас тут знаешь сколько? Вон, у меня номерок на руке, я уже тридцатая в очереди.

— И как, получается? Очередь двигается?

— Да двигается, но очень медленно. За трое суток только одному повезло улететь. А я тут замучилась стоять. Ни помыться, ни поесть по-человечески, ни причесаться, ничего! В туалет бегаю умыться и бегом назад. Представляешь, трое суток в аэропорту проторчать?

— Да, дела…

— Я что звоню?.. Женщина, ну подождите, мне же договорить надо! — опять крикнула она кому-то. — Я звоню спросить, а как у тебя дела? Ты узнавала насчет билета на поезд?

Я чуть не расхохоталась. Как у меня дела? По ее мнению, у меня только и дел, как бегать доставать для нее билет!

— Валя, я вчера ездила в Московское управление, — горячо заверила я Пашину, — мне сказали, что пока на ближайшее время нет. Но, как только билет появится, они мне сразу же сообщат. Я им свой номер оставила.

— Ага, номер оставила, а сама по театрам шастаешь! — с досадой выпалила она. — А ты на какие числа спрашивала?

— Как на какие, на ближайшие!

— Да мне хоть на какие только возможно! Мне даже подойдет на десятое августа — это самый крайний срок! Ты спрашивала про десятое августа?

— Нет, — растерялась я, — я думала, тебе надо буквально в ближайшие дни.

— Ну так съезди еще раз, скажи, даже на десятое подойдет!

— Хорошо.

— Через сколько мне тебе позвонить? Ты когда поедешь?

У меня аж зубы заскрипели от такой наглости.

— Вообще-то я только пришла и хочу есть…

— Ну вот поешь и сразу езжай! Хорошо, хорошо? А я часика через три перезвоню.

Вроде такая умная женщина. Почему она считает, что весь мир вокруг нее одной вертится? И все только и думают, как бы помочь ей со всякими махинациями. Ах, да, Альбина же в ее глазах — простодушная гостеприимная дурочка, от которой она не ожидает ни ума, никакого понятия о своих интересах. Ну-ну.

Я положила трубку с твердым намерением выбросить из головы все услышанное.

— Кто звонил? — поинтересовался дед.

— Пашина, та, которая Валюша с вязанием. Не та, которая Падшина с обоями.

— А что ей надо?

— Хочет пораньше уехать домой, — пожала я плечами, — у нее билет на конец августа, а надо прямо сейчас. Третьи сутки в аэропорту стоит в очереди.

— А ты-то чем можешь помочь?

— Просит, чтобы я достала билет на поезд, чтобы хоть так уехать.

— Ой, а Анечка? — вскинулась Ритка. — Она что, тоже уезжает? А мы хотели еще раз в парк сходить.

— Да никто еще никуда не уезжает, — успокоила я девчонку, — попробуй в такое время билеты достать. Люди в отпусках, и все ездить хотят.

Мы спокойно поужинали, поиграли с Хомочкой, посмотрели телевизор. Потом пришла с работы тетя Рита.

А потом раздалась телефонная трель.

Я со вздохом взяла трубку. Опять Пашина, кто ж еще?

— Альбина, — я чуть не подпрыгнула в кресле, услышав встревоженный голос Димы, — срочно приезжай. Прямо сейчас.

— Что-то случилось? — испугалась я.

— Приедешь — расскажу.

В трубке запищали короткие гудки.