Железнодорожница 2

Глава 26

С самого начала октября в нашем Управлении начало твориться что-то невообразимое. Всякой суеты, беготни, задержек после рабочего дня стало в разы больше. Но никто при этом не возмущался — суета была радостной. Еще бы — приближался праздник, обожаемый всей страной не меньше, чем Новый год. А именно — День Великой Октябрьской социалистической революции. Красный день календаря, к которому надо как следует подготовиться и на славу отпраздновать.

Все наши женщины предусмотрительно заготавливали запасы колбасы, сыра, конфет и разных других деликатесов. И конечно, разнокалиберных бутылок со спиртными напитками и соками. Потому что на празднование отводилось целых два выходных дня — седьмое и восьмое ноября. С утра седьмого числа полагалось идти на парад и участвовать в демонстрации. А вечером — добро пожаловать на праздничный ужин с большим количеством гостей.

Слава Богу, мне по магазинам в поисках продуктов бегать не требовалось. Этим занимались дед с Валентиной Николаевной. Зато на работе сюрпризов и обязанностей заметно добавилось.

Особенно меня ошарашила Раиса Федоровна. Пришла она как-то в мой отдел и, зябко кутаясь в свою неизменную шаль, с улыбкой начала:

— Альбина, я занимаюсь организацией самодеятельности в нашем учреждении.

— Замечательно, — подняла я на нее заинтересованный взгляд. Интересно, что входит в ее обязанности? Она решила какую-то часть делегировать мне?

— Так вот, я хочу тебя пригласить петь с нашим хором на торжественном концерте.

— Что? — я готова была рассмеяться. — Раиса Федоровна, милая, да я же не то, что петь — я вообще с музыкой не в ладах! Не моё это, знаете ли.

— Жаль, — расстроенно смотрела она на меня, — но ты можешь просто поучаствовать для массовки.

— Как это? Рот пооткрывать?

— Ну почти что. Петь у нас есть кому. И фонограмма хорошая. А вот таких заметных женщин в составе очень хотелось бы видеть.

— А я заметная?

— Ну, у тебя такой макияж красивый, и вообще ты у нас модница.

— Да я же на работу в форме хожу.

— А я тебя видела однажды в городе, когда вы с дочкой канцелярию покупали… Давай хотя бы попробуем. Твою кандидатуру предложили в отделе рацпредложений. А потом и в руководстве поддержали.

Ух ты! Опять кандидатура и руководство — с некоторых пор мне эти слова перестали нравиться. Но Раиса Федоровна смотрела так просительно. У меня духу не хватило отказать хорошей пожилой женщине.

— Хорошо, по рукам, — согласилась я.

— Первая репетиция сегодня в два часа.

— Что, какая еще репетиция? — нахмурилась я, но Раиса Федоровна уже скрылась за дверями отдела.

В назначенный час отворились двери, и ко мне ввалились человек десять наших сотрудников. Многие были хорошо мне знакомы, к примеру, Наталья Петровна. Некоторых я пока что знала шапочно. Последней вошла Раиса Федоровна:

— Заходите, заходите, товарищи, — приговаривала она, — сейчас Мария Ивановна придет, и начнем.

— Мы здесь будем репетировать? — уточнила я.

— Ну, пока здесь, у тебя места достаточно, — ответила Раиса Федоровна, — а потом уже и на сцене, с микрофонами.

Вскоре пришла молодая девица в белом брючном костюме и с небольшим магнитофоном в руке. Я уже знала из разговоров коллег, что она звезда нашего местного театра оперетты. По приглашению руководства выступает у нас на торжественных концертах и заодно руководит хором.

Мария Ивановна раздала нам листочки с распечатанным текстом песни.

— Так, я сейчас включу песню, и мы ее просто послушаем. Потом попробуем спеть в унисон с исполнителем.

Мы старательно прослушали песню. Как я поняла, здесь был не весь состав хора. Некоторые выступали не в первый раз на сцене — таким много репетиций не требовалось. А сейчас собрали таких новичков, как я. Что ж, может, услышат, как я пою, да и отстанут.

— Смотрите, сначала будет вступление, и надо молчать. Но потом надо вовремя начать петь. Поэтому, как только началось вступление, отсчитываем про себя два раза по восемь: раз-два-три-четыре, пять-шесть-семь-восемь. И так два раза. Потом звучит голос, поем вместе с ним. Начали, — и Мария Ивановна нажала клавишу магнитофона.

Полились звуки вступления. Мария Ивановна отсчитывала вслух:

— Раз-два-три-четыре! Пять-шесть-семь-восемь! Начали!

Мы начали петь в унисон с голосом певца, и Мария Ивановна пела с нами:

«Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг. Видишь, вьются над страною вихри яростных атак».

Мария Ивановна опять щелкнула клавишей.

— Так, постарайтесь сделать упор на слова «стяг» и «шаг». А потом ударение на слове «атак». Понятно? Давайте снова с самого начала.

Опять пошло вступление, и опять она вслух отсчитывала своё «раз-два-три-четыре». Потом еще попросила выделять голосом фразы «и вновь! Продолжается бой», «и сердцу! Тревожно в груди».

Я и устала от этой репетиции, и в то же время мне стало жутко интересно этим заниматься. И даже показалось, что у меня получается.

— Так, на сегодня хватит, — сказала Мария Ивановна спустя час занятий, — в следующий раз попробуем спеть на сцене. Пусть подойдут наши опытные участники.

— Хорошо, организуем, — пообещала Раиса Федоровна.

Люди начали расходиться, а Раиса Федоровна схватила меня за руку:

— Альбина, у меня к тебе еще одно интересное поручение.

— Какое?

— Надо сделать бумажных цветочков побольше, для демонстрации.

— Да я не умею, — воскликнула я, — сроду таким не занималась.

— Почему? — протянула она слегка обиженно. — У тебя же руки золотые. Ты в таких шапочках красивых вязаных ходишь, и манишка у тебя — глаз не оторвать.

Вязаные шапочки я действительно стала носить с наступлением первых холодов. Но откуда было моей коллеге знать, что все они связаны настоящей Альбиной? А манишка — красная, узорчатая, с воротником под горло, — была и правда произведением искусства.

— Вяжу потихоньку, — призналась я со скромностью в голосе, — но бумажными цветочками не занималась как-то.

— А я тебя научу, там несложно.

Тут мы услышали из коридора злобные крики Четверговой:

— Наталья, вот ты где! А я тебя обыскалась! Ты где ходишь?

Наталья Петровна что-то промямлила виноватым голосом.

— Песенки, значит, поешь, развлекаешься? — ревела, как разбуженный посреди спячки медведь, Четвергова. — Мы, как проклятые, ищем пути повышения производительности! Нам во что бы то ни стало надо повысить показатели к празднику! А они тут непонятно чем занимаются!

Мы с Раисой Федоровной выскочили в коридор, как ошпаренные.

— Вы по какому праву орете на сотрудника? — негромко, но со значением, задала я вопрос.

— Вы почему так разговариваете с товарищем? — поддержала меня Раиса Федоровна. — Вы называете наш труд развлечением? По-озвольте!

— Вы хоть знаете, какую именно песню мы репетируем? — продолжала я. — И в присутствии кого мы ее собираемся исполнять?

— Да? — Четвергова уперла руки в бока с самым воинственным видом. — А вы в курсе, сколько всего надо успеть, чтобы поднять то же количество вагонов, к примеру? Вы вообще знаете, что такое отчетность и как она делается? А то, что мы…

— А что вы-то делаете для повышения показателей? — перебила я ее. — Они и без вас постоянно повышаются! Потому что люди на станциях выполняют и перевыполняют план!

— За последние двадцать лет население нашей страны увеличилось на двадцать миллионов, — потрясла Раиса Федоровна указательным пальцем, — уже из-за этого насколько увеличились объемы перевозок! А вы что же, сидите и думаете, как их еще увеличить?

— И как вы, сидя в кабинете, собираетесь поднимать количество вагонов? — ввернула я заключительный аккорд. — Вы приписками занимаетесь? Вы это имели в виду?

Четвергова растерянно огляделась по сторонам, словно в поисках опоры. А опоры, то есть, Садовской, поблизости не было. Злобная баба заметно стушевалась.

— Знаете, я буду вынуждена доложить о ваших высказываниях кому следует, — решила ее добить Раиса Федоровна. — Это же надо — так обесценить нашу подготовку к празднику!

И пожилая женщина удалилась, на ходу кутаясь в свою шаль. Четвергова потопталась немного на месте и рванула вслед за ней.

К вечеру мне доставили пять ящиков цветной гофрированной бумаги. Она оказалась таких нежных цветов и такая приятная на ощупь, — так и захотелось с ней повозиться. Что ж, цветы выйдут на славу!

Дома тоже кипела работа. Ритка купила в киоске Союзпечати целый ворох красивых открыток — с крейсером «Аврора», с гвоздиками, с лентами и знаменами. С надписями «1917», «Слава великому октябрю!», «С праздником, товарищи!». Везде преобладал красный цвет — цвет свободы, надежды, торжества великих идей.

— Ты не рано начала их подписывать? — удивилась я. — Праздник-то седьмого ноября будет.

— А пока дойдут? — возразила она. — До Москвы точно неделю идти будут. К тому же почта в праздники перегружена.

— А зачем так много?

— А вдруг испорчу? Чтобы переписать можно было.

— Так ты не пиши чернилами, возьми авторучку.

Репетиции с хором шли полным ходом. Мы пели уже и на сцене, и с микрофонами. И каждый раз в первом ряду сидели ответственные товарищи. В том числе Бродов, начальник отдела рацпредложений. Мне не нравилось, как он на меня смотрел. Как будто оценивал. Да и пусть оценивает, в конце концов подумала я. Уберет мою персону из хора, ну и ладно. Переживу как-нибудь. Зато времени свободного больше станет. Но назначались новые репетиции, а никто меня не просил покинуть хор. Стало быть, все у меня получается.

Однажды принесли мне в отдел картонную коробку. Сверху фломастером была написана моя фамилия.

— Что это? — спросила я у Раисы Федоровны, вошедшей следом.

— Как что? Подарки к празднику разносим! Ну-ка распишись в ведомости.

— Так это что, мне? — озадаченно произнесла я. — Подарок? И можно домой унести?

— Конечно, — с удивлением уставилась на меня женщина, — в первый раз, что ли? У вас в кассе подарки не выдавали?

— В-выдавали.

Раиса Федоровна и ее помощники упорхнули, а я распаковала коробку и ахнула. Боже, настоящий сервелат в железной банке, с ключиком для открывания. Палка копченой колбасы — у, а запах какой! Коробка конфет «Птичье молоко».

От этого увлекательного занятия меня отвлек скрип двери.

На пороге нарисовался Бродов.

— Добрый вечер, — сказал он, — подарок получили? Могу подвезти вас до дома, а то коробка тяжелая.

Он что, клеится ко мне?

— У вас есть машина? — равнодушно спросила я.

— Конечно.

— Да нет, не надо меня подвозить, я ведь могу по частям домой унести. В первую очередь колбасу, потом все остальное.

С минуту Бродов молча на меня смотрел, потом сказал:

— И все же, я буду вас ждать у поворота к остановке. Желтый «Москвич», — он назвал номер. И, видя, что я колеблюсь, добавил: — Нам нужно поговорить.

— А почему здесь нельзя?

— А здесь некогда, — развел он руками, — работа!

Интересный такой. По его мнению, я, женщина, должна схватить тяжеленную коробку, тащить ее до самого поворота — чтобы меня всего лишь подбросили до дома? И о чем он собирается поговорить?

К концу дня ко мне зашел Рома и взял коробку:

— Пойдемте.

Ах, додумался все же прислать Рому на помощь. Сам не пришел, чтобы нас вместе не видели. Будет ждать на повороте. А Рома, получается, в курсе странностей своего начальника?

Я села на заднее сиденье, рядом с коробкой.

— Спасибо, — Бродов пожал руку подчиненному, и Рома скрылся в вихре ветренного октябрьского вечера.

Машина тронулась, и Бродов заговорил:

— Расскажите мне, что именно говорила Четвергова в первый день репетиций.

— Ах, так Раиса Федоровна все же нажаловалась!

— Мы не это обсуждаем, — поморщился Бродов.

— Ну хорошо, я могу рассказать все слово в слово.

И я пересказала весь разговор.

Ответом мне было молчание. В зеркале заднего вида отражался мой собеседник — спокойный, даже равнодушный.

— Может, еще что-нибудь рассказать? — не утерпела я. — Честно сказать, человек создает впечатление умалишенного.

— Да не надо, — мягко ответил Бродов, — мы ее знаем как-нибудь побольше вашего.

И, поскольку он продолжал молчать, я тоже молчала весь оставшийся путь.

Вскоре машина остановилась во дворе дома на Енисейской.

— А я разве говорила вам свой адрес? — удивилась я.

Бродов с улыбкой повернулся ко мне:

— Давайте помогу донести коробку до квартиры.

Я скрипнула зубами. Представляю, что теперь про меня подумают и скажут соседи. Ведь за такой короткий срок меня уже второй раз подвозит до подъезда мужчина. Только теперь другой, и на другой машине. Хотя сейчас, в конце октября, лавочки стоят пустые — похолодало. И все же, кому надо, тот и из окна увидит, и с балкона.

Эх, замучается дед всех убеждать, что это всего лишь знакомые да коллеги по работе!

— Давайте, — сказала я со вздохом. Отказываться от помощи тоже не резон.

Бродов поставил коробку на стиральную машинку в прихожей и откланялся. Из зала выбежала Ритка.

— Мама, — захлебывалась она от восторга, — уже первые открытки стали приходить, представляешь? А сегодня пришла от дяди Димы!

— Что? — у меня бешено заколотилось сердце.

Я взяла протянутую мне открытку со множеством почтовых марок и штемпелей.

«Дорогая Альбина, дядя Лёня, Рита и все ваши родные и друзья! — писал Дима. — Сердечно поздравляю вас всех с наступающим праздником Великого октября! Желаю большого счастья, крепкого здоровья, успехов во всех ваших начинаниях и мирного неба над головой! Обнимаю, ваш Дима».

Обычный шаблонный набор слов. И ни слова о нас… впрочем, что еще он может написать в открытке? Которую кто угодно может прочесть?

— Дима, как всегда, в своем репертуаре, — покачал головой дед, — не любит парень писать, вечно у него отписки какие-то. Шпаргалки.

— Как он вообще умудрился ее отправить? — я продолжала теребить открытку в руках. — И как ее там достал?

— Да самолетом, небось, им открытки привезли, — предположил дед, — и тем же самолетом в Москву отправили. А оттуда уже к нам.

Так, может, Дима писал второпях, чтобы успеть передать мне весточку?

На полке «стенки», прислоненные к хрустальным вазочкам, красовались другие открытки.

— Эта от тети Риты, — объяснила мне Ритка, — а эта от тети Ларисы.

Я не стала ставить Димино послание туда же, в общий ряд. Вложила в книжку по вязанию.

— А что за коробка в прихожей? — спросил дед, входя в зал.

— Подарок к празднику от нашего Управления, можешь разобрать. Колбасу в холодильник, остальное тоже куда-нибудь.

— А что за мужик с тобой был? — дед наверняка волновался, представляя, как его начнут допрашивать любопытные соседи.

— А это… это наш грузчик. Специально человека выделили, чтобы развезти всем подарки. Машина служебная, если что.

— Альбина, напиши мне список людей, которых мы пригласим на праздничный ужин, — попросила Валентина Николаевна.

Блин, только пришла с работы, как атаковали проблемами!

— Так сначала надо людей спросить. Может, наоборот, они захотят нас к себе позвать, — неуверенно сказала я.

— Я знаю, кого позвать! — Ритка оторвалась от разглядывания открыток. — Анечку с тетей Валей — раз. Папину сестру с дочкой — два.

— Подожди, Рита, — остановила я ее, — Пашины, конечно, придут. И с большим удовольствием. Но теперь их надо звать с новым мужем тети Вали. Потому что неприлично их позвать, а нового члена семьи — нет.

— Так пусть все вместе и приходят!

Да пусть приходят. Меня в данный момент волновали совсем другие проблемы. Что за странное поведение Бродова? Развёл тайны двора. Зачем ему понадобилось выслушивать меня, если все уже рассказала Раиса Федоровна? И что такого уж страшного сказала Четвергова? Я легко поверю, что ее многие не любят. Но уволить за неосторожные слова ведь не смогут. В случае чего она выкрутится. Про приписки не она сказала, а я.

— Альбина, ты о чем задумалась? — вывел меня из размышлений дед. — Ужинать собираешься?