Мы вошли в полутемную прихожую.
— Познакомьтесь, — сказала Валентина Николаевна, — это Таня, сестра мужа моей дочери. А это Альбина, дочь моего нового мужа.
О, так женщина уже позиционирует деда как мужа?
— Очень приятно, — кивнула я девушке, хотя ничего особо приятного ни я, ни она не испытывали. Интересно, чем вызвана ее холодность, если не сказать, враждебность? Может, ждала кого-то в гости, а тут мы?
Квартира оказалась трехкомнатной и по расположению чем-то напоминала квартиру тети Риты в Москве. Обстановка более чем приличная. В зале, куда мы втроем прошли, стояла громоздкая полированная «стенка», совсем новая. Пианино, тоже полированное, стояло с открытой крышкой. Кто-то здесь часто музицирует. Диван с мягкими красными подушками притягивал броской красотой и уютом. В углу на тумбочке красовался цветной телевизор. На полу паласы, на стенах ковры. В хрустальной вазе на самом видном месте в «стенке» — искусственная розочка.
— А где все? — робко поинтересовалась Валентина Николаевна.
— Родители уехали на дачу, сегодня ж пятница, — пожала плечами Таня и села на стул у пианино, — Сергей с утра поехал на соревнования по парусному спорту. А вот где ваша Ирка — понятия не имею. Она нам не докладывает.
Сергей — это, должно быть муж дочери Валентины Николаевны. Женщина рассказывала, что он учится в морском училище. Что скажешь, молодец парень — и учится, и спортом занимается.
— И давно ее дома нет? — поинтересовалась Валентина Николаевна, присаживаясь на диван. Я села рядом.
— Да дня два уже где-то гуляет.
— Как, беременная и гуляет?
— И что, что беременная, — фыркнула Таня, — переносит она легко, живот пока не виден. Да и не станет она свой образ жизни менять из-за какой-то там беременности. А вы надеялись, что она засядет дома и начнет щи варить?
— Так она и по дому ничего не делает?
— Абсолютно ничего.
— Странно, — пробормотала Валентина Николаевна, — я же ее всему учила.
— Так она все умеет, только не делает ничего. Однажды ни с того ни с сего приволокла курицу из магазина. И принялась ее запекать в духовке. Со специями. По-моему, даже замариновала предварительно. Все, как положено. Мы с мамой смотрим на это. Ну, думаем, невестка наша за ум взялась, решила в кои-то веки мужу еды приготовить. Знаете, чем закончилось? Она эту курицу завернула в газетку и пошла в гости. Оказывается, для шалмана закуску готовила.
— Для какого шалмана? — не поняла я.
— Для собутыльников своих.
— А-а…
— А вы какими судьбами? — вдруг спросила девица у Валентины Николаевны. — Мы думали, вы уехали к матери куда-то в Подмосковье.
— Моя мать живет не в Подмосковье, а в Тульской области, — объяснила женщина, — я к ней ездила в гости этим летом. Но постоянно я живу здесь, кстати, не так далеко от вас, на Енисейской.
— Хм, — в Таниных прищуренных глазах отчетливо промелькнула палитра мыслей — от отчаянной надежды до решимости на чем-то настоять. И мне это жутко не понравилось.
— Ладно, мы тогда пойдем, — неуверенно начала я, соображая, как бы поскорее откланяться. Раз дочери Валентины Николаевны все равно дома нет, смысл сидеть тут и мешать молодой девушке наслаждаться отдыхом? В кои веки многочисленные члены семейства куда-то отчалили.
— А послушать не хотите? — вдруг злобно кинула нам Таня.
— Что послушать? — я с самым наивным видом кивнула на пианино. — Вы хотите нам сыграть сюиту Шостаковича?
— Нет, — девица со стуком захлопнула крышку инструмента. — Я хочу, чтобы вы послушали, что ваша Ирка у нас здесь вытворяет! И поняли, как я ее ненавижу!
Вот не было печали!
— Я знаю, Таня, — мягко пыталась остановить ее Валентина Николаевна, — уж мне ли неизвестны выкрутасы дочери? Просто я надеялась, что теперь, когда будет ребенок…
— И что изменится от того, что будет ребенок? — кипятилась девушка. — Вы поймите одно — этот ребенок станет очередной нашей проблемой. И вашей тоже! Потому что мы не станем молчать, когда этого младенца скинут на нас! Мы будем вам звонить… А кстати, продиктуйте-ка ваш новый адрес и телефон.
Валентина Николаевна беспомощно посмотрела на меня.
— Записывайте, — решительно сказала я девице, схватившей записную книжку, — Енисейская, двадцать два, квартира двадцать восемь. Телефон…
Я намеренно изменила в адресе и телефоне по одной-единственной цифре. На всякий случай. Если правда вскроется и последуют возмущения, скажу, что меня не так расслышали.
Таня отложила в сторону записную книжку.
— Как же так, Валентина Николаевна? — с горьким упреком заговорила она. — Вы скажите честно: вы ведь знали, что ваша дочь не только гулёна и пьяница, но еще и отвратительная, мерзкая воровка? Неужели нельзя было сказать об этом на свадьбе, предупредить нас, честных людей? Да мы ни в жизнь бы не прописали ее в нашей квартире!
Я боялась взглянуть на Валентину Николаевну. Представляю, каково ей.
— Воровка? — переспросила я упавшим голосом. — Как же это?
— А вот так, — развела Татьяна руками, — а мы ее так хорошо приняли в семье! Мама ей и лучший кусок, даже платья мои отдавала. Сколько я слез пролила, а мама мне: «Надо делиться, ведь Сергей нам все заработки отдавал до свадьбы, а теперь у него жена есть». Конечно, пока Ирки не было, мой брат с морей и вещи привозил, и деньги давал. Мы же очень хорошо жили.
— Подождите, так он же еще курсант, — решила я уточнить, — какие заработки он вам отдавал?
— Он сейчас на последнем курсе, — уточнила Таня, — несколько раз ходил на практику, там и зарабатывал. Дело не в этом. Просто мы ей всё, а она в ответ знаете что? На днях мне одноклассница дала почитать две замечательные книги, «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Я принесла их домой, поставила на эту вот полку в «стенке». А ночью слышу — дверь в зал скрипнула, потом дверца «стенки» отворилась. Я вскочила, бегом сюда. Смотрю, а книг на полке нету!
— Как нету? — ахнула я.
В эти времена книги очень ценились. Их доставали, за ними стояли в очередях, давали почитать только проверенным друзьям.
— А вот так — нету, — подтвердила Таня, — я подняла крик, разбудила родителей. Так и так, говорю, Ирка украла чужие книги. Мне как теперь перед одноклассницей глазами хлопать? Стала колотить в их дверь. Сергей открыл и давай возмущаться, мол, ты что нам спать мешаешь? Ничего не знаю, говорю, мне надо книги у Ирки забрать, которые она украла. Тут родители тоже возмутились. Так и так, говорят, Сережа, пусти-ка нас. Если она в самом деле взяла, то книги у вас в комнате.
— И он пустил?
— Конечно. Мы ворвались, перерыли там все — все шкафы, полки, столы. И нашли только «Двенадцать стульев». А где «Золотой теленок», я до сих пор не знаю. Наверно, она под ночнушку себе спрятала, сволочь. Я своему брату говорю: «Твоя жена — воровка, понятно?». Привел в дом гадину! Представляете, какие проблемы у меня теперь в школе будут? А если про меня скажут, что это я воровка, взяла почитать и не вернула?
— Да уж, — сочувственно вздохнула я, — теперь один выход — найти точно такую же книгу или хотя бы равноценную.
— Да, только где такой дефицит найдешь?
— Может, к Василь Васильичу обратиться? — я вспомнила, что бывший супруг Валентины Николаевны какой-то большой начальник.
— Что ты? — вскинула она на меня испуганные глаза. — Мы когда женаты были, он ее знать не хотел, а сейчас и подавно. Она же не его дочь. Не будет он ради Ирки суетиться.
— Но помочь человеку как-то надо. В самом деле, девчонку заклюют в школе из-за этой книги. Таня, а ты сейчас искала в их комнате? Пока их нет дома?
— Да нет, — растерялась она. — Они и дверь на ключ закрывают.
Я ненадолго задумалась. Наверняка простую деревянную дверь можно поддеть простым топориком, который найдется в каждом доме. Но это будет настоящим взломом, преступлением. Кто знает, как на это отреагируют Сергей с Иркой? Скажут еще, что девчонка сама у них что-нибудь украла.
— Тогда мой тебе совет, — предложила я решение, — когда родители и Сергей будут дома, попроси поискать еще раз. И на этот раз проверьте кровать. Куда-то же Ирка спрятала книгу! И я сильно сомневаюсь, что под тонкой ночнушкой. Вы в тот раз поднимали матрас на кровати?
— Нет.
— Так попробуйте, вдруг книга именно там.
— Ох, сомневаюсь я что-то, — поежилась Таня, — Ирка такая хитрая тварь…
— А что же Сергей? — поинтересовалась я. — Когда ты сказала, что его жена — воровка, он что-то сказал на это? Он хоть как-то попытался с ней поговорить?
Таня и Валентина Николаевна горько рассмеялись, причем одновременно.
— Сергей у нее как бычок на веревочке, — объяснила Таня, криво усмехнувшись, — любит ее до посинения. Только сдается мне, что никакая это не любовь. Скорее, ненормальная зависимость. Он же в рот ей заглядывает, каждое слово на лету ловит. И всё — Ира то сказала, Ира это сделала. И она им крутит-вертит как хочет.
— А у него что, глаз нет? — удивилась я.
— Глаза есть, но разум любовью отшибло, — сказала Валентина Николаевна. — Он только познакомился с ней, сразу все видел. И запасы спиртного в ее комнате, и с какими людьми дружбу водит. Но ничего же не остановило, предложение сделал и женился. Василь Васильич только рад был ее спихнуть. Он уже тогда, по-видимому, и от меня, и от нее решил избавиться.
— Ну ладно Василь Васильич. А вы-то сами пытались парня предупредить?
— Нет, не пыталась, — со вздохом призналась Валентина Николаевна, — я подумала, у него свои мозги есть. Что ж я буду его учить-то? Да и дочери собственной пакостить — разве можно?
— А теперь приятно такое выслушивать? — не выдержала я.
Женщина лишь вздохнула. Я понимала, что дочь не родная ей. И вполне возможно, Иркины родители были точно такими же. А с генами не пошутишь. И осуждать человека, который взял ребенка из детдома, а потом так пролетел — тоже не годится.
— Но самое ужасное, — в голосе Тани вдруг послышались слезы, — Ирка же настрополила Сергея разменять нашу квартиру.
— Что? — ахнули мы одновременно с Валентиной Николаевной.
— Да, родители уже и объявление о размене в газете напечатали.
— Да ты что, — Валентина Николаевна схватилась за голову.
— Вам не надо идти у них на поводу, — решительно заявила я. — Ну на что вы разменяете эту квартиру, на две гостинки?
В моей прошлой жизни так и было — продав трехкомнатную «хрущевку», реально купить можно лишь две гостинки.
— Да нет, — возразила Таня, — на две двухкомнатные. Уже одно предложение даже поступило. Одна двухкомнатная здесь неподалеку, вторая — в отдаленном районе, то ли на Тихой, то ли на Чуркине. Только обе квартиры на первом этаже, без балкона.
— Ну, это не вариант, — усомнилась я.
— Да? А что нам остается? — Таня вскочила со стула и нервно заходила по комнате. — Мама уже готова раскладушку на работу принести, и там ночевать. Хоть их дома беги, понимаете? Сергей нам тут такие скандалы начал закатывать. Условия ставит — что хотите делайте, но моей Ирочке нужна отдельная квартира. Мама ему говорит — конечно, ей сюда неудобно любовников приводить.
— Эх, опомнится, парень да поздно будет, — покачала я головой.
— Слушайте, — Таня умоляюще посмотрела на Валентину Николаевну, — а у вашего нового мужа какая квартира? Может, пусть Сергей с Иркой у вас поживут, ну хотя бы временно?
Вот же придумала, — я скрипнула зубами. Так вот почему она с такой надеждой смотрела на нас в самом начале разговора.
— Ой, у мужа Валентины Николаевны квартира точно такая, как у вас, — сказала я и не соврала: по площади квартиры были почти равны, — только там народу прописано еще больше.
Уж не знаю, говорил ли дед своей избраннице, сколько человек на самом деле прописано в его квартире. Но точно знаю — этим людям надо дать понять, что о нашей квартире не может быть и речи. Хватит того, что ее Володька когда-то делил. И Валентине Николаевне надо намекнуть, что ее дочь на Енисейской видеть не желают. Категорически.
Да, мне жаль этих людей. Попали так попали. Переедут сейчас Таня с родителями в двухкомнатную, и что? Всю жизнь ютиться? Хорошо, если Таня успеет заработать себе квартиру на предприятии. А если нет?
Вдруг лязгнул замок в двери. Мы замолчали и услышали, как открылась входная дверь, кто-то вошел и повернул замок в комнате молодоженов. Хлопнула дверь, и все стихло.
— Можно, я туда войду? — прошептала Валентина Николаевна. — Вдруг это Ирка? Я же ее столько не видела, я так соскучилась.
— Войдите, — пожала плечами Таня, — полюбуйтесь.
Валентина Николаевна постучалась, но никто не открыл. Тогда она легонько толкнула дверь… и вскрикнула, остановившись на пороге.
— Что там такое? — подбежала я и заглянула в комнату.
Молодая девица с длинными волосами и в одних трусах лежала на подоконнике, рискуя свалиться с четвертого этажа.
— Ирочка, доченька, — кинулась к ней Валентина Николаевна.
— Мама, отстань, я загораю, — ответила та пьяной улыбкой и отвернулась как ни в чем не бывало. Как будто мать никуда не уезжала, как будто не было почти трех месяцев разлуки.
Так это и есть Ирка? Что-то не наблюдаю я особых дочерних чувств.
— Давай быстро матрас поднимем, — шепотом сказала я Тане, которая стояла рядом и с отвращением наблюдала за этой картиной.
Мы быстро подошли к кровати, приподняли матрас. Я обшарила все пространство под матрасом, но ничего не нашла. Неужели ошиблась? Потом сунула руку между кроватью и ковром, висящим на стене. Есть!
— Она? — протянула я Тане книжку.
— Она, — девчонка с радостным всхлипом прижала книжку к груди и выбежала вон из комнаты.
Ну, хоть что-то хорошее удалось для этого дома сделать, — с облегчением подумала я. Надо Тане сказать, чтобы они тоже в своих комнатах замки вставили, и не пускали туда всяких воровок.
А Валентина Николаевна продолжала истуканом стоять у подоконника, на котором возлежала ее почти голая дочь, делавшая вид, что не замечает мать.
— Пойдемте, Валентина Николаевна, — я тронула женщину за локоть, — пойдемте.
Прощаясь с Таней в прихожей, я попросила на всякий случай записать мне их телефон. Мало ли, вдруг понадобится связаться. И свою идею про замки озвучила.
— Спасибо вам, — сказала Таня, — вы там успокойте Валентину Николаевну, на ней же лица нет.
Пока мы спускались по лестнице, бедная женщина, не переставая, рыдала. Слезы заливали ей все лицо, и, казалось, она ничего не видит перед собой. Я взяла ее крепко за руку и буквально вела за собой.
— Что-то случилось? — на нас с тревогой глядела какая-то женщина, поднимавшаяся навстречу. — Кто-то… умер?
«Доверие к дочери умерло», — хотела я сказать, но промолчала, конечно же.
— Не переживайте, — сказала я неравнодушной соседке, — никто не умер, просто расстроился человек.
На улице я встряхнула Валентину Николаевну за плечи.
— Слушайте, не расстраивайтесь вы так, — твердо сказала я, — просто забудьте этого человека раз и навсегда.
— Что ты, Альбина, — промямлила она, захлебываясь слезами, — как можно собственную дочь забыть?
— Собственную дочь? А вы не видели, как она от вас отвернулась? Вот за что? Что вы ей сделали плохого, кроме хорошего? А вам Таню не жалко? Девчонка в доме одна с этой… — я слов не могла подобрать. — Родители на даче, а брат на сторону этой твари встаёт. И еще. Не обижайтесь, но я настоятельно вас прошу. Чтобы вашей дочери никогда в нашем доме на Енисейской не было!
Валентина Николаевна еще раз тихонько всхлипнула, потом прижала платочек к лицу и глубоко вздохнула.
— Не просто же так она отвернулась. Наверно, ей сделалось стыдно, — пробормотала она.
Я с сомнением взглянула на свою спутницу, но ничего говорить больше не стала.