Гибель античного мира

ГЛАВА XXV. ОБРАЗОВАНИЕ, КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО

С лингвистической точки зрения, империя распадалась на два региона. В азиатских провинциях, Египте и Киренаике, Греции, Эпире, Македонии и четырех провинциях Фракии, расположенных к югу от Гемской (Haemus) гряды, универсальным языком (lingua franca) был греческий, а также государственным языком. В европейских провинциях, с исключениями, указанными выше, в Африке вплоть до Триполи включительно, соответствующую роль играл латинский язык. Граница между данными регионами была достаточно отчетливой. В Африке она проходила вдоль пустыни, простирающейся между Триполи и Киренаикой. В Европе языковые зоны в незначительной степени совпадали: в Скифии, находившейся у устья Дуная, наблюдалось двуязычие, смешанными были и приграничные районы Эпира и Македонии. Необходимо отметить, что лингвистическая граница не соответствовала политическому или религиозному делению Европы. Начиная с 395 г. восточные императоры правили латиноговорящим диоцезом Дакии, папы римские пользовались юрисдикцией в грекоговорящем диоцезе Македонии.

Греки никогда не прекращали считать римлян варварами, и является вполне истинным тот факт, что ни один грек не изучал латинский язык, кроме как из практических соображений, для того чтобы стать адвокатом и лет гражданским служащим, военачальником или проникнуть в высшее римское общество. Два грека, Клавдиан Александрийский и Аммиан Антиохийский, писали поэтические и исторические труды соответственно на латинском с тем, чтобы донести их до западной аристократической общественности, но никто из греков не пожелал бы читать латинскую литературу.

При принципате все образованные римляне учили греческий язык в школе, для многих он превратился во второй язык, менее понимаемый, чем латинский: Марк Аврелий писал мемуары по-гречески. Начиная с IV в. и далее знание греческого языка на Западе идет на убыль. Аристократические отпрыски изучают его в школе, в Риме и других крупных провинциальных городах становится меньше и меньше профессоров греческой литературы и риторики. Даже образованные римляне, как Симмах и Сидоний Аполлинарий, вынуждены были заново повторять изученный когда-то в школе греческий, чтобы помочь своим сыновьям в подготовке домашних заданий, а Августин, профессор риторики, так и не освоил греческий должным образом и умел, по всей видимости, переводить, да и то с трудом, лишь небольшие отрывки.

Таким образом, интеллектуальные связи между Востоком и Западом фактически разорвались. Отдельные труды на латинском языке переводились на греческий, много работ греческих авторов, особенно философских и теологических трактатов, переводились на латинский язык. Эта деятельность осуществлялась главным образом несколькими лингвистами, такими как язычник Агорий Претекстат, выдающийся римский сенатор конца IV в., или христиане Руфин и Иероним. Некоторые переводчики, включая Кассиана и Дионисия Малого (Dionysius Exiquus), происходили из двуязычной Скифии. Но полемика и свободный обмен мыслями были весьма затруднены, и противоречия на почве доктрины обострялись этим фактом. Когда спор по арианам достиг пика, между школами Василия и Амвросия сохранялось согласие, поскольку последний не мог понять разницы между «***» и «***», которые в словарях передавались одним словом «substantia». Делегаты папы римского Леона, прибывшие на Эфесский собор, вынуждены были обратиться за помощью к греческому епископу для того, чтобы он переводил греческую речь на латинскую, и не могли способствовать дебатам, за исключением обычного «contradicitur».

В восточных провинциях греческий использовался всегда для самых официальных случаев. Императорские законодательства и рескрипты издавались с греческим переводом, заседания юридического характера проводились на греческом, и в провинциальных ведомствах официальным языком был также греческий. Это вызывало немало трудностей, когда губернатор провинции был, как обычно случалось, уроженцем западных регионов империи и греческого языка не знал. С другой стороны, языком армии был латинский, команды давались, вероятно, по-латински, армейские протоколы также велись на этом языке по крайней мере до конца V в. Такое положение дел обусловливало потребность в военных клерках, знающих латинский язык в степени, достаточной для написания официальных документов. Административным языком преторианской префектуры Востока был также латинский, пока в 439–441 гг. Кир не заменил его на греческий. В императорском секретариате латинский требовался дольше, так как должностные лица составляли проекты законодательств по-латински; в VI в. основной экземпляр оформлялся уже по-гречески. К нему прилагался не всегда точный перевод на латинский язык. Более всего латинский язык требовался для основательного штудирования законов, поскольку почти все юридические источники издавались на этом языке, а правовое образование также велось по-латински. Ливаний довольно часто и горько жалуется, что греческая литература и риторика не изучается более амбициозными юношами, которые сосредоточились на латинском языке и юриспруденции. Но оказалось, что его страхи были беспочвенны: при подготовке служащих для судов основным предметом считались упражнения в греческом красноречии; без сомнений, на греческий, язык переводилась и юридическая литература. Известно, что два профессора из Бейрута создали в начале V в. два греческих пособия и комментарии к ним.

В IV в. латинский язык стал весьма полезным для лиц, стремящихся сделать карьеру. В течение этого столетия императоры владели в большей степени латинским, чем греческим: Константин предпочитал изучать труды по теологии в латинском переводе и при проведении переговоров с духовенством прибегал к услугам билингвиста Стратегия; Валент также не знал греческого, Феодосий изъяснялся на нем с трудом. Главы их ведомств также часто происходили из западных, как, например, Руфин или Кинегий, и не говорили по-гречески вообще или имели относительно греческой грамматики отрывочные представления. Для служащих, вращающихся в судебных кругах, латинский оказывался весьма кстати. Но с 395 г. императоры и подчиняющиеся им чиновники говорили исключительно по-гречески (хотя родным языком некоторых, включая Юстиниана, был латинский).

Практика начального обучения на латинском языке при подготовке служащих была достаточно распространена на Востоке. Многие греко-латинские буквари (abecedavia) и подстрочные переводы из Вергилия и Цицерона сохранились на египетских папирусах. То же самое можно сказать и о ситуации в высшей школе. Преподавание на латинском языке регулярно велось в университете Константинополя и, вероятно, Бейрута, но в Антиохии введение в должность профессора, говорящего по-латински, было достаточно редким явлением. Иногда профессоры-латинисты приглашались из западных провинций. Так, например, Лактантий получил пост в императорском управлении Никомедии при Диоклетиане, а известный грамматик Присциан получил назначение в Константинополь при Юстиниане. Порою их родным языком был греческий, как у Иоанна Лида, который владел латинском, судя по дошедшим до нас его трудам, на школьном уровне.

Благодаря доминирующему положению латинского языка в законодательной и административной сфере, язык гражданских служащих и греческих документов пополнялся латинизмами, таким, к примеру, как «***» или «***», а многие латинские слова, как Comes, dux, iugum, ассимилировались греческой разговорной речью и не менее претенциозной литературой. Никто из стилистов, однако, не злоупотреблял такими латинизмами на страницах своих произведений: Ливаний и Прокопий использовали синонимы, извлекаемые из трудов Демосфена и Фукидида.

С некоторыми незначительными исключениями греческий и латинский были единственными письменными языками империи. Сирийский язык обслуживал литературные потребности Месопотамии, его грамматике и риторике обучали в Нисибисе, расположенной вдоль персидской границе, и, возможно, на римской территории. Позднее на нем стала писаться популярная христианская литература в Сирии и Палестине. В IV в. египетский язык уже обладал собственным алфавитом (подавляющая часть букв которого были греческими и лишь некоторые демотическими) и также использовался популярной христианской литературой! В середине IV в. был составлен и готский алфавит (на греческой основе). На данном языке оформлялись священные писания и сочинялись труды богословского характера. Наряду с этими исключениями греческий и латинский не были единственными литературными языками, хотя обычно преобладающими в общении у представителей высших и средних слоев общества. Крестьянство и городской рабочий люд большинства провинций продолжали говорить на своем местном языке. Латинский, конечно же, был родным языком Италии и, по всей видимости, в течение длительного времени замещал местные языки Южной Галлии, Восточной и Южной Испании. На греческом исходно говорили, в Греции, Эпире и Македонии, на Кипре, в Памфилии и Киликии. В эллинистический период греческий покорил ливийский, карианский и лицианский языки, которые были распространены в западных регионах Малой Азии.

Факт существования разговорных языков данных местностей доказывается частично отдельными замечаниями и в некоторой степени сохранившимися до наших дней доримскими и догреческими языками. Так, в Британии уэльский язык происходит от кельтского, а не от латинского. То же самое можно отметить и для функционирующего доныне языка басков, некогда распространенного в Северной Испании и Южной Франции. В северной Галлии Иеронимом обнаружены свидетельства кельтского диалекта, на котором говорили в его время в округе Трира, что доказывается и шутливым замечанием одного из персонажей диалога Сульпиция Севера, который со своим другом из Северной Галлии «беседовал по-кельтски или по-галлийски, в зависимости от того, как вы пожелаете, и так же многоречиво, как вы говорите о Мартине». В Африке, как выясняет Августин, многие крестьяне и простой люд знали только пунический (карфагенский язык), а берберский выжил, несмотря на гнет со стороны Карфагена, Рима и арабов. Албанский, без сомнений, является древним национальным языком иллирийцев, а существование представленного далее на Востоке трацианского языка удостоверяется Иоанном Хризостомом и Григорием Нисским.

Многие местные языки выжили во внутренних регионах Малой Азии. Из алгографических анекдотов VI в. мы узнаем об исаврийском и ликаонийском языках, а в духовной проповеди Василия из Кесарии содержится упоминание о каппадокийском языке, на котором говорили его прихожане. Иероним утверждает, что в современный ему период галатиане все еще общались на кельтском языке. Мы имеем много фактов, что сирийский язык превалировал в Месопотамии, Сирии и Палестине. Один пилигрим, пришедший в Палестину в IV в., писал: «Поскольку в той провинции часть населения знает как греческий, так и сирийский, а остальная только греческий или сирийский, а епископ, может быть, знает сирийский, но говорит всегда только по-гречески, то нетрудно найти священника, который переведет вам все на сирийский». На первый взгляд, египетские папирусы убеждают, что греческий был языком универсальным, так как на нем писались не только административные и деловые документы, но и велась частная переписка между представителями беднейших слоев населения. Но письма, которыми мы располагаем, являются достоянием профессиональных письмописцев. Когда же сельские жители представали перед судом, они общались через переводчит ка. В VI в. правительственные бумаги оформлялись как по-коптски, так и по-гречески.

Начальные школы, в которых обучение чтению, письму и арифметике велось на латинском языке, представляли собой достаточно распространенное явление, существуя даже в деревнях. Отпрыски представителей высших слоев общества обычно получали такое образование дома, занимаясь с частными преподавателями. В некоторых Школах также изучалась стенография, которую необходимо было знать, чтобы стать государственным служащим. Все начальные школы были негосударственными, преподаватели жили на деньги, получаемые с учеников в качестве оплаты, которая была умеренной. Впоследствии сыновья аристократов и выходцев из средних классов продолжали учебу у профессоров грамматики (литературы), которых было в предостаточном количестве в любом городе. Профессора эти занимали разное положение, трудясь на официальных должностях и получая жалованье от гражданских властей, либо как свободные учителя, занимающиеся частной практикой. Официальным профессорам определялась заработная плата, которая в четыре-пять раз превосходила жалованье учителей начальной школы.

Изучаемый материал ограничивался достаточно узким кругом авторов. На латинском языке стандартными считались произведения Вергилия и Теренция, Саллюстия и Цицерона. На греческом языке штудировались Гомер, избранные пьесы аттических трагиков и комедиографов, Фукидид, Демосфен й выборочные речи аттических ораторов. Другие авторы не читались in extenso, а только фрагментарно. Цель заключалась в том, чтобы научить правильной классической дикции и восприятию формы и содержания произведений классической литературы. Все это достигалось посредством принуждения учеников к механическому запоминанию склонений, парадигм, грамматических правил, выполнением упражнений на практическое применение этих правил и представлением деятельного анализа классических текстов, производимого пословно. Следует помнить, что разговорные латинский и греческий к этому времени уже достаточно отличались от классических вариантов. При выражении своих мыслей ученикам не разрешалось апеллировать к словам и устойчивым сочетаниям, которые в классических текстах не засвидетельствованы частотой употребления как корректные. Литературное понимание классики на практике означало заучивание наизусть признанных поэтических и риторических тропов и подкреплялось тщательным анализом текстов.

Адекватное восприятие их содержания предполагало комментарий относительно мифологических, исторических и географических аллюзий в тексте, которыми для большинства учеников ограничивались знания по истории и географии.

На следующем этапе мальчики или юноши посещали лекции профессоров риторики, которых было меньше, чем грамматиков, но и их можно найти в каждом более или менее крупном городе. Под их руководством уроки становились более интересными, чем зазубривание грамматических правил, которое считалось учащимися весьма обременительным. Дальнейшее обучение строилось на отработке техники красноречия, тщательно изучались речи древних ораторов, и ученики начинали писать сочинения и собственные речи на задаваемые темы. Эти темы распадались на несколько типов — панегирические, жалобные, политические и судебные. Их содержание основывалось не на фактах реальной действительности, а часто заимствовалась из мифологии или древней истории. Наиболее типичными являются, например, следующие: «Менелай обращается к троянцам с требованием вернуть Елену», «После Херонеи Филипп отсылает к Демосфену гонца с вестью, что он вернет 2000 пленных, если тот сдастся ему», «Демосфен просит, чтобы его взяли в плен».

Это был нормативный курс для хорошо воспитанного и порядочного молодого человека. Те же, кто стремился повысить свой образовательный уровень или выучиться определенной профессии, обычно уезжали в один из центров высшего образования. Конечно же, в империи не существовало университетов в средневековом или современном представлении, но в отдельных городах, таких как Рим, Константинополь, Афины, Александрия и Бейрут, жили группы профессоров, получавших должность и жалованье от государства или местного муниципального совета. Эти профессора пользовались заслуженной популярностью за успехи в преподавании грамматики и риторики и предлагали собственные курсы: по философии — в Риме, Константинополе и в Афинах, математике и медицине — Александрии, юриспруденции — в Риме, Константинополе и Бейруте. Другие значимые города, такие как Бордо, Милан, Карфаген или Антиохия, также приобретали известность образовательных центров, особенно когда кафедрой руководил признанный филолог-классик: Ливаний притягивал в Антиохию учеников из Малой Азии и Палестины.

Установленного учебного плана и каких-либо ученых степеней не существовало. Исключение составил Бейрут, в котором для изучения юриспруденции был разработан четьь рехгодичный курс и список необходимой литературы. По завершении учебы профессора выдавали студентам сертификаты о достаточной подготовке. Продолжительность курсов в других городах не отличались определенностью. Средний студент тратил на усвоение риторики два-три года. Ливаний с подобной целью провел в Антиохии и Афинах дет сять лет. Города конкурировали между собой в завладении профессорами с высокой репутацией. Более того, обнаруживалось острое соперничество межу независимыми профессорами, пытающими создать собственные классы за счет официальных профессоров, у которых были свои кафедры. Последние, в свою очередь, состязались и между собой, и со своими неутвержденными соперниками. В Афинах студенты нескольких профессоров образовали группировки и пытались похищать новичков. Проистекающие в результате этого скандалы порою доходили до вмешательства проконсула Ахеи.

Рассматриваемая система образования имела очевидные недостатки. Она не предполагала системного изучения истории, географии или, за некоторым исключением, высшей математики, философии или естествознания. С другой стороны, эта система давала обществу изрядное количество образованных молодых людей, которые читали и ценили классическую и современную литературу, умели писать изысканные письма, составлять отчетливые и выражающие определенную мысль речи и сочинять сносные стихи.

Образование полностью основывалось на языческой классике, а при необходимости включало и тщательное изучение языческой мифологии. Некоторые христиане испытывали сомнения, когда слышали об этом. Обнаруживалось и риторическое направление мысли, предоставляемое «Установлениями апостолов», документом IV в., считавшимся на Востоке авторитетным источником, который призывал христиан отказываться от всех языческих книг и изучать только Священное писание. «Вам нужна история? Читайте Книгу Царств. Красноречие и поэзия? Прочитайте Книги Пророков. Лирика? Вы ее найдете в псалмах. Космология? Откройте Книгу Бытия: Законы и этика? Обратитесь к величественным законам Господа»[53]. Такие настроения сохранились в западных провинциях вплоть до конца VI в. и далее. Папа римский Григорий Великий сделал строгий выговор галлийскому епископу за преподавание грамматики: «Один и тот же рот не может вмещать в себя хвалу Богу и восхвалять Юпитера»[54].

Даже самые матерые фундаменталисты, которые проповедовали, что взрослые христиане не должны читать классическую литературу, однако, вынуждены были признать отсутствие выбора у молодых людей. Как говорит Иероним, священники, которые «вместо евангелий и Книг пророков Ветхого Завета читают комедии, распевают любовные стихи буколических поэтов и пристрастились к Вергилию, поступают как юнцы, совершая намеренный грех»[55]. Подавляющее большинство просвещенных христиан, включая таких святых, как Василий и Григорий из Ниссы, полагали, что классическое образование очень необходимо и верующие во Христа могут изучать классику. Решение Юлиана запретить христианам становиться профессорами вызвало неодобрение, особенно громко выразил свой протест Григорий из Назианза.

Этот запрет породил и курьезы. Два христианина, отец и сын, у которых одно и то же имя Аполлинарий, будучи соответственно грамматиком и риториком, переделали Священное писание в классической форме: Пятикнижие Моисея — в гомеровский эпос, исторические книги — в трагедии, Новый Завет — в платоновские диалоги. Когда Юлиан умер, эти труды, несмотря на то, что их литературное изящество отличалось безупречностью, были немедленно преданы забвению, «божественным проведением», как говорит Сократ.

«Но кто-нибудь резко возразит мне. «Почему вы говорите, что это случилось благодаря божественному провидению? Очевидно, скоротечная смерть императора оказалась для христианства радостным событием, но тот факт, что христианские сочинения Аполлинариев были отброшены в сторону, христиане снова обратились к греческому образованию, выступили против интересов христианства. Поскольку греческое образование, прославляющее политеизм, является опасным и вредоносным». На это я отвечу, используя все свое мастерство. Греческое образование не было воспринято Христом и его учениками как достойное порицания и вредное. И я думаю, что в этом заключается их предусмотрительность. Поскольку многие греческие философы были близки к пониманию Бога… во-вторых, вдохновленные божественной силой Священные писания учат превосходным и, тем не менее, божественным догмам и воодушевляют своих читателей не большее благоразумие и лучшую жизнь, обеспечивая их судьбой, достойной Бога. Но они не учат искусству декламации, незнание которого делает нас неспособными к опровержению тех, кто покушается не истину. Для наших соперников нет ничего более страшного, чем использование против них их же собственного оружия. И это становится для христиан доступным из работ Аполлинариев».

Фактически то, что христиане хотели, чтобы учили их дети, представляло собой не фиктивную классику Аполлинариев, а нечто более существенное.

Церковь никогда не занималась развитием какой-либо христианской формы образования. В Нисибисе (Nisibis), персидской Месопотамии, действовала школа риторики, наставления в которой основывались на сирийской версии Священных писаний, но аналогичный латинский проект Августина так и не был реализован. Крах потерпели и подобные попытки Кассиодора. Были также монашеские школы, которые давали начальное образование неграмотным кандидатам на поступление в религиозный орден и посвятившим себя монашеской жизни юношам. Когда же в VI в. в Испании и Италии грамотность пошла на убыль, епископы и приходские священники организовали собственные школы по подготовке будущих духовных лиц. Но для мирян христианское образование никогда не гарантировалось.

Литература отмечаемой эпохи, как можно ожидать, исходя из господствовавшей тогда образовательной системы, носила подражательный и риторический характер. Симмах и Сидоний Аполлинарий писали письма, которые очень походили на письма Плиния Младшего. Это совсем не означает, что они не могли писать лучше. Официальные донесения Симмаха отличаются ясностью изложения и преисполнены чувства собственного достоинства, его мольба перед алтарем победы производит глубокое впечатление. Сидоний, обладающий даром живого описания и повествования, изображает яркие картины обеда с императором Майорианом, напряженные епископские выборы или один день из жизни правителя готов Теодориха. Лишь в случае, когда им нечего было сказать, их красноречие иссякало и становилось гнетущим. Ливаний писал речи в манере и стиле Демосфена и, чтобы избежать нареканий со стороны, называл наместника не наместником, а «правителем нескольких народов». Он даже игнорировал по-современному звучавшие личные имена и предпочитал назвать Валента «младшим из двух Пеонийских братьев» (Валентиниан и Валент были в действительности жителями Паннонии, но Демосфен не ведал о Паннонии и говорит о пеонийцах). Ливий способен живо изложить рассказ или с трепетом отозваться на проблемы, которые волновали его, как то: упадок класса куриев, плохое обращение с городской беднотой и крестьянством, коррупция в судебных органах посредством влияния великих. Аммиан в своей истории воспринял особенности языка Тацита, но не кого-нибудь из историков меньшего ранга. Прокопий, повествуя о юстиниановских войнах, имитировал стиль изложения Фукидида, но при этом достиг большей ясности и точности.

Риторические фигуры наполняли поэзию и проникали даже в язык законодательств. Поэмы Кладиана должны рассматриваться как риторические панегирики и диатрибы, и как таковые они обладают несомненной силой воздействия не читателя. Труднее, оказывается, быть менее снисходительным к многочисленным квесторам, которые скрывали банальный смысл императорских постановлений в риторической напыщенности, или проповедникам, раздувавшим обыденность жизни святых до пространных возвышенных речей.

В прозе главными жанрами оказывались речи, повествования исторического характера и письма. Речи зачастую приобретали форму пресных восхвалений или диатриб, но в некоторых из них затрагивались злободневные проблемы современности. К таковым могут быть причислены поучения, которые принимали форму нравственных увещеваний, толкований священных писаний или спора по вопросам доктрины. Некоторые поучения, как, например, принадлежащие Иоанну Хризостому, являются в риторическом отношении высокохудожественными произведениями, другие намеренно простыми и банально изложенными. Историография пользовалась особой популярностью в восточных регионах Греции, которые породили целую плеяду современных историков, как светских, так и религиозных, многие из которых достаточно компетентны. Западные провинции, напротив, плодовитостью не отличались, выходцы этих земель составляли только краткие резюме, предназначавшиеся для лиц, увлекающихся чтением искусно оформленных повествований о тех или иных событий. К разряду исторических повествований относились и биографии. Отдельные из них, такие как «Жизнеописания софистов» Евнапия, «Житие Св. Мартина», написанное Сульпицием Севером, причислялись к литературным произведениям. Существовали также и многочисленные популярные изложения жизни святых. Высоко ценилась и эпистолография, и большинство образованных римлян проводили большую часть своего времени, оттачивая перо в написании изысканных писем, не отличавшихся глубоким содержанием и предназначавшихся широкому кругу своих знакомых. Многие собрания таких писем редактировались для публикации.

В поэзии все еще процветал эпос, гомеровский или вергилиевский, либо на мифологические темы, как, например, «Дионисаика» Нонна из Панополиса, либо на современные события, как «Фоганнис», написанный Кориппом о подвигах Иоанна, главнокомандующего в Африке при Юстиниане. Общепризнанными считались стихотворные панегирики и диатрибы, образцами которых могут служить творения Клаудиана и Сидония Аполлинария. Писались также обычные стихи и эпиграммы. Лишь немногие поэтические создания той эпохи соответствуют вкусам современных читателей, но среди них обнаруживается и несколько оригинальных произведений, к которым могут быть отнесены «Мозелла» Авсония (Ausonius), представляющее собой чувствительное описание путешествие Мозеллы по притокам Рейна, и отдельные христианские гимны.

Литературным творчеством занимались на гораздо более обширных территориях, чем при принципате. Большинство авторов того времени происходило из эллинизированных или романизированных провинций или из городов с давними римскими и эллинистическими традициями. Некогда отсталые провинции и незначительные города теперь также могли похвастаться своими ораторами, историками и поэтами. Британия, по правде сказать, взрастила на своей почве только одну замечательную фигуру, Пелагия, который, вероятно, получил образования в Риме. Египет, в котором образованные люди былых времен проживали только в греческих городах, таких как Александрия, Птолемаида и Навкрат, ныне славился историком Олимпиодором из Фив, поэтом Киром и Нонном из Панополиса. В отсталой Каппадокии, где единственными островками эллинизма были Кесария и Тиана, далекий городок Назианз (Nazianzus) произвел на свет Григория, христианского поэта и богослова.

В области философской, математической и физической науки было создано мало творческих работ. В западных провинциях, за исключением переводов с греческого на латинский язык, мало чего было достигнуто. Большая часть трудов, созданных в восточных провинциях, представляла собой комментарии к трактатам великих греческих и эллинистических мыслителей. Такие комментарии, однако, не были полностью посредственными. Платон и Аристотель не считались уже священными авторитетами. Многие положения, выдвинутые ими, подвергались критическому анализу, а Иоанн Филопон, живший в VI в., на целое тысячелетие предвосхитил Галилея, заметив, что тяжелые предметы не падают быстрее, чем легкие, и тем самым подкорректировал теорию движения Аристотеля.

Была также проделана определенная филологическая работа по сопоставлению и исправлению текстов. Донат и Присциан написали латинские грамматики, которые сохранили свою актуальность до XVIII в. а знатоки древней литературы, как, например, Сервий, составили комментарии к классическому наследию, читаемые и в средние века. Основной объем филологической работы выполнялся по отношению к священным писаниям, за исключением деятельности Иеронима, который освоил греческий и еврейский языки и считался великим ученым. Большая же часть проводимых изысканий была поверхностной и страдала повторениями. Комментаторы священных писаний неотступно следовали за светскими грамматиками и составляли замечания филологического, исторического и географического плана к каждому слову и предложению, добавляя аллегорические интерпретации трудных отрывков, делая заключения и извлекая нравственные поучения.

Самые значительные интеллектуальные достижения эпохи относятся к теологии. Главная проблема заключалась в том, чтобы утвердить христианскую веру в современных философских терминах и в особенности сгладить явно противоречивый тезис о том, что существовал только один Бог, и что не только Отец, но и Сын был Богом. Святой дух привлекал к себе в этот период малый интерес, и только ересь македонян затрагивала вопрос о его божественности и положении в Троице. Одно решение данной проблемы было предложено в середине III в. киренаиканским священником Сабеллием, впоследствии резко осужденное. Оно состояло в том, что Отец, Сын и Святой Дух образовали аспекты или имена единого Бога. Эта теория была возрождена Марцеллом, епископом Анкиры, в период правления Константина, но снова была подвергнута критике. Арий, опять-таки происходивший из Киренаики, но являвшийся александрийским священником, нашел новое решение. Он был учеником Луциана Антиохийского, который был замучен в период диоклетиановских гонений. Арий, как и его учитель, стал последователем Оригена, который в III в. впервые предпринял попытку синтезировать идеи неоплатонизма и христианства. Центральный тезис Ария гласил, что Бог-Отец являлся вечной и неизвестной монадой неоплатонистов, а поэтому Сын не может быть Богом в том же самом смысле. Логически он был позже Отца. Арий стоял за формулу: «это было, когда его не было», что шло вразрез с точки зрения его противников, выдвинувших утверждение, что «существовало время, когда его не было». Сын был создан или рожден (Арий уходит от ответа на этот вопрос) до того, как появилось время. Далее Арий настаивал на том факте, что поскольку монада неделима, Бог, должно быть, создал или породил Сына из ничего.

Это учение завоевало умы интеллектуалов, но глубоко шокировало рядовых христиан, которые отчаянно придерживались положения о непоколебимой божественности Христа. Формулировка, возможно, западная по происхождению, навязанная Константином Никейскому собору, согласно которой Сын в субстантном отношении был подобен Отцу, удовлетворяла представлениям простых христиан, поскольку она подтверждала единую божественность Сына и Отца, но приводила в замешательство образованных теологов, так как на деле означала, что Отец и Сын оказывались идентичными. Субстанция «***» на философском языке означала нечто вроде индивидуальности, и, следовательно, выдвинутое утверждение возрождало когда-то поверженную доктрину Сабеллия. Прошло очень много времени, прежде чем удалось найти выход из этого тупика. Это объясняется тем, что Запад упорно придерживался «единосущности» (consubstantiali) и ни за что не принимал такой компромисс, как «из подобной субстанции». В конце концов понятие «***» было воспринято на Востоке в значении «что-то подобное природе», а для описания индивидуальности лиц Троицы был введен другой термин — *** (который являлся литературным переводом понятия «substantia»). Представители западных провинций в течение длительного времени не могли понять, что греки имели в виду под одной *** в трех ***, так как слова эти казались им идентичными по значению, но все же они приняли данную формулировку, и обе стороны были удовлетворены.

Новая трудность возникла при обсуждении вопроса, может ли Христос быть и Богом, и человеком. Несторий наставлял, что Христос по сути и непосредственно по своим интеллектуальным и нравственным задаткам был человеком, но в то же время он являл собой «совершенное божество». Чтобы отстоять реальность человеческого начала в Христе, Несторий призывал оказывать больше почтения Непорочной Марии, которую он называл «Божьей Матерью».

Его противники были способны предложить в качестве учения то положение, что в Христе воплощалось две различных личности, божественная и человеческая, без каких-либо принципов единения, или даже представить Христа воодушевленным пророком. Подобный достаточно рационалистический взгляд оскорблял рядовое религиозное Мнение, которое прежде всего и было призвано восхвалять Деву Марию, и, что оказалось более важным, дал верующим возможность понять, что учение Нестория умаляло непоколебимую божественность Христа, превращая его в главного пророка. В 431 г. взгляды Нестора были осуждены Собором Эфеса и в рамках Римской империи так и не получили дальнейшего развития, хотя пользовались определенным влиянием в Персии. Противоположная доктрина Кирилла, епископа Александрии, в той форме, в которую она была обрамлена его последователем Диоскором, в свою очередь породила оппозицию. Кирилл и Диоскор полагали, что человечность Христа содержится в его божественности, они утверждали, что Бог был распят за нас. В 449 г. эта точка зрения, получала одобрение Собора в Эфесе, а в 451 г была осуждена Собором в Халкидоне, заявившим, — что Христос представлял собой личность с двумя ликами, человеческим и божественным, в безоговорочном единении, которое ни в коем случае не принижает их индивидуальности. Монофизиты Римской империи придерживались разнообразных точек зрения, от умеренных взглядов Севера Антиохийского, которые отличились от позиции диофизитов только отдельными эмфазами, до крайней точки зрения афтартодоцетистов, которые верили, что Христос располагал не телом человека, а божественным и вечным подобием. Монофизиты и диофизиты так никогда и не достигли компромисса: коптские, эфиопские, якобитские, армянские и индийские христиане до сих пор придерживаются монофизитской позиции, а католическая и ортодоксальная церкви и все протестантские церкви являются диофизитами.

Догмат троицы и Христа, получивший распространение в IV–V вв. и сразу же удовлетворивший религиозные потребности всех христиан, полностью возник на восточногреческой почве. Запад же был представлен только двумя оригинальными мыслителями Пелагием, взгляды которого о деяниях и милосердии были уже рассмотрены нами, и Августином. Августин не был методичным богословом, но развил свою самобытную концепцию в ходе различных споров, в которых принимали участие богословы. Вразрез донатистам Августин создал и развил учение о том, что действенность таинств не зависит от характера и воззрений лица, совершающего их. Против манихейской доктрины о двух равноправных началах, добре и зле, он разработал теорию, согласно которой вся природа по своему естеству является доброй, а зло есть неповиновение человека божественной воле, необходимое сопутствующее обстоятельство человеческой свободной воли. Возражая Пелагию, Августин настаивает на врожденной грешности человека, приходя к выводу, что человек может быть спасен только божеским милосердием, которое даруется лишь некоторым избранным. Вступив в полемику с язычниками, заявившими, что падение Рима обусловлено гневом богов, он написал свой самый известный труд «Город Бога». Труд этот создавался более тринадцати лет и явился результатом весьма кропотливой работы над анализом почти всех существующих проблем, начиная первородным грехом и кончая современными чудодействиями. Самым значительным вкладом Августина в христианскую мысль оказалась его концепция о двух городах, городе земном (civitas terrena) и городе Бога (civitas Dei). Первый из них, несмотря на господствующую в нем злость и свою принадлежность к дьяволу, основанность на себялюбии, развил такие земные добродетели, как справедливость и мужество. Второй, основываясь на любви Бога, не представляется подобным Римской империи или церкви, но существует в умах своих духовных граждан, обитающих на земле, и восторжествует в грядущем мире.

Необходимо подчеркнуть, что в отличие от литературы и теологии поздней Римской империи, которые ныне не вызывают повышенного интереса, искусство этого периода оценено современниками очень высоко, а его история является предметом открытых дискуссий. В скульптуре и живописи классический реализм уступил место формалистическому подходу, для которого равновесие и стиль более важны, чем правдоподобие, а смелое использование ярких красок предпочтительнее утонченных цветов и оттенков. В архитектуре довольно строгим правилам классических течений, которые в некоторой степени были уже разрушены стилем барокко, ставшим популярным во II в., пришли на смену дуги и закругленные формы, а скульптурные изваяния сменились изображениями, навеянными образцами иконографии и выполненными главным образом в виде мраморной облицовки и мозаикр.

За какие-то пятьдесят лет в середине III в. в провинциях угасло монументальное строительство — Значительно оно было сокращено и в Риме. В то же самое время снизилась потребность в статуях. Частное строительство, конечно же, шло своим ходом, и каменщикам, плотникам, обычным художникам и мозаичникам, способным украшать стены комнат и выкладывать несложные покрытия, работу можно было найти без особого труда. Но резчики по камню и дереву, скульпторы и архитекторы более не пользовались спросом, точно так же, как и высококлассные художники и мозаичники. Когда при Диоклетиане, главным образом в столицах и других крупных городах, монументальное строительство было возрождено, архитекторов и квалифицированных ремесленников было уже очень трудно найти. «Сколько бы ни было сейчас архитекторов, все они получили бы работу, но весьма затруднительно обнаружить хотя бы одного», — заявил Константин[56], учредив государственные стипендии на их подготовку. Преследуя аналогичные цели, он освобождал от различных налогов умелых ремесленников, включая художников, скульпторов, мозаичников, резчиков по камню и дереву, чтобы поощрить их на преумножение своего мастерства и обучение своему делу сыновей. К этому периоду отвечающая изощренному вкусу техника римской живописи и скульптуры, которая некогда передавалась от ремесленников подмастерьям, была полностью утрачена. Застой в архитектуре оказался менее катастрофическим, поскольку достижения этого вида искусства фиксировались в книгах, но и здесь практическая традиция применения теоретических правил по большей части была прервана. Яркое представление о состоянии резки можно получить из обозрения арки Константина в Риме, в которой отдельные панели либо высечены из старого материала, извлеченного из классических монументов, либо грубо обработаны каменщиками, получающими заказы на панорамные и тщательно разработанные сцены. Каменщики такого рода производили то, что может быть названо только детским или крестьянским искусством, представленным строгими фронтальными фигурами, расположенными в рядах. То же самое наблюдалось и в мозаике: ремесленники сторонились разработки больших фигур, предпочитая геометрические модели или определенным образом оформленные композиции цветов с грубо отесанными небольшими силуэтами людей, высеченными на панелях, лежащих посередине. Разработчики архитектурных проектов уделяли очень мало внимания соблюдению строгих классических пропорций и преодолевали подобные трудности посредством скачкообразного размещения арок на узкой вершине классических капителей не по общепризнанному стандарту, предполагающему расположение основной части антаблемента на капителе, а с использованием бесформенных блоков арочных плит. Архитектурная резка, действительно, не использовалась долгое время, поскольку дешевле и проще оказывалось вторично применять колонны, антаблементы и другие архитектурные конструкции, которыми увенчивались обветшалые постройки. Даже при возведении известных императорских церквей архитекторы бывало кое-как использовали старые материалы, формируя колоннады колоннами разного размера и укрепляя более маленькие из них на высоких пьедесталах.

Явное бедствие на деле оказывалось тайно лелеянным благословением. Освободившись от исчерпавших себя традиций, художники получали возможность развивать новый стиль и — так как их мастерство повышалось — доводить его до совершенства. Кругообразные скульптуры так и не вошли снова в моду, но в барельефе, живописи и мозаике строго распланированные, фронтальные и симметричные проекты рядовых каменщиков и мозаичников во времена правления Константина, по всей видимости, удовлетворяли современному вкусу и притягивали воображение художников. На самом деле, такие проекты разрабатывались в двух направлениях, которые иногда смешивались, а иногда одно доминировало над другим. Древние традиции эллинистического и римского искусства, с их использованием перспективы и оттенков, не вымерли окончательно. Без сомнения, некоторые школы или семейства художников поддерживали свои наследственные традиции, под рукой всегда оказывались старые книги, из которых можно было скопировать тот или иной образец. Некоторые мозаичные работы, например выстилка полов в константинопольском императорском дворце, относящаяся к V–VI вв., представляют собой высококвалифицированные творения, выполненные в лучших эллинистических традициях. Но по большей части мозаичники, особенно при исполнении настенных и сводчатых работ, предпочитали изображать иератические образы в симметричных рядах или группах с равномерным распределением красок, в частности на золотом фоне, сочетающиеся с геометрическими или стилизованными цветочными композициями, хотя некоторые разработчики проектов, как, например, выполнявшие мозаичные работы в церкви Св. Георгия в Фессалонике, помещали свои образы в фантастические архитектурные обрамления, выдержанные в лучших традициях Помпеи.

Городские строения, такие как театры, бани, уличные колоннады, дворцы и особняки, продолжали возводиться в традиционном стиле, но для церквей были придуманы новые формы. Наибольшее распространение получили базилики, вмещавшие широкий продолговатый зал, освещаемый верхними рядами окон, расположенными с обеих сторон. Ниже находились два, реже четыре прохода между рядами. Центральный зал завершался апсидой, проходы между рядами помещались в апсидах меньшего размера, иногда в квадратных комнатах. Крыши настилались деревянными брусьями, зачастую закрываемыми кессонированным потолком, исключая апсиды, которые увенчивались полукуполом. Ряды отделялись от церковного нефа коллонадами с нерельефным антаблементом или аркадами. С противоположной стороны апсиды было три — пять дверей (с внешней части которых высаживались кусты), высокая колоннада, ведущая в квадратный дворик, тоже с колоннадами, называемый атриумом. В ориентировке здания церкви и обустройстве апсиды или апсид наблюдались различные региональные вариации. Так, между главным залом базилики и апсидой иногда выстраивался поперечный зал. Церкви, большие по размеру, имели баптистерии, помещения административного назначения, которые упирались в боковые часовни.

Внешне базилика выглядела весьма непривлекательной, за исключением, если лицезреть ее со стороны атриума. Внутри она была просторной и величественной, оснащена всем необходимым для проведения церковной службы для прихожан. Алтарь обычно размещался в центре апсиды, духовенство рассаживалось на полукруглой каменной скамье, которая стояла за алтарем вдоль апсидовой стены. По обе стороны алтаря были кафедры для чтения апостольских посланий, евангелий и проповедей. Духовных служителей и верующих, пришедших в базилику, разделял доходящий до пояса каменный щит.

Архитектурные конструкции подобных строений практически всегда заимствовались из древних построек. Новопредставленными оказывались кессонированные потолки, мозаичные работы на апсиде и иногда верхних участках стен, а также мраморное покрытие нижних участков стен, выстланных мозаикой, или украшенный узором мраморный пол и каменные щиты. Мраморное покрытие и выстилание полов производилось главным образом из частей старинных колонн. Материал для узорчатого выстилания полов полностью поступал с известных императорских открытых разработок мрамора, расположенных на Проконнесе, в Александрийской Троаде и Дицимии, которые обеспечивали императорские строительства, а с соизволения императора иногда кое-что перепадало городам и церквям. Здесь поколения ремесленников разрабатывали новый стиль декоративной выстилки, который превзошел коринфские и ионические капители, доведя грубые блоки арочных пят и сводов до совершенства изысканных капителий собора Св. Софии.

Больший интерес, по сравнению с базиликами, вызывают круглые, многоугольные или квадратные строения, напоминающие помещения больших бань, но более декорированные, особенно кольцеобразными колоннадами или арками. Эти строения использовались под баптизарии и часовни мучеников, а также для размещения больших церквей. До нас дошли такие выдающиеся образцы как соборы Санта-Констанца и Сан-Стефано Ротондо в Риме, Сан-Витале в Равенне, Св. Георгия в Фессалониках и Святых Сергия и Вакха в Константинополе. Такие церкви иногда покрывались балками, как, например, церковь Сан-Стефано Ротондо, но обычно следуя традиции бань, увенчивались сводом. При этом решалась весьма щепетильная проблема сочетаний куполов, полукуполов, цилиндрических сводов и сводов, увенчанных крестом.

Истинным шедевром римской архитектуры позднего периода является юстиниановский собор Св. Софии, сочетающий в себе базиликальный и централизованный планы. Обширный центральный зал увенчивается громадным куполом, к которому с западной и восточной сторон примыкают два полукупола, а по бокам под сводом с крестом располагаются ряды, сверху которых проходят галереи, врезающиеся своими аркадами в центральный зал. Просторные базилики и ее величавые аркады соединяются здесь с поднимающимися ввысь куполами и достаточно любопытной криволинейной структурой круглого здания. Очень мало известно об Исидоре Милетском, чего нельзя сказать о другом прославленном и талантливом архитекторе, Анфимии из Тралл, который специализировался на строительной механике. Его вычисления отличались, возможно, чрезмерной смелостью: возведенная им крона центрального купола, который располагался низко, соприкасаясь со свисающими конструкциями, упала в результате землетрясения, простояв всего 20 лет. Оптимальное решение нашел Исидор Младший, сын сослуживца Анфимия. Он сохранил свисающие конструкции только по углам и построил на них высокий купол, который освещался внутри архивольтой окон. Таким образом, была увеличена высота здания и значительно улучшено его освещение.

Текстильное производство продолжало развиваться только в Египте. Конечно же, основная продукция изготовлялась в провинциальных центрах и была далеко не утонченной, но многие сохранившиеся образцы отличаются оригинальностью. Эти образцы свидетельствуют, что эллинистическая традиция все еще была сильна, но образы, напоминающие детские рисунки, представляли собой по большей части геометрические или особым способом оформленные цветочные композиции. Только из Египта дошла до нас и мебель. Более или менее изысканные предметы мебели инкрустированы деталями, на которых изображены эллинистические мифологические персонажи, но рисунки нельзя назвать искусными. Как сокровище мы храним многочисленные образцы серебряных тарелок, стеклянной посуды, украшений и резных изображений на слоновой кости. Самыми ценными среди последних предстают диптихи, рассылаемые консулами как приглашения на проводимые ими игры, обычно содержащие образ жертвователя, начинающего состязания в беге или скачках. Такие предметы производились в Константинополе или в одном из других художественных центров и раскрывают мастерство ремесленников в полном объеме. Это яркие примеры как натуралистических традиций эллинистического искусства, так и официального стиля, который мы называем византийским.

Культура римского мира была чрезвычайно единообразной. Верхние и средние слои населения получали один и тот же тип образования, читали ту же самую литературу — латинскую на Западе и греческую на Востоке — применяя по отношению к ней идентичные критерии оценки, и писали, придерживаясь устоявшихся стилей. За исключением разрозненных еретиков и сохранившихся замкнутых обществ язычников, представители этих слоев исповедовали одну и ту же религию, посещали сходные церковные службы, слушали похожие друг на друга проповеди. Большую часть дня они проводили в ритуалах, совершаемых в банях, или лицезрея одних и тех же мимов, одни и те же колесничные состязания и сражения диких животных. Незначительная разница наблюдалась по вопросу видов спорта. На Востоке популярностью пользовались соревнования по атлетике, длящиеся здесь дольше. На Западе более обычными были гладиаторские бои, традиция проведения которых сохранилась вплоть до начала V в. Высшие и средние слои населения империи носили одинаковую одежду, зачастую производимую в тех же самых центрах, и использовали похожую столовую посуду. В архитектуре, конечно же, проявлялись региональные различия в строениях низших классов общества, определяемые местными запасами строительных материалов. Строительный лес находил применение в северных провинциях, которые были им богаты, кирпич — в других регионах. В Африке стены возводились посредством установки вертикальных каменных глыб, пустые пространства между которыми заполнялись булыжником. В Аравии, где деревья не росли, а единственным доступным камнем был базальт, крыши и потолки сооружались из каменных булыжников, а двери и окна из каменных плит. Но архитектурный облик любого города, от Йорка до Газы, не отличался разнообразием. Представляется весьма затруднительным отыскать какой-либо признак, претендующий на индивидуальность, в искусстве мозаичной устилки полов между приграничными зонами Рейна и Африкой или Палестиной.

В связи с этим всепоглощающее единообразие сказалось и на соответствующих чувствах и настроении, по крайней мере высших и средних классов, мнения которых единственно дошли до нас. С законодательной точки зрения, они были римлянами с 212 г. н. э. Конечно же, среди них были бретонцы, африканцы, египтяне, но эти названия не имели эмоциональной окраски. Предполагалось, что это всего лишь навсего провинциальные характеристики: галлы были прожорливыми, каппадокийцы — невоспитанными, критяне — лгунами. Но эти различия напоминают собой разницу между кокни и йоркширцем. О низших слоях населения у нас мало сведений, но, несмотря на то, что они говорили на разных языках, нет оснований полагать, что они не считали себя также римлянами. Германские правители называли всех своих провинциальных подчиненных римлянами (Romani), арабы именовали всех жителей территорий, которые они завоевывали, руми (Rumi).