Дзержинский, составляя конспект, посвященный теоретику "середины", тщательно исследовал философскую подоплеку Гизо, нравственную первооснову выразителя мелкобуржуазной стихии.
Гизо считал, что в е р х о в е н с т в а не существует потому, что ничья воля не имеет силы закона, пока она является только волей. Недостаточно сказать "я хочу", чтобы быть правым и чувствовать себя таковым. "Все мы сознаем в душе, что наша воля становится законной, лишь подчиняясь живущей в нас способности правильно смотреть на вещи. Существует только одно верховенство, мешающее кому бы то ни было стать его обладателем. Это верховенство разума". Верховенство должно принадлежать разуму для того, чтобы ни одна воля, единичная или всеобщая, не могла претендовать на него. Верховенство должно принадлежать разуму еще и потому, что он является началом единства, которое может найти нация вне чисто абсолютной монархии. Паскаль сказал: "Множество, не сводимое к единству, создает беспорядок; единство, не заключающее в себе множества, является тиранией". После устранения тирании остается свести множество к единству, свести многообразие чувств к единому суждению, к ясной идее, другими словами - к разуму. Средний класс должен управлять потому, что он создает мнение, то есть разум. Разум и традиция имеют законное право на существование: традиция - это тот же разум. Разум умственная "середина", традиция - "середина, непрерывно проходящая через историю". Традиция - это преемственный разум; она сохранилась благодаря своей разумности; ее разумность доказывается самым ее сохранением. Ей не надо других доказательств, лучших оправданий, иных прав. "Уцелеть - значит доказать твое право на существование". (Здесь Дзержинский поставил три восклицательных знака, написал на отдельном листке: "Философия ужа! Браво, Горький!")
Итак, в мире - по Гизо - есть две законные вещи: разум и история; а стало быть, две "середины", которые средний класс - сам в своей сущности "середина" - должен ясно различать и понимать. Вся политика Гизо представляется теорией "средних классов", отданной в услужение аристократической политике. Задачи, поставленные себе, Гизо не разрешил, а задача его была двойная: поддерживать традицию и развивать "свободу". Это заставляло Гизо вести параллельно две политики: "сопротивления" и "освобождения". "Сопротивление" было не чем иным, как консервативной политикой. Цель сопротивления - "урегулировать свободу". Нужно не обуздывать постоянно обнаруживающееся в народе брожение, порождаемое нуждами, стремлением, страданиями, идеями, мечтами и химерами; не следует пренебрежительно относиться к выражению всего этого в народных речах и в декламациях прессы, а следует дать ему законный исход и правильную форму, допустить законное его выражение и тем побудить его выражаться спокойно. Вся задача и заключается в переводе свободы из буйного состояния в нормальное, считал Гизо. Всего сильнее он восставал против того, что называл "духом 91 года". Это был дух революции.
"Теория "золотой середины" Гизо, - записывал Дзержинский, - разбилась при столкновении с жизнью: сословие работающих восстало против тех, кто создавал м н е н и е для с е б я, во имя своих интересов: трудились - миллионы, стригли купоны - тысячи; неравенство классов чревато взрывом, равновесие невозможно. Опыт Гизо, его упование на средний класс, должен стать объектом исследования с.-демократии Польши и России, ибо наверняка петербургские Гизо будут стараться примерить модель Гизо на разлагающееся тело империи. История - форма исследования вероятии будущего".
Во время прогулки сунули незаметно "папироску". Вернувшись в камеру, Дзержинский, радуясь весточке с воли, "папироску" развернул, прочитал листовку, не поверил глазам, прочитал еще раз:
"Рабочие! Сегодня на рассвете на гласисе Варшавской цитадели казнен типограф Марцын Каспшак.
Воздвигая для Каспшака виселицу - первую в нашей стране с минуты учреждения "демократической" Государственной думы, - преступное царское правительство бросило рабочему классу кровавый вызов.
Принимая этот вызов преступного правительства, рабочий класс ответит на него удвоенной боевой энергией!
Рабочие! Неужели вы оставите без ответа смерть Каспшака!!
Варшавский комитет
Социал-демократии Королевства Польского и Литвы.
Варшава, 8 сентября 1905 года".
Марцын, Марцын... Седой, добрый, лучеглазый Марцын... Как же это так?! Ты ведь такой человек, Марцын, что без тебя плохо жить на этой земле. Есть такие люди, которые обязательно должны жить до тех пор, пока живешь ты. Тогда не страшно, если ты где-то рядом, и тебя можно найти, и прийти к тебе, сесть на табуретку в твоей кухоньке, выпить с тобою чаю, выплакать тебе свое горе, и отступит отчаяние, и не будет так одиноко и пусто. Ты ведь не для себя жил, Марцын; поэтому-то и ж и л. Ах, Марцын, зачем тебя нет?
Ночью в камеру к Дзержинскому втолкнули "новенького", Казимежа Гриневского, боевика из ППС. Был Казимеж избит немилосердно, верхняя губа вспухла, выворотилась синим, в белых пупырышках мясом, левый глаз затек, ухо было красно-желтым - полыхало жаром.
- Что, товарищ, совсем плохо? - спросил Дзержинский, когда стражник скрежещуще запер дверь. - Сейчас, браток, сейчас, я оденусь, потерпи минуту.
Налив в миску воды, Дзержинский намочил полотенце, переданное с воли Альдоной, - мягкое, вафельное, не измученное тюремной карболкой, осторожно обмыл лицо Гриневского, потом снял с него башмаки, положил на койку и достал из столика металлическую невыливайку с йодом: поскольку стекло в камере не позволялось, йод он держал в невыливайке, но всегда при себе - помнил побои во время первого ареста, помнил, как загноилась вся спина, оттого что ни у кого из товарищей не было чем промыть ссадины, оставшиеся после ударов березовыми, свежесрезанными палками.
- Крепись, браток, - сказал Дзержинский, присев на койку Казимежа, сейчас больно будет.
- Что у тебя?
- Йод.
- Лей. Там снес - так уж это снесу, - попытался улыбнуться Гриневский, но застонал сразу, оттого что губу резануло тяжелой, рвущей болью.
- Щипи руку, - посоветовал Дзержинский. - Когда сам себе делаешь больно, тогда не обидно ощущать ту боль, что другой тебе приносит.
- Индивидуализм это, - попробовал пошутить Гриневский, - и частничество.
- Ишь, марксист, - ответил Дзержинский, сильно сдавив руку Казимежа, оттого что понимал, как ему больно сейчас, когда шипящий йод проникал в открытые белые нарывчики на вывернутой губе.
Через десять минут, закончив обработку ран (Дзержинский выучился этому специально, в Мюнхене посещал курсы, знал, что в тюрьме никто не поможет, если сам арестант не научится), он раздел Гриневского, укрыл его двумя одеялами знал по себе, что после побоев сильно трясет, - и начал тихонько, ласково поглаживать Казимежу голову, от макушки - к шее; это, говорили мюнхенские доктора, действует лучше любого снотворного.
И Гриневский уснул.
А Дзержинского "выдернул" на допрос Андрей Егорович Турчанинов. 18
- Вспомнили? - спросил поручик, предложив Дзержинскому папиросу. - Или нет?
- Конечно, вспомнил.
- Странно. Говорят, у меня жандармская, то есть незапоминающаяся, внешность.
- Верно говорят. Но у меня память противоположная жандармской - я обязан запоминать то, что вижу и слышу, не полагаясь на бумагу.
- Многое помните?
- То, что следует помнить, - помню.
- Знаете, где ваш давешний собеседник?
- Какого имеете в виду?
- Пилсудского.
- Не знаю никакого Пилсудского.
- Феликс Эдмундович, побойтесь бога, он же ваш идейный противник, а вы покрываете.
- Повторяю: никакого Пилсудского я не знал и не знаю.
- Значит, как между собою - так свара, а если против нас - тогда всем обозом?
- У вас ко мне есть конкретные вопросы?
- Нет. Есть предложение - не изволите ли выслушать мою историю?
- Слушаю.
- Я, Турчанинов Андрей Егорович, сын учителя словесности Владивостокской второй мужской гимназии, поручик артиллерии, причислен к его императорского величества корпусу жандармов после сражения у Мукдена. Там я был, изволите ли видеть, по иную сторону баррикады, нежели чем ваш друг Пилсудский. Кстати, из его миссии ничего не вышло - слыхали? Мы туда отправили одного из лидеров национальных демократов, господина Романа Дмовского, он такую характеристику выдал Пилсудскому, что от него шарахнулись японцы: как-никак монархия, они микадо чтут, а тут социалист со своими услугами... Существует некая кастовость монархов: воевать - воюют, но хранят корпоративную верность в основополагающих вопросах, не желают окончательного крушения, только частичных уступок жаждут.
- Верно, - согласился Дзержинский, изучая тонкое, с ранней сединой на висках, лицо поручика. - Хорошо мыслите.
- Я продолжу? - спросил Турчанинов.
- Да, да, извольте, - ответил Дзержинский; он поймал себя на том, что глаза этого жандарма понравились ему - в них не было потуги на внутреннюю постоянную игру, которая обычно свойственна чинам из департамента.
- Я пришел в этот кабинет после нашего поражения под Мукденом, пришел с открытым сердцем, ибо видел на фронте измену, граничившую с идиотизмом, государственное предательство пополам с тупостью. Я пришел сюда, считая, что смогу принести благо родине, пользуясь полицией, словно воротком, в достижении общегосударственных патриотических целей. Но увы, здесь никто не хочет заниматься охраной общества - в истинном понимании этих слов, потому что нельзя карать тех, кто объявляет войны, выносит приговоры, издает законы, инструмент власти не может восстать против власти же; часть не в состоянии подняться против целого.
- Мы поднимаемся.
- Вы - на других позициях, вы радикальны в той мере, какую я не приемлю. Вы хотите разрушить все, что создавалось веками, а мне, русскому интеллигенту, слишком дорога культура моей родины.
- Кто вам сказал, что мы собираемся разрушать культуру? Наоборот, мы хотим дать ее народу; ныне культура принадлежит тем, кто не очень-то ею интересуется - корешки подбирают в тон к обоям, или живопись, чтоб соответствовала интерьеру.
- Зачем же пугаете: "мы старый мир разрушим до основанья"?
- Основанье - это форма собственности. Культура здесь ни при чем. Разрушать культуру прошлого могут вандалы, мы же исповедуем интеллигентность, как проявление духа человеческого.
- Вы - допустим. Но ведь вас - мало. "Вас" - я имею в виду Дзержинских.
"Лихо он меня подвел к разговору, - спохватился Дзержинский, - ай да поручик!"
Турчанинов, видимо, понял собеседника - поморщился:
- Феликс Эдмундович, я вас не ловлю. А сведения о вас доставляет, в частности, - он понизил голос, чуть подавшись вперед, - Цадер, друг Пилсудского и Гемборека; как-никак вместе в тюрьме сидели. Это - аванс, Феликс Эдмундович, я вам государственную тайну открыл, меня за это должны упрятать в Шлиссельбург...
- Вы получили разрешение столоначальника на то, чтобы о т к р ы т ь? спросил Дзержинский.
- Странно мне слышать эдакое от вас, Феликс Эдмундович, - задумчиво ответил Турчанинов и повторил, вздохнув: - Странно. Кто из столоначальников даст такого рода разрешение? Кто рискнет? Кто осмелится разрешить мне открыть имя подметки?
- Чье имя?
- "Подметка" - так мы называем провокаторов. Цадер - "подметка".
- Кто еще?
- Среди социал-демократов, по моим неполным, естественно, данным, работает девять провокаторов. В ППС - около двух десятков.
- Фамилии помните?
- Клички знаю. Фамилии никому не известны, кроме тех, кто в е д е т.
- Сможете узнать?
- Позвольте ответить вопросом на вопрос - для чего?
- Чтобы открыть мне.
- Убеждены, что выйдете из тюрьмы?
- Убежден.
- А я - нет. Вам не дадут д о ж и т ь.
- Что предлагаете?
- Бежать надо, - убежденно ответил Турчанинов. - С моими данными бежать. Тогда - и мне рисковать будет смысл. Иначе - меня погубите вместе с собою, а сие - невыгодно для вас, сугубо невыгодно.
- Ответьте, пожалуйста, какой вам резон помогать нам?
- Резон прост - являясь в конечном счете вашим противником, я хочу помочь вам стать сильным тараном в борьбе за м о ю, а не в а ш у Россию.
- Значит, заключаем соглашение по тактическим соображениям?
- Именно.
- Жаль. Я бы с удовольствием заключил с вами договор по соображениям стратегическим - наивно пытаться сохранить то, что прогнило изнутри, лишено веры, общности интересов, лишено, если хотите, идеализма.
- Феликс Эдмундович, скажите, вы часто ощущаете страшное чувство одиночества? - неожиданно спросил Турчанинов - словно ударил ногой в печень.
Дзержинский увидал перед собою иные глаза: зрачки сейчас расширились, словно Турчанинов принял понтопону, был в его страшноватых глазах тот интерес, который свойствен человеку, ставшему игрою судеб хирургом и зарезавшему первого своего больного на бело-кровавом операционном столе.
- А что вы называете "одиночеством"?
Турчанинов ответил потухшим голосом - ослаб от постоянного внутреннего напряжения:
- Одиночеством я называю о д и н о ч е с т в о.
Теперь Дзержинскому было важно продолжить разговор - что-то такое приоткрылось в поручике, что надо было рассмотреть, размять, исследовать со всех сторон и понять - до конца точно.
- Это тавтология, - задумчиво, после долгой, н а н о в о изучающей паузы, ответил Дзержинский. - Одиночество, по-моему, другое. Одиночество - это если ты чувствуешь свою ненужность.
- И всё?
- В общем - да. Могу развить: одиночество проистекает от вспыхивающего в тебе недоверия к сущности бытия, - жизнь довольно часто радует нас нелепыми обманами: ждешь одного, получается совсем иное. Тогда перестаешь верить себе, своему мыслительному аппарату - "отчего дался в обман?". Здесь граница, водораздел, Рубикон; отсюда можно впасть в мистицизм, решить, что все за тебя отмечено, взвешено, решено и ты лишь пустая игрушка в руках таинственного рока. Тогда лучше не мыслить, а просто-напросто существовать, поддаться, плыть...
- Неужели и у вас такие мысли бывают, Феликс Эдмундович?
- Ничто человеческое не чуждо мне, Андрей Егорович, - ответил Дзержинский, чувствуя внутри тяжесть и обидную, тупую боль.
...Казимеж Гриневский встретил Дзержинского возгласом:
- Пришедших от смерти приветствуют побывавшие у нее в гостях!
- Настроение поправилось?
- Вполне. Спасибо вам. Соседи простучали в стеночку, что вы - Юзеф.
- А вы?
- Я Гриневский, пэпээс, лютый враг социал-демократов.
- Завтракал, лютый враг?
- Да. Вашу пайку к стене положил и два моих куска хлеба сверх - как гонорарий за медицинскую помощь; сам жевать не могу.
- Спасибо.
- Не били?
- Нет.
- Хотя да, вас, агитаторов, не лупят, это только нам достается.
- Я наспорился, браток, предостаточно. Спать хочу.
- Одеяло берите, я уже согрелся.
- Правду говорите?
- Истинную.
Дзержинский взял свое одеяло, лег на койку, укрылся до подбородка.
- Вас как зовут?
- Казимеж.
- В чем обвиняют?
- Шьют нападение на склад с оружием.
- Улики есть?
- Нет. Выбивали.
- Если найдут хоть одного свидетеля - плохо будет. Держитесь, Казимеж, тут люди ловкие. Сидите первый раз?
- Да.
- Ловкие люди, - повторил Дзержинский. - Ухо с ними держите востро.
- Теперь можно как угодно держать: наганы у нас, значит, и власть у нас будет.
- При чем здесь наган и власть? - поморщился Дзержинский. - Власть не наганом завоевывается.
- Словом? - спросил Казимеж, вложив в это смысл усмешливый - улыбаться опасался, губа вспухла еще сильнее, покрылась коричневой, припеченной корочкой.
- Наганом власть следует защищать, наганом и винтовкой, но считать, что лишь оружие даст власть, - наивно. К революции общество идет сложной дорогой, а в подоплеке - разность экономических интересов, как ни крути. Ну, есть у вас наганы, ну а дальше? Власть, если потребуется, выдвинет на улицу орудия. Тогда что? Если солдат не дернет за шнур, если он понимает, что стреляет в братьев, - тогда победа, а коли - нет? Если он знает, что есть заговорщики, которые бомбы кидают? Тогда как? Зачем вам тогда наганы? В казаки-разбойники играть?
- Вы меня что, распропагандировать хотите? Обратить в лоно социал-демократии?
- Сами придете в наше лоно, - убежденно ответил Дзержинский. - Сами, Казимеж.
Он ошибался: той же ночью Казимежа повесили во дворе тюрьмы; двое его подельцев не выдержали пыток, назвали имена, явки, пароли. Умер Казимеж гордо, пел "Червоный Штандар".
Дзержинский, слушая голос его, кусал пальцы, чтобы не так обжигающа была боль: Казимежу накануне исполнилось двадцать лет, почти столько, сколько было самому Дзержинскому, когда он первый раз попал в каземат.
"А. Э. Булгак.
Милая Альдона!
Когда мне становится грустно, я обращаюсь к тебе; твои слова, такие простые, искренние и сердечные, успокаивают мою грусть. Моя жизнь была бы слишком тяжелой, если бы не было столько сердец, меня любящих. А твое сердце тем более мне дорого, что оно меня сближает с детством, к которому обращается моя усталая мысль, и мое сердце ищет сердце, в котором нашелся бы отзвук и которое воскресило бы прошлое.
...Аскетизм, который выпал на мою долю, так мне чужд! Я хотел бы быть отцом, и в душу маленького существа влить все хорошее, что есть на свете, видеть, как под лучами моей любви к нему развился бы пышный цветок человеческой души. Иногда мечты мучают меня своими картинами, такими заманчивыми, живыми и ясными. Но, о чудо! Пути души человеческой толкнули меня на другую дорогу, по которой я и иду. Кто любит жизнь так сильно, как я, тот отдает ей свою жизнь...
Твой Феликс".
Тук-тук, здравствуй, друг!
- Это я, Юзеф.
- Здравствуй, "Смелый". Почему вчера не перестукивал?
- На допросах держат целый день.
- Что мотают?
- Собирают все о Дзержинском. Копают даже самую пустяшную малость. Ты не знаешь его?
- Не знаю.
"Что они задумали? Ищут путь к Розе? Хотят затащить сюда все Главное Правление?"
- Юзеф...
- Да.
- Ты слыхал - вчера ночью во дворе тюрьмы стреляли?
- Да. Не спишь? Бессонница?
- Я все время чего-то жду.
- Ты днем жди. Ночью спать надо. И зарядку делай. Каждый день.
- Это что такое?
- Первый раз сидишь?
- Да.
- Зарядка - это гимнастические упражнения, чтобы тело было в состоянии постоянной готовности.
- Готовности? К чему?
- К бою, потому что...
Дзержинский резко отвалился от стены - лязгнул замок, заглянул Провоторов, шепнул:
- Держите!
Провоторов уронил "папироску" на пол, дверь быстро закрыл. В "папироске" сообщение с воли. Дзержинский увидел подпись "Эдвард" - самые важные новости, передает Комитет.
"Юзеф, работа идет. Варшава, Лодзь и Ченстохов снова бастуют. Рядовые ППС с нами. Национал-демократия сбесилась - они предлагают себя в услужение царю. Если сможешь - напиши, мы тут же напечатаем. Крепись. Мы верим - скоро ты выйдешь. За это говорят события во всей России. Эдвард".
Ночью Дзержинский набросал прокламацию.
Перед пересменкой вызвал надсмотрщика, проследил, чтобы Провоторов спрятал листок понадежнее. Цепь: революция - тюрьма - революция работала четко; сложная и страшная цепь, чреватая виселицей Провоторову и расстрелом всем тем, кто был связан с ним, даже косвенно.
"КОНТР-РЕВОЛЮЦИЯ И ПОЛЬСКАЯ "ЧЕРНАЯ СОТНЯ".
Рабочие! Царь нашел у нас усердных защитников. Вся буржуазная пресса изрыгает желчь на революцию, на забастовки и демонстрации. Во главе этой травли ныне стала польская "национал-демократия".
Что сказала эта партия в ответ на убийства, совершенные царским правительством 1-го Мая на улицах Варшавы и Лодзи? Когда рабочие почтили память погибших всеобщей забастовкой, национал-демократия выпустила воззвание, обливая революционеров грязью. Правительству, которое убивает рабочих, национал-демократия засвидетельствовала уважение, сообщив, что она действует в духе "реформы".
Что сказала национал-демократия, когда правительство убивало лодзинских рабочих? На известие об этих злодеяниях царя Варшава отвечала забастовкой и демонстрациями, а национал-демократия снова выпустила воззвание, но не для того, чтобы призвать рабочих к борьбе против преступного царизма, а чтобы снова накинуться на революционеров, "изменников, прохвостов и жидков".
Рабочие! В России полиция организует "черные сотни" из самых отпетых людей, прощелыг, пьяниц и воров, - лишь бы они били революционеров и евреев.
В России каждый честный рабочий, даже каждый честный капиталист глубоко презирает организаторов "черных сотен", этих грязных наймитов. Национал-демократы хотят заменить в этом отвратительном деле темных холопов царя.
Отвлекать внимание рабочих от борьбы за свободу, отуманивать рабочих царскими "реформами", направлять рабочих к борьбе против революционной социал-демократии, вызвать антиеврейский погром, вот к этим-то средствам и прибегает буржуазная контрреволюция с национал-демократией во главе.
Организация рабочих - для блага царя и фабрикантов - в защиту кнута и эксплуатации, вот - патриотическая программа национал-демократии.
Рабочий народ Польши ежедневно приводит доказательства тому, что его не испугают преследования правительства, царские указы и винтовочные пули. Тем более не испугают его "черные сотни" национал-демократии...
Долой слуг деспотизма!
Да здравствует революция!
Главное Правление
Социал-демократии Королевства Польского и Литвы".
Вечером, во время раздачи ужина, в камеру зашел "граф", Анджей.
- Давай миску, чего вылупился! - крикнул он Дзержинскому и чуть подмигнул: за спиной его стоял стражник (не Провоторов - другой) и сладко зевал менялась погода, дело шло к холодам; видимо, ночью надо ждать снега.
Дзержинский миску протянул, Анджей плеснул ему баланды и незаметно подтолкнул половником. Миска со звоном упала на кафель, картофельная жижа растеклась лужей, формой, похожею на Черное море.
- Вытирай теперь! - сказал Анджей. - Я не нанимался.
- Плохо наливал! Вместе вытирать будем.
Надзиратель кончил зевать лающе, со стоном; откашлялся, прохрипел посаженным голосом:
- Бери тряпку, поможь...
- В других камерах арестанты галду подымут, еду надо разносить, ваш бродь.
Охранник выглянул в коридор, лениво крикнул:
- Майзус, помоги котел перенесть! - и отошел к соседней камере.
Анджей взял тряпку, опустился на колени - голова к голове - с Дзержинским:
- Сегодня можно бежать.
- Не надо. Скоро тюрьму откроют.
- Тебе откроют, мне - нет.
- За что сел?
- Тюк с вашими газетами волок.
- Тюрьмы откроют, Анджей. Потерпи. Мы вместе выйдем, потерпи, прошу тебя.
Анджей поднялся, отжал тряпку в ящик для мусора, посмотрел на Дзержинского сожалеюще и молча вышел из камеры.
Вечером, попросившись в уборную, Анджей потянул на себя подпиленную решетку в маленьком оконце, которое выходило на крышу административного флигеля. Решетка подалась легко, без скрипа. Анджей действовал быстро, опасаясь, что надзиратель, который по-прежнему лающе зевал около двери, начнет торопить его. Подтянувшись, Анджей пролез в окно. В это время, как и было уговорено, в камере, что находилась в дальнем углу коридора, закричал "Евсейка-дурак", отвлекая надзирателя. Услыхав, как протопали сапожищи, Анджей опустился на крышу флигелька, сорвал с себя бушлат, размотал тонкую шелковую сутану, которую ему передали сегодня утром; ксендзовскую черную атласную шапочку надел на себя, стремительно спустился по пожарной лестнице в неохраняемый дворик, пересек его, вошел в коридор, откуда вела дорога к свободе, - остался лишь один караульный, старикашка, придурочный, носом клюет, а на пенсию не хочет - поди проживи на пятнадцать рублей.
Когда осталось до старика пять шагов, Анджей услыхал крик: надзиратель, который пас его возле уборной, видно, обнаружил побег.
Анджей распахнул дверь, прошел мимо дремавшего караульного, который вскочил, увидав сутану (рассчитано все было точно - ксендз входил сегодня днем через эту дверь, а выводили его главным подъездом, придурочный караульный соображал туго, но то, что т у д а входил, - должен был помнить).
Когда дверь за Анджеем захлопнулась, заныли колокола тревоги. Анджей побежал по набережной Вислы. Бабахнул выстрел, второй, третий.
- Стой! - закричали сзади. - Стой, черный!
С третьего выстрела п р о ш и л и.
Анджей бежал по набережной, навстречу людям, чувствуя, как соленая кровь обжигает горло.
С пятого выстрела перебили руку.
- Ну что ж вы?! - закричал он тем, что шли навстречу. - Что ж вы, люди?! Что ж стоите?! Убивают ведь!
Терял он сознание легко, будто отлетал - в ушах колокольчики звенели, много маленьких медных колокольчиков, про которые мама певучие сказки сказывала, пока еще живой была, - царство небесное ей, святой, доброй, нежной великомученице.
Слабо помнил Анджей, как подняли его, понесли куда-то; слышал только крики и понял, что не отдадут его городовым - набережная запрудилась народом, жаться к стенам перестали, высыпали на мостовую...
"НЕ ПОДЛЕЖИТ ОГЛАШЕНИЮ.
ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
ТОВАРИЩУ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ЗАВЕДЫВАЮЩЕМУ ПОЛИЦИЕЙ
Д.Ф.ТРЕПОВУ
ЗАПИСКА О ПРОИСШЕСТВИЯХ
Варшава, 10 октября 1905 года.
I. УБИЙСТВА И ПОРАНЕНИЯ.
1) Вчера, в 8 ч. вечера, во время побега контрабандиста Анджея Штопаньского из цитадели, охраною замка была начата стрельба, во время коей ранено два человека; беглеца захватить не удалось. Вспыхнула стихийная демонстрация, которую удалось разогнать лишь после того, как вызвано было полсотни казаков.
2) Вчера, в 1 час дня, на станцию "Варшава-Ковельская" прибыл с 5-часовым запозданием пассажирский поезд из Сосновиц. Поезд этот подвергся вооруженному нападению боевиков ППС между станциями "Целестинов" и "Отвоцк". В 6 верстах от Отвоцка один из пассажиров остановил поезд тормозом Вестингауза. Из поезда и из прилегающего к линии леса собралась шайка революционных разбойников, вооруженных браунингами, в числе около 40 человек. Часть разбойников, стреляя из револьверов, заставила пассажиров не выходить из вагонов, другая - кинулась на паровоз и, припугнув машиниста револьверами, завладела машиной, а остальные кинулись к багажному вагону, в котором под охраной жандарма Мищенко перевозилась значительная сумма выручки станций этой линии. Мищенко отстреливался, пока в ружье были патроны, а затем преступники убили его многочисленными выстрелами. Отцепив паровоз с тендером и багажным вагоном от остальной части поезда, разбой-вики уехала версты на три, разбили железные сундуки, в которых хранились денежные суммы, забрали, по слухам, 15 000 руб., выпустили пары из паровоза и скрылись в лесу.
II. НАСИЛИЯ, ГРАБЕЖИ И КРАЖИ.
3) Вчера совершены нападения на следующие казенные винные лавки:
В 1 участке: В лавке под No23 на Доброй улице трое злоумышленников в 4 часа дня забрали 40 рублей и на 50 руб. гербовых марок и разбили посуды с водкой на 20 рублей.
В 3 участке: Под No49 на Дельной улице пять грабителей в 3 часа дня забрали 34 руб. 84 коп.
В 6 участке: Под No101 на Панской улице трое грабителей в 10 часов утра забрали 10 руб. и разбили посуды с водкой на 15 руб.
В 7 участке: Под No52 на Холодной улице в 2 часа дня четверо грабителей забрали 50 рублей.
В 8 участке: Под No20 на Панской улице двое грабителей забрали две бутылки с водкой, стоимостью в 2 рубля.
В 10 участке: Под No5 на Александрии в 6 час. 30 мин вечера пятеро грабителей забрали 200 рублей.
III. ОБЫСКИ И АРЕСТЫ.
4) Начальник Варшавского отделения С.-Петербурго-Варшавского жандармского полицейского управления ж. д. препроводил к Приставу 12 участка конфискованные им, по распоряжению Начальника означенного управления, 96 экз. газеты "Наша Жизнь", 64 экз. газеты "Современная Жизнь" и 72 экз. "Червоного Штандара".
IV. РАСПРОСТРАНЕНИЕ НЕДОЗВОЛЕННЫХ ИЗДАНИЙ И ПРЕСТУПНЫХ ВОЗЗВАНИЙ.
5) Распространяются прокламации на русском языке "военно-революционной организации социал-демократии Польши и Литвы" под заглавием: "Царский Манифест", в которых солдаты призываются "готовить свое оружие, чтобы вместе с народом направить его против общего врага, преступной чиновно-полицейской шайки".
6) Распространяются прокламации "Главного управления Социал-демократии Царства Польского и Литвы" от 13/26 июля с. г. под заглавием: "Буржуазным словам противопоставим рабочее действие". В прокламациях этих говорится: "Товарищи рабочие, где кончается план действий буржуазии, там начинается наш план; где они молчат, там говорим мы. А наш голос - это голос боевой. Они хотят пассивного сопротивления, мы хотим борьбы".
V. МАНИФЕСТАЦИЯ.
7) Вчера полицией было разогнано четыре демонстрации рабочих".
"НЕ ПОДЛЕЖИТ ОГЛАШЕНИЮ.
ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
ТОВАРИЩУ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ЗАВЕДЫВАЮЩЕМУ ПОЛИЦИЕЙ
Д.Ф.ТРЕПОВУ
ЗАПИСКА О ПРОИСШЕСТВИЯХ
Варшава, 11 октября 1905 года.
I. УБИЙСТВА И ПОРАНЕНИЯ.
1) Вчера, около 6 часов вечера, в дер. Таргувек, гмины Ерудно, Варшавского уезда, члены анархистской группы "Интернационал" четырьмя выстрелами из револьверов ранили в грудь жандармского унтер-офицера Привяслинских железных дорог Степана Бадановича, 48 лет. Раненый помещен в железнодорожной больнице на Брестской улице.
2) В Пражскую больницу поступил на излечение кассир магистрата г. Межиречья Юзеф Вишневский с огнестрельною раною головы. Вишневский объяснил, что в ночь на 29 июня он приготовлял в канцелярии магистрата 12000 рублен к сдаче в Луковское казначейство, и в это время ворвались трое грабителей, которые, угрожая револьверами, забрали все эти деньги, заявив, что они надобны для нужд польской партии социалистической. Вишневский, уйдя к себе на квартиру, намеревался с горя лишить себя жизни и выстрелил в себя из револьвера.
II. НАСИЛИЯ, ГРАБЕЖИ, КРАЖИ И ВЫХОДКИ.
3) Вчера, в первом часу ночи, но Кручей улице от Иерусалимской аллеи проезжал на одноконном извозчике мужчина в окровавленном офицерском кителе, держа одной рукой за волосы сидевшую рядом с ним женщину, а другой сдавливая ей горло; по временам женщина хрипела, а временами неистово кричала. За ними бежала толпа народа с криком: "держи". Выбежавшие из канцелярии 9 участка городовые задержали извозчика и, освободив женщину, доставили ее вместе с мужчиной в участок. Мужчина оказался отставным подполковником Антоном Фирлей-Конарским (Пенкная 40), а женщина - его жена, страдающая приступами безумия на почве ревности.
III. РАЗНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ.
4) Вчера, около 12 часов ночи, в еврейском театре "Багателя" во время последнего действия пьесы "Рацеле" публика, недовольная ее "буржуазным содержанием", начала свистать и кричать, так что актерам пришлось прекратить спектакль.
5) Неизвестными злоумышленниками начертана на стене 2-го участка дерзкая надпись - "Да здравствует революция".
6) Из р. Вислы против Александровского парка вытащен труп безработного Вацлава Гуральского, лет 35 от роду.
7) В доме No11 на Зомбковской улице пыталась отравиться нашатырным спиртом поденщица Вероника Поплавская, 18 лет (Великая 41).
IV. ЗАБАСТОВОЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ.
8) Вчера, около 8 часов вечера, в канцелярии цеха кондитеров (Новый-Свет 41) собралось около 15 владельцев кондитерских и около 120 рабочих-кондитеров вместе с посторонней публикой для переговоров относительно забастовки. Во время горячих споров были произведены два выстрела, никого не ранившие. Стреляли, как полагают, национал-демократы. Забастовка служащих в кондитерских продолжается, причем под влиянием социал-демократического террора закрыты почти все кондитерские Варшавы и в городе - в результате этого - нет хлеба.
V. МАНИФЕСТАЦИИ.
9) Вчера полиция пыталась разогнать демонстрацию бастующих рабочих-металлистов; ввиду огромного сборища черни, пришлось вызвать сотню казаков. Демонстрация проходила под лозунгами СДКПиЛ, призывавшими к борьбе русских и поляков против власти.
Во время разгона толпы было ранено семь демонстрантов, 19 человек задержаны".
"НЕ ПОДЛЕЖИТ ОГЛАШЕНИЮ.
ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
ТОВАРИЩУ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ЗАВЕДЫВАЮЩЕМУ ПОЛИЦИЕЙ
Д.Ф.ТРЕПОВУ
ЗАПИСКА О ПРОИСШЕСТВИЯХ
Варшава, 12 октября 1905 года.
I. УБИЙСТВА И ПОРАНЕНИЯ.
1) Сегодня, в 11 часов утра, на углу Великой и Каликста неизвестный злоумышленник подошел к командиру 2 бригады 4 пехотной дивизии генерал-майору Тюменькову, который, выйдя из своей квартиры в доме No19 на улице Каликста, садился на извозчика. Злоумышленник выхватил револьвер и произвел в генерала пять выстрелов, причем ранил его в правый бок и левую руку. Затем злоумышленник вместе со своими четырьмя сообщниками бросился бежать на Нововейскую улицу. Так как были получены сведения, что двое из них скрылись в доме No11 на этой улице, то дом этот был оцеплен и в нем был произведен обыск, но злоумышленников там не оказалось. Генерал был отвезен немедленно в Уяздовский госпиталь. Проходившая по прилегающим к месту преступления улицам публика, услышав выстрелы, в панике бросилась бежать. Некоторые из офицеров, проживающих на улице Каликста, предполагая, что это убегают злоумышленники, стали стрелять из револьверов с балконов и из окон. Был ли кто при этом ранен, сведений пока не имеется.
2) Вчера, в 12 часов дня, из лагеря л.-гв. Кексгольмского полка были высланы в патруль по городу 8 нижних чинов 15 роты под, командой ефрейтора Атамасова, который послал их по два человека. Рядовые Иван Лапчин и Константин Шакулин были посланы по Вороньей улице. Около дома No23 к ним подошли два неизвестных молодых человека и, спросив: "вы куда идете", произвели в них четыре револьверных выстрела, причем тяжело ранили Лапчина в живот, а Шакулина в голову около левого уха. Раненые упали, а злоумышленники, забрав вкнтовки, скрылись.
III. ЗАБАСТОВОЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ.
3) Остановили работу металлисты завода Прохоровского и каменщики пригорода Праги, находящиеся под традиционным социал-демократическим влиянием.
4) Забастовали рабочие кожевенной мастерской Файнштауба, требуя увольнения бухгалтера Кфина, который, по их словам, является агентом Охранного отделения. Это уже третья забастовка в мастерской Файнштауба. Все забастовки проводятся под социал-демократическими лозунгами.
IV. МАНИФЕСТАЦИИ И СБОРИЩА.
5) На Хмельной состоялась восьмая за этот месяц демонстрация рабочих социал-демократов и примыкавших к ним социалистов и "пролетариатчиков", которые требовали конституции, свободы слова, а также протестовали против "эксплуатации трудового люда чиновно-буржуазной сволочью, царскими сатрапами". Аресты провести не удалось из-за огромного стечения народа и недостатка сил полиции".
(Таких отчетов на стол товарища министра внутренних дел каждое утро приходило шестьдесят четыре: по числу губерний.
Читать их было страшно; к страницам прикасался осторожно, как к холодному лбу покойника.
Безысходность полная; одна надежда на армию.)
ТОВАРИЩ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ЗАВЕДЫВАЮЩИЙ ПОЛИЦИЕЙ
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ ПРИВИСЛИНСКОГО КРАЯ
ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ К.К.МАКСИМОВИЧУ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Милостивый Государь Константин Клавдиевич.
В течение последних месяцев в пределах вверенного Вашему Превосходительству Края, в особенности же в г. Варшаве, заметно участились случаи дерзких нападений со стороны членов подпольных организаций на чинов полиции, дворников и даже чинов военных патрулей, принявшие за самое последнее время как бы эпидемический характер. Насильственные действия со стороны злоумышленников, ускользающих обыкновенно от преследования и законной ответственности, терроризуют население и несомненно подрывают в нем всякое доверие к могуществу правительственной власти и способности ее предоставить обывателям законную и надежную защиту от произвола злоумышленников.
Обращаясь к выяснению причин описанного печального положения вещей, нельзя не признать, что таковыми прежде всего являются полная несостоятельность полицейского розыска, приводящая к безнаказанности дерзких нарушителей общественного порядка и спокойствия, а равно и те исключительные условия Привислинского края, в которых приходится действовать Варшавской полиции, и что во избежание дальнейших осложнений в этом отношении и для скорейшего водворения прочного порядка представляется единственно и безусловно необходимым возможно широкое пользование войсками, наряжаемыми в помощь полицейским силам.
Ввиду изложенного я считаю своим служебным долгом просить Ваше Превосходительство не отказать в принятии всех возможных и необходимых по Вашему мнению мероприятий, которые, при широком пользовании войсками, как средством для проявления сильной и непоколебимой власти, могли бы ближайшим образом содействовать скорейшему водворению порядка и спокойствия в возбужденном населении вверенного Вам Края, и в частности в г. Варшаве.
Прошу Ваше Превосходительство принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.
Подписал:
Д. Трепов.
...Однако и после того, как армия еще более активно включилась в борьбу с революцией, т и ш е не стало - забастовочное движение росло и ширилось, трещали щелчки ночных выстрелов. Власть не могла уже больше у д е р ж и в а т ь так, как раньше, потому что рабочие перестали бояться - чего ж бояться-то?! Ведь страшатся тогда лишь, когда есть что терять, а ныне такая голодная и серая жизнь пошла, что и терять нечего.
По Варшаве пошла летучая фраза Дзержинского: "Если нет конца терпенью, тогда нет конца страданиям".
Натерпелись вдосталь.
Х в а т и т. 19
Если остановить движение (что само по себе невозможно, ибо движение есть форма жизнедеятельности мироздания), или, точнее, если представить себе эту невозможную, резкую, как монтажный стык кинематографа, остановку, то незримый объектив кинокамеры должен увидеть, запечатлеть и сохранить навечно стылый январский день 1905 года, и трупы на Марсовом поле, и весеннее гулянье на Кони-Айленде, и расстрел первомайской демонстрации в Варшаве, и забастовки в Николаеве и Минске, и тифозных солдат в Хабаровске, и парад победы в Токио, и восстание в Лодзи, и канкан в Париже, и голодного Пикассо в Барселоне, и громадину Зимнего дворца, и тихую залу, в которой сидел великий князь Николай Николаевич, внимавший взлохмаченному и трясущемуся Филиппу-провидцу, который говорил жарко, мешая французские и русские слова:
- Деяние - рьян, ничто, пусто; ожидание - боюсь, боюсь, чую копыта! Величие - каково? Колонна рушится, величие - вечно! Ум - где он? Чей? Умишко умище - ум...
Руки провидца Филиппа трогали черное сукно спиритуалистического стола осторожно, как хлеб, а как иначе трогать ему святое, ежели булочник он из Бордо, он к хлебу как к святости касался, он святость эту на мысль перенес, д о х о д н у ю мысль: когда царит страх - глупость во сто крат растет и надежду в другом ищет, коли в себе пусто.
- Чужой ум - в свое русло, русло сетью, рыба - твоя! Чешуя - чую чешую, скользит, держи, держи, бойся, уйдет - пропало!
- Кто это, Трепов? - спросил Николай Николаевич тихо, не обернувшись даже к сидевшему подле генералу.
Тот, с хитрованской усталостью в раскосых, татарских глазах, ответил, не веря самому себе, а уповая лишь на умение угадывать:
- Граф Витте, ваше высочество. Либералы начинали - им управляться. Не управятся, будут ответ держать: и за прошлое и за настоящее...
- Что дальше? - спросил Николай Николаевич месье Филиппа, который беседу святейшей особы не прерывал, - европеец, сукин сын, хоть и булочник: у них любой, даже бабенка с панели, д е л и к а т н а от розг в детстве, это только россияне детишек тюрей кормят, зубешки им берегут, европеец сразу ему химический целлулоид в хавало: жуй и молчи, а орать будешь - по заднице!
Однако таинственность в и д а месье Филипп сохранял, и пальцами сукно продолжал трогать во время беседы августейшей особы с приближенным другом, и на вопрос Николая Николаевича отвечал быстро, стараясь вести себя так, как это угодно жителям северной столицы, чтобы слышали то, что хотят слышать, но чтоб и в пальцах дрожь, в теле - озноб, а главное - в глазах уголья.
- Велик - не велик, кровь чужая - другой земле служить будет, кревэн, сильней, истовей, страх потери, потеря страха. Всё рядом. Вижу мягкое, под мягким - сила, а под силой мощь, не все видное - видно, а чувствовать пальцами, кончиками, тре воли, слабо, еще слабее, а нажать! А если нажимать краусон?! Больно, больно, гной ушел, рана опала, желтая кожица пор ля скальпель, авек, авек, вон! Прочь!
Николай Николаевич поднялся, отошел к маленькому зеркальному серванту, долго смотрел на лицо свое, которое было сейчас красно-голубым, пятнистым, потому что ломалось и рвалось в хрустале, подаренном Вильгельмом на крестины Анне, племяннице: стекло, за стеклом хрусталь, в хрустале куски лица, ох, ужас-то, будто бомбой порвало...
Великий князь крепко взял лицо большой мясистой пятерней, словно собирая со стола апельсиновые корки, сжал, ощутил себя, закрыл глаза, обернулся резко, сказал ясновидцу:
- Иди. Спасибо.
Трепову повелел остаться.
...Государь слушал Николая Николаевича, казалось, внимательно, но взгляд его то и дело замирал. Трепов заметил: в том месте, где небо сливалось с серой сталью Финского залива.
- Петербург я удержу, - продолжал Трепов, - Петербург будет цатаделью, Ваше Величество.
Государь чуть улыбнулся, вспомнив рассказы бабушки об Аракчееве: тоже ведь был в словах дурак и напыщен, но верен, как пес. Отдай таких, приблизь э с т е т о в, которые "цатадель" и не поймут - конец династии. Простое обязано служить сложному, оно, простое, благодарно за доверие, и с л у ж б а для такого рода простого - в обычную, тихую радость, а не в рассуждения по поводу будущего. Нет будущего, коли нельзя его ощутить или пощупать; настоящее есть оно и обязано стать будущим.
- А Москву? - спросил государь. - В Москве стреляют. В Москве Кремль, это - сердце.
- Киев - матерь городов русских, - сердито обмолвился Николай Николаевич, - а Варшава - европейское предместье: там тоже вот-вот баррикады начнут строить...
- Хорошо, - сказал государь, - пусть войдет Витте.
Граф был лицом устал, под умными и все примечающими глазами залегли дряблые мешки, рот сжат в жестокую и требовательную щель - варяг, сволочь, пригласили когда-то на свою голову, а как теперь без них?!
- Мне кажется, - неожиданно для всех мягко улыбнувшись, сказал государь, что на том месте, где сливаются небеса и хляби, сидят белые лебеди, хотя время их пролета отошло. Чайки. Обычные чайки. Свидетельство постоянного человеческого желания мечтать. Итак, граф, я с радостию вижу вас в Царском Селе и жду доклада.
- Ваше Величество, я благодарен за ту любезную милость, которой вы удостоили меня, но, право, не время сейчас искать иной путь, кроме как путь немедленной и безусловной военной диктатуры - иначе не удержать Россию.
- Мы не вправе позволить себе непоследовательность, - возразил государь. Народу были обещаны конституционные послабления, Булыгин работал над этим, и мы дадим подданным те свободы, которые целесообразны и допустимы.
- Государь, - твердо возразил Витте, - Россия возблагодарила бы вас за этот акт, полный глубочайшего прозрения, коли б была армия. Но армия в Маньчжурии, на Дальнем Востоке, в Сибири, и движение ее к столицам медленно. Даровать свободу без штыка в России нельзя: чернь не готова к парламентаризму. Лишь военная диктатура может спасти трон.
- Трон в спасении не нуждается, - резко возразил великий князь, - трон в России незыблем был, есть и будет. В спасении нуждается спокойствие подданных.
- Значит, надо ввести военное положение в столицах, - сказал Витте, и чуть заметная улыбка тронула его синеватые, сухие губы, ибо он понимал, какова будет реакция великого князя. Он не ошибся - тот отреагировал сразу же:
- Не военное, а чрезвычайное. За военное - мне отвечай, да?! Нет уж, пусть за военное положение отвечают те, кто подталкивал Россию к анархии.
- А кто подталкивал Россию к анархии? - осведомился Витте.
Великий князь заметил молящий взгляд Трепова, полицейский, простованский, преданный, д а л е к о г о смысла, и ответил примирительно:
- Безответственные смутьяны, мешающие нам с вами помогать несчастному народу.
- За чрезвычайное положение, - скрипуче ответил Витте, - прими я предложение Его Величества возглавить кабинет министров, отвечать придется мне. Именно поэтому я и прошу освободить меня от милостивого и столь лестного предложения возглавить правительство.
- Так ведь, - подал голос Трепов, - вместо диктатуры проще манифест объявить народу, царское слово до него донесть, глаза ему раскрыть!
- Он потребует тогда, - так же сухо ответил Витте, - гарантий. То есть конституции. Прав на свободы: слова, манифестаций, мысли...
- Что ж, - сказал государь, - разумно. Вот вы и подготовьте мне проект, а мы его позже обсудим. Миром-то лучше, чем штыком, не так ли, граф? Мы даруем свободу и слову и манифестациям. А за скорейшим передвижением войск из Маньчжурии в центр России, в Малороссию и Королевство Польское, правительство, возглавленное вами, приглядит особо внимательно - мысль ваша точна и скальпелю подобна. - Государь прищурился, обернулся к Трепову: - А все-таки, вроде б последние лебеди тянут, не кажется тебе?
Трепов чуть веко оттянул - близорук:
- Оно вроде б и верно - лебедя...
- Чайки, Ваше Величество, чайки, - сказал Витте, - "лебрус калидис", что значит, как вы помните, "кричащие в непогоду".
Петр Николаевич Дурново, министр внутренних дел нового кабинета графа Витте, был зван в кабинет к председателю поздно вечером и, к вящему удивлению своему, увидал бледного, растерянного человека, лицо которого казалось ему в чем-то знакомым тем м е л ь к а ю щ и м знакомством, которое чаще всего случается в коридорах ведомств, на приеме в посольстве или при разъезде у театрального подъезда.
- Извольте послушать объяснение сотрудника департамента полиции полковника Глазова, - сказал Витте. - Присаживайтесь, Петр Николаевич.
- Ваше сиятельство, - начал было Глазов, но Витте, словно бы не услыхав его голоса, сорванного волнением, продолжал обращаться к Дурново:
- Так вот, Петр Николаевич, у вас, в подвале полиции, Глазов печатает прокламации на гектографах, изъятых при обысках у анархистов, и в прокламациях этих, рассылаемых в ящиках министерства внутренних дел по губерниям на адреса филиалов "Союза Михаила Архангела", призывает народ к погромам, к бунтам против "кровососов и палачей", к сплочению народа под знаменами истинно православной власти, которую являет собой конечно же доктор Дубровин. А вам, Петр Николаевич, после того, как эти погромы начнутся, надобно будет - чтобы закрыть рот всякого рода газетным жидам в столице - направить в губернии войска, чтобы стрелять по русским людям и выносить им смертельные приговоры. А мне ваши санкции надобно будет утверждать решением кабинета, не так ли?
- Ваше сиятельство, - взмолился Глазов.
Витте, словно бы по-прежнему не слыша его, продолжал тягучим, спокойным голосом:
- Мне думается, Петр Николаевич, что полковник сейчас же даст честное слово, что гектографы он побросает в Фонтанку, прокламации сожжет, а в случае повторных ему со стороны "Союза Михаила Архангела" предложений - не преминет доложить вам об этом.
И, обернувшись внезапно к Глазову, Витте спросил мягко:
- Не так ли, полковник? Вы ж порядку служите - не бунту. Или вы относитесь к числу внутренних симпатиков анархии?
По коридорам полиции Глазов шел иссиня-белый и держался ладонью за то место, где сердце. Рядом с ним семенили сотрудники, неловко толкая друг друга, ибо каждый из них желал помочь полковнику, но на быстром ходу не знал, как это лучше сделать и надо ли делать что-либо вообще, ибо Глазов оказался человеком норова странного и непредугадываемого: ему как лучше, а он - "Пшел вон!".
- Лимона хочу, - сказал первые слова свои полковник, когда спустились они в подвал, где работали гектографы. - Лимона с сахаром.
Он сел на табурет, измазанный жирной, типографской тушью, с явным каким-то удовольствием сел на этот грязный табурет, зная, что на серых галифе останутся пятна; посидел молча, закрыв глаза, а потом поднялся, опустил руку на готовый цинк набора, стукнул себя по лбу самым центром ладошки, чтоб звон был, и закричал - тихим шепотом:
- Это кто ж среди наших - чужой, а?! Это кто ж нас предает?! Кто?!
...За окнами были слышны стрельба и крики: демонстрации проходили ежедневно - еще бы, амнистия!
СОВЕЩАНИЕ
ПОД ЛИЧНЫМ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - В предстоящем вам деле я ожидаю от всех самого откровенного и искреннего изложения своего мнения. Я желаю выслушать мнение москвичей.
Д. Н. Ш и п о в (действительный статский советник). - Ваше Императорское Величество, грозное время переживает Россия: смута, деморализация проникли в общество; утеряно всякое сознание не только гражданских, но и нравственны!: обязанностей; исчезло понятое долга. При таких условиях совершенно необходимо организованное взаимодействие правительства и общества, а в действительности между правительством и обществом - пропасть. Основания к умиротворению страны положены манифестом 17 октября. Теперь самое важное опубликовать как можно скорее закон о выборах и определить срок созыва Государственной думы. Состав ее должен пользоваться доверием всех верноподданных Вашего Императорского Величества. Предугадать теперь, каков будет этот состав, невозможно, но особенно важно, чтобы избирательная система была построена на правильных основаниях и, повторяю, заслужила доверие общества. С этой точки зрения предложение господина Булыгина, легшее в основу проекта номер один, оставляло желать многого. Оно не встретило необходимого сочувствия в обществе, и это вполне понятно, так как к участию в политической жизни страны привлекались лишь состоятельные классы. Проект господина Булыгина о думе дал крайним партиям почву для распространения революционного движения среди масс, которым указывалось, что они исключены от участия в выборах. Совершенно иное значение имеет манифест 17 октября. Эта монаршая милость вызвала глубокую радость в сердцах всех верных сынов отечества, и лишь революционные партии не сочувствуют ей, так как она открывает путь к столь нежелательной для них организации взаимодействия между правительством и обществом.
А. И. Г у ч к о в (гласный московской думы). - Рассматриваемый закон имеет огромное значение, даже большее, чем аграрный. От того или иного его разрешения в значительной степени зависит, выйдем или не выйдем мы из переживаемого кризиса. Главный недостаток положения господина Булыгина заключается в том, что от участия в выборах устраняется слишком много лиц. Так, например, в Москве по "положению 6 августа" должно бы быть всего 8200 избирателей, между тем как при принятии всеобщего избирательного закона их будет свыше 30000 человек. Как доказательство чрезмерной высоты ценза по "положению 6 августа" укажу на себя. По квартирному цензу я не попадал бы в число избирателей, хотя и должен считаться в числе лиц состоятельных. Теперь перед нами два проекта. По первому из них устанавливается известный ценз. К числу устраненных по этому цензу в деревне принадлежат неотделенные сыновья и братья, а в городах - практически все простонародье, за исключением того, которое живет на фабриках и заводах. Рабочие, таким образом, формально обособливаются в особый класс. Но из числа рабочих устраняется от участия в выборах миллионная масса и притом самая консервативная - стрелочники, сторожа, извозчики, ремесленники, истинные представители третьего сословия. Обособление фабричных и заводских рабочих позволяет им иметь в думе особое представительство - четырнадцать депутатов. Эти последние будут, несомненно, держать в руках нити всего рабочего движения и будут диктовать и правительству, и обществу, и народу свои условия. Это будет организованный стачечный союз. Мне думается, что вовсе не следует бояться тех народных масс, о которых я говорил, - ремесленников, сторожей, дворников. Наоборот, именно привлечением этих масс к участию в политической жизни страны будет достигнуто наиболее прочное и серьезное успокоение их. На мой взгляд, дарование всеобщего избирательного права неизбежно, и если не дать его теперь, то в ближайшем будущем его вырвут. Поэтому я высказываюсь за "проект номер два", выработанный нами в противовес "проекту номер один", проекту господина Булыгина.
Б а р о н П. Л. К о р ф. - Ваше Императорское Величество! До сих пор я всегда думал, что всеобщее избирательное право в России немыслимо. Не далее как в минувшем марте я стоял еще на почве существующих выборов - земских и городских. Но теперь крайность настоящего положения заставляет меня отступить от этого взгляда, и я склоняюсь к принятию тучковского "проекта номер два". Соглашаясь поэтому с говорившими ранее меня, не могу лишь не указать, что они недостаточно сильно подчеркнули бедствия нынешнего времени. Некультурность масс всячески эксплуатируется революционерами. Между тем дарование всеобщего избирательного права должно всех удовлетворить. Никто не будет обойден, и благодаря этому в состав будущей думы войдет огромная масса консервативных элементов. Нам нечего будет опасаться, что выбраны будут анархисты.
Г р а ф В. А. Б о б р и н с к и й. - Ваше Императорское Величество! Самое существенное, на мой взгляд, чтобы теперь же был указан день созыва Государственной думы. В настоящую минуту это боевой вопрос. Нам всем нужен лозунг, и этим лозунгом должны быть царь и Государственная дума. Вся Россия ждет избирательного закона; мы все ждем его, и не как осуществления дарованных нам прав, а как знамени для борьбы.
Д. Н. Ш и п о в. - Радикалы требуют созыва учредительного собрания; они и в думу пойдут для проведения этого требования. Мы же, члены "Союза 17 октября", или, как нас уже зовут, "октябристы", хотим укрепления власти и проведения возвещенных Вашим Императорским Величеством реформ. Если будет принято всеобщее избирательное право, то наши кандидаты прейдут; если же нет - будут выбраны наши общие противники.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - Благо народа прежде всего. Будет ли оно обеспечено?
Д. Н. Ш и п о в. - Да, я в этом уверен.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Все говорят о необходимости скорее созвать думу. Но интересно было бы знать, находят ли приглашенные деятели возможным производить выборы там, где сейчас беспорядки? Во многих местах все консервативные элементы бежали из деревни, и население находится всецело под влиянием революционеров.
Д. Н. Ш и п о в. - Конечно, трудно рассчитывать, чтобы выборы прошли повсеместно с полным спокойствием.
Б а р о н П. Л. К о р ф. - Можно с уверенностью сказать, что революционеры не дадут помещикам приехать на выборы и будут препятствовать пройти им спокойно. А между тем созыв Государственной думы - это конец революции.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - Имеет ли кто еще прибавить что-нибудь?
О. Б. Р и х т е р (член Государственного Совета, генерал-адъютант). Крестьяне интересуются только землею. Если мы остановимся на всеобщем избирательном праве, мы откроем, в сущности, двери интеллигентному пролетариату. Между тем этот элемент в Государственной думе весьма нежелателен.
П. Н. Д у р н о в о (министр внутренних дел). - Излечить смуту нельзя никакими выборами. Не недовольство "законом 6 августа", а другие, более глубокие причины поддерживают революционное движение. Мы впадем в большую ошибку, если будем смотреть на думу с оппортунистической точки зрения. При общем избирательном законе в думу попадут не государственные элементы. Прежде всего следует считаться с третьим элементом. В семнадцати губерниях помещиков грабили; в Новооскольском уезде - пять, а в Петровском - всего лишь три помещичьи усадьбы остались неразграбленными. Помещики не пойдут в думу вместе с фельдшерами, земскими статистиками и другими лицами, которые недавно еще предводительствовали грабительными шайками, разорявшими их усадьбы. Мы открываем двери таким людям, которые чужды всяких традиций и государственного дела обсуждать не могут. Общественного мнения в России теперь нет. Я нахожу, что государственное дело не так должно строиться: мы позволяем себе забывать уроки Гизо - история этого не простит.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Если бы мы обсуждали вопрос, как организовать народное представительство вне пространства и времени, то в таком случае "закон 6 августа" был бы, может быть, и самый совершенный, и я мог бы даже предложить сделать в нем некоторые поправки в еще более консервативном направлении. Нельзя, однако, забывать, что в настоящее время в Россия происходит революция. Пока такое движение захватывает высшие классы, правительство может с ним бороться. Совершенно иное дело, когда приходится водворять порядок в народе, особенно если при этом военные силы находятся за двенадцать тысяч верст.
Н. С. Т а г а н ц е в (член Государственного Совета). - Скорейший созыв Государственной думы невозможен. Конечно, теоретически дарование выборного права всем русским гражданам представляется справедливым. Но что такое, в сущности, это право? Есть ли это право властвования или просто известная обязанность участия в управлении? Я рассматриваю это, скорее, как обязанность определенной категории лиц, умеющих властвовать. Но каких лиц?
В. В. В е р х о в с к и й (член Государственного Совета). - Я положительно утверждаю, что никакое промедление теперь невозможно. Я могу возразить только то, что рабочий класс, самый бойкий и провокаторский, получает слишком значительное представительство в составе Государственной думы. А нам нельзя забывать, что Россия - империя крестьянская.
В. И. Т и м и р я з е в (министр торговли и промышленности). - Главная опасность таится не в революционном движении, а в крайне угнетенном положении торговли, промышленности и финансов. В этом отношении мы слышим прямо вопли о том, что стране грозит окончательное разорение.
Д. А. Ф и л о с о ф о в (государственный контролер, шталмейстер). Элементом, на который, Ваше Императорское Величество, можете наиболее положиться, бесспорно являются крестьяне.
П. Н. Д у р н о в о. - Эксперты, которых мы выслушали, примкнули к известным общественным течениям. Сами же они мало знают деревню и настроение крестьянских масс: Д. Н. Шипов был председателем московской губернской земской управы и является известным общественным деятелем, но он мало знаком с крестьянскою средою; А. И. Гучков и барон Корф - домовладельцы и деревни не знают, а граф Бобринский хотя и состоит уездным предводителем дворянства и живет среди крестьян, но постоянно меняет свои взгляды: как мы слышали, по приезде сюда он уже изменил свой взгляд относительно выборной системы. Напрасно все думают, что созыв Государственной думы внесет немедленное успокоение.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Объяснения нам давали лица, считающиеся наиболее консервативными. Кроме того, господа Гучков, Шипов, Бобринский очень много времени провели и проводят в деревне. Конечно, нельзя спорить против того, что выборная система по "закону 6 августа" наилучшая, но она неосуществима. Нужно дать такую думу, которая не обратилась бы в учредительное собрание.
Д. Ф. Т р е п о в (дворцовый комендант свиты государя, генерал-майор). При всеобщей подаче голосов мы получим революционную думу.
К н я з ь А. Д. О б о л е н с к и й 1-й (член Государственного Совета, шталмейстер). - Что такое рабочие в сравнении с крестьянами? А между тем первым дается прямое представительство. Весьма многие из них попадут в число избирателей в качестве квартиронанимателей. Нельзя закрывать глаза на те последствия, которые произойдут от допущения в думу четырнадцати депутатов от рабочих.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - На этом мы сегодня остановимся и соберемся вновь в среду, в одиннадцать часов утра.
Второе заседание.
О. Б. Р и х т е р (член Государственного Совета, генерал-адъютант). Считаю своим долгом обратить внимание на то, что, к сожалению, в газеты проникли сведения о происходившем здесь прошлом заседании.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Это полная анархия, раз среди высших сановников государства есть лица, не умеющие сохранить тайны.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - Я даже не знаю, как охарактеризовать такой поступок. Я твердо рассчитываю, что это больше не повторится. Перейдем к делу.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Нами представлены два проекта. После манифеста 17 октября мы приступили к разработке нового избирательного закона в прежнем составе совета министров. Вслед за тем некоторые из министров оставили свои должности. Тогда Ваше Императорское Величество изволили указать на желательность приглашения Шипова и Гучкова. То, что мы в это время решили в совете министров, мы им показали. На это они сказали, что, по их мнению, крайне опасно пускать в думу рабочих. Я предложил им тогда составить свой проект избирательного закона. Представленный ныне второй проект - положение о выборах в Государственную думу - и есть составленный ими проект. Одновременно с представлением своего проекта они образовали "Союз 17 октября". По их проекту предполагалось организовать выборы по губерниям. Чтобы несколько умалить опасность этой системы, мы решили приурочить выборы к особым округам. Мы отдаем себе отчет в том, что если допустить в думу четырнадцать членов от рабочих, они будут непременно требовать себе двадцать пять, а потом и пятьдесят мест в думе. И если вы это им дадите, то без крови вы не будете впоследствии в состоянии отнять у них это право. Империя Российская держится не сословиями, а народом, крестьянством. Сила и финансовая и военная, несомненно, зиждется на русском народе. Если бы нельзя было базироваться па русском народе, то мы все должны были бы умереть. Русский народ талантливый, преданный своему государю, создавший русскую историю, - не изменился; он более верен, чем люди, живущие в городах, быть может, даже во дворцах.
Г р а ф А. П. И г н а т ь е в (член Государственного Совета). Управляющий министерством внутренних дел господин Дурново говорил, что нельзя при нынешнем революционном движении производить какие бы то ни было выборы. Между тем со всех сторон говорят, что надо как можно скорее созвать Государственную думу. Чем же вызываются возлагаемые на думу розовые надежды? Революция стремится к борьбе с правительством всеми способами, особенно в повременной печати, которая стала совершенно разнузданной. Нас призывают к терпению, говорят, что лучше предугадать требования общества, чем покорно идти за ними. Но удовлетворить желания революционеров нет возможности. Теперь революция набросилась на армию. Надо всеми мерами охранить ее от враждебной пропаганды. В 1612 году князь Пожарский прежде всего восстановил власть и порядок, и только когда это было сделано, собрал Земский Собор, избравший дом Романовых на царство. А теперь с чем правительство встретит думу? С сознанием, что оно бессильно управлять государством? Это прямой шаг к учредительному собранию. Одним изданием законов нельзя успокоить Россию, надо для этого действовать силою. Но силы нет. Если войск мало, надо не жалеть на это ничего, кликнуть клич, создать рать, дружину из запасных, ополченцев. Иначе будет действовать народный самосуд. Справившись с крамолою, можно будет созвать Государственную думу, но идти навстречу думе с одним лишь бессилием - нельзя.
А. Г. Б у л ы г и н (член Государственного Совета, гофмейстер). - "Первый проект" представляет исполнение торжественно возвещенной высочайшей воли, а "второй проект" является дальнейшим шагом на пути уступок. Он изобличает не силу, а слабость власти. Консервативные элементы будут недовольны таким законом. Ни один землевладелец не пройдет в думу при такой системе выборов. Помимо этого мне кажется, что всеобщее избирательное право неосуществимо практически.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Крупное несчастье - война - потрясло Россию и еще потрясает ее. Следствием этого явилось общее недовольство существующим порядком вещей во всей массе населения, не только в народе, но и в чиновничестве, и высшей аристократии. Недовольство это направилось на правительство и на верховного нашего вождя. Все говорили: "Чем хуже, тем лучше". Это было общее мнение громадного большинства русского общества. Правительству, благодаря этому, приходилось воевать не с революцией, а с общественным мнением. И все наши усилия заключались в том, чтобы отделить революцию от общественного мнения. Правительство обязано бороться против революции, но не должно было воевать с теми, которые дорожат величием России и монархическим режимом. Теперь благоразумные лица увидели, что только в вашей, государь, власти они могут обрести спасение. Ряды их с каждым днем увеличиваются, и правительство должно делать все для того, чтобы привлекать благоразумных людей на свою сторону. Меры, принятые Вашим Императорским Величеством, избавили Россию от громадного пролития крови, и я не нахожу, чтобы эти меры были уступками. Революция была бескровная, как нигде в мире, и в этой политике все спасение. Поэтому я считаю, что надо скорее собрать думу. Нельзя собрать ее по "положению 6 августа"; второй же из представленных проектов может привести к другим последствиям, равным образом нежелательным. Поэтому следует избрать средний путь.
Б а р о н А. А. Б у д б е р г (член Государственного Совета, шталмейстер). - Всеобщая подача голосов - неизбежность; поэтому на нее следует решиться, но только не на прямые выборы, только не на прямые.
В. В. В е р х о в с к и й. - Надо сначала подавить революцию...
П. Н. Д у р н о в о. - При всеобщем избирательном праве палата будет не на стороне правительства. Не следует сейчас производить выборов... Пообещать можно, а проводить - нет...
Н. С. Т а г а н ц е в. - По моему мнению, откладывать выборы на неопределенный срок - значило бы поставить крест на будущности России.
Е г о И м п е р а т о р с к о е В е л и ч е с т в о. - Все обсуждено, все взвешено. Вопрос этот был мне совершенно непонятен и даже мало меня интересовал. Только после манифеста 17 октября я его изучил. Я находился в течение обоих заседаний в полном колебании. Но с сегодняшнего утра мне стало ясно, что для России лучше, безопаснее и вернее - проект первый. Проект второй - мне чутье подсказывает - принять нельзя. Идти слишком большими шагами не следует. Сегодня - всеобщее голосование, а затем недалеко и до демократической республики. Это было бы бессмысленно и преступно. Перейдем к вопросу об участии в выборах рабочих. Кто желает высказаться?
А. А. Б и р и л е в (морской министр, вице-адмирал). - Я полагаю, что не следует выделять рабочих в особую группу. В их среде весьма сильно развито стадное начало; они составляют особую партию, предъявляющую весьма резкие требования. Но собственно рабочего вопроса, как на Западе, в России не существует, и нет надобности его создавать, предоставляя рабочим особое представительство в Государственную думу.
В. И. Т и м и р я з е в. - Нельзя закрывать глаза и говорить, что нет у нас рабочего вопроса. Напротив того, не подлежит сомнению, что социалистические идеи вполне ясны и доступны для рабочих. Поэтому когда мы достигнем созыва думы, то рабочие в се составе будут социалистами - да, но революционерами - нет. Социалистические учения неотразимы и имеют приверженцев во всех парламентах. Поэтому нечего опасаться представителей рабочего класса в Государственной думе.
Г р а ф С. Ю. В и т т е. - Следует ожидать, что новый избирательный закон не внесет успокоения не только в революционные кружки, но и в среду умеренных элементов. Результаты будут плохие, и в какой интенсивности они проявятся предвидеть, конечно, невозможно. О сроке созыва Государственной думы определенно сказать нельзя. Немедленно приступить нельзя, готовиться - надо. Это может спасти империю от дальнейших сотрясений.
Не спасло - революция шла лавиной.
Тюремные ворота распахнулись, на улицу высыпали заключенные. Демонстранты, собравшиеся возле тюрьмы, подняли их на руки, понесли по улице.
С трудом освободившись из крепких рук неизвестных друзей, Дзержинский протолкался в зал, где заседала городская партийная конференция. Он вошел, остановился у дверей: впервые в жизни видел он своих товарищей, которые собрались открыто, не таясь, всею силою собрались - с красными бантами на лацканах пиджаков, счастливые, до синей бледности гордые; в глазах счастье, боль за тех, кто не дожил, вера в то, что дальше будет лучше, добрее, чище.
Выступал Якуб Ганецкий.
- Первый этап революции прошел, и прошел успешно! - счастливо, тонко, высоко выкрикивал он в тишину громадного зала. - Мы понесли много жертв, чтобы настал этот час! Мы не имеем права почивать на лаврах: царь еще в Питере, здесь пока еще губернатор! Мы должны сказать себе ясно и твердо - впереди борьба!
Ганецкий вдруг замолчал, вглядываясь в заросшее бородой лицо Дзержинского, который стоял у двери и видел Ганецкого размыто, радужно, плохо, оттого что слезы были в глазах.
- Товарищи! - воскликнул Якуб. - Здесь Юзеф.
Зал поднялся, как один.
Дзержинский шел сквозь живой, рукоплещущий, смеющийся, счастливый, раскованный человеческий коридор; он видел Винценты Матушевского, Стефанию Пшедецкую, Юзефа Красного, братьев Фиолеков, освобожденных революцией. Он вспрыгнул на сцену легко, по-юношески. Поднял руки, прося тишины. Вытер глаза.
- Ну что ж, - тихо сказал он. - Задача, по-моему, всем ясна: за оружие, товарищи!
а
"Телеграф... принес известие, что в Москве убит царским войском член Российской социал-демократической рабочей партии, ветеринарный врач Н. Э. Бауман. У гроба его произошла демонстрация, когда вдова убитого, принадлежавшая, равным образом, к нашей партии, обратилась к народу с речью и призывала к вооруженному восстанию...
Убийство К. Э. Баумана показывает ясно, до какой степени правы были социал-демократические ораторы в Петербурге, называвшие манифест 17 октября ловушкой, а поведение правительства после манифеста провокацией. Чего стоят все эти обещанные свободы, пока власть и вооруженная сила остаются в руках правительства! Не ловушка ли в самом деле эта "амнистия", когда выходящих из тюрьмы расстреливают казаки на улицах!"
б
"За "конституционным" манифестом Николая Кровавого последовали новые бесчисленные убийства, организованные Треповым и его бандой. Неистовства казаков, еврейские погромы, расстреливание на улицах только что "амнистированных" политиков, грабежи, устраиваемые черносотенцами при помощи полиции, - все пущено в ход, чтобы подавить революционную борьбу.
Царь прекрасно помог революционерам, подтвердив их оценку лживой уступки, оценку гнусной комедии "либерального" манифеста. Царь хочет вызвать сам новую решительную борьбу. Тем лучше! Вся работа социал-демократии, вся энергия пролетариата будет теперь направлена на то, чтобы подготовить следующий натиск, чтобы уничтожить чудовище царизма, который, умирая, пытается последний раз разжечь темные инстинкты темной толпы. Чем больше усердствует теперь Трепов, тем вернее полный крах всей треповщины и всех Романовых.
ЛЕНИН. 20
Преемник убиенного Егором Сазоновым министра Плеве - Петр Николаевич Дурново пришел в кабинет главного карателя империи путем, в какой-то мере отличавшимся от того, которым следовал предшественник.
Будучи рожден в семье потомственного, а говоря точнее, столбового дворянина, отсчитывавшего свой род со времен Мономахового колена, Петр Дурново воспитывался иначе, чем Вячеслав Константинович фон Плеве. Если тот фактом вознесения своего рода был обязан у м е л о с т и остзейских предков, которые были з в а н ы и ценили коих за тщательную исполнительность, то Дурново в ы с о к о ощущал свою исключительность - первый Романов целовал крест на служение старым, именитым боярам, то есть, в частности, им, Дурново.
Окончив Морское училище, которое давало образование широкое, петровское, плавая гардемарином по океанам долгие четыре года, юный Дурново имел достаточно времени и книг, чтобы выстроить свою концепцию власти. Он относился к этой своей концепции, как к абсолюту, истине в последней инстанции.
В своих построениях гардемарин Дурново исходил из того, что дух России времен Калиты, когда каждый князь тщился построить государство из своего удела, зиждился на позиции ложной: князья считали, что княжество для них существует, а не они для княжества. Широта конечно же в этом была и определенного рода богемистая лихость: "Хозяин - для дома, а не дом для хозяина"! Историческое развитие, однако, восстало против этой преемственности византийских, если даже не вавилонских, традиций. Поскольку предки Дурново призвали на царство Романовых, поскольку они созвали Земский Собор, признавший новую династию, как символ объединенной России, то именно тогда и утвердился постулат: "Царь - это идея русской власти, смысл ее государственного устройства".
После того как Дурново со своим фрегатом о т с т о я л в Лондоне три месяца, горделиво думал: "Наше самодержавие куда как более демократично, чем британское; у них лишь писаки побойчее, изящней смогли объяснить, что к чему, а наши этой л е г к о с т и не учены, наши во всем высший смысл ищут".
Он думал так оттого, что, поработав в Британском музее, побеседовав с британскими знакомцами такого же, как и он, уровня, спокойно уверовал в отправные, основополагающие данности: смысл власти в том заключен, чтобы управлять подданными. "Самодержавие" - вздор, доромановские штучки, леность удельных князьков! "Само" ничего не дается, все нужно брать, организовывать, охранять, всем надо править, все должно устремлять, всех благодарить, карать, миловать, а все это немыслимо без того, чтобы предвидеть, а один предвидеть хоть семи пядей во лбу - не может: штаб нужен, потребны новые разумовские, меншиковы, шафировы, волынские, минихи, ястржембские".
Дурново понял, что власть, коли только не полностью бездействует, так или иначе свое предназначение исполняет, невзирая на к а ч е с т в е н н о с т ь тех или иных поворотов, смен курсов, обычных благоглупостей и редких о з а р е н и й. Поскольку самодержавие - есть идея власти, то полномочия - на самом-то деле - и определяют смысл государства. А полномочия даны для того, чтобы управлять. В чем смысл управления? В том, чтобы ко времени указать и постоянно взыскивать исполненное. Умный управитель обязан отделить себя от тех, кто исполняет; всякое приходится в государстве исполнять, от иного-то и в бане не отмоешься, иное деяние похуже тавра.
Дурново считал, что основоположившее романовскую Россию есть обязанность приближенных не только высказывать свою точку зрения, но и отстаивать ее; давать советы - легко, это вроде бы со стороны; нет, коли ты рожден править, беречь то, что тебе досталось, - изволь не советы давать, а действовать, сильною рукою действовать; памятуя о прошлом, надобно стремиться в будущее, ибо только такого рода устремленность гарантирует силу твою и твоих потомков, а человек жив думою о детях, не о себе.
"Господи, - вздохнул Дурново, устраиваясь поудобнее в экипаже - ехал в Царское Село, решил не на паровозе, а на дутиках, времени, слава богу, хватало, - но ведь я в безвоздушном пространстве. Я так один думаю. Фредерикс? Ему сто лет. Члены Государственного Совета? Из них песок сыплется, они не способны к решениям, им и думать-то лень. Они, верно, об одном лишь и мечтают: "Дали б дожить свое, после нас - хоть потоп!" Вокруг государя тупицы, грамоте не учены, плохих кровей, от юрких взятки берут. Неужели погибла Россия?"
И пожалуй, впервые после того, как сел в кабинет убиенного министра, Дурново признался себе в том, что дело - проиграно, что стропила хрустнули, дом рушится и спасения ждать неоткуда. Он, впрочем, видел выход: наступила новая эпоха, век машинной техники; родилась идеология, настроенная на нужды коллектива работающих; на смену лампе-"молнии" пришло электричество, экипажи уступают место авто; земли стало мало - начинают баловать с летательными аппаратами.
Дурново снова вспомнил министра двора Фредерикса: старик рожден в 1838 году, когда еще Лермонтов был жив, когда Некрасов еще только грамоте учился, а Репина и не было вовсе; "Господи, - говаривал он в кругу близких, - какое же было раньше счастье: ни дымов фабричных, ни лязга конок - спокойствие было и разумная постепенность".
Дурново подумал: "В этом весь ужас. Старики пытаются подмять процесс развития под себя, под то, что им привычно, а сие - невозможно; в этом погибель".
Он вдруг услыхал свой голос, усмехнулся, поймав себя, что подумал о Фредериксе, как о дремучем дедушке. "А самому-то шестьдесят... - Но скорый его политический ум в ы г о р о д и л с я, оправдал себя: - Он сухопутный, а я моряк, мы, флотские, до старости молоды, нам надобно постоянно хранить широту ума, ибо флот впитывает новое быстрее всех, перед техникой преклоняется, понимая ее надобность и силу".
Порою Дурново думал, что если бы государь созвал Земский Собор, а не мифическую думу, то можно было бы достичь успокоения и вывести Россию - не на словах, а на деле - в разряд воистину великих держав. Но он трезво и горестно отдавал себе отчет в том, что его коллеги по кабинету, все эти мумии, все эти Фредериксы, Игнатьевы, Икскуль фон Гильденбарды, Урусовы, Шуваловы, предложи он подобное вслух, освищут, объявят недоумком, установят опеку, сожрут и выплюнут. Пойди он с этим к революционерам, даже самым умеренным, таким, как профессор Милюков, шарахнутся, заподозрят в провокации, ославят как шпиона и черносотенца.
- Не сливки везешь, в масло не собьюсь! - крикнул Дурново кучеру, сидевшему на козлах, в окружении двух филеров. - Можно б и побыстрей!
Вернувшись от государя (был приглашен к обеду; самодержец ел, как думал тягуче, без аппетита, с немецкой сосредоточенностью), Дурново ощутил в себе желание действовать немедленно, сейчас же, круто, смело.
"Если я не скручу - никто не скрутит, - сказал он себе, - надобно выстоять, удержать, как есть, потом можно думать, как дело исправить. Сейчас скрутить! И без эмпирей - делом!"
Вызвал начальника Особого отдела, спросил о с в я з я х с зарубежными с л у ж б а м и. Попросил составить справку - чем могут помочь.
- К послезавтрему подготовьте материалы, - сказал на прощанье.
- Не успеть, ваше высокопревосходительство. Берлин уламывать придется.
- Не придется, - уверенно ответил Дурново, - им своя головушка тоже, небось, не полушка.
Говоря так, он исходил из опыта не жандармского, узколобого, но государственного. Он исходил из того, что если раньше прусским, британским и австрийским службам можно было смотреть сквозь пальцы на ш у м в России, извлекая при этом определенную политическую и, особенно, экономическую выгоду, то ныне, когда дело оборачивалось не чем-нибудь, а социальной революцией, здесь уж шутки побоку: интернационалу обездоленных всегда противостоит крепкое, хоть и малочисленное, сообщество властвующих. И если обездоленные лишены средств, опыта, армейских соединений, полицейских навыков, то "союз сильных" до последнего своего часа сохраняет могущество, и не какое-нибудь, а государственное - ему, этому "союзу сильных", другие государства, соседние в первую очередь, в момент социальных кризисов не могут не помочь - что вместо старого будет, одному богу известно; н о в о е - даже за границей - всегда требует с о о т в е т с т в и я, а кому интересно об этом самом неведомом "новом соответствии" думать! Лучше уж так дожить, как привычно, пусть потомки об новом думают, на то они молодые, потомки-то, - лоботрясы, ленивцы и баловни.
(Пустили б пораньше к пирогу - не лоботрясничали, только кто свой пирог отдает без понуждения?! Сыну - можно, а ведь потомков-то тысячи, и все жадно смотрят - своего хотят!)
Начальник Особого отдела доложил Дурново ответы, полученные из Берлина и Вены; англичане ограничились устной информацией; французы позволили себе сообщить сущую ерунду об анархистах-бомбовиках.
"Все верно, - подумал Дурново, листая письма, - Германия и Австрия будут помогать, потому что они - приграничные, они и тревожатся. Да и потом, у них под ногтем такая же боль сидит, как и у нас, - с поляками, например. Кайзер в Познань сколько миллионов вколотил, сколько немцев туда отселил?! Или Вена - в Краков и Львов. Они заинтересованы в нас, французы - живчики, спекулянты, черномазики - временят. Да - недолго! Стоит государя подтолкнуть, лишний раз кайзеру ручку пожмет, под фотообъективы станет, в синема покажут современный русско-прусский парад - испугается француз конкуренции, прибежит".
Пометил на календаре: "Попросить дипломатов продумать вопрос о демонстрации русско-прусского и русско-австрийского дружества".
Поднял глаза на полковника, стоявшего почтительно:
- Что, завернем гайки?
Тот не понял, подался вперед, на лице изобразил трепет.
- Успокоим, говорю, смуту? - спросил Дурново и, не дожидаясь ответа, известного ему заранее, углубился в чтение секретного письма, переданного германским МВД. Сначала было думал бегло пролистать сообщения о распрях среди польских революционеров - какие-то ППС, СДКПиЛ, язык сломишь, но вдруг заинтересовался - начал читать внимательно.
"Министру Внутренних Дел Германии
специального агента "Лореляй"
СООБЩЕНИЕ.
Из всего, что я вижу и слышу от разных лиц, проистекает, что победоносная революция в России так же, как и достижение автономии или даже независимости польского сейма, весьма влияет на прусскую часть Польши.
Я говорил с Галензевским, прежним полковником в восстании 1863 года, одним из главарей "Лиги Народовой", о действиях, предполагаемых "Лигой Народовой" в прусской части Польши. Галензевский ответил:
- Прусская часть Польши сравнительно мало п о д м и н и р о в а н а. Это относится не ко всей прусской части, не к Верхней Силезии, например, но главным образом к Познанской провинции. Однако тайная работа должна быть и там приведена в движение. Мы должны использовать продолжающееся возбужденное настроение. Если мы этого не сделаем, то прусскую Польшу захватят другие радикальные организации, вроде социал-демократических, а это для Берлина куда как страшнее, да и для нас тоже.
То же самое говорят и социалисты (ППС), но они уповают на восстание поляков против немцев.
В связи с этим я добыл два чрезвычайно важных сведения относительно отправки оружия и снаряжения из Парижа в Царство Польское.
Один путь: по железной дороге груз доставляется до Острова. Из Острова он идет ночью на фурах в деревню Россошице, а там препровождается контрабандным путем через границу в Ивановице. Вблизи Ивановице груз скрывают в продолжении дня и ночью отправляют в Калиш, где он передается либо агентам СДКПиЛ, либо ППС.
Другой, гораздо более употребительный путь, находится на севере Королевства уже не в Познанской провинции, а в Пруссии. По железной дороге посылка препровождается в Лик, оттуда, хотя дорога и идет дальше, но ею больше не пользуются, а транспорт препровождается на людях или на подводах к деревне Остроколен, за которой он идет через границу и дальше до Граева. В настоящее время в Лике находятся два члена СДКПиЛ и два члена ППС, которые препровождают грузы через границу. Настоящие имена агентов ППС следующие: Генрих Черницкий и Стефан Бобовский. Под какими именами они там живут, открыть трудно. Особенно конспиративны в этом смысле члены СДКПиЛ - я, увы, не смог узнать имен их людей, несмотря на все старания.
Тот, кто для них отсылает оружие, получает письмо "до востребования", в котором сообщается, где находится лицо, для которого нужно отправить "посылку", и - главное - посредством каких знаков заговорщики могут признать друг друга, чтобы убедиться, что это именно то лицо, а не другое. Тому, кто выбрал тайное местопребывание, сообщается условным шрифтом, в отделе объявлений намеченной газеты (большею частью в "Нейес Виннер Тагеблад" или "Берлинер Локальцайтунг", так как в этих газетах отдел объявлений громаден и трудно уловить что-либо преступное), о том, когда кто прибывает с "грузами" и где его самого можно найти".
"Министру Внутренних Дел
специального агента "Лореляй"
СООБЩЕНИЕ.
В большом совещании ППС принимали участие члены ЦК и гости: Рубанович - от "Трибюн Рюс", известный анархист кн. Кропоткин, Свендер - от финляндской революционной партии, Ханивский - от социалистов-революционеров России. Делегатом немецкой партии был Фишер.
Как я Вам уже писал, между ППС и немецкой социал-демократической партией возник конфликт, ибо ППС старается отбить рабочих из-под влияния польской социал-демократии. Этот конфликт обострялся со дня на день. Бескомпромиссную позицию заняла некая Роза Люксембург, сотрудница берлинской газеты "Форвертс". Она принадлежит к социал-демократической партии Царства Польского и Литвы. Она ненавидит всей душой ППС (СДКПиЛ и ППС ведут между собой борьбу, вызванную националистическим уклоном ППС). Думаю, что в споре ППС и СДКПиЛ нам целесообразнее поддерживать ППС в силу ее очевидного национализма, с которым всегда можно найти общий язык, направив неудовольство главарей партии (Пилсудский, Йодко) в нужное русло".
Дурново заметил - следующую страничку выдрали.
Вздохнул, подумав: "Сукины дети, будто непонятно, что это за р у с л о. Россия это, а не "русло". Нами хотят с ППС торговать, нашей землей, чтобы свою Познань с Данцигом сохранить..."
Продолжил чтение - все, связанное с транспортами оружия, тревожило; теперь, когда д а р о в а л и писать в газетах черт те что, наган и бомба сделались "угрозою нумер раз".
"Министру Внутренних Дел
агента "Лореляй"
СООБЩЕНИЕ.
Последние события в России, как и в Царстве Польском, страшные репрессии, применяемые в настоящее время правительством, - главная тема разговоров среди руководителей польского революционного движения.
Через Данциг транспортируют оружие ППС, национал-демократия, национальная лига, но главным образом социал-демократия Царства Польского и Литвы, которая имеет своих главных агентов по этой части в Лондоне и добывает оружие преимущественно из Англии с помощью фракции РСДРП (Н. Ленин). Это оружие идет морем, а из Данцига сухим путем к границе. Эту дорогу я пока еще не знаю; мне кажется - через Поланген (Паланга).
Мой источник довольно надежен - член СДКПиЛ, знающий меня, как старого немецкого социал-демократа, симпатизирующего полякам. Он-то и сообщил мне, что приемом оружия в Варшаве занимается некий "Юзеф", член Главного правления СДКПиЛ, ближайший сотрудник г-жи Р. Люксембург".
Отложив документ, Дурново попросил начальника Особого отдела:
- Пришлите-ка мне того полковника, которого Витте высек.
Заметил недоумевающий взгляд жандарма, пояснил:
- Он в Варшаве служил, полячишек знает отменно.
- Глазов?
- Господи, да разве я все ваши фамилии упомню? - Дурново улыбнулся. - Вас у меня тысячи, а я-то один.
- Глазов, - уверенно ответил начальник Особого отдела, - он у нас по инородцам. Но про ленинистов или мартовцев, про эсеров, то есть про самых действенных социалистов, он не сведущ, ваше высокопревосходительство.
Дурново поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, зевнул.
- Социализм, - сказал задумчиво, - победить нелегко, оттого что он разумен. Только одно его может победить: если изнутри разложить н а ц и о н а л ь н ы м. Тогда можно щелкать по одному. Единая сила - сила; коалиция - она и есть коалиция, зыбко это, да и подставить можно в любую коалицию свой компонент. Пусть Глазов составит мне справочку по всем польским партиям. Если будет интересно - приму, так что пускай старается и не тянет - сейчас окраины решают так же много, как и столицы.
- Мне писать ничего не надо, - ответил Глазов заместителю начальника Особого отдела. - Ничего, ровным счетом.
- То есть?
Наступил момент высшего торжества - цель жизни.
- Да у меня уж все написано, ваше высокоблагородие.
- Ну, что ж... Приносите, перешлем.
- Нет, - ответил Глазов. - Коли мне поручено составить, я и вручу. Если б вас просили - для вас бы подготовил, но ослушаться приказа его высокопревосходительства не смею.
- Вы не в Варшаве, - с угрозою в голосе сказал заместитель начальника Особого отдела, того отдела, который про всех все знает, - вы в столице. По-столичному следует и жить.
- Так и живу, ваше высокоблагородие. Живу так, как господин Трепов меня наставлял, - подстраиваясь под лад собеседника, под открытую и понятную ему хитрованистость, ответил Глазов. - Иначе не умею.
- Вы мне именами-то не козыряйте, полковник! Вы в моем подчинении. Так что извольте исполнить то, что я вам передал.
...Через полчаса позвонил Дмитрий Федорович Трепов, уволенный от должности товарища министра внутренних дел и петербургского губернатора аж в дворцовые коменданты - государь верных людей бережет, в обиду не дает, увольняя в одном месте, возвышает в другом.
- Полковник, - сказал хмуро, - вы там не мудрите мне! Вы сатрапьи штучки бросьте. Это вы агента своего можете держать при ноге и другим не передавать, преследуя своекорыстные интересы! А Глазов вам не агент, но полковник полиции!
Дурново принял Глазова, обласкал, посмеялся над женственным Витте, когда тот изволил столь открыто гневаться по поводу глазовских прокламаций, пригласил сесть и, на почтительное замечание полковника, что "материал велик", - ответствовал:
- Я читаю быстро, на диагональ. Вон, полистайте "Матэн", самый свежий, занятно нас чихвостят.
Глянул на последнюю страницу справки:
- Отчего разные чернила? Долго писали?
- Всю жизнь писал, ваше высокопревосходительство.
"СПРАВКА О ГРУППАХ, СУЩЕСТВУЮЩИХ В КОРОЛЕВСТВЕ ПОЛЬСКОМ.
СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЯ (СДКПиЛ).
По меньшей мере половина членов Главного Правления - согласно Устава должны состоять из рабочих.
Членами Главного Правления могут быть лишь люди: а) вполне независимые от посторонних обстоятельств, могущих препятствовать деятельности (научные занятия, лечение, путешествия); б) рабочие или люди, уже в продолжении нескольких лет агитирующие среди рабочих и хорошо знающие условия последних; в) доказавшие свою преданность делу; г) первенство при выборах в Главное Правление имеют люди, ознакомленные с польскими и литовскими условиями; д) люди в достаточной степени конспиративные.
Каждый член Главного Правления обязан точно выполнять постановления съезда, конференции и Главного Правления; строго сохранять партийные тайны; руководствоваться исключительно интересами дела, а не личной симпатией и антипатией; только двое членов Главного Правления, открыто выступающих, могут знать членов комитетов и контролировать последние; между членами Главного Правления должны существовать отношения вполне искренние; между 2-мя исполняющими одну и ту же функцию не должно быть никаких тайн.
В событиях 1904 и 1905 гг. СДКПиЛ играет ведущую роль, заявив себя организатором забастовок, манифестаций, вооруженных выступлений.
Руководители партии - в Королевстве: Ф. Дзержинский в А. Барский (Варшавский); Р. Люксембург, Ю. Мархлевский, Л. Тышка, 3. Ледер - в Берлине и Цюрихе.
Подступы имеются - Ф. Дзержинский и весь Варшавский Комитет заарестованы".
Дурново, не поднимая глаз, заметил:
- Были заарестованы. Были.
- Подходы остались, - ответил Глазов.
Дурново перебросил следующую страницу:
"ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ СОЦИАЛ.-ДЕМОКРАТИИ.
В Варшаве организовались две военно-революционные партии: Варшавский Комитет Военно-Революционной организации Российской Социал-демократической рабочей партии в Варшавская Центральная Группа Военно-Революционной организации. Первая из них является представительницей меньшевиков РСДРП, выделившихся с Мартовым-Цедербаумом во главе (федералисты, последователи Бернштейна). Что же касается второй, то она является представительницей большинства РСДРП во главе с Ульяновым-Лениным. Полемизируя между собою идейно, обе организации ведут преступную работу в войсках, призывая солдат к революции.
Ввиду незначительности средств и технических приспособлений Варшавский Комитет Военно-Революционной организации вошел в соглашение с Социал-демократами Королевства Польского и Литвы, от которых получает и то и другое.
Наиболее активными, определяющими всю тенденцию работы, руководителями следует считать Ф. Дзержинского (СДКПиЛ) и В. Антонова-Овсеенко вкупе с Ф. Петровым (арестован).
Подступы к меньшевикам и СДКПиЛ имеются; подходы к РСДРП ленинского направления отрабатываются".
Дурново поморщился:
- Зачем юлите? Писали бы - "нет". На дурака-читателя есть ли резон рассчитывать? Ищут хоть серьезно?
- Да.
- Гарантии есть, что выйдут к ним?
- Да.
Дурново хмыкнул что-то под нос и снова у т к н у л с я.
"ПОЛЬСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (ППС).
Цель - независимость "Великой Польши" с демократически-республиканской формой правления.
Ее особенности: 1) слишком узко-национальна; 2) допускает совместную работу с другими классами населения, в частности, с буржуазией и 3) стремится к восстановлению Польши путем введения конституции, готова к парламентаризму; 4) "пугает" террором, дабы получить максимум привилегий при "распределении портфелей"; 5) отличается от СДКПиЛ тем, что большинство руководителей интеллигенты.
Признанные лидеры партии - Л. Василевский (Плохацкий), И, Пилсудский, Йодко.
Подходы к ЦК имеются. Благодаря этому, 7 августа в доме No23 по Мокотовской улице было арестовано собрание Комитета (26 человек) ППС с 2 представителями от боевой организации (Витковский и Монтвилло) и один от Центрального Комитета (Макс Густавов Горвиц). При арестовании оказано вооруженное сопротивление.
Социал-демократия (Ф. Дзержинский) постоянно повторяет, что единение с ППС возможно, если руководство партии снимет свои "националистические и террористические лозунги".
"БОЕВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ" ППС.
Проявлявшая долгое время свою деятельность лишь в тайной пропаганде идей партии, распространении преступных изданий и устройстве по разным поводам противоправительственных уличных манифестаций. Первая попытка к открытому выступлению с оружием в руках была сделана 31 октября (12 ноября) 1904 года, когда у костела на Грибной площади собралась толпа демонстрантов для выражения протеста правительству по случаю мобилизации.
СДКПиЛ (Ф. Дзержинский) откликнулась на эту инициативу ППС резкой прокламацией, обвинив социалистов в "революционном авантюризме".
Подходы к руководству "боевого отдела" ППС имеются".
- Что ж тогда не берете? - спросил Дурново.
- Пусть о б р а с т у т.
- Обрастая, они наших нащелкают, как курей.
Глазова так и тянуло сказать: "Цель оправдывает средства". Не посмел умен. Промолчал, ибо чувствовал, что Дурново и так все понял - вон лбище-то какой шишкастый.
"ПОЛЬСКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ "ПРОЛЕТАРИАТ".
Стоит на почве классовой борьбы с целью достигнуть социалистического строя; чужда национализма; идет об руку с русскими и еврейскими революционерами; стоит за организованный террор; исходит из того, что независимость Польши сама собой явится при низвержении царизма.
Ввиду того, что ППС внесла ныне в свою программу организованный террор и выделила "боевую организацию", партия "Пролетариат" потеряла свое самостоятельное значение и большая часть его членов переходит в ППС, а ортодоксальное социалистическое меньшинство ведет переговоры о соединении с СДКПиЛ. Однако руководители социал-демократии (Люксембург, Варский, Дзержинский) требуют исключить всякое поминание об индивидуальном терроре".
- За пролетариатчиками традиции их основополагающего героя - Людвика Варынского? - до неожиданного з н а ю щ е спросил Дурново.
- Варынского отбили себе социал-демократы. Они уже нескольких ветеранов старого "Пролетариата" привлекли на свою сторону. В частности, Феликса Кона.
- Люксембург с Дзержинским умеют о б р а щ а т ь?
Глазов хотел было солгать, но - не смог, увидел близко-близко зеленые глаза Дзержинского и ответил:
- Дзержинский умеет все.
"ЛИГА НАРОДОВА".
С половины восьмидесятых годов между проживающими за границею польскими эмигрантами началось движение, имевшее целью организовать все разрозненные кружки, стремившиеся к подготовлению независимости Польши.
С 1901 года "Лига Народова" существует как организация, принявшая для своей деятельности программу национально-демократической партии. В состав ее входят 38 членов, проживающих в Вар-таге, Львове, Кракове, Познани, Париже и других центрах польской эмиграции.
Во главе "Лиги" долгое время стоял проживающий в Женеве польский писатель Сигизмунд Милковский, пишущий под псевдонимом "Еж" (Теодор Томаш Сеж). В Кракове и Львове членами "Лиги" состоят литератор Ян Залуска, помещик Стефан Людвиков Белявский и дворянин Роман Дмовский. В Варшаве проживает 10 членов "Лиги", из числа коих Охранному отделению известны: присяжные поверенные Ян-Маврикий Каминский, Элиуш Невядомский и Стржембош, доктор Вацлав Лапинский.
В Варшаве недавно устроено было экстренное собрание членов "Лиги Народовой", на котором разбирались два социалистических воззвания возмутительного содержания на русском языке: одно озаглавлено "Всем" и было получено из С.-Петербурга Казимиром Лазаревичем; в нем говорилось о чрезвычайных будто бы притеснениях русского народа правительством и о принятом народом твердом решении сбросить тяготеющее над ним иго. Второе воззвание издано русским студенческим кружком социал-демократов, обращено к студентам-полякам и требует присоединения их к общерусским манифестациям.
"Лига" пришла к решению не принимать участия в возникающих в России противоправительственных движениях как в настоящее время, так в впредь. При этом было предложено всегда и во всем руководствоваться принципом: "Поляки сами для себя и своими силами". Затем собравшимися высказалось неудовольствие слишком вялою деятельностью варшавского кружка "Лиги"; было рекомендовано войти в сношения с организациями ППС и совместно с ними составить общий "Центральный комитет борьбы".
Подходы ко всем членам руководства имеются.
Два члена Главного правления "Лиги", являющиеся при этом руководителями "Национальной демократии", заагентурены мною н выполняют поручения.
Таким образом, с точки зрения противовеса социал-демократии, "Лига" является неоценимым приобретением".
- С социалистами их уже рассобачили? - спросил Дурново.
- Не спешим.
- С типографией как?
- Ставят.
- На чьи деньги? Мы даем?
- Нет. Патриоты сами собирают.
- Разве что если сами. Не обожгитесь...
"ВАРШАВСКАЯ ГРУППА АНАРХИСТОВ-КОММУНИСТОВ "ИНТЕРНАЦИОНАЛ".
Среди заграничной группы анархистов-коммунистов в минувшем, 1904 году уже произошел раскол, вызванный недовольством "демократизацией" ее печатного органа "Хлеб и Воля", вдохновляемого известным русским эмигрантом князем Петром Кропоткиным, а также разногласием по некоторым принципиальным вопросам, главным образом о допустимости краж на политической подкладке.
Местом первичного появления пропаганды анархизма надо считать Варшаву, Белосток, Одессу и Вильно. Начало активной пропаганды анархистских идей и актов террора в Варшаве относится к январю 1905 года, когда здесь образовалась группа под именем "Бунтарь", явившаяся ветвью вновь нарождающегося на юге России "Южно-русского анархистского союза", основателем которого . был некий Махаев, отчего его последователи назывались "махаевцами". Так как во главе этой группы стояли люди молодые и неопытные, притом не имевшие никаких связей с рабочей средой, то их пропаганда не имела никакого успеха, и группа в скором времени распалась, не оставив после себя никакого следа. Ныне анархисты влияние на революционные события не оказывают".
- А что это Кропоткин в демократизм ударился? - удивился Дурново.
- Трудно сказать со всей определенностью, ваше высокопревосходительство. Агентура доносила о странном свидании Кропоткина с Дзержинским, об их пятичасовой беседе - с тех пор Кропоткин посуровел против зряшней пальбы и шума с грабежами.
- Много о Дзержинском говорите. Боитесь полячишку?
- Ненавижу.
- Так это одно и то же - бояться и ненавидеть, одна медаль, две стороны...
Тронул пальцами оставшиеся листки, посмотрел - много ли осталось.
- Это интересно?
- Да. Интеллигентно, умно и - все в кармане. Можем вертеть, как хотим, националисты.
"ПРОГРАММА ПАРТИИ "НЕЗАВИСИМОСТИ ПОЛЬШИ",
Основные принципы, из которых исходит партия "Независимости Польши", следующие: государство является необходимым оплотом народа в международной экономической борьбе. Государственные традиции начали у нас угасать за последнее сорокалетие; сознание государственности изглаживается в народном инстинкте, но тем не менее народ наш не может исчезнуть, если усвоить себе необходимость борьбы за государственное бытие.
Ввиду приближающегося к концу процесса объединения Германии и ввиду внутренних перемен в русском государстве, вызванных внешними поражениями, постигшими Россию, в недалеком будущем могут произойти громадные перемены на карте Европы.
Вследствие утраты Австрией немецких провинций и разложения России, может создаться независимая Польша, соединенная династической унией с Венгрией, что может стать международной необходимостью для восстановления, поколебленного Германией, европейского равноправия".
- Что, с ними агентура венского генштаба работает? - спросил Дурново.
Глазов посмотрел на лысину министра влюбленно:
- Видимо - да, но факты мне неведомы.
- Так выведайте, - улыбнулся Дурново, почувствовав восторг полковника, п о н я в его восторг и приняв.
"Не зная, наступит ли для нас благоприятный момент для выступления с оружием в руках за самостоятельное государственное бытье, быть может даже ранее, чем мы могли бы этого ожидать, вам необходима политическая партия, которая призывала бы ваш народ к боевой подготовке.
Такой партией является партия "Независимости Польши".
Ввиду того, что крестьяне н ремесленники более чем другие слои склонны ныне к борьбе за государственный быт, партия "Независимости Польши" стремится прежде всего в них найти свою опору.
Партия "Независимости Польши" приступает к работе над мелким мещанством, пренебреженным в смысле политическом и недостаточно оцененным вследствие предрассудков восточных социалистов".
- На мужика с мещанином ставят, - задумчиво произнес Дурново. - Это хорошо. Есть поле, где столкнуть лбами. Но не слишком ли рискованно?
- Нет, ваше высокопревосходительство. Это тоже под абсолютным контролем. Там мои сидят. Я их прокламации в рукописях читаю.
- Ну что ж, - сказал Дурново, пролистав справку еще раз. - Убедительно и со знанием дела. Предложения?
- У меня одно предложение, ваше высокопревосходительство.
- Генералу Трепову излагали? Нет?
- Вам первому. Я б е р е г.
- Высказывайте.
- Польским социал-демократам надобно противопоставить ППС, поддержав ППС косвенно. Армянским эсдекам - противуположить "Дашнакцутюн", тоже ведь бунтовщики; азербайджанским - "мусаватов", финским...
- Разумно, разумно, - перебил его Дурново. - Я эту идею давно носил. Идею, - повторил он. - Но каждую идею надобно материализовать.
- Мне нужно в помощь пять - семь сотрудников, ваше высокопревосходительство.
- План готов? Разработан? Разнесен по смете?
- Да.
- Ну-ка, в общих чертах...
- Сначала субсидировать размах русского национального самосознания...
Дурново перебил:
- Русское национальное самосознание в субсидиях не нуждается.
- Я имею в виду поддержку "Союза русских людей" во главе с доктором Дубровиным.
- Они ж больные все, они русской истории не знают - фанаберятся, претендуют бог знает на что, у них - почитать - "пруссак" от "русского" происходит, они ведь не ведают, что несут...
- Ваше высокопревосходительство, речь идет о том, чтобы использовать их как силу, долженствующую вызвать консолидацию контрсилы на окраинах. Не надо бояться окраинного национализма, который укрепится после расширения деятельности "Союза русских людей". Не надобно его бояться. Национализм управляем, особенно если его загодя подготовить, подвести к лидерству наших людей, дать им минимальную самостоятельность - волостного масштаба. Главное: противуположить тезису интернационального социализма отряды подвижников национальной идеи.
- А не рано? - спросил Дурново. - Как рецепт на будущее, пожалуй, интересно, но сейчас и так забот полон рот... Впрочем, готовиться надо. Один Скоропадский пятерых Шевченок стоит - спору нет.
- А один Любомирский - десятерых Мицкевичей, оттого что граф он и подати с его земель гарантирует российский солдат.
- Готовьтесь, - после раздумья согласился Дурново, - о пятерых сотрудниках и думать нечего, а двух дам. Докладывать - одному мне и никому более. В Варшаве задействуйте как Национальную демократию, так и "Союз русских людей". Пусть они уничтожат всю мразь - одним ударом, раз и навсегда.
"Ротмистра ТУРЧАНИНОВА
сотрудник "МРАК"
РАПОРТ.
ПОСЛЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ, ДАРОВАННОГО ВЫСОЧАЙШИМ МАНИФЕСТОМ, Ф. ДЗЕРЖИНСКИЙ ПРОЖИВАЕТ ПОЛУЛЕГАЛЬНО. ВСТРЕЧИ С АКТИВИСТАМИ СДКПиЛ ОН ПРОВОДИТ НА КОНСПИРАТИВНЫХ КВАРТИРАХ. НО, В ТО ЖЕ ВРЕМЯ, ОТКРЫТО ПОСЕЩАЕТ ФАБРИЧНЫЕ КРУЖКИ, ГДЕ ВЕДЕТ РАЗНУЗДАННУЮ СОЦИАЛИСТИЧЕСКУЮ ПРОПАГАНДУ.
12-ГО МЕСЯЦА ДЗЕРЖИНСКИЙ ВСТРЕТИЛСЯ С ИЗВЕСТНЫМ ЛИТЕРАТОРОМ Г. СЕНКЕВИЧЕМ. ПЕРЕСКАЗАТЬ ИХ СОБЕСЕДОВАНИЕ НЕВОЗМОЖНО, ПОСКОЛЬКУ ВСТРЕЧА СОСТОЯЛАСЬ В КАБАКЕ, ГДЕ ИГРАЛ ГРАММОФОН; СОСЕДНИЕ СТОЛИКИ БЫЛИ ЗАНЯТЫ СИМПАТИКАМИ ДЗЕРЖИНСКОГО, ПРИНЯВШИМИ НА СЕБЯ ЕГО ОХРАНУ. ПОСЛЕ УБИЕНИЯ В МОСКВЕ БАУМАНА, ЗДЕШНИЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТЫ УСИЛИЛИ БОРЬБУ КАК ПРОТИВ НАЦИОНАЛ-ДЕМОКРАТИИ, НАЗЫВАЕМОЙ ИМИ "ПОЛЬСКОЮ ЧЕРНОЮ СОТНЕЙ", ТАК И ПРОТИВ "СОЮЗА РУССКИХ ЛЮДЕЙ", ВОЗГЛАВЛЯЕМОГО ПОЧЕТНЫМ ПОТОМСТВЕННЫМ ГРАЖДАНИНОМ Е. ХРАМОВЫМ.
СУДЯ ПО ТОМУ, КАК РАССТАЛИСЬ ДЗЕРЖИНСКИЙ И СЕНКЕВИЧ, БЕСЕДА ПРОТЕКАЛА ВО ВЗАИМНОМ УЗНАВАНИИ; ВО ВСЯКОМ СЛУЧАЕ, В КРУГАХ, БЛИЗКИХ К СДКПиЛ, ГОВОРИЛИ, ЧТО "ЮЗЕФ" ВОЗЛАГАЕТ НАДЕЖДУ НА "ТАЛАНТЛИВОСТЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ПИСАТЕЛЯ", НА ЕГО "ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗДРАВОМЫСЛИЕ".
ВИДИМО, ПЛАН ДЗЕРЖИНСКОГО СОСТОИТ В ТОМ, ЧТОБЫ ОТСЕЧЬ НАИБОЛЕЕ ЗАМЕТНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА ОТ НАЦ.-ДЕМОКРАТИИ, ОСТАВИВ, ПО ЕГО СЛОВАМ, "БУРЖУАЗИЮ В ИЗОЛЯЦИИ, БЕЗ ПОДДЕРЖКИ ТЕХ, КТО ВЛАДЕЕТ УМАМИ".
"МРАК ".
"Ротмистра СУШКОВА
сотрудник "ИСКРЕННИЙ"
РАПОРТ.
ДЗЕРЖИНСКИЙ, ИЗВЕСТНЫЙ В МЕСТНЫХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ КРУГАХ ПОД ПСЕВДО "ЮЗЕФ", ОРГАНИЗОВАЛ СТАЧКУ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ, КОТОРЫЕ ВЫСТУПИЛИ В ПОДДЕРЖКУ МОСКОВСКИХ БУНТОВЩИКОВ. ЕГО ПОПУЛЯРНОСТЬ В РАБОЧИХ КРУГАХ ПРИНИМАЕТ УГРОЖАЮЩИЙ ХАРАКТЕР; АВТОРИТЕТ "ЮЗЕФА" ПРАКТИЧЕСКИ НЕОГРАНИЧЕН. ЕСЛИ ДЗЕРЖИНСКИЙ НЕ БУДЕТ УСТРАНЕН ИЗ СФЕРЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, ТО В БЛИЖАЙШИЕ МЕСЯЦЫ ОН СТАНЕТ ПРИЗНАННЫМ ЛИДЕРОМ ПОЛЬСКОГО РАБОЧЕГО КЛАССА И ПРИМЫКАЮЩИХ К НЕМУ В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ РУССКОЙ, НЕМЕЦКОЙ, ЛИТОВСКОЙ И ЕВРЕЙСКОЙ ЧЕРНИ. ПОЗИЦИЯ ДЗЕРЖИНСКОГО ИЗВЕСТНА - ОН НЕПРИМИРИМЫЙ ВРАГ ПРАВИТЕЛЬСТВА И КАКИЕ БЫ ТО НИ БЫЛО КОНТАКТЫ С НИМ В ЦЕЛЯХ ОБРАЩЕНИЯ ЕГО В РУСЛО РЕАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ НЕВОЗМОЖНЫ.
"ИСКРЕННИЙ".
"Ротмистра ЛЕОНТОВИЧА
сотрудник "НАГОВСКИЙ"
РАПОРТ.
ДЗЕРЖИНСКИЙ ЯВЛЯЕТСЯ ОРГАНИЗАТОРОМ ЗАБАСТОВКИ МЕТАЛЛИСТОВ И КОЖЕВНИКОВ ВАРШАВЫ. ОН ЖЕ ВЫЕЗЖАЛ В ЛОДЗЬ ДЛЯ ПРОВЕДЕНИЯ КОНФЕРЕНЦИИ С ТАМОШНИМ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ КОМИТЕТОМ. СЛЕДСТВИЕМ ЭТОЙ КОНФЕРЕНЦИИ ЯВИЛАСЬ СТАЧКА ЛОДЗИНСКИХ ТКАЧЕЙ И ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ.
РУКОВОДИТЕЛИ ВЕРХУШКИ ППС ВЫСКАЗЫВАЮТСЯ О ДЗЕРЖИНСКОМ КРАЙНЕ ВРАЖДЕБНО, ОДНАКО ВЫРАЖАЮТ ПРИ ЭТОМ УВАЖЕНИЕ К ЕГО КАЧЕСТВАМ РЕВОЛЮЦИОННОГО ОРГАНИЗАТОРА.
НАЦИОНАЛ-ДЕМОКРАТЫ ГОВОРЯТ В ТОМ СМЫСЛЕ, ЧТО ДЗЕРЖИНСКИЙ, ЯВЛЯЯСЬ РУССКИМ И ЕВРЕЙСКИМ НАЙМИТОМ, ПОДЛЕЖИТ УНИЧТОЖЕНИЮ. ПОДОБНОЙ ЖЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПРИДЕРЖИВАЮТСЯ ДРУЖИННИКИ ИЗ "СОЮЗА РУССКИХ ЛЮДЕЙ". ЕСТЬ ЛИ КОНТАКТЫ МЕЖДУ ДВУМЯ ЭТИМИ - ВНЕШНЕ СОПЕРНИЧАЮЩИМИ - ГРУППАМИ, УСТАНОВИТЬ НЕ УДАЛОСЬ.
ПАРТИЯ СДКПиЛ, ВИДИМО. ИМЕЕТ ДАННЫЕ ОБ УГРОЗАХ В АДРЕС ДЗЕРЖИНСКОГО И ПОЭТОМУ ЕГО ОХРАНЯЮТ ДВА ЧЛЕНА ПАРТИИ, ОДНАКО ЭТО ВЫЗЫВАЕТ ОТКРЫТОЕ НЕУДОВОЛЬСТВИЕ ПОСЛЕДНЕГО, ПОСКОЛЬКУ ОН НЕ ВЕРИТ В ВОЗМОЖНОСТЬ ПОДОБНОГО РОДА АКТОВ. СЧИТАЯ ИХ ПУСТОЮ УГРОЗОЮ.
"НАГОВСКИЙ". 21
- Еще, - томно простонал Николаев, - еще поддай! Мало пару, мало!
- Кирилл Прокопыч, сил нету, мне ж вас еще ломать и ломать, - взмолился Семиулла, лучший банщик Сандунов, - глаза аж слезятся!
- Трояк накину, поддай пару ковшиков!
- О, алла, - простонал банщик, но с полатей спустился, налил горячей воды в деревянный ковш, плеснул туда имбирного кваса, поддал в топку, запахло хлебом - прогорклым, домашним, ранним, когда еще только-только завиднелись в рассветном небе тугие штопоры дымков над крышами и слоистый, снежный туман еще стоит над болотцем, и лес окутан таинственной, серо-сизою, дремучей дымкой.
- Давай по сегменту, - попросил Николаев, - кожу рви когтями.
- Это по какому такому сименту? - не понял Семиулла. - Я такого и не знаю, Кирилл Прокопыч. А непотребного я не разрешаю себе.
Сегментальный массаж Николаеву делали в Карлсбадской лечебнице "Империал" - казалось, затылок и шея налились изнутри под короткими, жесткими, в п и в ч и в ы м и пальцами молоденького чеха, который смущался своего акцента, а узнав, что Николаев русский, одного, значит, славянского племени, обрадовался и делал ему такой массаж, какой немцам и австриякам не снился.
- Затылок и шею три, - прохрипел Николаев, страдавший с недельного похмелья, - чтоб кровь отошла.
- Нельзя затылок тереть, жилы могут порваться.
- Какие жилы?
- По которым кровь текет.
- Дурак, не по жилам кровь течет, а по душе. Ох, господи, послал массажиста... Три как знаешь, только чтоб отпустило меня!
Семиулла поправил свою фетровую феску, уже трижды вымоченную в ледяной воде, достал из шайки два дубовых веника, пошуршал ими над головой, потом со стоном стеганул Николаева по лопаткам, навалился на раскаленную дубовую листву растопыренными пальцами, закричал (это фасон у него был такой, господа причудливых любят), снова стеганул, теперь уже по ягодицам, а потом начал быстро-быстро обмахивать горячим паром, держа веник на расстоянии сантиметра от кожи, но не касаясь ее - в этом тоже был особый семиулловский шик, тайна, фирма.
- Хорошо, татарва! - прорыдал Николаев. - Расплачиваешься, сукин сын, за то, что моих предков в рабстве держал?!
- Мало держал, Кирилл Прокопыч, побольше б подержал - научились бы по-нашему к бабам относиться, с веревкой, а то вами ж бабы правят, вы податливые на ласку-то.
- Мы больше на окрик податливые, на окрик да угрозу. Вы приучили, нехристи. Поясницу погрей, ноет.
- А чего я с ней делаю-то? Грею вовнутрь.
- Ты подержи, подержи веник, пар не гоняй, егозит, поту нет, испарина выходит.
- Побойтесь аллаха, Кирилл Прокопыч! Ну что вы такой сердитый?!
- Кто деньги платит - всегда сердитый.
- Так ить за удовольствие деньги отдаете. Вон, желтый утречком пришли, а сейчас разрумянились и глазенки блестят...
- Еще поддай.
- Нет. Не выдержу я больше, Кирилл Прокопыч.
- Пятерку дам, Чингисхан проклятущий.
Семиулла снова спустился вниз, плеснул еще пару ковшиков, в парилке сделалось прозрачно аж - до того жарко. Налив в свою фетровую феску ушат ледяной воды, Семиулла вернулся на полати и до того исстегал Николаева, что тот лишь стонал и молил - теперь уже просительно: