Готика. Становление

Глава 89. Посланец

Заходящее солнце едва выглядывало из-за горизонта, за укреплениями замка его уже давно не было видно, но красноватые отсветы в облаках органично сплетались с бело-голубыми молниями магического барьера и создавали завораживающую картину. Я знал, что это буйство красок быстро утихнет, сгустятся вечерние сумерки, и тогда по всему лагерю зардеются костры, а установленные вдали от деревянных хижин факелы осветят неровным бьющимся светом проулки. Через несколько часов затушат и их, и тогда ночь окончательно вступит в свои права, а уставшие за день рудокопы, наконец, смогут забыться в объятиях грёз. Что снится каторжникам по ночам? Лучше об этом не знать, но, думаю, большинству уже ничего давно не снилось. Работа в рудниках настолько изматывала и истощала, что стоило рудокопу опустить голову на жёсткую подстилку, как глаза тут же смыкались и человек погружался в забвение, наутро не помня ни снов, ни порой, даже вчерашнего дня, который ничем не выделялся на фоне предыдущих. О былом напоминали лишь ссадины, синяки, ноющие от изнурительной работы мышцы и кредиторы, требующие немедленной уплаты долгов.

Я стоял у входа в обитель, погружённый в лёгкую медитативную дрёму. Неожиданно в моё поле зрение попал странный человек, явно выделяющийся среди местных. Сначала я решил, что это Мордраг принёс очередное послание от магов воды. Человек подошёл к Торрезу и Родригезу, вышедшим помолиться в лучах заходящего солнца, воздать Инносу вечернюю хвалу и получить благословление и силы, чтобы переждать ночь – период безраздельной власти владыки тьмы. По словам моих товарищей, алое солнце имело особую силу, оно символизировало единство огня и света, покровительствовало магам огня. Может, это было и так, но лично я никогда не замечал большой разницы в ощущениях в зависимости от цвета солнца, если не считать восхищения красотой светила, насладиться которой ярким днём было невозможно. Незнакомец отвлёк магов от их благопристойного занятия и довольно бесцеремонно заявил, что принёс письмо, даже два письма. Родригез недовольно направил посыльного ко мне – мага явно раздражали каторжники и он был счастлив, что может с чистой совестью скинуть все заботы на меня. Я же, наоборот, был рад неожиданному собеседнику.

Когда человек подошёл ко мне поближе, я нисколько ни удивился, разглядев его светло-русые волосы. Несомненно, это был тот новенький парень, которого мы окрестили Везунчиком. Что ж, он был до сих пор жив, а значит, вполне оправдывал своё прозвище. На нём уже были совсем не те лохмотья, в которых я его видел в воспоминаниях Мада. Теперь он был облачён во вполне приличное охотничье снаряжение, сшитое из крепкой ткани и волчих шкур, а местами даже укреплённое железными шипами и пластинами. Доспехи, если можно так назвать этот костюм, делал некий умелец из Нового лагеря. Кажется, Горн говорил, что мастера за его ремесло по выделке шкур так и звали – Волк. Впрочем, наверняка и кинжал у него был не безопасней волчьих клыков. Так или иначе, половина воров и вольных охотников ходила в подобной одежде, она было своеобразной униформой шайки Ларса. Именно поэтому я сначала и принял парня за Мордрага.

Везунчик не терял времени и сразу приступил к делу, отдав мне письмо от магов воды. Я положил его в карман мантии, планируя передать Верховному магу круга чуть позже. За это послание курьера должны были отблагодарить маги воды, моё дело было только принять его. Что касается второго письма – с ним дело обстояло иначе. Посланцу полагалась награда от нас, но это должен был решать Корристо. Для начала требовалось убедиться в ценности доставленной из-за барьера информации. Я не удержался и прочёл письмо сам. Надо отдать должное выдержке посланника – он не разрывал печати. Видимо, рассчитывал за это на большую награду. Признаюсь, текст меня удивил.

«Глубокоуважаемый магистр!Ваше последнее сообщение было воспринято с большой тревогой. Мы посовещались и высылаем Вам свой ответ в этом письме. Братство опасно: оно ставит под удар успешность торгового договора, что в свою очередь угрожает королю, всему королевству и Вашей собственной жизни. В первую очередь необходимо выслать разведчиков и разузнать, каким богам поклоняется братство и откуда проистекают их магические способности. Наш долг – разогнать секту и получить их знания, чтобы никто не смог использовать их со злым умыслом. Как только мы получим Ваш ответ, то немедленно сообщим доверенным служителям Инноса о ваших находках. В данный момент наши послушники исследуют древние книги. Если мы найдем что-нибудь ещё, то немедленно сообщим обычным способом.Храни нас всех Иннос.»

Имя получателя не было написано прямым текстом, но магическая печать не оставляла сомнений – письмо было адресовано Ксардасу. Об этом свидетельствовало и обращение к нему, как к главе ордена. Я не удержался от восклицания, вслух сказав, что письмо предназначалось Ксардасу, а не Корристо. Везунчик заинтересовался и мне пришлось вкратце рассказать ему об отступнике. В конце концов, в этом не было большого секрета, а мне доставлял удовольствие разговор. Кроме того, не хотелось портить отношения с новым посыльным магов воды, проигнорировав вполне логичные и оправданные вопросы. Я бы, поступив так, мог показаться напыщенным и самодовольным кретином, с которым не стоит иметь дела. Этого мне совсем не хотелось, ведь Везунчик, как я чувствовал, мог ещё пригодиться хотя бы для того, чтобы с его помощью передавать сообщения Горну или Диего, в случае, если Корристо окончательно припрёт меня к стенке.

Прояснив ситуацию, я попросил посланника подождать и немедленно отправился к Корристо. У меня было, о чём спросить Верховного мага, но я отложил расспросы на потом. Сначала надо было отпустить курьера. Наставник внимательно прочитал сообщение и заключил:

– Великолепно! Эти олухи говорят мне сделать то, что я и сам прекрасно знаю! Братство опасно! Я думал, что совет Хоринисского монастыря способен на большее, чем констатировать очевидности! Для сохранения этой великой тайны они решили прибегнуть к особому способу доставки, как в первые дни после возведения барьера. Параноики! Они что, думают, что агенты Спящего всюду, что в рядах Гомеза одни предатели? Неужели кто-то подменит их ценнейшее письмо или оно не дойдёт до меня? Гораздо вероятнее было бы то, что каторжник потеряет свиток или вовсе не доберётся до нас живым.

– Как прикажете поступить с посланником?

– Ах да, посланник… – задумался маг, – скажи ему, что я остался доволен, и пусть Торрез выдаст ему на выбор что-нибудь из наших запасов. Важность письма и внутренние разногласия не имеют значения, главное, что мы должны по достоинству награждать тех, кто нам верно служит. Преданность сторонников, их заинтересованность в работе на нас – вот основа процветания ордена. Никто не должен считать, что маги огня неблагодарные скупердяи. Запомни это, ученик, на этом принципе держится любая власть.

– Как скажете, мастер. Но почему письмо адресовано Ксардасу? – не удержался я.

Корристо недовольно на меня посмотрел и прокашлялся:

– Да, стоило ожидать подобный вопрос от тебя – я заметил, что печать только что вскрыта…Ты поступил поспешно, прочитав то, что предназначалось мне, – маг особо подчеркнул слово «мне», – Родригез не позволял себе подобной вольности. Как отпустишь посланника, нам предстоит серьёзный разговор. А сейчас иди – не заставляй человека ждать – от ожидания в голову лезут всякие непотребные мысли – например, зайти внутрь и ограбить обитель, пока чуткий страж отвлёкся.

– Он ещё и курьер магов воды, – протянул я второй свиток, – вот сообщение от них.

– Раз он из Нового лагеря, значит, мои опасения ещё более оправданы. Скорее возвращайся на свой пост. Поговорим позже.

Я сказал курьеру, что Корристо был в полном восторге, и передал Торрезу приказ о выдаче вознаграждения. Из предложенного многообразия свитков, зелий и простеньких магических артефактов, которыми располагало наше хранилище, Везунчик выбрал самое полезное. Не знаю, каким образом он смог увидеть скрытую ценность, но это удивило даже Торреза. Наградой стало зелье, приготовленное Дамароком. Такое же зелье регулярно пили все маги, в том числе и я. Оно надолго улучшало восприятие магических потоков, позволяло легче концентрироваться и творить больше заклинаний, не утомляясь. Это была поистине жемчужина коллекции. Я мог поспорить, что любой не искушённый в магии человек выбрал бы одно из заговорённых колец с гравировкой, или же, испытывай он необъяснимую для каторжника любовь к колдовству, то взял бы свиток. Зелье же не выделялось ничем необычным, его мог выбрать либо знающий, либо очень везучий человек. Возможно, новичок был знаком с магией не понаслышке.

«Может, он был королевским паладином?» – закралась в мою голову мысль, впрочем, я сразу её отбросил. До сих пор не было случая, чтобы кто-то из ордена попадал в колонию за преступления. Рыцари были слишком ценны, чтобы расходовать их настолько расточительно. Вместо этого провинившихся отправляли на передовую, где они находил скорую смерть в битве с орками. Паладин мог очутиться за барьером только в одном случае – если его послали сюда с какой-то миссией. Если бы это было так, то письмо, которое он передал, несомненно предупредило бы об этом, ведь на кого, кроме как не на магов огня мог рассчитывать в колонии слуга короля? Нет, если парень и разбирался в магии, то это было врождённым чутьём, не более.

Везунчик, получив свою награду удалился, однако я обратил внимание, что он направился вовсе не к выходу из замка. Вместо этого он пошёл в кузницу и о чём-то потолковал со скучающим стражником, ответственным за снаряжение людей Гомеза. Поприставал он и к кузнецу, задержавшемуся допоздна на работе. После этого он невзначай через кузницу зашёл в крыло замка, где располагались казармы и столовая стражи. Ужин уже прошёл, а ложиться спать было ещё рано. Кроме того, как раз в это время проходила смена караулов, в казармах почти никого не было. Я не придал значения поведению посланника магов воды, решив, что он, как и полагал Корристо, решил поживиться барахлом стражи. Мне не было до них дела, и потому я просто созерцал. Через несколько минут Везунчик вышел из казарм через другой выход и неспешно покинул замок.

Самое интересное случилось потом, когда посланника уже и след простыл, а дневные патрульные вернулись в замок на отдых. В казармах неожиданно поднялся шум, стража засуетилась, позвали даже Торуса. Издали я не сразу понял, что происходит, сообразил только, когда из казарм что-то вынесли. Этим чем-то оказался труп. Торус приказал расследовать убийство по горячим следам, оповестили баронов. На призыв откликнулся Ворон, который вышел из особняка и брезгливо осмотрел убитого, после чего недовольно потеребил тело ногой и глянул по сторонам. Я стоял всё на том же месте, у входа в обитель. Взгляд Ворона остановился на мне подозрительно долго, потом он отвернулся и приказал что-то толпящимся вокруг стражникам. Тело вновь подняли и понесли в мою сторону. Процессия остановилась только у самого входа в обитель. Я недоумевающе наблюдал за происходящем. К этому времени уже стемнело, Торез и Родригез давно были внутри. Я не знал, нужно ли беспокоить кого-то из товарищей, и потому предпочёл молча ждать.

Ворон подошёл ко мне и сказал:

– Что думаешь по этому поводу, Мильтен?

– А что я должен думать? – сухо спросил я, – если вы собираетесь избавиться от трупа, то пришли не по адресу. Маги огня не устраивают ритуальных похорон. Хотите организовать сожжение – придётся нарубить дров.

Советник Гомеза улыбнулся:

– Не делай из меня дурака. Ты прекрасно знаешь, о чём идёт речь.

– Боюсь, что нет. Прошу просветить меня.

– Ты стоишь здесь уже не первый день, не делая перерывов даже на сон, весь двор в пределах видимости. Кому как не тебе знать, кто мог убить его? – Ворон показал на тело, которое не потрудились даже во что-нибудь завернуть, и потому вдоль всего пути «траурной процессии» протянулся кровавый след.

– Не хотел бы разочаровывать никого в могуществе магов, но видеть сквозь стены не в нашей власти, – пожал я плечами, – если бы мы обладали такой способностью, то точно не поселились бы здесь, потому как местные виды едва ли блещут изяществом.

– Значит ли это, что ты отказываешься помочь расследованию?

– Напротив, я готов помочь всем, чем смогу. Например, могу осмотреть тело.

Я склонился над трупом, чтобы тщательно изучить раны. Я узнал погибшего – это был Буллит. Кто-то в буквальном смысле проткнул его мечом. Клинок прошил тело насквозь, войдя сверху вниз в районе левой ключицы, остриём дотянувшись до самого сердца. Я никогда в жизни не видел такого странного удара. Стражник умер мгновенно, у него не оставалось ни единого шанса. В оледеневших глазах можно было прочесть злобу и презрение – похоже, он видел своего убийцу, но едва ли ожидал такого конца. Скорее наоборот, он собирался преподать ему урок, показать, кто здесь главный. Не удалось.

Присмотревшись внимательнее, я заметил ещё одну неброскую деталь. Один из шипов на наручах стражника был изогнут. Осмотрев предплечье, я убедился, что под доспехом образовалась небольшая гематома, совсем свежая, не успевшая как следует налиться кровью. Судя по всему, Буллит перед смертью получил сильный удар в это место. Свидетели обнаружили меч зажатым в руке покойного. Очевидно, он не был застигнут врасплох и пытался защищаться. Однако это противоречило созревшему у меня предположению, что меч должен был быть выбит из руки сильным ударом, а значит, валяться где-то рядом, а не быть зажатым в ладони.

Я не стал описывать присутствующим все свои наблюдения, ограничившись констатацией очевидного – что Буллит умер от раны в районе шеи, нанесённой остро наточенным мечом. Ворон, услышав это, лишь посмеялся, заметив, что и без таких экспертов это видит, даже несмотря на темноту.

– Кто заходил в замок в последние часы? – жёстко спросил Ворон переминавшегося с ноги на ногу Торуса.

– Никого из тех, кому не положено, – пожал плечами начальник стражи, – из чужаков только один – новый посланник магов воды.

– Когда он здесь был? – обратился Ворон уже ко мне, ощутимо оживившись.

– Сравнительно недавно, во время захода солнца.

– Что он делал после того, как передал письмо?

– Я предпочитаю любоваться переливами неба на закате, нежели следить за передвижениями каторжников. Но к чему расспросы? Думаете, что это может быть он? – уклонился я от прямого ответа.

– Вне всяких сомнений, – отрезал Ворон, – эти бандиты из Нового лагеря все поголовно подлецы и убийцы. Зря мы только с ними цацкаемся.

– В таком случае, – задумчиво заключил я, – придётся объяснить, как булавой можно проткнуть человека.

– Булавой? – непонятливо переспросил Ворон.

– Да, верно! – голосисто вставил подоспевший на шум кузнец, – был тут такой воришка из Нового лагеря, и у него прекрасная булава.

– Только булава? Может быть ты не заметил меча, – уточнил Ворон.

– Вне всяких сомнений. Уж на что, как ни на оружие мне глядеть в первую очередь? Как-никак это моя работа. Больше того, я уже видал эту палицу – прекрасный экземпляр. Уверен, что она раньше принадлежала наёмнику Хариму – бойцу арены.

– Чёрт с этим Харимом, – стиснул зубы Ворон, – меня волнует, кто убил Буллита! Признавайтесь, сукины дети! Если вор здесь ни при чём, то это кто-то из вас воспользовался случаем.

Собравшиеся зеваки опасливо отступили назад, видимо, переживая, что могут попасть под горячую руку барона.

– Кто предатель, а? – рявкнул Торус, стараясь выслужиться.

Естественно, никто не ответил.

– Торус! Я хочу, чтобы виновный к завтрашнему утру болтался на верёвке в центре замка.

Некоторые стражники отступили ещё на пару шагов назад. Другие начали недоверчиво озираться по сторонам, будто выискивая предателя или хотя бы козла отпущения.

Ворон, повесив все хлопоты на Торуса, отправился в особняк баронов. Начальник стражи же изо всех сил решил изобразить активную деятельность. Вскоре народ засуетился, Торус осмотрел мечи и одежду всех присутствующих на предмет следов крови – безрезультатно. Только у одного нательная рубашка была заляпана в крови, но выяснилось, что ему попросту недавно в драке разбили нос. Потом устроили обыск в казармах в поисках орудия убийства, провели опрос возможных свидетелей, каковых сыскалось мало ввиду всех вышеописанных обстоятельств. Обнаружилась лишь одна новая любопытная деталь – простыня одной из кроватей была перепачкана в крови. Неведомый убийца, судя по всему, вытер об неё лезвие своего меча перед уходом.

Расследование зашло в тупик. У меня же не было никаких сомнений в том, что произошло. Посланник магов воды застал Буллита в столовой, где тот любил посидеть в пересменку, ни с кем не делясь попить пивка и пожрать ворованной еды с баронской кухни. Между Буллитом и Везунчиком произошёл оживлённый разговор, в результате которого собеседники схватились за оружие. Точным ударом Везунчик выбил меч из рук стражника, но тот на этом не успокоился, продолжив натиск с голыми руками. По-видимому, этому опытному костолому даже удалось разоружить и повалить противника. Буллит уже почти праздновал победу и душил безымянного новичка, но тот дотянулся рукой до валяющееся рядом оружия врага и воспользовался им, в горячке боя проткнув Буллита. Именно из положения лёжа, во время смертельной борьбы, такой странный удар и можно было осуществить. Дальше Везунчик проявил хитрость и решил скрыть произошедшее, отвести от себя подозрения. Он вытер меч Буллита о первую попавшуюся тряпку, которой оказалась чья-то простыня, после чего вложил оружие обратно в руку стражника. Таким образом, сложилось полное ощущение того, что убийца был вооружён мечом, а Буллит защищался, но неудачно. Ни Торус, ни Ворон, ни кто-либо ещё из стражи, так и не додумались, что Буллита проткнули его же собственным клинком.

Я почти не сомневался в описанной версии событий, но выдавать посланника магов воды не собирался, потому как не питал тёплых чувств ни к Буллиту, ни к его покровителю Ворону. Как цинично это не прозвучит, но давно пора было кому-то сделать то, что сделал мой новый знакомый и отправить этого негодяя к праотцам. На следующий день в известность о произошедшем убийстве поставили Гомеза, который, судя по всему, не придал значения этой истории – в смерти кого-то из стражников не было ничего необычного, такие случаи происходили регулярно. В результате, из-за недостатка улик, виселица в центре замка осталась пустовать, а о произошедшем вскоре забыли. Тем не менее, я был уверен, что многие бывшие подпевалы Буллита ещё долго продолжали беспокойно озираться по сторонам, оставшись в одиночестве, опасаясь, что и их может настигнуть чьё-то отложенное возмездие.