И продолжается жизнь... (Медиумическое произведение) Надиктовано Духом Андрэ Луиса

16 ОБНОВИТЕЛЬНЫЙ ТРУД

Для Эрнесто и особенно для Эвелины началась новая жизнь.

Надо было помочь Тулио, благословить его, привести к обновлению.

Для этого друзья записались в колледж по подготовительным занятиям к более высоким наукам духа. Лучась надеждой и энтузиазмом, они обретали знания по евангелизации, внутренней реформе, ментальному резонансу, привязанности, агрессивности, контролю над собой, перевоплощению.

Чтобы более созидательно беседовать с тем, кто по её ошибке сбился с дороги, госпожа Серпа вооружалась наставлениями, которыми она могла бы затронуть его интеллект. Ей предстояло довести до конца самое большое усилие: удалить из его разума кисту иллюзий, которые она сама и создала. Но Фантини, испытывавший большое сочувствие к этому несчастному парню, мог сопровождать Эвелину, лишь держась немного в стороне, но с обязательством вмешаться, если будет такая нужда, согласно мнению Наставника Защиты.

В день, предусмотренный для начала работы, Рибас, который должен был разрываться между созидательными визитами и заботами за увечными три раза в неделю, проводил обоих работников до приюта ментального здоровья, где их ожидали новые обязанности.

Влившись в небольшое сообщество душевно больных, молодой Манчини жил в уединении в отдельном отсеке, построенном согласно объяснениям Наставника, из изолирующего материала, с целью блокировать столкновение вибраций, способных усилить его тягу к нежелательным компаниям.

Ориентер представил обоих наших героев руководству и помощникам центра восстановления, и Эвелина вместе с Эрнесто, с одобрения общей симпатии, принялись за работу.

Тулио с восторгом встретил присутствие молодой женщины и с самого начала вновь подтвердил ей свои обещания чувственной преданности в дифирамбах верности и нежности.

Но госпожа Серпа удвоила предосторожности, с нежностью умоляя его принять вдохновение Высшей Жизни, с тем, чтобы не провалить взятую на себя миссию.

Терапевтические диалоги следовали регулярно. Но несмотря на это, Манчини не оставлял своей страсти, поглощавшей его, напоминая собой корабль, прикованный к причалу, не в состоянии отправиться в путь.

Эвелина стала готовить адекватный климат для уроков, а Манчини стонал и охал, словно больной ребёнок. Он заявлял, что не расположен, неспособен учиться, пренебрегаемый, обиженный в своём самолюбии. Он проявлял себя врагом любого философского рассуждения, говоря, что не чувствует интереса к темам веры. Он настаивал на том, чтобы его признавали как настоящего мужчину, по его же собственному определению. И в этих условиях ему нужна не медсестра или воспитательница, даже такая любезная, какой была молодая женщина, а спутница, женщина его мечты.

Эвелина терпеливо слушала постоянные сетования и шуточки, вынося его слова и ограничивая его разрушительные толкования, ей всегда помогал Эрнесто, который направлял её усилия, ведомый благожелательным интересом и вниманием. Полностью осознавая ответственность, отягчавшую её жизнь теперь, и будучи особой, глубоко эмоциональной, госпожа Серпа постоянно концентрировалась на своём супруге, вкладывая в него весь груз своего чувственного потенциала. Находясь в положении матери-опекунши Манчини, она чувствовала необходимость быть ещё более глубоко в образе жены Кайо, поэтому она постоянно мысленно визуализировала его образ, в тишине адресуя ему свои самые прекрасные мысли о любви. Да, Серпа не был идеальным супругом. К тому же она теперь знала, что он убийца, умело скрывший своё преступление. Но такая же человечная, как и любое человеческое существо, Эвелина говорила себе, что он стал преступником, потому что любил её. Он оборвал существование Тулио, потому что оспаривал у него её сердце во время этого ужасного события. Она хотела увидеться с ним лично, ощутить тепло его присутствия, чтобы укрепиться в борьбе в нравственными столкновениями, в которые она погрузилась. Но напрасно они оба просили разрешения посетить свои земные семьи. Фантини и она регулярно получали один и тот же ответ от менторов: «ещё слишком рано».

И тогда они утешались тем, что погружались в изучение и работу.

Время от времени они отходили от дел в совместных тэт-а-тэт[5], обмениваясь доверительными рассказами.

Эрнесто с нежностью говорил о своей супруге Элизе и о дочери Селине. Растроганный, он смешивал образы этих двух женских персонажей на экране нежно-горькой ностальгии с двумя любящими хрустальными зеркалами, в которых он любил смотреться, несмотря на жестокое возмущение, которое часто проявлялось в поведении его дочери… Не было никаких сомнений, что вдова и молодая девушка не должны были испытывать крупных материальных трудностей. Он завещал им солидные доходы, прекрасный дом, достаточное количество денег, находившихся в надёжных руках, которые давали им солидные средства на содержание, не считая страховки, которую он заключил, чтобы поддерживать свою семью.

Но… А как же отсутствие? Он постоянно задавал себе этот вопрос при подруге, которая стала ему сестрой по всем мгновениям теперешней жизни. Отсутствие, расстояние!…

Они оба терялись в догадках, заранее предвкушая момент встречи. Они уже были достаточно информированы о том, что между ними и живыми существами, находившимися на Земле, стоит стена разных вибраций, причина, по которой им уже невозможно быть объектом их внимания, как это бывает с человеком, вернувшимся из путешествия. Они должны были смириться со всеми преобразованиями, в которые они были запущены. По этому пункту они собирали самые различные рассказы о мёртвых, которые приходили с Земли, приведённые в уныние и печальные, растроганные их родными. Многие возвращались утешенные и доверительные, словно освобождённые от пут и оков, которые тяжело висели на их сердце, тогда как другие, тоже в большом количестве, возвращались разочарованные и угрюмые, не очень склонные к разговорам. Они говорили о друзьях и о радикальных изменениях в семейной жизни, упоминали о бедствиях и крахах чувственного порядка у незабываемых душ. Однако оба они казались друг другу доверительными оптимистами. Эвелина выказывала энтузиазм, говоря внимательному Эрнесто благородные слова. По её мнению, Кайо совершал ошибки, но в её глазах, как супруги, он искупил их своей нежностью и самоотречением, которыми он окружал её в те последние дни болезни, оказавшимися фатальными для физического тела. В действительности он, конечно же, мог быть неверным ей в этот период времени. Он был мужчиной со всеми присущими ему естественными требованиями текущей жизни, и он, естественно, развлекался, пока она ждала своего выздоровления и исцеления. Но перед лицом смерти, перед лицом долгой разлуки!… Он словно изменился, он казался вновь обретшим статус жениха, влюблённого, нежного… И смотря на него глазами своего воображения, Эвелина представляла его себе встревоженным и несчастным, желающим сбросить свою плоть, чтобы принять её в свои объятия. Она выдвигала свои мнения, а Фантини с интересом выражал ей своё мягкое ожидание. Облекая свои слова в торжественный тон, она утверждала, что Серпа мог впасть в безумие от желания избавиться от Тулио, чтобы жениться на ней. Это было великим злом… было. Но в глубине души Эвелина выказывала неоспоримые признаки гордости от того, что чувствовала себя любимой. В своей решимости она заявляла, что всё, что она старалась делать для Манчини, она будет делать позже и для Серпа. Она будет помогать ему всеми средствами восстановления, которые будут необходимы для него.

Тогда Эрнесто принимался рассказывать о своём земном путешествии через истории о своём доме. Он глубоко любил свою супругу и признавал, что совершал множество глупостей, когда был молод, чтобы удержать спокойствие в доме. А его дочь? Селина была благословением, которое согревало его сердце в старости. Она всегда была нежна с ним, понятлива, преданна. Он мечтал о достойном, добром муже для неё, но оставил её, когда ей исполнилось двадцать два года, и без замужества на горизонте. Несмотря на боль отца, он удалился от дома, поместив в свою дочь самое большое доверие. Он не боялся за её будущее. Получая ежемесячную ренту, она ещё и преподавала английский язык, которым искусно владела. Она умела зарабатывать и сохранять деньги.

Так проходили разговоры между двумя друзьями, под знаком сентиментализма и того нежно-горького ощущения, которое порождает разлука.

Прошли шесть месяцев внимания и просвещения, направленных на Тулио, когда Рибас лично пришёл проверить работу, в соответствии с данным обещанием.

Проверив пунктуальность и эффективность Эвелины с помощью письменных отчётов, составленных руководством центра, он вошёл в комнату больного Манчини, который принял его за врача, приступающего к внимательному осмотру. И с первого взгляда Наставник понял, что Манчини проявлял лишь очень слабое улучшение от полученных уроков.

В состоянии апатии, он проявлял лишь одну основную мысль в своём мозгу: Эвелина. И за Эвелиной в центре своих глубоких раздумий следовали периферические мысли: страстное желание превратить её в объект, которым лишь он один будет обладать; выстрел Кайо; желание мщения и мрачные намёки на жалость к самому себе.

Рибас не нашёл ни малейшего окошка, которое бы могло отфильтровать хотя бы один лучик оптимизма и надежды в этом сердце, наполненном тревогой.

При первых проявлениях сердечного опроса он ответил Наставнику с грустью больного, который знает, что он обречён:

— Что ж вы хотите, доктор, без Эвелины я ничего не могу понять. Если я слушаю Евангелие, я думаю лишь о ней, и только она является ангелом, способным спасти меня. Если я записываю какое-либо учение насчёт контроля над самим собой, я вижу её в мыслях, как единственный рычаг, достаточно сильный, чтобы руководить мной. Если я слушаю её призывы к вере, я, в конце концов, хочу её, для своего исключительного утешения. Если я получаю объяснения насчёт одержимости, я заканчиваю урок, признавая в глубине души, что если бы я мог, я бы покинул эту больницу, чтобы преследовать её и заключить в свои объятия, даже если для этого мне пришлось бы идти на край света!…

Наставник по-отечески улыбнулся и посоветовал ему успокоиться и взять себя в руки.

— Давайте думать, сын мой, что все мы — Вечные Духи. Надо поддерживать спокойствие и терпение… Блаженство — это творение времени, вместе с благословением Божьим.

С кислой миной парень непочтительно резко возразил. Он ничего не требовал, и ему не нужны советы.

Будучи тонким психологом, Рибас распрощался с ним.

Пришёл вечер, он встретился с нашими героями и похвалил работу Эвелины.

Работа по перевоспитанию была успешно реализована. Но Тулио не реагировал на неё конструктивным образом. Он был апатичен, впадал в безумие, которое сам себе во зло и создал.

И он закончил тем, что сказал Фантини и госпоже Серпа, внимательно слушавших его:

— Я не вижу никакого интереса для Манчини оставаться здесь. Нам необходимо предпринять усилия, чтобы он добровольно согласился на миниатюризацию[6].

— Родиться вновь? — спросила изумлённая Эвелина. — Подобная мера, действительно, так необходима?

И Рибас добавил:

— Наш друг ментально болен, глубоко болен, травмирован, встревожен, заблокирован… Лекарством для него будет начать всё сызнова… Но даже в этом случае у него будут трудности и расстройства, которым ему придётся противостоять.

Доброжелательный Наставник не сделал никакого предупреждения, никакого внушения. И Эрнесто вместе с Эвелиной, теперь уже просвещённые насчёт требований и испытаний перевоплощения, внезапно умолкли, погрузившись в свои мысли…