И продолжается жизнь... (Медиумическое произведение) Надиктовано Духом Андрэ Луиса

4 ОБНОВЛЕНИЕ

И только в момент, когда доктор Кайо Серпа, её супруг, покинул просторную комнату больницы, в которой она теперь находилась, пережёвывая странные размышления накануне операции, Эвелина вновь подумала о живительном присутствии Эрнесто, незнакомого друга.

Она была слишком молода и практически убеждена в своём собственном выздоровлении, чтобы задерживаться на малейших злосчастных предсказаниях. Тем не менее, там, в ожидании медсестры, доводы Фантини мелькали в её мозгу, стимулируя её воображение.

Да, мучительно размышляла она, она сильно рискует. Она может не вернуться оттуда, чтобы жить и дальше со своими… Если бы она умерла, то куда бы отправилась? Ещё ребёнком она искренне верила в существование счастливых мест и мест предопределённых страданий, в отношении которых древняя католическая теология регламентировала положение людей по ту сторону смерти. Но теперь, когда наука исследует огромные космические пространства, она была достаточно разумна, чтобы воспринимать тот такт, с которым опытный исповедник говорил ей о необходимом обновлении, которое налагается на религиозную сферу. С ним, великодушным и образованным другом, она научилась сохранять нетронутой свою веру в Бога, в божественном апостольстве Иисуса Христа и в невыразимом сане Святых. Однако она решила поместить раздельно, на тропе необходимого пересмотра, все утверждения человеческого власти о вещах и причинах Божественного провидения. Мысль о смерти с новой силой захватила её разум, но она оттолкнула её. Она хотела бы быть здоровой, испытать органическую эйфорию. Она горела желанием выздороветь, жить. И вдруг она стала думать о домашних проблемах. Конечно, сейчас у неё трудная фаза в супружеских отношениях. Но у неё есть причины для надежды на счастливое разрешение ситуации. Она была в самом расцвете женских идеалов. Ей лишь не хватало восстановления физического равновесия. Выздоровев, она займётся излечением другого. Она преобразит свою чувственную область, и уже предлагала себя для гармонизации его таким образом, чтобы муж наверняка вернулся к своей нежности, а она не была вынуждена прибегать к горечи или к спорам. К тому же, она считала себя полезной. Она должна была хотеть жить, оспаривать жизнь любой ценой, чувствовать себя необходимой не только для своих близких, но и для всех менее счастливых индивидуумов. Без сомнений, она могла ограничить трудности там, где эти трудности существовали…

Воспоминание о нуждающихся сделал её чувствительной. Сколько их, дышащих с ней одним воздухом, изолированных друг от друга границами бетонных стен? Как она могла не думать об этом раньше?

Она существовала как спутник, кружась вокруг трёх человек: своего мужа, своей матери и своего отчима… Почему бы ей не собраться с силами, не обрести вновь своё здоровье, почему бы ей не жить? Да, она откажется от любой мысли, касающейся феномена смерти, и сконцентрируется со всей силой, на которую только способна, на намерении физически выздороветь.

Она читала произведения многих психологов и открыла вместе с ними важность мысленных импульсов. Она жаждала выздороветь. Она будет повторять это столько раз, сколько будет возможно, вкладывая в это весь потенциал чувственной силы, выбирая слова, нагруженные энергией, которые могли бы с большей реальностью определить её состояние души.

Ах, — думала она про себя, — я буду молиться и в этом направлении!… Сформулировав эту мысль, она вдруг оказалась перед свисающим с ближайшей стены образом Распятого Иисуса. Она разглядывала утончённое лицо, оживлённая глубоким чувством, и, скрестив руки на груди, произнесла не столько губами, сколько сердцем:

— Господи, сжалься надо мной!…

Но устремив свой взгляд на голову, коронованную венком из шипов, и руки, прибитые гвоздями к брусу распятия, она подумала, что Христос хотел явиться в памяти людей именно в этом обличье боли, чтобы напоминать им о неизбежности смерти.

Глубокая нравственная депрессия тронула её нервы. Она не знала, дозволено ли законом выбирать между жизнью и смертью, и, закрыв лицо руками, она смиренно стала на колени перед этим образом и залилась слезами.

Кто-то мягко вывел её из грустных раздумий:

— Почему вы плачете, сударыня?

Это была усердная медсестра, пришедшая за ней для предоперационной подготовки. Эвелина встала, вытерла слёзы и улыбнулась.

— Простите.

— Я не слишком побеспокоила вас, госпожа Серпа? — спросила молодая женщина. — Простите, если я мешаю вам молиться, но надо срочно подготовить вас к операции. К тому же, ваш муж ждёт возможности войти.

Больная подчинилась и вышла из комнаты на несколько мгновений перед тем, как вернуться сюда вновь.

Муж уже ждал её, листая дневные журналы.

— Итак — пошутил он, приняв жизнерадостный вид, — сейчас салон красоты, а завтра, возвращение к здоровью.

В голосе доктора Серпа слышались нотки энергичности и нежности одновременно. Молодой адвокат, опытный в общественных связях, он выставлял напоказ хорошо отработанные, хоть и симпатичные, манеры. Он был подлинным представителем высшей социальной сферы. Никаких неуместных деталей в нём. Тем не менее, было бы справедливо сказать, что молодой адвокат всё больше замыкался в себе, стараясь поддерживать тайну своей души. Его физическая внешность сильно отличалась его внутреннего мира. Он был всего лишь естественным человеком, просто естественным, в характере которого академический глянец не мог полностью заглушить остатки животного начала, понятные у всех человеческих существ Земли, ещё таких чисто естественных и человеческих. Кроме того, нашим духовным глазам открывались его мрачные тревоги.

После первых слов, проникнутых тёплой нежностью, он подошёл к супруге и погладил её по голове.

Она не стала скрывать своей радости, и они разговорились, охваченные мягким наплывом чувств.

Эвелина подтвердила вновь своё скорое выздоровление, а он рассказывал ей новости.

В доме на юге её родители ждали хороших новостей от операции. Они приедут повидаться с ней в подходящий момент. Конечно, они приедут не сразу же, во избежание панического характера действий. Они хотят придать своей любимой дочери уверенности в своём спокойствии в отношении курса лечения.

Кайо поделился с ней и другой информацией.

Он выслушал своих друзей-врачей, он сам осуществил интересное исследование, касающееся операции на надпочечнике. Что касается её, Эвелины, случая, хирург настроен оптимистически. Что им не хватает теперь, как не успеха, с благословением Божьим?

Больная обрадовалась, услышав выражение «благословение Божье». Может, что-то новое появлялось в этой тридцатилетней атеистке, что она так ценила? — внутренне спрашивала она себя. Кайо казался более внимательным, он переменился. Простодушная, она не понимала, что он ведёт двойную игру. Серпа мысленно призывала воображаемые общения. Как семейный врач, так и хирург не гарантировали ничего после операции, нацеливаясь лишь на определённый пункт ситуации, со слабой надеждой на успех. Надлежащим образом проконсультировав, кардиолог лично практически не советовал проводить операцию, и не говорил ей об этом лишь потому, что молодая женщина огромными шагами двигалась к смерти. Зачем было мешать этой мере, если она могла бы спасти её? Её муж был в курсе всех врачебных тревог. Тем не менее, он изобретал утешающие аргументы, лгал из милосердия, комментируя обследования, дополненные откровенными предупреждениями о серьёзности ситуации.

Адвокат провёл ночь в больнице, как спутник пациентки.

Ночью он помогал дежурной медсестре в выдаче успокоительных лекарств, которые предшествуют анестезии.

Он выказывал любовь к больной, ухаживая за ней, словно она была ребёнком, а он — преданным отцом.

Однако на следующий день он был приглашён на беседу к хирургу, когда операция закончилась, и, побледнев, выслушал приговор. В соответствии с ресурсами человеческой науки, Эвелине оставалось жить не более нескольких дней. Пусть он, муж, предпримет меры, которые он считает адекватными, чтобы обеспечить больной необходимый комфорт.

Врач коротко выразил все свои впечатления в одной фразе:

Она похожа на розу, полностью увядшую из-за зловредных сил.

Даже если бы Кайо и хотел, он бы не смог услышать ничего из учёных комментариев, касающихся неоплазмы, вторичных очагов, метастаз и опухолей, рецидировавших после удаления. Он словно окаменел. Обильные слёзы текли у него по лицу.

Поддерживаемый выражениями солидарности и нежности врача-друга, он отправился к своей обессилевшей супруге. И в течение дней и ночей терпения и тревог он был ей братом и отцом, опекуном и другом.

Ответив на его просьбы, родители Эвелины приехали утешить свою дочь в эти последние дни. Донна Брижида, мать, и господин Амансио Терра, отец, владельцы процветающей фермы на юге Сан-Пауло, прибыли глубоко опечаленными, пытаясь, тем не менее, выбирать слова поддержки и сдерживая слёзы.

Окутанная семейной преданностью, Эвелина, внешне выглядевшая лучше, вернулась к домашней жизни, окружённая вниманием, которого она давно не получала, вперемежку с периодическими приступами удушья, перед которыми она ощущала себя безоружной.

Несмотря на хрупкое состояние, она верила льстивым словам родителей и друзей.

Всё пройдёт. Никто не мог бы избежать осложнений после такой операции, которую она вынесла. Пусть она верит, пусть молится с верой.

После двух недель затишья и рецидива болезни она прожила ещё шесть дней непрерывного благополучия.

Сильно похудевшая и изнемождённая, она всё же перешла из постели на шезлонг. Она почти нормально питалась, говорила спокойно, получала комфорт от религии сквозь учтивость преданного священника, и по вечерам она просила отца почитать ей что-нибудь радостное и весёлое.

Пятый день надежды клонился к вечеру, когда она высказала неожиданную просьбу.

Не мог бы Кайо отвезти её на прогулку туда, где они были помолвлены?

— По ночному Морумби? — заинтригованно спросила её мать.

Эвелина объяснила. Она хотела увидеть город, сверкающий вдали ночными огнями, её глаза соскучились по звёздному небу.

Кайо позвонил врачу, и тот дал согласие.

Ещё несколько мгновений в спешке удовлетворить желание супруги, и муж вывел машину из гаража, чтобы затем взять на руки и прижать к своей груди супругу, словно хрупкую девочку. Он посадил её рядом с собой, удостоверился в присутствии её родителей, и они выехали из дома.

Больная была очарована. Она вновь открывала для себя переполненные улицы, а затем — пейзаж Морумби и природу его окрестностей.

Видя, с каким энтузиазмом она говорит, муж расчувствовался. Он словно вновь обретал её в образе любимой невесты, которую он страстно и бешено любил многие годы назад. Он почувствовал угрызения совести при мысли о супружеской неверности, которую он поддерживал. Он захотел было попросить у неё прощения, исповедаться ей, но признал, что сейчас не подходящий для этого момент.

Он притормозил машину и посмотрел на жену. Эвелина, казалось, светилась, её глаза сверкали отблеском луны, она двигала головой, словно окружённая световым нимбом…

Кайо обнял её своими крепкими руками с волнением человека, захватившего сокровище и защищавшего его… В безудержном порыве чувств он стал целовать её, пока не почувствовал, как её холодное лицо покрылось горячими слезами…

Эвелина плакала от счастья.

Почувствовав себя свободной от его объятий, которые она обожала, она слегка склонила голову наружу и стала впитывать в себя вид небосвода, который теперь казался ей гигантским полем огненных и серебряных цветов…

Она взяла правую руку своего спутника, надолго сжала её и спросила:

— Кайо, веришь ли ты, что мы встретимся после смерти?

Он не ответил, а завёл машину, постарался изменить разговор, мягким тоном запретив ей говорить на темы, которые он считал грустными, и они вернулись домой.

По дороге домой больная вспомнила о своём разговоре с Эрнесто, случайным другом с курорта. Она не знала, почему, но ей не хватало его мягкого и признательного присутствия. Она изголодалась по духовному общению. Она жаждала поговорить о тайнах вечной жизни и послушать кого-либо на ту же тему и в том же диапазоне. Но в этот миг в её воображении появился муж, словно странная скрипка, которая теперь не могла настроиться на смычок. Отзвуков этой темы не было, и возвышенные эмоции стали затухать в её груди. Поэтому она предпочла выслушать своего мужа, благословить его и одобрить.

Ещё один спокойный день прошёл, а затем Эвелина проснулась с приступом. Охваченная тревогой, хватаясь за болеутоляющие лекарства, молодая госпожа Серпа прожила свою последнюю ночь.

Окружённая глубокой печалью супруга и родителей, которые делали всё, чтобы удержать её, усталая Эвелина закрыла глаза физического тела в высшем освобождении, и именно в тот момент, когда стали затухать звёзды, встречая первые лучи нового дня.