И продолжается жизнь... (Медиумическое произведение) Надиктовано Духом Андрэ Луиса

6 БРАТСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ

— Сколько дней вы уже здесь?

— Совершенно ничего не знаю об этом, — начал Эрнесто, давая понять, что изголодался по разговорам.

И добавил:

— Я много думал о нашем соглашении в Подсос де Калидас, лелея надежду вновь увидеть вас…

— Это так любезно с вашей стороны.

Эвелина поделилась той растерянностью, в которой она жила. Она проснулась в совершенно не знакомом ей учреждении, куда её перевели, конечно же, по просьбе семьи. И единственный факт, который она точно запомнила, было именно впадение в беспамятство, которое настигло её в самый тяжёлый приступ, который она только испытывала.

И, улыбаясь, она сказала о сложившемся у неё впечатлении, что она умерла…

Сколько времени она оставалась без сознания?

Она пришла в себя лишь после глубокого сна без сновидений, здесь же, в комнате на третьем этаже.

С тех пор она заинтригована тайной, которую поддерживает администрация вокруг её особы, и ей так и не удалось окончательно добиться разрешения позвонить своему мужу.

Фантини внимательно слушал, не произнося ни слова. Вокруг них, там и тут, естественно и непринуждённо гуляли и сидели несколько человек, читали, разговаривали.

Розы, незабудки, жасмин, гвоздики, бегония и другие цветы росли под деревьями, напоминавшими миндальные, фикусы и магнолии, наполняя слегка туманный воздух дивными благоуханиями.

В глазах Фантини, с любопытством слушавшего комментарии Эвелины и соглашавшегося с ней, промелькнул странный отблеск.

Он заявил, что чувствовал себя словно в огне после того, как тоже потерял сознание, с той лишь разницей, что это случилось с ним сразу же после операции, когда он возвращался в постель, как ему кажется. И отметил тот же феномен ретроспекции, на который ссылалась госпожа Серпа в своих доверительных наблюдениях, ретроспекции, во время которой он вдруг увидел себя уходящим в прошлое, начиная с последних мгновений удивления вплоть до первых дней детства…

Затем он заснул глубоким сном.

Не в состоянии точно определить, сколько времени он находился в забытьи, он пришёл в себя в этой больнице, десять дней назад.

Он разделял то же изумление нормами действующих правил здесь, поскольку не смог добиться ни малейшего контакта со своей женой или дочерью, с которыми он расстался в приёмном покое за несколько часов до операции.

Вот почему он находился в тревоге.

Она, Эвелина, пережила таинственное беспамятство в семейном кругу, рядом со своими родными. А он оставил свою семью в тревожном ожидании, без малейшей возможности общения со своими родственниками. Он признавал, что учреждение здоровья, где он находился сейчас, не было тем же, куда его доставили на лечение. Он начинал сомневаться, действительно ли он в Сан-Пауло. Небосвод ночью казался ему слегка другим, а в бассейне, где он купался, вода была очень разрежённой, хоть это было понятно, поскольку в этих местах были специальные фильтры и устройства для очистки обычной воды.

Эрнесто закончил свой отчёт вопросом:

— Вы уже были на минеральных водах?

— Нет ещё.

— Вы поймёте моё удивление, когда посетите их.

— А вы думаете, я пойду туда? — запротестовала Эвелина с забавным видом человека, который нашёл себе утешение.

— Конечно. Я уже слышал, что гидротерапия здесь обязательна для всех. Фантини многозначительно улыбнулся и промолвил, придавая каждому слову сокровенной тревоги:

— Знаете, что было бы самым разумным во всём этом? Я думаю, уж не находимся ли мы, с позволения наших родных, в психиатрической лечебнице. Я ничего не понимаю в медицине. Тем не менее, полагаю, что проблемы, связанные с надпочечной железой, приводят разум в расстройство. Возможно, мы потеряли голову, перешли границы ментального расстройства и без сомнений, наше заключение здесь было предопределено…

— Что заставляет вас думать так? — побледнев, спросила Эвелина.

— Донна Эвелина…

— Не зовите меня «донна»… Я настаиваю на том, что мы друзья, и теперь даже более — брат и сестра….

— Хорошо, — согласился Фантини.

И продолжил:

— Эвелина, вы увидите забавные аппараты, с помощью которых они направляют лучи в голову до начала медицинской ванной. И полагаю, все больные выказывают различные степени улучшения своего состояния. С позавчерашнего дня, после моего первого погружения, я ощущаю себя более светлым и лёгким, с каждым днём всё более лёгким…

— А с момента вашего пробуждения не ощущаете ли вы хорошее ментальное состояние?

— Нет, не совсем. Тревожась о своих, я снова стал испытывать острые приступы. Достаточно было подумать одновременно о своей жене, дочери и об операции, как я сразу же чувствовал себя в плену у жестокого удушья, падая в обморок от страданий.

Эвелина вспомнила о своём собственном злополучном опыте, но хранила молчание. Она ощущала нарастающую тревогу.

— По тому вниманию, с которым руководство отвечает на все мои запросы, — продолжал Фантини, — я понял, что они стараются поддерживать в нас гармонию и спокойствие. Думаю, мы испытали нечто вроде психологической травмы и теперь восстанавливаем равновесие, но медленно и постепенно. Как я полагаю, нам прописали чисто ментальное лечение. Не далее как вчера я возобновил свои требования предоставить мне общение со своими родными. И знаете, что ответила мне, абсолютно спокойно, дежурная медсестра?

— ?

— «Брат Фантини, успокойтесь. Ваши родные информированы о вашем отсутствии». И что, они не хотят говорить со мной? Даже позвонить по телефону? — спросил я. И медсестра ответила: «Ваша жена и ваша дочь знают, что не могут рассчитывать на ваше скорое возвращение домой». И поскольку я стал проявлять упорство, требуя уточнений, молодая женщина заявила: «это всё, что я могу вам сейчас сказать».

— И какой вывод вы делаете из своих собственных наблюдений?

— Я заключаю, со своей точки зрения, что мы впали, сами того не ведая, в безумие, — предположил Фантини, снова обретя почти весёлое расположение духа, — и, конечно же, очень медленно выкарабкиваемся из психических расстройств, дабы обрести нормальное состояние сознания. Присутствие врачей и медсестёр, окружающих нас, целиком оправдано, чтобы защитить нас от любых типов волнений, связанных с внешней жизнью. По-моему, малейший след подавленности на ментальном экране наших теперешних впечатлений может причинить огромный ущерб нашим чувствам и мыслям, как небольшое искривление деформирует симметрию электрических волн.

— Это возможно.

Между ними обоими повисла пауза, полная смысла.

После глубокого погружения в самого себя Эрнесто прервал тишину:

— Эвелина, до того, как у вас случился ужасный приступ, о котором вы мне говорили, вы исповедовались? Что сказал вам священник? Давал ли он вам какие-либо советы?

Его собеседница почувствовала себя напуганной тем тревожным тоном, каким были сформулированы эти вопросы, и ответила ему своими вопросами:

— А что? Почему, друг мой? Я исповедовалась перед тем, как потерять сознание, и каждый раз, когда могла… но почему вы хотите знать это? Чтобы посмеяться?

Но Фантини не шутил. Его глаза выдавали очевидное недомогание.

— Не обижайтесь. Я спросил, чтобы спросить, — ответил он, устремив свой взгляд вдаль, барабаня пальцами левой руки по треножнику, стоявшему рядом с ним; — в таком опасном положении, как мы с вами, любая помощь мало что значит… Я вспомнил о том, что вы религиозны, а я всё ещё человек без веры…

Эрнесто не успел ещё закончить своей фразы, как одна молодая девушка из группы из трёх человек, гулявших поблизости, бросилась на землю, как человек, которого внезапно охватил жестокий приступ истерии, и стала кричать, выявляя очевидные признаки ментального волнения:

— Нет!… Я так больше не могу!… я хочу домой, хочу видеть своих близких!… Мама, где моя мама? Пусть они откроют двери!… Бандиты! Кто из вас достаточно мужествен здесь, чтобы вместе со мной опрокинуть эти стены? Полиция!… Вызовите полицию!…

Здесь был очевиден случай безумия, но в её голосе было столько страдания, что находившиеся поблизости особы в страхе вскочили с мест.

Вдруг откуда-то появилась дама, со значком медсестры центра на своей блузке, излучая терпение и доброту, прокладывая себе дорогу среди группы любопытных, которые начинали собираться вместе, и наклонилась, чтобы по-матерински обнять свою возмущённую дочь. Без единого упрёка она подняла её с земли, отвечая с бесконечной нежностью:

— Дочь моя, кто сказал тебе, что ты не вернёшься к себе, что не увидишь свою мать? Наши двери остаются открытыми… Пойдём со мной!…

— Ах, сестра моя, — вздохнула молодая женщина, внезапно успокоившись в этих сильных и добрых руках, обнявших её, — прости меня!… Прости меня! У меня нет причин жаловаться, но мне так не хватает моей мамы, мне не хватает дома! Сколько уже времени я здесь, без родных и близких? Я знаю, что я больна, что я получаю благодеяние исцеления, но почему у меня нет никаких новостей?…

Медсестра спокойно выслушала её и пообещала:

— У тебя они будут…

И с любовью обняв её за плечи, она заключила:

— А пока что мы все пойдём отдыхать!…

Словно человек, ощутивший в благодетельнице воспоминание о материнской теплоте, отсутствие которой она ощущала, девушка положила свою белокурую голову на предложенное ей плечо и, всхлипывая, удалилась…

Эвелина и Эрнесто, подбежавшие ближе, чтобы помочь ей, наблюдали за этой сценой, раздираемые тревогой и печалью.

Оба они чувствовали необходимость в объяснении происходящего.

Какое заключение вывести из плаксивого прошения больной девушки, опечаленной отсутствием семейного кокона? Что это за больница, в которой они находятся? «Скорая» для безумцев? Больница, предназначенная для излечения потерявших память?

В порыве любопытства, которое она не могла больше сдерживать, Эвелина подошла к одной симпатичной даме, также наблюдавшей эту сцену, выказывая острое внимание, чьи седоватые волосы напоминали ей материнскую шевелюру, и сдержанно спросила:

— Простите меня, сударыня. Мы с вами не знакомы, но печаль, которую мы разделяем, сближает нас. Не могли бы вы рассказать нам что-нибудь об этой бедной расстроенной девушке?

— Я?? — возразила женщина.

И предупредила:

— Дочь моя, я не знаю практически ничего о жизни других людей.

— Но послушайте, пожалуйста. Знаете ли вы, где мы находимся? В каком учреждении?

Дама подошла поближе к Эвелине, которая, в свою очередь, отступила, приблизившись к Эрнесто, и прошептала:

— Вы что, не знаете?

И видя удивление госпожи Серпа, которое невозможно было скрыть, она устремила свой проницательный взгляд на Эрнесто и сказала:

— А вы, сударь?

— Я ничего не знаю, — любезно ответил Фантини.

— Что ж, кто-то мне уже говорил, что мы все умерли, что мы уже не являемся обитателями Земли…

Фантини вытащил свой платок из кармана, чтобы отереть пот, который обильно заблестел на его лбу, а Эвелина пошатнулась, готовая рухнуть в обморок.

Незнакомка протянула руки госпоже Серпа и в тревоге посоветовала ей:

— Дочь моя, возьмите себя в руки. Здесь у нас жёсткая дисциплина. Если вы покажете хоть самый маленький знак слабости или возмущения, то я не знаю, когда вы сможете вернуться в этот дворик…

— Давайте немного отдохнём, — вмешался Эрнесто.

И подав руку Эвелине, в то время, как услужливая дама помогала поддерживать её, три наших персонажа направились к ближайшей широкой скамье под большим фикусом, где устроились отдохнуть.