И продолжается жизнь... (Медиумическое произведение) Надиктовано Духом Андрэ Луиса

23 ЭРНЕСТО В ТРУДЕ

Работа духовной помощи, предоставленная Фантини и Эвелиной, уверенно продвигалась вперёд, от улучшения состояния Тулио и до попыток сближения с Дезидерио, который не расставался с Элизой, оставленной наедине с своими раздумьями в сумасшедшем доме, куда её направили.

Но работа становилась всё трудней для выполнения для Эрнесто, поскольку его противник никогда не упускал случая стычек с ним с помощью обвинений и насмешек. С другой стороны, условия физического состояния Элизы со дня на день ухудшались, и его усилия, направленные на сближение с ней, так сказать, ни к чему не приводили. Озабоченный поворотом событий, он навестил Рибаса, которому изложил свою проблему, спрашивая, по какой причине страждущий и зацикленный на своих идеях мести Дух обрёл столько силы проникновения, что подчёркивает даже малейший сдвиг в его характере.

— Aх, мой друг!… — поведал Наставник. — Наши братья, узники отчаяния и возмущения, находят причины, чтобы подвергать нас цензуре каждый раз, когда мы хотели бы на Земле выполнять роль иллюзорных личностей.

— Как это?

— Очень часто в телесном мире мы отягощены разного рода обязательствами, которые мы не совсем эффективно осуществляем. Мы привыкли быть иллюзорными мужьями, иллюзорными, отцами, иллюзорными сыновьями… Мы пользуемся титулами, не отвечая обязательствам, которые эти титулы приводят с собой. Вы понимаете? Я тоже был примерный супругом на Земле, то есть, я был женат, выполнял семейные обязанности, но считал, что моя ответственность ограничивается исполнением руководства по дому и оплатой ежемесячных счетов. По правде говоря, я никогда не разделял озабоченностей супруги, касающихся воспитания детей, и, насколько я помню, я никогда не беседовал ни с кем из обоих детей, не интересовался их трудностями и мечтами, а лишь требовал от них достойного моего имени поведения.

Догадываясь о деликатном замечании, Фантини вновь ощутил себя задетым за живое своей совестью.

Он заключил о себе самом со всей искренностью, что он не был супругом и отцом, которым должен был быть. И только здесь, в этой духовной резиденции, после смерти физического тела, он понял в течение своих жёстких сражений по исправлению самого себя, что деньгами не ограничиваются долги сердца. Чувствуя себя униженным, печальным, он воздерживался от каких-либо комментариев на темы, которые были в начале консультации, тогда как ментор, улыбаясь, ограничился тем, что успокоил его в момент прощания:

— Не будем уступать разочарованию!… Послушаем критику, которую обвинители бросают против нас, смиренно извлекая пользу из того, что у них есть полезного и правдивого. Используем же этот ключ — смирение, Фантини… Он эффективно функционирует в решении самых больших тайн. Будем же настоящими христианами, любящими, служащими, прощающими…

Внимательный к постоянным урокам друга, Эрнесто посвящал себя каждый раз работам законного братства, будь то испытание резкой критикой своей жены, ослабленной страданиями, или с героическим смирением перенося обиды несчастного брата, всегда готового на вербальную агрессию.

После двадцати шести дней усидчивости в труде, он заметил, не без удивления, что Серпа впервые пришёл на встречу к своей будущей свекрови.

Одетый с иголочки, адвокат уселся перед больной в зале для свиданий, имея при себе согласие администрации Института, поскольку, по его словам, он хотел произвести ясное и чёткое личное впечатление на больную, чтобы потом предоставить полный отчёт своей невесте.

Вокруг них были лишь двое развоплощённых сопровождающих, Дезидерио и Фантини, также заинтересованные, как один, так и другой, в результатах свидания.

Когда они оказались одни, Элиза поделилась с ним своим желанием обнять свою дочь, которое она выразила спокойными словами матери, чтобы доказать ему, насколько она здорова ментально, и что она может заняться возвращением домой, растрогав Фантини и Дезидерио своим скромным отношением, откуда выделялись мольбы женщины, сбитой с пути обстоятельствами.

Но несгибаемый Серпа возразил:

— И речи не может быть о том, что вы получите разрешение покинуть больницу, как вы полагаете, поскольку касающиеся вас признаки не в вашу пользу…

— Почему?

— Информация в отношении вашего поведения не позволяет нам выпустить вас из больницы.

— Поведение? Какое поведение?

— Вы продолжаете плакать без причины, говорить сама с собой, звать тени…

— Меня просто не понимают. То, что я вижу, я это вижу…

— Вера ежедневно звонит, и врачи единодушны в заявлении, что ваше расстройство не уменьшилось.

— Серпа, — сделала внушение Элиза голосом, пропитанным тревогой, — я, несмотря ни на что, взываю к вашей снисходительности и прошу привести ко мне Веру…

— С какой целью? Травмировать её вашим бредом? Вы не считаете, что ваша дочь достаточно натерпелась от ваших причитаний и бессонных ночей?

— O, Серпа!…

— Вы же знаете, что я практически ваш зять и имею право вмешиваться…

— Я не знаю, кто имеет право вмешиваться в отношения матери и дочери, — возразила больная, добавляя к каждому слову интонацию глубокой печали. — Я не жалуюсь на ваше вмешательство в дела своего дома, притом такое вмешательство, что у меня больше нет права подписать любой самый мелкий чек…

— Не жалуйтесь, — агрессивно прервал её Кайо. — Я согласился быть вашим опекуном по просьбе вашей дочери. У меня достаточно дел, чтобы ещё сражаться за право быть вашим служащим…

— Я не жалуюсь и рассчитываю на вашу честность в защите интересов моей дочери… Что же касается меня…

— Что вы хотите сказать?

— Что касается меня, вам обоим не придётся долго печалиться. Несколько лопат земли…

— Зачем вы мне это говорите? Что здесь особенного? Смерть — это конец для каждого из нас, и если вы говорите, чтобы растрогать меня, то вы ошибаетесь…

— O, Боже мой, я лишь хотела увидеть свою дочь!…

— Что ж, пока вы не вернётесь в нормальное состояние, пока вы не будете в состоянии принимать её без негативных эффектов, вы не сможете увидеть её.

— А почему вы навязываете мне свой отказ, ведь я всегда принимала вас у себя дома как своего собственного сына?

— Ложь! VВы ненавидите меня… Вы не выкинули меня лишь потому, что вера не позволила вам этого, потому что я тот мужчина, которого она избрала для своего будущего…

И видя мучительное оцепенение больной, он добавил:

— И знайте, что мы думаем, она и я, что вы достаточно уже пожили в своей жизни, и теперь мы хотим прожить свою жизнь…И не старой свекрови противиться нашим планам.

Неожиданное возмущение затемнило разум Элизы, которая была готова отреагировать, воскликнув в исступлении:

— Дерьмо!…

Возмущение вырвалось наружу, и Дезидерио, контролировавший абсолютно все её способности, завладел её разумом, и разразился зрелищный приступ, ужасный и властный…

Элиза в своей одержимости бросилась на посетителя, стараясь задушить его, и шокирующие оскорбления вырывались из её рта.

Серпа, охваченный неуправляемым страхом, отступил назад, оставляя место терпеливой медсестре, которая остановила вдову, тогда как с другой стороны, Эрнесто старался помешать хаотичным движениям её спутника.

Порядок был восстановлен.

Молодая женщина-медсестра в сопровождении двух помощников отвела больную в комнату и вернулась принести свои извинения.

— Не волнуйтесь, сударь. Это был обычный приступ, как это не раз бывало… Это пройдёт.

— Я понимаю, — любезно ответил Кайо. — Донна Элиза всегда обращалась со мной с нежностью матери. Бедная женщина! Её нервная система явно не в порядке.

Пока продолжался разговор, Фантини дружески сдерживал Дезидерио, с помощью других развоплощённых тружеников, работавших в психиатрической больнице.

Один из них спросил, не отвести ли возбуждённого агрессора в тюрьму, тогда как другие объясняли, что с самого поселения Элизы в больнице они сопровождали больную, такую тихую и услужливую, и находили в ней поддержку и друга.

Услышав слова о помещении в тюрьму, отце Эвелины понял, что может быть разлучён с любимым существом, и успокоился.

Эрнесто воспользовался этим случаем, чтобы представить его, как брата, который ей очень дорог, с целью успокоить постовых, подчёркивая, что бедняга немного вспылил из-за кое-каких провокаций семейного порядка. Поэтому он, Фантини, и находится здесь, чтобы помочь ему избавиться от любых разрушительных воспоминаний.

Охрана разошлась.

Затем Эрнесто пригласил своего противника пройти до большой садовой скамьи, располагавшейся неподалёку, и тот подчинился ему.

Разгневавшись, Дезидерио расплакался от того, что не смог обрушить на адвоката град ударов, как он хотел сделать.

— Ты видел этого негодяя? — взорвался он, глядя в лицо Фантини уже с меньшим выражением жестокости. — Не знаю, почему ещё не уничтожил этого прохвоста Серпа!… Сначала он убил коллегу, адвоката Тулио Манчини, затем убил мою дочь, и теперь хочет покончить с Элизой после того, как нагло обокрал её…

Эрнесто добро посмотрел на него и сказал:

— Дезидерио, прости меня за всё зло, что мы тебе причинили, и послушай меня!… Успокойся, ради любви к Богу! Я прошу тебя об этом не ради нас, а ради Элизы, которую ты так любишь… В этот миг я борюсь лишь за одно: мир между нами. Успокойся, чтобы мы могли противостоять реальности. Могу сказать тебе, что наша больная находится в конце своего физического существования!…

— Я так и думал, — уже менее враждебно отозвался Дезидерио, впервые проявляя намерение к согласию и примирению. — Но я буду сражаться как бык, чтобы защищать её. Я отдам ей свои силы, свою жизнь. Моя душа принадлежит ей, как и тело, в котором она дышит, принадлежит мне… Мы живём в одной клетке плоти; мы думаем одной головой!…

— Слава Богу, — смиренно признал Фантини, — я понял, что так было и так должно было быть…

Проявляя высокий уровень самоотречения, который он постепенно постигал, он продолжил:

— С того момента, когда ты заговорил со мной с братской ясностью во время нашей первой встречи, я понял, что Элиза нашла в тебе ту поддержку, в которой она так нуждалась, и будь уверен, что я теперь мечтаю лишь о том, чтобы она была счастлива с тобой… Я убеждён, что нашей больной осталось жить не более нескольких дней в её земном теле, а сегодняшний шок, конечно же, прибавит расстройства в её организме…

— Aх, этот Кайо! Это ничтожество…

— Нет, Дезидерио! Не так… Прошу тебя, будь терпеливым и терпимым… будет ли когда-нибудь так, что мы устанем от возмущения и ненависти? Из-за своей ошибки, в желании убрать тебя, я наполнил своё земное существование горечью, обретя, таким образом, угрызения совести и бесконечное бегство от самого себя в лучшие моменты жизни среди людей. И ты, дорогой мой, не простив Амансио и меня, погрузился в джунгли испытаний, которые приберегают для себя страждущие и нераскаявшиеся Духи… Может, ложе слёз Элизы станет финальным пунктом для наших распрей, священным местом примирения? Элиза освободится от телесных мук, а мы, друг мой? Что будет с нами, если, свободные от тела плотной материи, мы продолжим мучить свой разум идеями вины и обвинений, преступления и наказания? Она уйдёт…

Но потрясённый аргументами, которые предвосхищали разлуку, Дезидерио импульсивно прорычал:

— Элиза не покинет моих объятий, она не оставит меня!… Я не оставлю её!…

— Дезидерио, наши протесты против сил жизни бесполезны. Божьи Законы будут исполнены. Элиза опирается на тебя, но она также любит и свою дочь, и, чувствуя себя безвозвратно отстранённой от дочерней ласки, она подсознательно жаждет смерти, которая не заставит себя долго ждать, особенно после достойного сожаления поведения Серпы… Бедняга будет подпитывать мысль о развоплощении, воображая, что напрямую вернётся к тебе. Однако ей откроется кое-что непредвиденное. Смерть поместит её в положение, противоположное твоему… У неё нет твоей ментальной структуры и твоей расположенности оставаться в этих местах… Обиженная сегодня своим зятем, она завтра сможет простить ему и будет бдить над его судьбой, таки образом заняв место рядом с Посланниками Высшей Жизни при помощи молитвы… Несмотря на её раздражительный темперамент, который нам хорошо знаком, она никого не ненавидит и никогда не выказывала тенденции к мести.

Дезидерио склонился вперёд, обхватил руками голову и в отчаянии заплакал.

— Прости меня, друг мой!… Прости нас всех, протяни руку сочувствия к Кайо!…

— Никогда, никогда!…

— Я признаю несправедливость, которую мы причинили тебе, я вижу благородство твоего сердца… Посмотри на меня, выслушай меня!… Я благодарю тебя за преданность к моей жене, которую я не смог сделать счастливой, и за ту нежность, которой ты окружил мою дочь, которой ты стал хранителем, полным самоотречения… Поэтому я прошу тебя распространить на нас, твоих палачей, вибрации твоей жалости и симпатии…

— Aх, Фантини, Фантини!… — прорычал собеседник, который, казалось, боролся со своими эмоциями. — Зачем ты просишь меня о невозможном примирении? Почему ты так стараешься изменить меня?

— Дезидерио, в физическом мире мы работаем с плотной материей и преобразовываем камни, металлы, земли, источники… Здесь же, в Духовности, мы работаем сцецифически с силами духа и обновляем души и сознания, начиная с собственных… Выслушай меня!… Вспомни, что у Элизы есть множество друзей, которые будут ходатайствовать за неё в Высших Планах, как это было с твоей маленькой Эвелиной!… Ради любви к Эвелине, которая всегда в твоём разуме, как демон-опекун, не хотел бы ты возвысить своё поведение, начав с прощения, которое мы молим у тебя, и в котором так нуждаемся?!…

— Эвелина!… Эвелина, дочь моя!… — вздохнул несчастный, громко плача. — Нет, я не могу касаться её в наших разговорах!… Эвелина должна обитать в доме ангелов!… Пусть я сгорю в аду своего собственного пламени, пусть я буду барахтаться в трясине, которую я заслужил, но пусть блаженство благословит мою дочь на Небесах!…

— А если бы она однажды пришла к тебе, чтобы защитить наше дело, поддержать нас, попросить милосердия у тебя, нашего кредитора за нас, твоих должников?

Дезидерио делал усилия, чтобы заговорить, разрушая барьер боли, которая съедала его душу. Тем временем, к ним прибыл один сочувствующий духовный помощник из Института, чтобы сообщить неожиданную новость: после окончания приступа тревоги Элиза погрузилась в глубокую прострацию из-за разрыва тонкой церебральной вены, что предвещало её развоплощение не более, чем через несколько часов.

Оба друга более не стали считаться своими трудностями, и объединились, чтобы предоставить необходимую помощь.

Встревоженные Вера и Серпа были проинформированы срочным телефонным звонком о новом повороте, который принимает ситуация, и вместе прибыли в больницу, обнаружив умирающую Элизу в климате спокойствия и нежности.

Несмотря на слова утешения и надежды, врач выразился ясно: «остаётся только ждать».

Вера Селина в рыданиях преклонила колени у изголовья той, чьи уста больше не раскроются, чтобы благословить её посредством физического тела.

В естественном смущении Кайо наблюдал сцену, куря сигарету за сигаретой.

Медсёстры сновали взад-вперёд, чтобы оказать посильную помощь, а духовные помощники создавали магнетические цепи поддержки вдове Фантини, чтобы её переход с этого света на тот был как можно более быстрым и спокойным.

Эрнесто прибыл в резиденцию Духовного Мира, чтобы получить наставления от Рибаса по поводу ситуации, а Дезидерио занял место у изголовья умирающей, погружённый в возмущение и отчаяние.

Сердце ещё восемь часов поддерживало жизнь в остывающем теле.

Занимался рассвет, когда Элиза непомерно широко раскрыла глаза, пытаясь посмотреть на свою дочь, чтобы попрощаться с ней. Но заметила присутствие Серпы и, не питая ненависти к нему, в облаке печали, мысленно просила Дезидерио спасти и защитить её. Сердце Элизы остановилось. Дезидерио хватило этих мыслей, и, жадно цепляясь за них, остававшихся у неё в физической оболочке, её друг приклеился к ней, впитывая все её силы…

Вера почувствовала, что её мать, наконец, отправляется к великому отдыху, и, встревоженная, напрасно старалась пробудить в ней органическую жизнь, моля её:

— Мама! Мама!… Моя мамочка!…

Но из неподвижных уст не вышло ни одного слова.

Голова Элизы упала на подушки, а тело навсегда застыло.

В медпункте психиатрической больницы завеса смерти простёрлась над этим злополучным и проблемным существованием на арене физической жизни. Но за кулисами, в духовной сфере, драма ещё не заканчивалась. Соединённый с усопшей силой последних желаний, которая Элиза сама выразила, Дезидерио, воспламенённый в печи ненависти, держал свою руку в её тяжёлой правой руке, сдерживая её уход… Будучи в полусознательном состоянии, Элиза поняла, что соединена с ним и прикована к своему трупу, слыша, как Дезидерио повторяет снова и снова, что не оставит её никогда…

……

Братья Земли, учитесь прощать посреди злоключений человеческого опыта!… Даже если вас ранят ил на вас клевещут, даже если вас оскорбляют или проклинают, забывайте зло и практикуйте добро!… Вы чьё доверие было предано, вы, был разорван на куски мрачными ловушками, зажигайте свет, где бы вы ни были!… Компаньоны, униженные и оскорблённые в своих самых возвышенных намерениях, забывайте полученные обиды и благословляйте удары, чеканящие ваше сердце для Высшей Жизни!… Сёстры, пострадавшие от неописуемых обид в своей плоти, презираемые улыбающимися палачами, причинившие вам безумные тревоги после того, как усыпили вас ложными обещаниями, благословляйте тех, кто разрушил ваши мечты!… Матери-одиночки, изгнанные из своих домой и побитые, ставшие на путь проституции, имевшие простое мужество не убивать в своём чреве детей своего несчастья в безумии вызванного аборта, угнетённые матери, которым так часто отказывали в праве защиты, праве, дарованном нашим преступным братьям в общественных тюрьмах, прощайте своих мучителей!… Родители, несущие на своих согбенных страданием плечах мучительный груз неблагодарных детей; дети, переносящие на своей плоти и в своей душе деспотизм и грубость бесчувственных родителей; супруги, узник семейных стен, жертвы острых колючек непонимания и жестокости, прощайте друг друга!… Одержимые всех типов, тките вуаль сострадания и надежды на все те несчастные существа, воплощённые и развоплощённые, которые мучают вас в вашем существовании! Жертвы и преследуемые всех уголков Земли, прощайте тем, кто стал инструментом ваших печалей и слёз!… Когда вы почувствуете искушение ответить тем же, вспомните о том, кто побуждал нас «любить врагов ваших» и «молиться за тех, кто нас преследует и клевещет на нас»! Вспомните о Христе, который предпочёл быть осуждённым, чем самому осудить кого-либо, поскольку воистину, те, кто практикует зло, не ведают, что творят!… Будьте уверены, что законы смерти никого не минут, и не забудьте, что в день вашего великого прощания с теми, кто останется в мире испытаний, только благословение мира и любви в спокойном сознании позволят вам достичь ожидаемого освобождения!…