И продолжается жизнь... (Медиумическое произведение) Надиктовано Духом Андрэ Луиса

18 ВОЗВРАЩЕНИЕ

Наконец, возвращение на Землю.

Эвелина и Фантини радовались словно дети в праздник.

Первый визит в родные места после двух лет отсутствия.

В момент прощания, прежде чем влиться в небольшую группу спутников, которые будут возвращаться к своим земным жилищам, в схожих с ними условиях, они получили от Рибаса следующие рекомендации:

— Вы представляете наш город, наши обычаи и принципы. Ведите себя, основываясь на новом понимании. Если вам будет нужна помощь, входите с нами в контакт с помощью ментальной нити.

Затем последовали объятия и пожелания счастливого путешествия.

Когда машина прошла рядом с дорогой Анхиета[7], в месте, где шоссе раздваивается, чтобы вывести на дорогу Сан Бернардо, группа распалась.

Каждый из путешественников был самим страстным ожиданием, живым миром ностальгии с горьковатым привкусом.

Руководитель группы и ответственный за машину назначил встречу на следующий день. Через двадцать четыре часа путешественники должны будут здесь же собраться вновь.

Очарованные, наши спутники радостно вдыхали приветствовавший их лёгкий ветерок. Царило изумление, они не могли поверить, что находятся у входа в Сан Пауло.

В восторге они глядели на голубое безоблачное небо клонящегося к концу майского дня. Налетавшие временами порывы прохладного ветра пробуждали в них воспоминания о прошлом. Они шли, ощущая себя во власти охватившего их ликования.

Да, это был до боли знакомый им город, землю, которую они любили… Они жадно вдыхали аромат цветов и улыбались водителям машин, которые в этот субботний вечер возвращались в Сантос.

Эвелина, чьи мысли были поглощены образом мужа, в какой-то момент пути встала перед Эрнесто, словно ища в нём большое зеркало, и спросила с наивной мягкостью его мнения, как мужчины, насчёт своей внешности. Она хотела, чтобы у неё были те же характерные черты простоты и хорошего вкуса, которые её муж так любил видеть в ней, когда они встречались по вечерам в семейном кругу. Она знала, что сейчас другая ситуация. Серпа не заметит её присутствия с точки зрения материальной, хотя она будет видеть его. Но она слышала, что люди, которых одолевает печаль разлуки, могут воспринимать любимые существа глазами души, как если бы у них в мозгу был телевизор. Если бы у Кайо были эмоции и мысли, сконцентрированные на ней, он, конечно же, ощутил бы её ласки, хоть для него всё это происходило бы только в его памяти.

Эрнесто внутренне посмеялся, слушая её, и похвалил за проницательность.

Он слегка пригладил её причёску, попросил немного привести в порядок складки её платья и одобрил обувь, словно отец, подбадривающий свою дочь, идущую на бал выпускников. Затем шутя пожурил её, сказав, что ей не к лицу всё это кокетство.

Молодая женщина оправдывалась тем, что уверена в предпочтениях своего мужа.

Вот так, в нежном тэт-а-тэт, они шли уже по кварталу Ипиранга, где Эвелина надеялась встретить своего спутника в том же доме, который был для неё театром стольких моментов счастья. Но вдруг радость обратилась в тревогу. По мере приближения к своему бывшему дому, она всё явственней ощущала теснение в груди. К радости стала примешиваться неожиданная тревога. А если Кайо уже не в том положении, в котором она его воображала, влюблённого и верного? Сомнение вошло в её мозг, подобно отравленному лезвию, и переворачивало всё внутри.

— Эрнесто, говорит ли твоя интуиция, что нас ждёт? Представь себе, мне вдруг стало страшно, и ноги какие-то ватные…

— Это эмоции.

— Что ж ещё?

Фантини устремил на неё тяжёлый взгляд и спросил:

— Эвелина, ты помнишь наши уроки с Манчини?

— Как же не помнить о них? Но что общего у них с нашей проблемой?

— Давай подумаем. В течение многих месяцев мы говорили с Тулио, ты — с особенной манерой, насчёт душевных дел… Самоотречение, понимание, спокойствие, терпение… Учения были даны и резюмированы, как и заключения и повторения…

— Да…

— Как ты полагаешь, Наставник Рибас, так много объяснявший нам темы любви и брака на службе духовности, не делал бы то же самое для нас двоих, для нашего блага? Как ты думаешь, он, преданный друг, который говорит с нами, часто даже слишком исчерпывающе, не был бы нам наставником, который видит далеко вперёд?

— Да… да…

— Тогда давай приготовимся к переменам…

Эвелина оборвала разговор и сменила тему. Она чувствовала себя усталой, чего-то боялась. Если возможно, она бы согласилась на небольшую паузу. Она не хотела придти к мужу с чувством неудобства и стеснённости.

Эрнесто предложил несколько минут отдохнуть в садах Музея[8].

Итак, они пошли по этой стороне и нашли себе приют у источника, чьи воды, казалось, обладали силой успокаивать мысли.

Словно заражённый опасениями своей спутницы, Фантини вдруг умолк. И в тот момент, когда он приближался к дому, где жили его жена и дочь, энтузиазм, ставший причиной этого паломничества, стал исчезать. Понимая всё это, Эвелина принялась говорить с радостью и надеждой, превознося заслугу позитивных мыслей. Он слышал фразы, выражавшие бодрое доверие, которые произносила молодая женщина, ставшая ему подругой и сестрой, но не был в состоянии прогнать прочь мрачность, которая внезапно овладела им.

Госпожа Серпа смиренно умолкла и, наконец, заявила, что готова пройти последний этап их путешествия.

Фантини по-рыцарски пообещал свою помощь при её первом контакте с домом. Она должна было понаблюдать за семейной обстановкой. Если всё соответствует её оптимистическому ожиданию, пусть она вернётся и сообщит ему; он будет ждать поблизости сигнала с её стороны, и затем оставит её с супругом до завтра, а сам отправится к Вилле Мариана, где рассчитывает увидеть свою семью.

Эвелина согласилась. Но мысль остаться одной ей не нравилась, как и мысль остаться без его поддержки.

Шесть чесов вечера. Молодая женщина больше не видела ни неба над Сан Пауло, ни квартала жилых домов, и уже тем более прохожих. Её сердце бешено колотилось, когда она подошла к дому. Она пересекла внутренний дворик и коснулась входной двери, которая пропустила её. Что-то глубоко внутри говорило ей, что Серпа дома, и она вошла. В страхе она дрожала. Она оглядела окружающую обстановку. Гостиная оставалась той же, с небольшой перестановкой мебели того времени. В стороне — маленький письменный стол её супруга, занавески на окнах раскрыты. Она проникла туда с осторожностью человека, подходящего к алтарю. Книги были выстроены в строгом порядке. Вдруг в глаза ей бросилось фото женщины с небольшим букетом цветов. Она осмотрела стены в поисках своего собственного портрета, по старой памяти, но не увидела ни малейшего следа от них. Она ощутила острую боль от негативных впечатлений. Её рассуждения стали блекнуть. Сомнений не было: ей нашли замену. Она ощутила, как гнев вот-вот готов был вырваться наружу приступом слёз. Но она собрала все свои силы и словно вновь услышала слова Наставника: «Ведите себя в соответствии с новым пониманием».

Чувствуя неловкость, она вошла вовнутрь, увидев перед собой маленький зимний сад, который она сама когда-то посадила рядом с кабинетом, и сцену любви, на которую она не рассчитывала: Серпа был с молодой женщиной с фотографии, которую она только что рассматривала.

Кайо гладил ей правую руку, которую он держал в своих руках, тем же нежным жестом, который она, Эвелина, так хорошо знала.

Разрываемая возмущением и печалью, она сделала шаг назад. Ужасная дрожь охватила все фибры её души, словно какое-то странное недомогание затопило её с головой, предвещая новую смерть. Она захотела бежать, проявить себя, закричать и уйти, чтобы спрятать свою огромную боль на груди у Фантини, но не смогла. Не замеченная любовной парочкой, она не нашла лучшего лекарства, как присесть на соседний стул, стараясь придти в себя. В голову ей стали приходить противоречивые вопросы.

Что это за незнакомка? Та ли это особа, которая мучила её разум вместе с теми ласковыми словами в записке, обращёнными к Серпе, покрытые поцелуями помады цвета кармина? Кайо подтверждал ей свою вечную любовь в последние дни её жизни в этом доме. А в какой форме он разорвал пожелания, которые она хранила как сердечную реликвию? Какому типу новых уз предался её спутник? Женат ли он или поддерживает более безответственную связь, как человек, забавляющийся чувствами других, нисколько не заботясь об их жизни? Что будущее готовило ей?

Она смотрела на них обоих, искренне ошеломлённая тем безразличием, который они демонстрировали в её присутствии. Впервые со дня великого освобождения она открыла, что физические чувства ограничены жёсткими определёнными рамками, поскольку Кайо и его спутница много раз смотрели на неё, не замечая её присутствия. Тем не менее, она вынуждена была видеть и слышать их, как любой земной человек, с того момента, как она оказалась здесь.

Госпожа Серпа была охвачена страхом. Несмотря на возможность уйти, дезертировать, эмоции, казалось, сковали все её движения.

Раненая душа, она отметила, что муж обращал другой женщине те же взгляды обволакивающей нежности, которыми он глядел и на неё. К тому же, она признала на шее соперницы жемчужное колье, которое он подарил ей в день помолвки. Он сам предложил это колье ей. И от раздражения она заплакала.

Однако, хоть её мысли и были воспламенены, Эвелина не желала отделяться от этих тонких уз, которые связывали её с учениями духовного города, ставшего для неё местом обитания. Это была причина, по которой она чувствовала, что анализирует себя на пользу урокам, полученным при контакте с Рибасом и другими друзьями Высшей Жизни. Она вспомнила Тулио, которому она постоянно преподавала чувственное отделение, и увидела себя в состоянии эгоизма и возмущения, состоянии, возможно, худшем, чем у Тулио. Она прибегла к молитве, старалась смириться, боролась против себя самой, придя к заключению, что Кайо имеет право быть счастливым, как он этого хочет. Постепенно, очень медленно, она смогла успокоиться в какой-то степени, и принялась слушать диалог, который активно стал разворачиваться перед ней.

— Вера, во мне ты нашла человека аккуратного и искреннего. Ты должна быть счастлива.

— А как ты мне объяснишь случай с этой нежелательной особой в кабинете?

— Оставь в покое ревность. Адвокат не выбирает своих клиентов у входной двери. Я человек из народа и не могу изменять своим принципам.

— Ты намекаешь на то, что я не имею права следить за нашими отношениями…

— Кто это сказал?

— Меня просто перевернул телефонный звонок от этой интриганки. То, что она рассказала о тебе…

— Если бы я обращал внимание на всё, что о нас говорят, моя жизнь стала бы невыносимой.

— Но я так больше не могу.

— Ну, перестань, что именно ты так больше не можешь?

Молодая женщина, которую Серпа называл Верой, разразилась рыданиями. Он привлёк её к своей груди перед напуганными глазами Эвелины и, поцеловав её несколько раз, прошептал ей на ухо:

— Дурочка! Счастье — это не цветок, который питается слезами. Успокойся! Я твой, а ты моя… Что ещё нужно?

— Если бы мы хоть поженились, если бы я могла носить твоё имя, я бы знала, как вести себя с женщинами, которые превращают нашу жизнь в ад…

— Глупости!… Ты всё преувеличиваешь. Я ведь уже сказал, что женюсь на тебе. Я человек слова…

— Я так долго этого жду!

— А сколько времени я жду решения проблемы с твоим домом? Ты же не можешь ожидать, что я буду заниматься выжившей из ума тёщей!…

— Моя мать несчастна. Мы не можем оставить её без защиты…

— Я уже говорил об этом. Помести старуху в какой-нибудь хоспис, она достаточно попользовалась своей жизнью. Теперь мы должны жить своей жизнью… Сегодня мы пойдём в Гуаружу, там я должен кое-что присмотреть для себя.

Молодая женщина в ответ лишь ещё больше залилась слезами. Пока Серпа, пытаясь успокоить, гладил её волосы, Эвелина пришла в себя и потащилась к выходу. Она жаждала присутствия Эрнесто. Она глубоко желала вновь увидеть свою компанию. Ей невозможно было оставаться в доме, который был потерян для неё навсегда.

Лишённая самокритики перед лицом чрезмерного возбуждения, охватившего её, она принялась звать своего друга громким голосом, как только оказалась на улице. И когда Фантини появился, она бросилась к нему в объятия, словно растерявшийся ребёнок.

— Aх, Эрнесто, Эрнесто!… Я больше не могу!…

Эрнесто осторожно довёл её до скамьи в дворике, попросив рассказать о том, что случилось. И сев рядом с ней, он выслушал всю историю, прерываемую всхлипываниями, которую измученная женщина рассказала ему.

Фантини сочувствовал, стараясь забыть о своих собственных опасениях. Он не мог понять причин нежности, с которой его неудержимо влекло к госпоже Серпа. Но этот период, насыщенный серьёзными экспериментами, которые они пережили вместе, превратил его в безусловного её друга. Он делил её боль, слушая её; он принимал её сторону. Он забывал себя. Растроганный, он постарался успокоить её, выразив тоном совета свою мысль:

— То, что так произошло, нормально, Эвелина. Кайо ещё молод. Вы же не были старой супружеской парой, как я с Элизой. Я признаю, что у него могло бы быть место в своём сердце для вас, но он, без сомнения, ощущает потребности обычного человека…

— Но молодая женщина с ним — это та самая Вера, кому он писал слова любви в записках, которые я обнаружила… Та же!… Это показывает, что он был неверен мне до нашей разлуки, и продолжает быть неверным и сейчас…

Эрнесто отеческим жестом погладил её по голове и сказал:

— Я тут подумал… Не считаешь ли ты, что смерть предоставила нас самим себе, и что Бог даровал нам преданных благодетелей, и эти последние защищают нас и просвещают, чтобы мы могли противостоять истинам, которые мы сегодня проживаем? Что мы сделали из земного существования? Курс эгоизма или ученичество самоотречения?

Голос Эрнесто бы пропитан внутренними слезами.

— Был ли у тебя супруг для любви или как объект украшения? Мы так много говорим о преданности, когда привязаны к земному телу!… Не будет ли время после смерти наиболее благоприятным моментом для доказательства наших обещаний? Не настал ли тот миг, когда Серпа более всего нуждается в уважении и нежности?

И благодаря не словам, а тону, которым были произнесены эти слова, молодую женщину охватила жалость.

Она начала судить о муже под новой призмой на экране своего воображения. Кайо был молодым человеком, и намерения Господа поддерживали его привязанным к своей физической оболочке. Зачем требовать от него поведения чувственного аскета, от которого он так далёк? Она жила в уединении в Духовном Мире в течение двух лет, не видя его. Как критиковать его поведение? И зачем относиться с неприязнью к той малышке, которая следует за ним? Разве не видела она её слёз страдания, когда слушала саркастические высказывания своего бездумного и ветреного мужа? Могло бы такое случиться, когда бы она смогла видеть её, когда занимала место рядом с ним, принимая его неполное внимание и наследуя печаль, которую она уже прошла?!…

Фантини прервал паузу и вырвал её из глубоких раздумий, приводя оправдания здравого смысла:

— Если вспомнить уроки Рибаса, то я заключаю из этого, что наши наставники заставили тебя принять участие в этой экскурсии, чтобы ты научилась прощать и… кто знает? Может, эта молодая женщина…

— Может — что? — возразила Эвелина перед лицом чрезмерных недомолвок.

— Может, эта молодая женщина является той особой, которую ты должна была бы умолять стать новой матерью Тулио. Мы изучили сложную тему страсти и восстановления уравновешенности, виновности и перевоплощения, приглашая себя думать и думать… С другой стороны, Рибас показал нам нужды Манчини, не предлагая никакого плана. Тем не менее, мы знаем, что парень находится под нашей ответственностью в теперешней фазе восстановления, после утраты своего физического тела от выстрела Серпы… Как по-твоему, не должен ли Кайо вернуть ему земной опыт своей преданностью и нежностью отца? И какой другой лучший случай ты нашла бы, как не тот, который тебе предложен теперь, чтобы приложить на практике учения Христа, любя ту, которую ты считаешь соперницей, превращая её в инструмент помощи задолжавшему мужчине, которого ты любишь?

Спутница поняла всё значение этих раздумий и бросилась в объятия своего друга, сквозь обильные слёзы восклицая:

— O, Эрнесто, Эрнесто!…

Прошло несколько мгновений, и машина с нашей парой выехала из гаража.

Сдерживая слёзы, Эвелина сказала, что слышала, как они отправляются к Гуаруже.

И когда молодой адвокат вышел из машины, чтобы закрыть дом, Фантини посмотрел на его молодую спутницу и мгновенно побледнел. И, наверное, более ошеломлённый, чем госпожа Серпа, он пробормотал, раздавленный и растерянный:

— Эвелина, Эвелина, послушай!… Эта молодая женщина… эта молодая женщина — Вера Селина, моя дочь!…